Лекция 6. Ранняя промышленная социология

Лекция 5. Уильям Ф.Уайт и принципы включенного наблюдения

Темы:

· Уильям Ф.Уайт (1914-2001). "Общество на уличных перекрестках"— классическое исследование неформальных групп. Организация включенного наблюдения. Этические вопросы включенного наблюдения.

· Понятие местного сообщества (community). Формирование структуры малой группы и ее лидера.

· Формальные и инструментальные типы лидерства. Харизматическое лидерство. Этнические и иммигрантские группировки в большом индустриальном городе. Преступная деятельность. Бюджет свободного времени. Эволюция "общества на уличных перекрестках".

Литература

Converse J.M. Survey research in the United States: roots and emergence, 1890-1960, Berkley, 1987.

W.F.White. Street Corner Society. Chicago, 1943-1955.

W.F.White. Human Relations in the Restaurant Industry. N.Y., 1948.

W.F.White. Patters for Industrial peace. N.Y. 1951.

W.F.White. Money and Motivation. N.Y. 1955.

Уайт (Whyte) Уильям Фут (р. 1914-2001) — американский социолог, профессор Школы индустриальных и трудовых отношений (1948-78), директор Исследовательского центра социальных наук Корнельского университета (1956-61). Основными предметами его интереса были неформальная организация человеческих коллективов, трудовые отношения в промышленности и сельском хозяйстве, напряжения и конфликты в неформальных производственных группах. Его работа «Общество на перекрестке» (1943) считается образцом монографического описания и анализа неформальной группы (клики молодых людей из бедного итальянского квартала небольшого американского города); основным методом в этом исследовании было включенное наблюдение.

Темы:

· Элтон Мэйо (1880—1949). Работы Э.Мэйо "Человеческие проблемы индустриальной цивилизации" (1933), "Социальные проблемы индустриальной цивилизации" (1945), "Политические проблемы индустриальной цивилизации" (1947).

· Исследовательская программа для фирмы "Вестерн электрик". Работа Э.Мэйо и др. "Менеджмент и рабочий" (1939). Поянтие "Хоторнский эффект". Три этапа Хоторнского эксперимента (1923). Создание в ходе Хоторнского эксперимента программы оптимизации неформальных отношений на производстве. Три этапа эксперимента. Тесное сотрудничество академических исследователей и промышленных менеджеров.

· Проблема адаптации индивида на производстве. Разрушение традиционных общинных структур в ходе промышленной революции.

· Природа социальных конфликтов на производстве. Создание адаптивного общества как реакция на разрушение традиций. Создание системы социальной терапии и концепция человеческих отношений на производстве. Математические метода и обработка статистических данных в ходе Хоторнского эксперимента (Т.Н.Уайтхед).

Литература

Култыгин В.П. Классическая социология. М., 2000.

F.Roethlisberger, W.Dickson. Management and the Worker. 1939.

E.Diener, R.Crindal. Ethics and Behavioral Research. Chicago, 1978.

D.Montgomery. The Fall of the House of Labor. New York: Cambridge University Press. 1987.

E.Mayo. The Social Problems of an Industrial Civilization. New Hampshire: Ayer. 1945

R. Trahair. The Humanist Temper: The Life and Work of Elton Mayo. Transaction Books. 1984.

Элтон Мэйо (E.Mayo) (1880-1949) – является одним из основоположников теории человеческих отношений, организатором индустриальной социологии в США. В апреле 1927 года Э.Мэйо начал серию исследований для компании «Вестерн электрик» (Western Electric Company) совместно с Ф.Ретлисбергером (F.Roethlisberger), У.Диксоном (W.Dickson) и Н.Уайтхедом (N.Whitehead) на заводах Хоторн (Hawthorne Works) близ Чикаго. Э.Мэйо занимался проблемами адаптации индивида на производстве. Он полагал, что в условиях промышленного развития, разрушение взаимоотношений, характерных для традиционного общества, приводит к новым конфликтам и в промышленности, и в обществе. Выход состоит в создании адаптивного общества, в котором административная элита, профессионально подготовленная в области социальной работы, будет решать человеческие проблемы наравне с техническими. Результатами исследований Э.Мэйо стали выработка новых методов улучшения неформальных отношений между рабочими, взаимоотношений между рабочими и администрацией, создание новых методов сбора данных о поведении людей в организациях.

Основные работы:

1930. A New Approach to Industrial Relations. Harvard Business School.

1933. The Human Problems of an Industrial Civilization. NY:The Macmillan Company.

1934. Human Relations in Industry // Mental Health Observer (publ. By the Missouri Society for Mental Hygiene), V.X, No.4.

1941. Research in Human Relations // Personnel, V.XVII, No.4.

1945. The Social Problems of an Industrial Civilization. Boston, 1945.

Mayo E. The Social Problems of an Industrial Civilization. Boston, 1945. P. 59-67.

