Добровольно в петлю

Это было в конце июля. Я возвращался домой после очередного посещения Витебска. Ивановка встретила меня переполохом. Оказывается, пришло указание отправить несколько человек из числа молодежи на торфоразработки в Осинторф. Из нашей семьи должны были ехать либо сестра Надя, либо старший брат Николай. Отъезд предполагался через четыре дня.

Я быстро вернулся к «почтовому ящику» и написал письмо «Дяде Алеше». Сообщил, что есть возможность попасть в Осинторф, если этот объект его интересует.

Этим самым я убью двух зайцев: спасу сестру или брата и принесу пользу делу.

Дня через два примчался Мишка. Он сообщил мне, что в Осинторф ехать надо. Главная моя задача — найти там надежного человека, который выполнял бы задания партизан. Если это удастся, я должен дать ему пароль. «Дядя Алеша» разрешает пробыть там не более двух недель. Но смогу ли я оттуда вернуться в Ивановку? Я заверил, что при любых условиях выберусь. Мишка пожелал мне успехов, мы расцеловались, и он уехал.

Дома заявил, что в Осинторф поеду я. Это сообщение хотя и прозвучало для семьи полнейшей неожиданностью, но было воспринято хорошо. Действительно, я мало пользы приносил в доме. Да и шансов бежать оттуда у меня больше, чем у Нади или Николая. Осталось только заручиться поддержкой старосты. Но это я взял на себя. У меня был козырь, который, как мне казалось, должен побить все его возражения.

Пришел к Келлеру и попросил его направить в Осинторф из нашей семьи меня. Он удивился, с чего бы это могло появиться такое желание.

— Ведь там же работать надо, а не анекдоты рассказывать. Да и силенки-то у тебя не очень,— собираясь с мыслями, сказал Келлер.

Я сразу перешел в наступление.

— Да что вы понимаете?! Разве немецкому государству нужна сила? Сила и у лошадей есть. А лошадей у немцев и своих хватает. Немецкое государство нуждается прежде всего в специалистах. А вы посылаете кого? Что умеет делать Надя или другие ваши работнички, которых собираетесь посылать туда? Лопату в руках держать, да еще ложку. Разве для этого вы должны посылать людей? А я — токарь-универсал, слесарь, электрик, могу работать на строгальном и фрезерном станках. Да разве вы не знаете моего мастерства? А эта красивенькая расчесочка в вашем кармане — не моих ли рук дело? А насчет анекдотов и прочих веселых задатков,— «обиженно» вздохнул я,— вы зря так непочтительно отзываетесь. Я там такую художественную самодеятельность организую, что любой ансамбль позавидует. И вам, конечно, будет почет. Все будут говорить: «Это Келлер нашел такого человека».

Я ошеломил старосту своей трескотней. И он, конечно, отказать мне не мог. Дал свое «высочайшее» согласие. После этого Келлер забыл нанесенную мной обиду о его родословной. Говорили, что в кругу своих друзей он даже лестно отзывался обо мне: «Если его отдать в хорошие руки, из него выйдет толк».

И вот 27 июля с сумкой за плечами (на этот раз без пистолета) вместе со своими односельчанами и в сопровождении Келлера я шел до Мошкан. Оттуда — на подводах под конвоем полицаев добрались до Богушевска. Назавтра утром на крытых грузовиках, с двумя полицаями в каждом кузове и одним в кабине, мчимся в Осинторф.

Осинторф... О тебе раньше пели песни. Ты был гордостью республики. Обеспечивал топливом построенную в 1930 году недалеко от Орши крупнейшую в республике БелГРЭС. А теперь фашисты готовились к пуску первого генератора, который привезли из Германии.

Нужно было топливо, нужен был торф. На заготовку его из деревень оккупанты сгоняли молодежь, везли военнопленных. Здесь создавался настоящий лагерь каторжного труда, лагерь смерти.

Выгрузили нас в пятом поселке. Построили, зачитали нормы внутреннего распорядка: за ослушание — палка, за недостаточно усердное отношение к работе — палка, за неповиновение — расстрел, за попытку к бегству — расстрел, за агитацию — расстрел, за высказывания недовольства— расстрел. И за все палка да расстрел...

