Первое ранение

Перед началом зимы в Ивановку примчался «Мишка-парашютист». Мы долго ломали голову, где оборудовать новый «почтовый ящик». Ведь зимой где ни ступишь — след. Надо было найти такое место, чтобы не демаскировать «почтовый ящик». Наконец решили сделать его под углом колхозного амбара, который стоял за деревней, как раз на перекрестке дорог из Церковища на Ляхово и из Ивановки на колхозный двор. Дорога здесь шла около самого амбара, даже угол его всегда был оцарапан санями и телегами.

Амбар стоял не на фундаменте, а на нескольких камнях. Сантиметров на сорок был приподнят над землей. Под полом свободно гуляли ветры. Летом туда забирались поиграть мальчишки.

Под оцарапанным углом мы с Мишкой прибили к полу фанерку. Она легко отжималась и хорошо пружинила. Отличный зимний «почтовый ящик» получился. Подходы к нему были хорошие. Идя по дороге, достаточно нагнуться, как бы завязывая шнурки на ботинках,— и почта обменена. И никакого тебе следа.

Правда, почта в ту зиму приходила очень редко, еще реже давались задания. За всю зиму я сходил в Витебск всего раз десять к «Сапожнику» и один раз ко «Второму».

Весна 1943 года на земле витебской выдалась ранняя. К началу марта стал таять снег и зажурчали ручьи, а в середине месяца мальчишки уже бегали босиком и играли в лапту. Я получил задание пойти в Витебск к «Сапожнику». Там снова встретился с Петром Богдановским. Он передал мне пакет, попросил вручить его побыстрее и сообщить командованию бригады, что скоро начнется карательная экспедиция против партизан. Предыдущая закончилась где-то в начале марта.

На обратном пути я видел, как на дорогах и в деревнях сновали оккупанты. Полно немцев было в Узварцах, Осиновке и Бутяже.

В «почтовый ящик» кроме пакета положил свое письмо «Дяде Алеше», в котором сообщил обо всем, что узнал от Богдановского и что видел сам по пути из Витебска.

С тревогой ждал ответа. В день по два-три раза бегал к «почтовому ящику». Как-то в обед я обратил внимание на трех женщин, которые с мешками за плечами шли по дороге в сторону Ляхова. Одна из них была помоложе. Где-то и раньше, кажется, я ее видел. Не доходя до амбара, она начала отставать. Возле угла нагнулась, будто для того, чтобы лучше взять свою ношу. Вся эта задержка длилась каких-нибудь несколько секунд. Потом догнала своих спутниц и пошла как ни в чем не бывало.

Я кинулся к амбару. В тайнике оказалась записка. В ней сообщалось, что в ночь с 1 на 2 апреля часть партизан бригады будет переходить в ивановский лес. Моя задача — встретить их ночью в кустах недалеко от железной дороги Витебск — Орша, напротив деревни Перевоз, провести туда, куда на месте будет указано.

Быстро собрался. Матери сказал, что иду в деревню Волосово к дядюшке Осипу. К счастью, дома, кроме матери и младших братьев, никого не было. Мать возражала, шумела, но я убежал. Шел лесными тропами в обход деревень, то есть так, как должен буду вести партизан.

Во второй половине ночи встретил головную группу из отрядов имени Селиваненко и имени Ворошилова. Командовал отрядом имени Селиваненко Василий Александрович Блохин, а имени Ворошилова — Иван Филиппович Пименов. Переход возглавлял заместитель комбрига, командир 3-го батальона Константин Васильевич Зюков. (В феврале 1943 года в разросшейся партизанской бригаде «Алексея» были созданы батальоны. В каждый из них входило по 4—5 партизанских отрядов. Командир батальона одновременно являлся заместителем комбрига). Без остановки пошли дальше. Повернули в сторону торфозавода «Городнянский мох», прошли под самым носом у немецкого гарнизона, охранявшего торфопредприятие, и к утру добрались до анисковского борка — леса по большаку Сенно — Витебск между деревнями Осиновка и Скрыдлево.

Часов в десять утра мы пересекли большак и с обозом углубились в лес в сторону Замошенья. Но когда последняя партизанская группа прикрытия переходила большак, ее обстреляли немцы, по-видимому, разведка карателей, расположившихся в деревнях Осиновка и Бутяж. Одного партизана ранили.

Хотя люди и лошади очень устали, мы спешили и нигде не останавливались. Старались успеть переправиться через реку Черничанку между деревнями Песочно и Замошенье и не дать возможности немцам опередить нас. К часу дня закончили переправу. Передовые группы уже вытянулись к хутору Марии Ивановны (так называлось урочище), за которым начинались ивановские леса. Но в это время боковой дозор сообщил, что в Песочно прибыло около сотни фашистов. Они переправляются на нашу сторону.