Глава 3. Первое исследование.

Экономическая теория, к сожалению, не подходит для изучения социальной сферы, а ее выводы относительно характера этой сферы нередко противоречат здравому смыслу. Весьма ограниченным кажется подход, при котором человечество рассматривается как некое скопление, совокупность индивидов, каждый из которых действует, исходя исключительно из своего эгоистического интереса, и находится в состоянии непрерывной борьбы с другими представителями человечества за скудные средства существования. Осознание того, что подобные подходы формируют абсолютно неправильное представление о социальной сфере, делает необходимым обратиться к рассмотрению конкретных социальных ситуаций. Изучение и анализ реальных фактов, глубокое понимание всей сложности человеческих взаимоотношений должны предшествовать формированию новых подходов, которые могли бы стать альтернативой весьма абстрактным измышлениям, предлагаемым в рамках экономической теории. Метод, который соответствует этим принципам, можно назвать «клиническим», и его применение предшествует лабораторным исследованиям. Только после того, как «диагноз» был правильно вынесен и подтвержден в условиях «клиники», можно начать строить логические предположения и проводить лабораторные исследования.

Первое исследование, проведенное нами, было призвано опровергнуть предположение о том, что основным мотивом человеческой деятельности выступает эгоистический интерес. Немногим более 20-ти лет назад (в 1923 году – прим. пер.) нас попросили исследовать причину высокой текучести рабочей силы (или попросту «текучки») в прядильном цеху на текстильной фабрике, расположенной недалеко от Филадельфии. Общая трудовая ситуация на фабрике была в высшей степени благоприятной; работодатели являли собой образец просвещенности и гуманизма; труд был хорошо организован в плане функционального разделения, и сама фабрика имела репутацию высоко преуспевающего предприятия. Однако директор фабрики и кадровый директор были серьезно обеспокоены ситуацией в прядильном цеху. В то время как ежегодная текучесть рабочей силы в других цехах составляла приблизительно 5% или 6%, в прядильном цехе она составляла 250%. Это означает, что каждый год приходилось брать около 100 человек для выполнения 40 видов работ. И проблема, связанная с «текучкой» вставала наиболее остро, когда у фабрики было много заказов, а потребность в рабочей силе была особенно высокой.

Руководство фабрики прибегло к помощи нескольких специализированных фирм, занимавшихся вопросами научной организации труда. Специалисты этих фирм в целом разработали четыре проекта по улучшению ситуации, в основе которых лежал механизм финансового стимулирования трудовой деятельности. Все эти четыре проекта потерпели крах: текучесть рабочей силы не снизилась ни на один процент, а производительность труда не повысилась. Руководство фабрики обратилось за помощью в наш университет (Гарвардский университет – прим. пер.), видя в этом шаге последнюю возможность поправить сложившуюся ситуацию. В то время как руководство других фабрик, расположенных по соседству, было готово смириться с существующим положением дел и принять как должное столь низкий корпоративный дух, который укоренился в прядильном цеху, директор данной фабрики отказывался поверить в то, что ситуация непоправима.

На первый взгляд нам не показалось, что условия труда в прядильном цеху в целом сколь-нибудь отличаются от условий труда в других цехах. На некоторое время фабрика перешла на пятидневную рабочую неделю (суббота – выходной день), которая включала в себя 50 рабочих часов, по 10 часов каждый день, разделенный на две смены по 5 часов, с 45-минутным обеденным перерывом для каждой смены. Рабочего прядильного цеха называли «штопальщиком» (присучальщиком). Его работа заключалась в том, что он ходил вперед и назад по переходу длиной около 30 ярдов (приблизительно 27 метров – прим. пер.), вдоль которого с обеих сторон располагались прядильные машины, приводимые в действие специальным головным станком. Эти машины двигались взад-вперед, вытягивая пряжу, которая поступала из ворсовальных машин, затем скручивали ее и наматывали на бобины. Количество прядильных машин варьировало от 10 до 14. За всеми машинами необходимо было внимательно следить, поскольку нити постоянно рвались, и их надо было связывать вместе. Обычно в переходе одновременно находились 2 или 3 «штопальщика», в зависимости от того, какие нити прялись. Со стороны работа выглядела довольно монотонной – ходить туда-сюда и связывать нити. Разнообразие в работу привносилось лишь тем, что иногда головной станок останавливался, чтобы снять или заменить бобины.