Разместились на полу в длинном грязном бараке. Присматриваюсь к соседям, особенно старожилам. Изнуренные, голодные люди. Трудно определить, кому сколько лет. Кажется — одни старики, даже не старики, а скелеты. Шепотом передают новости, рассказывают о бесчинствах и издевательствах. Узнаю, что похлебку дают два раза в сутки, утром и вечером, а в воскресенье — только обед, хлеба на день сто пятьдесят граммов, а работаешь с восьми утра до семи вечера. Бараки в два ряда огорожены колючей проволокой, на вышках — пулеметы. На работу — под конвоем, с работы — тоже. Считают часто. Не потеряешься.

...Работаю на погрузке в вагоны торфа. Стараюсь изо всех сил, беспрекословно выполняю все указания, даже покрикиваю на товарищей. Мое усердие заметили конвоиры и более почтительно ко мне стали относиться.

Скоро — воскресенье. В этот день разрешается гулять по лагерю, подходить к соседним баракам.

Кого найти? С кем познакомиться? Не искать же надежного человека среди привезенных: им не до этого. Да и что проку, когда они все время под конвоем да за колючей проволокой. Нужно найти местного рабочего или служащего, который жил бы вне лагеря. Брожу, присматриваюсь...

Здесь же, в лагере за колючей проволокой, метрах в двадцати от нашего барака в приспособленном дощатом помещении — какая-то мастерская. Дверь открыта, вижу — какой-то усатый старичок (а может, и не старичок, тогда все ходили заросшими) мастерит что-то.

— Здравствуйте, дедушка. Что же вы сегодня в выходной работаете?

— А что же я — в профсоюз жаловаться стану? Вызвали, вот и работаю. Приказали сделать пять леек для смазки паровозов. Оглянулись сегодня, что кто-то старые утащил, вот и пригнали. Хочешь не хочешь — делай,— недовольно пробурчал старик.

— Давайте, дедушка, помогу вам. Вдвоем быстрее.

— А ты разве что-нибудь умеешь?

— Конечно, умею.— И без разрешения взялся за работу.

Разговорились. Старик — кадровый рабочий Осинторфа. До войны был слесарем по ремонту оборудования. Живет в одиннадцатом поселке, в километре от наших бараков.

В углу мастерской установлен старенький токарновинторезный станок. Спросил, кто работает на нем. Слесарь ответил, что уже две недели нет никого. Нашли было одного из привезенных, да пытался бежать. Расстреляли.

— А не взяться ли мне за эту работу? Я, кстати, токарь.

Он так ядовито посмотрел на меня, что я чуть не провалился сквозь землю.

— И откуда только берутся такие сволочи? — прошипел мастер.

— А может, я и не сволочь,— ответил ему.

В общем, лейки мы доделали. Распрощались. Я попросил разрешения заходить к нему и помогать после работы.

— Заходи, если на болоте мало наработаешься.

Что-то потянуло меня к этому человеку. Каждый

день после ужина заходил я в мастерскую. Старик заметно переменился, подобрел, стал лучше относиться ко мне, а однажды даже вынул из тряпицы две картофелины и подал мне.

— На, съешь. Старуха прислала. Уж очень она сердобольная у меня.

— Спасибо, и ей передайте мою большую благодарность.

Съел картофелины и, чувствуя, что наступил самый подходящий момент, начал издалека. Мол, столько мук оккупанты приносят людям, столько молодежи гибнет... И не видноникакого выхода. Разве только, может, партизаны нападут, освободят?

— Что-то не показываются они сюда. Вокруг ходят, а сюда и носа не кажут,— вздохнул старик.

И тогда я решился. Подошел к нему вплотную и выпалил:

— Наверное, здесь нет надежных людей, которые могли бы помочь им, на которых можно было бы положиться...

Старик пристально посмотрел на меня, в глазах заиграли искры. Он рассердился, заскрежетал зубами, надвигаясь на меня.

— Закрой свою грязную плевательницу, а то...— и замахнулся на меня железякой.

А я стоял внешне совершенно спокойный, смотрел на него и радовался, что наконец-то нашел нужного мне человека. Мастер остановился, тоже внимательно и как-то смущенно посмотрел на меня, бросил железяку.

— Давайте, деду, поговорим по душам,— предложил я как можно доверчивее.— Я партизанский разведчик, прибыл сюда, чтобы найти верного человека... Выбор пал на вас. Если вы согласны помогать нам, дня через три-четыре я уйду отсюда и доложу командованию.

— Как ты отсюда уйдешь?

— На крыльях улечу.

На этом первый откровенный разговор и закончился. Но было видно, что старик заинтересовался моим предложением. Ему требовалось время на размышление и проверку меня. В мою пользу говорило лишь то, что я молодой и нездешний. Для провокации оккупанты подыскали бы и подослали более подходящую кандидатуру.