Константин Васильевич Зюков срочно позвал к себе командиров отрядов Василия Блохина и Ивана Пименова, своего заместителя по разведке Николая Семенова и начальника штаба Николая Малаховского, других командиров и политработников: Павла Казакова, Павла Раханова, Федора Голуба, Ивана Казанцева, Артема Ваканова, Станислава Беккера и других. Пригласил и меня. Стали советоваться. Надо разгадать намерения врага и опередить его, встретить там, где он нас не ожидает. Но какие у него замыслы? Где собирается переправляться через Черничанку?

Конечно, по нашим следам каратели идти не могли: во-первых, опасно, можно попасть на засаду, а во-вторых, там по обоим берегам лес. По нашим предположениям, они должны будут переправляться ближе к деревне Песочно, где река делает небольшой изгиб. Там мелко, берега незаболоченные и чистые поля. Правда, с нашей стороны в нескольких метрах от реки небольшой кустарник, но это все же не лес.

Решили организовать засаду именно в этом месте. И не ошиблись. «Пугнуть» немцев доверили женской роте Федора Голуба. Рота так называлась потому, что в ней более половины бойцов были девчата, боевые комсомолки, как Полина Лютенко, Феня Рогачева, Аня Антоненко, Прасковья Петрова и другие.

Командовать группой партизан, ушедших в засаду, поручили начальнику штаба отряда имени Селиваненко Павлу Александровичу Казакову, волевому командиру, имевшему уже большой опыт ведения боев, Война застала его на западной границе, недалеко от Белостока. С боями прошел лейтенант Казаков через всю Белоруссию. Затем принял активное участие в организации партизанской группы, отряда «Родина» и бригады «Алексея». Позже Казаков стал командиром отряда «Сокол». В этой должности он провоевал до соединения с частями Красной Армии.

До полусотни партизан заняли оборону в кустах, полукругом охватив излучину реки.

Мне тогда дали автомат раненного в борку партизана. Я лежал под лозовым кустом, плотно прижавшись к земле. С левой стороны куста тоже с автоматом в руках занял позицию смоленский паренек Вася Ткаченков. Он был на год старше меня, родом из деревни Слобода Слободского района (ныне Пржевальское). В партизаны ушел в начале 1942 года, когда части Красной Армии и партизаны-алексеевцы освободили Слободу от немецко-фашистских оккупантов. В пяти метрах от нас за ручным пулеметом устроился здоровенный детина Владислав Владимирович Тимофеенко — смелый боец, уже не раз участвовавший в жарких схватках с врагом. Эти места ему были знакомы с прошлого года.

Правее меня притаился в засаде бывалый солдат, а до войны агроном МТС Григорий Иванович Аверьянов. Он уже не раз побывал в переделках и вдоволь нанюхался порохового дыма. Под Ярцевом и Духовщиной стоял насмерть, раненым оказался в плену. В себя пришел уже за колючей проволокой. Недалеко от Суража бежал из плена, скрывался среди местных крестьян, а потом связался с партизанами и стал бойцом бригады «Алексея». Был рядовым, а затем командиром взвода в женской роте Голуба. Когда Федора Голуба в начале 1944 года ранило и его отправили за линию фронта, Аверьянова назначили командиром этой женской роты.

Лежим. Перекидываемся словами. Вася коротко рассказывает о себе, вспоминает мать:

—- Какая хорошая мама у меня!

— А разве бывают мамы плохие? — спрашивает Тимофеенко.

У него тоже осталась мать в Лиозненском району, в деревне Старина, недалеко от Дыманова, откуда он восемнадцатилетним комсомольцем ушел в нашу партизанскую бригаду.

Тогда, в начале 1942 года, из деревни Старина вместе с Владиславом Тимофеенко в партизаны ушли и комсомольцы Сергей Горелышев, Григорий и Александр Симаковы. Владислав Тимофеенко и Сергей Горелышев стали пулеметчиками. Не раз они проявляли высокое мастерство, громя оккупантов и их наймитов. Знали их во всей бригаде «Алексея». Да и не только в бригаде, Слава о них далеко покатилась по белорусским лесам среди народных мстителей. Не зря в Тимофеенко по самые уши влюбилась храбрая разведчица отряда, лихая наездница комсомолка Полина Лютенко. Совершенно другую партизанскую профессию выбрали себе братья Симаковы. Гриша и Саша стали разведчиками вначале в отряде, затем в батальоне Зюкова. А вскоре из трех взводов батальонной разведки один возглавил Григорий, а второй — Александр Симаковы.

— Тихо! Немцы! — полушепотом передали по цепи предупреждение.

— Спокойно! Приготовиться! Без сигнала не стрелять! — приказывает Казаков.