Доктор Лудлам (Dr. S.D.Ludlum), профессор в области нейропсихиатрии (психоневрологии) при ординатуре медицинского факультета университета штата Пенсильвания, оказал нам неоценимую помощь на этой начальной стадии исследования и на последующих стадиях. Он предложил одному из членов нашей исследовательской группы стать своего рода «врачом» и открыть в рамках фабрики «клинику» для помощи при небольших недомоганиях. Причем эта мини-«клиника» контактировала непосредственно с поликлиникой в Филадельфии – в случае серьезных болезней или повреждений, наш «врач» обращался за помощью к специалистам из поликлиники, в несерьезных случаях, таких, как порезы или небольшие повреждения, он справлялся сам. Не стоит объяснять, что такое нововведение было с благодарностью воспринято рабочими фабрики. Из тех, кто регулярно обращался за помощью, значительную долю составляли рабочие прядильного цеха, – причем и на рабочем месте, и в самой «клинике» они общались с «врачом» и с нами достаточно свободно. Безусловно, наше общение носило сугубо конфиденциальный характер, и ничего из сказанного рабочими кому-либо из нас не выносилось за пределы «клиники».

После того, как у нас установились подобные доверительные отношения, ситуация стала выглядеть совсем иначе, чем нам показалось на первый взгляд. Мы обнаружили, что практически каждый из «штопальщиков» страдает от той или иной болезни ног и не знает, как от нее вылечиться. Многие жаловались также на невриты в различных областях рук, плечей или ног. Но помимо этого, поразительным фактом было то, что все как один были очень пессимистичны в оценках того, чем они занимаются на работе - их мнение относительно характера своей работы было даже ниже, чем мнение других рабочих фабрики о работе «штопальщиков». Мы также обнаружили, что каждый работал сам по себе, – несмотря на то, что одновременно работало три «штопальщика», число их контактов в течение дня практически равнялось нулю. Кому-то приходилось связывать нити в одном месте, другой выполнял эту работу в 20 ярдах (приблизительно 18 метрах – прим. пер.) от него. А когда приходилось снимать бобины, то эту работу необходимо было проделывать очень быстро, и рабочие практически не переговаривались между собой. Некоторые рабочие были очень молоды – около 20-ти лет, другим было за 50, но все они жаловались на то, что в конце рабочего дня чувствуют себя настолько вымотанными, что им не хочется ни с кем общаться по вечерам. Порой каждого из них охватывало необъяснимое чувство гнева, после чего он тотчас увольнялся.

Характерным было то, что все рабочие очень хорошо относились к директору фабрики. Он был полковником регулярной армии и принимал участие в боевых действиях до и во время 1-ой мировой войны. Многие из рабочих воевали в окопах во Франции под его непосредственным командованием и были очень высокого мнения о нем. Многие из его полка пришли работать к нему на фабрику. Возможно именно поэтому, несмотря на общий пессимистический настрой, они никогда не говорили ничего негативного о директоре фабрики («полковнике») и о предприятии в целом. В большинстве случаев меланхолическое настроение рабочего не распространялось ни на кого, кроме него самого, лишь иногда оно сменялось внезапными вспышками гнева в отношении какого-нибудь непосредственного начальника.

Посовещавшись, руководство фабрики разрешило нам проводить эксперименты и в другое время. Мы учредили два десятиминутных перерыва на отдых в первой половине дня и два десятиминутных перерыва на отдых в послеобеденное время. Таким образом, трудовой процесс оказался разделен на периоды следующим образом: два часа работы, 10-минутный перерыв, полтора часа работы, 10-минутный перерыв, наконец, час работы, 10-минутный перерыв. Таким образом, время непрерывного труда сократилось в утреннее и послеобеденное время. Во время перерывов рабочим разрешалось прилечь, мы научили их технике расслабления. Мы предлагали рабочим использовать эти 10 минут для сна, и большинство из них пользовалось такой возможностью.

Сначала эксперименты проводились с одной группой «штопальщиков», численность которой составляла примерно одну треть от общего числа рабочих цеха, и с самого начала результаты были весьма хорошими. Сами рабочие были довольны и проявляли заинтересованность, они очень быстро приняли предложенный нами режим труда и отдыха. Результат не заставил себя долго ждать – признаки меланхолии, связанной с трудовым процессом, практически исчезли, «текучка» прекратилась, производительность труда выросла, и «боевой дух» значительно укрепился. Такой эффект не следует приписывать исключительно снижению физической утомляемости в процессе труда. Это подтверждается тем, что улучшения произошли не только в группе, где проводился эксперимент, но и в цехе вообще. Рабочие обсуждали ход эксперимента во время обеда со своими товарищами и выражали уверенность в том, что «полковник» распространит действие установленного нами режима на всех остальных, если он окажется действенным. И в октябре того же года (в 1923 году) их предположения оправдались - руководство фабрики, довольное улучшением ситуации с рабочими и повышением производительности труда, решило применить предложенную нами схему ко всему прядильному цеху. Это позволило нам сделать то, чего мы не могли сделать ранее – измерить степень воздействия нового режима труда и отдыха на производительность прядильного цеха в целом.