Каждый день мы встречались со стариком в мастерской. Обо всем постепенно договорились. Он объяснил мне, как лучше добраться в Лиозненский район и в Богушевск. Я передал ему пароль. Мастер повторил его несколько раз. В субботу снова повторил...

Пароль был сложный: «Помогите, дорогой, устроиться на работу в Осинторф».— «Идите к немцам, они с удовольствием берут себе работников».— «Но по благу можно получить лучшую работу».— «Попробую — может, и помогу».

На этом мы и распрощались. Я сказал, что попытаюсь уйти завтра через ворота, а если не удастся, уйду в понедельник с работы.

И вот наступило воскресенье. Я готов уходить. Оставил все свои пожитки, даже ботинки и шапку, что в войну было не последним делом. Кстати, вещей из дому взял очень мало: одеяло, полотенце, пиджак. Я не собирался здесь долго задерживаться.

Все внимание теперь сосредоточил на воротах. Около них стояло много людей. Каждый надеялся дождаться своих родственников и получить передачу.

Около десяти часов начали подходить отдельные родичи. Счастливчиков на десять — пятнадцать минут выпускали за ворота. Им разрешалось в двух-трех метрах от ворот на виду охранника посидеть с родными, поговорить, взять передачу. При возвращении у входа передачи просматривались гитлеровцами, и, конечно, им всегда что-нибудь перепадало.

Постепенно все разошлись: и счастливчики, получившие передачи, и их родственники, и те, кто бесполезно простоял у ворот.

Остался один я. Да еще на посту немец. Притом знакомый, который конвоиром был на погрузке торфа и видел мое усердие. Не обращая на него внимания, я продолжал сосредоточенно вглядываться в даль на дорогу в сторону одиннадцатого поселка, Подходило время обеда. А я все стоял, вытянув шею и прищурив глаза.

Немца, видимо, разобрало любопытство. Он спросил, кого это я так долго жду и на что надеюсь. Мне только это и нужно было. Быстро обернулся к нему, как будто до этого даже не видел его и обрадовался неожиданной встрече, поздоровался. Объяснил ему, как только мог, словами и жестами (больше жестами, чем словами), что вчера приходил мой отец и пытался передать яйца и мед. Но ему не разрешили, ведь была суббота. А передачи разрешают только в воскресенье. Отец сказал, что он оставит все у дяди, который живет вон в том одиннадцатом поселке. Дяденька должен был принести мне передачу, но что-то нет и нет его. Я опасаюсь, как бы его самого не потянуло на мед...

— О, мед гут, мед карашо,— кивал головой оккупант.

Я снова уставился на дорогу и ждал «из моря кораблей»... Зашумели, залязгали котелки в пятом поселке. Начался обед. Каждый старался первым получить свою порцию баланды, может, гуще достанется...

Фашист опять заговорил со мной: вот, мол, и мед не принесут, и обед потеряю. И я решился на то, что уже было задумано. Попросил постового пустить меня на полчаса. Быстро сбегаю, заберу у дядюшки яйца, мед, и мы разделим все пополам. Охранник согласился. Даже предупредил, что бежать быстро нельзя. Подумают, что убегаю, поймают и расстреляют. Идти надо не торопясь, спокойно. Он разрешил мне отлучиться на час. Помолчав, добавил, что яйца ему не нужны, а только мед. Конечно, ему яиц уже было предостаточно. Около столба стояла целая сумка яиц, которые собрал он в виде дани от счастливчиков, получивших передачи.

— Весь мед отдам, весь, весь,— показал я руками.

— Гут, гут, карашо,— закивал головой немец.

И я пошагал, хотя очень хотелось бежать.

Минут через пятнадцать — двадцать я уже был в одиннадцатом поселке. Шел и думал: «Где-то здесь живет мой новый друг». На дороге лежала веревочка. Наверное, дети игрались и оставили скакалку. Я наклонился, чтобы поднять ее. Вдруг услышал тихий голос старика из мастерской:

— Счастливого пути, добрый молодец!

На один миг глянул я в его сторону. Между кустами сирени на табуретке сидел тот самый слесарь. На глазах у него накатились слезы. Я подхватил скакалку и, прыгая через нее, такие кренделя начал выкидывать то через шаг, то через два, а то и сразу через обе ноги, удаляясь от этого места. И так вскоре оказался в поле за поселком. Даже не заметил, встречались ли немцы и обращали ли внимание на разыгравшегося мальчугана...

Дата добавления: 2013-12-13