Всем видно было, как из Песочна вышла нестройная колонна немцев и двинулась к Черничанке. Никакой тревоги с их стороны не чувствовалось, скорее походило на то, что фашисты спешили кого-то догнать, перехватить, но никак не ожидали для себя беды.

Все ближе, ближе... Вот и как на ладони. Уже отчетливо видны их самодовольные лица. Пора бы стрелять, но нет команды. Немцы сгрудились в излучине, о чем- то заспорили. Начали переправляться. Как только первые из них показались на нашем берегу, раздалась команда;

— По оккупантам — огонь!

Мы нажали на спусковые крючки. Затрещали пулеметные и автоматные очереди, полетели гранаты. Немцы от неожиданности растерялись. Оказавшихся на нашем берегу и многих из оставшихся на противоположном мы скосили первыми же выстрелами. Гитлеровцам негде было укрыться. В незавидном положении оказались и те, кто опустился в речку и по горло находился в ледяной воде. Они старались прижаться к нашему берегу, открыли огонь из автоматов и начали бросать гранаты.

Партизаны вошли в азарт. Вася Ткаченков встал на колени и бросил несколько гранат под самый берег. Владислав Тимофееико вскочил в полный рост и расстреливал плывущих по реке фашистов. Этому примеру последовал и его друг, тоже пулеметчик, Гаврюша Бурлаков. Подползла к самому берегу и почти не бросает, а опускает по откосу гранаты комсомолка Полина Лютенко. Вслед за ней так же поступают Феня Рогачева, Прасковья Петрова и Аня Антоненко.

— За Родину! — кричит Вася Ткаченков.

— Бей фашистов! —раздается мощный призыв Владислава.

— А, гады! — несется над речкой голос Полины.

— Ложись, медведь! — приказывает пулеметчику Казаков.

Он первый заметил, как из-под берега реки взметнулись две немецкие гранаты, перевернулись деревянными ручками вверх и начали падать в нашу сторону.

Я схватил за штанину стоявшего на коленях Васю Ткаченкова, потащил на себя, повалил и прижал к земле. Гранаты взорвались. Осколки просвистели над головами, срезая ветки кустов, но никого не зацепили, далее Тимофеенко и Бурлакова, которые продолжали стоя вести огонь из пулеметов.

Казаков уже не звал людей к бою; он бегал, размахивая пистолетом, и кричал:

— Прекратить огонь! Прекратить огонь! Приказываю!..

Гитлеровцы больше не отстреливались.

Только немногим из них удалось уплыть по течению реки. Большинство же было уничтожено. Мы взяли много оружия и других трофеев.

После боя по течению реки немцы несколько дней вылавливали трупы своих солдат.

Партизаны благополучно перешли в ивановский лес. Я распростился с боевыми друзьями и ушел домой. Здесь последний раз видел Васю Ткаченкова. Через месяц с небольшим он погиб в бою под Глоданками Лиозненского района. Там и похоронен.

После обеда резко похолодало. Под вечер пошел снег. Большими белыми хлопьями падал он на землю, наряжая ее в рыхлую красивую шубу. Дети уже катали снежную бабу, хотя еще утром босиком играли в лапту. К утру 3 апреля тучи разогнало, подморозило.

Рано утром, еще до завтрака, мужчины, как всегда, собрались на перекур в дом дяди Купрея. До войны он работал председателем нашего колхоза «Большевик». Человек умный, уравновешенный, хороший хозяин, одинаково требовательный и справедливый к себе, родственникам и к остальным колхозникам. К себе и родственникам был даже более строг и требователен.

Во время немецкой оккупации Купрея избрали председателем общины. Он руководил ею до сентября 1943 года. Никого не обидел и никого не дал в обиду. А 16 сентября 1943 года Купрея Дмитриевича и счетовода Леонида Филипповича Белькевича фашисты внезапно арестовали. Белькевич до войны был счетоводом нашего колхоза «Большевик» и работал вместе с дядей.

В том, что Купрей и Леонид поддерживали с партизанами связь, ни у кого, конечно, сомнений не было. Но их аресту предшествовало такое событие.

Дней за пять до ареста, в обед, в деревне появился бывший единоличник Максим по кличке «Заяц». Он не пошел в колхоз, а перед войной, когда сселяли хутора, переехал в Витебск. Во время войны Максим изредка появлялся в Ивановке, шантажировал крестьян, угрожал им. Даже в первые дни оккупации претендовал на должность председателя общины деревень Ивановка и Ляхово, но жители его не избрали.

Так вот, появился в деревне этот Максим и зашел в дом Купрея. Мы с братом Николаем бросили обед, побежали туда. Дядя сидел за столом и обедал. Тетя Аксинья стояла возле печи. Дети — Ваня, Сережа и Степа — сидели на скамейке. Максим ходил по квартире, ругался непристойными словами, оскорблял дядю, угрожал ему и требовал какие-то колеса, которые до войны попали в колхоз.

Дядя спокойно выслушивал эту отборную брань и угрозы, продолжал обедать. Поел, выпил кружку молока. Встал из-за стола, не торопясь засучил рукава, подошел к Максиму и так врезал ему в ухо, что тот грохнулся на пол.

— Поднимайся, поганая тварь! — приказал ему дядя.

— Бей так,— запричитал Максим.

— Нет, даже подлецов лежачих не бьют,— ответил дядя, схватил Максима за шиворот, поставил на ноги, подвел к двери и так двинул ему, что тот своим телом открыл дверь и вывалился на улицу.

Максим сел на свою телегу и с проклятиями и угрозами укатил в Витебск. Конечно, после этого Купрею Дмитриевичу и Леониду Белькевичу следовало бы уйти в партизаны. Но они почему-то этого не сделали. Их схватили немцы и казнили. После войны Максима «Зайца» осудили на пятнадцать лет за измену Родине.

Собрались, значит, мужчины 3 апреля в доме дяди Купрея на перекур. Курили, разговаривали. И вдруг ясно послышался гул моторов. Все выскочили на улицу. В небе кружили самолеты. Один разворачивался в конце деревни, другой заходил на разворот. Первый полетел вдоль улицы, от него начали отделяться точки.

— Листовки! Наши прилетели! — радостно завизжали ребята.

— Бомбы! Ложись! — крикнул я что было силы и лег на землю.

Вспомнив вчерашний бой на реке, сразу догадался, что это немецкие самолеты. Тем более что первый уже проносился над нами, и я отчетливо заметил черные кресты. Все легли на землю.

Ухнули бомбы. Вздыбилась к небу земля. Загорелись некоторые постройки. Люди побежали к домам и начали спасать кто скот, кто детей, кто пожитки. Никаких окопов и бомбоубежищ ни у кого не было. Единственное спасение — лес.

Я забежал в хату, быстро одел младшего братишку Володю, схватил его на руки и помчался в лес. Вместе с нами побежали мои младшие братья Гриша и Вася. Самолеты беспощадно бомбили деревню и обстреливали из пулеметов. Короткими перебежками мы подбирались к лесу. Вот уже минули баню за огородами...

Самолеты ушли в конец деревни разворачиваться. Я вскочил с земли и с Володей побежал дальше. Из-за крыши бани неожиданно появился самолет. Меня будто чем-то хлестнуло... Я обернулся, смотрю — Володя и Вася лежат на снегу. Из правого рукава у меня хлещет кровь. Красная лужа по снегу расползлась и около Васи, его ранило в ногу. Я велел Грише забрать Володю, а сам схватил под левую руку Васю и потащил в лес. Правая рука моя болталась как плеть. В лесу упал между деревьями — идти дальше не было сил. Зажал левой рукой рану. Прошу Васю зажать руками свою рану на ноге.

Лежим. Голова начинает кружиться. Вдруг надо мной склонился Коля Городецкий, с чем-то возится, кряхтит...

— Брату, брату ногу перевяжи,— шепчу ему. — Я потерплю.

— Я уже перевязал ему,— говорит он мне прямо в лицо.— Потерпи немножко, я сейчас.

— Коля, забери у меня оружие и комсомольский билет.

Он взял пистолет, документы и побежал. Под бомбежкой и обстрелом Городецкий пробрался в деревню, запряг лошадь и приехал за нами в лес.

Не знаю, сколько мы лежали в лесу, но, очнувшись, я понял, что мчимся во весь опор под аккомпанемент пулеметных очередей и разрывов бомб. Открыл глаза, вижу — рядом со мной в санках лежит Вася, впереди на коленях стоит Коля Городецкий и сколько есть силы хлещет лошадь, а над деревней кружат немецкие самолеты, бомбят и обстреливают из пулеметов. Мы выскочили из огненного кольца и вскоре уже были в пяти километрах от Ивановки, в деревне Задорожье. Там какой-то лекарь, родственник Городецкого, наново перевязал наши раны, и мы снова тронулись в путь. В Могиканах наши раны еще раз перевязали медики фельдшерско-акушерского пункта. Нас с Васей оставили в амбулатории, а Коля уехал обратно в Ивановку.

Через несколько часов в Мошканы привезли раненного в челюсть ивановского старосту Келлера, а под вечер — и моего брата Володю. Оказывается, он одновременно со мной тоже был ранен в грудь, но кровь пошла внутрь, и рану обнаружили только тогда, когда его раздели. До этого думали, что Володя ушибся о землю, когда падал из моих рук.

Через час он скончался. Его повезли обратно. Забрали домой и Васю. Он был ранен в мышцу ноги. Фельдшер Зиновий Миронович сказал, что лучше всего Васю лечить дома и никуда отправлять не следует.

Дата добавления: 2013-12-13