До октября 1923 года рабочие прядильного цеха никогда не зарабатывали премиальных, в соответствии с предложенной ранее схемой финансового поощрения трудовой деятельности. Начиная с октября и в течение четырех последующих месяцев, лишь с одним весьма интересным исключением, рабочие прядильного цеха постоянно зарабатывали премиальные дополнительно к основному заработку. Описание системы премиальных выплат уже приводилось, и не хотелось бы останавливаться на нем подробно еще раз. Достаточно лишь сказать, что если объем выработки за месяц превышал 75% установленного норматива, то каждый рабочий прядильного цеха получал соответствующую его заработку надбавку за каждый дополнительный процент сверх 75%. Таким образом, если объем выработки за месяц составлял 80% от установленной нормы, то это означало, что каждый рабочий цеха получит 5% надбавки к своему месячному заработку. Как уже отмечалось, прядильному цеху никогда не удавалось заработать премиальные. Нам не удалось получить данные об уровне производительности, который был до октября 1923 года, когда, собственно, мы и начали проводить эксперимент в полную силу, но и сами рабочие, и начальство признавали, что производительность никогда не превышала 70%.

За период с октября 1923 года по февраль 1924 года произошли поразительные изменения. Психическое и физическое состояние рабочих постоянно улучшалось, и хотя метод финансового поощрения производительности труда никогда не срабатывал, пока физическая и моральная утомляемость рабочих была высока, теперь они были довольны, что при новых условиях труда им стало гораздо легче заработать премиальные, чем когда-либо раньше. Однако система труда в целом была еще не вполне удовлетворительной. Контролеры, осуществлявшие наблюдение за деятельностью рабочих, были недовольны тем, что рабочие спят, в то время как машины работают – один из них высказал мнение, что рабочие должны «зарабатывать» свой отдых. Иными словами, необходимо сначала закончить задание, уложившись в установленное время, и только тогда отдыхать. В большинстве своем за день у рабочих было три или четыре перерыва на отдых, и подобная инновация очень хорошо срабатывала. Например, производительность труда росла по следующей схеме:

	производительность	премиальные
октябрь,1923	79,5%	4,%%
ноябрь,1923	78,75%	3,75%
декабрь,1923	82%	7%
январь,1924	78,75%	3,75%
февраль,1924	80,25%	5,25%

Ситуация оставалась достаточно стабильной вплоть до 15-го февраля 1924 года. В этот день тот самый контролер, который высказал идею о том, что рабочие должны «зарабатывать» свой отдых, распорядился отменить введенный нами режим труда и отдыха. Он руководствовался тем, что спрос на продукцию фабрики резко возрос, и необходимо было его покрыть. В течение пяти дней после этого производительность труда упала, и ее показатели стали ниже, чем в предыдущие несколько месяцев. А 22 февраля мы обнаружили, что и состояние рабочих изменилось – стали вновь преобладать пессимизм и упадническое настроение. То есть, падение производительности труда практически совпало с ухудшением общего настроя. 25 февраля исполнительный директор распорядилось о возобновлении введенного нами режима труда и отдыха, что и было сделано. Однако идея о том, что отдых нужно «зарабатывать», высказывалась даже с большей настойчивостью. Она пришлась не по душе самим рабочим, о чем свидетельствовали наши наблюдения. Рабочие признавались, что, по их мнению, введенный нами режим долго не продержится, если на практике воплотить эту идею. Но, несмотря на все это, в марте показатели производительности каждый день были довольно высокими, хотя в среднем месячный показатель производительности был ниже, чем в предшествовавшие несколько месяцев, и составлял всего 70% (столько же, сколько до эксперимента).

Тогда директор фабрики, «полковник», решил взять ситуацию под свой контроль. Служба в армии научила его двум важным вещам, – во-первых, всегда заботиться о своих подчиненных; во-вторых, не бояться принимать решения. Он собрал руководство фабрики в своем кабинете с тем, чтобы разобраться, по каким причинам произошло столь значительное падение производительности с 80% до 70% в прядильном цехе. Следует отметить, что в марте рабочие чаще стали брать отгулы, в то время как за период с октября 1923 года по февраль 1924 года количество отгулов значительно сократилось. Это означало, что рабочие «добирают» то время, которое раньше отводилось на отдых, за счет пропущенных дней. Надо сказать, что это не намного улучшало их состояние, и нарушало порядок работы. Мы сделали вывод о том, что рабочим важен сам факт наличия отдыха, а не то, сколько времени реально они отдыхают. Более того, им нужен систематический отдых. Наконец, мы пришли к заключению, что сама система отдыха, существовавшая ранее, никогда этого не учитывала. Иными словами, приходя утром на фабрику, рабочий никогда не мог быть уверен, что в течение дня он четыре раза в определенное время сможет расслабиться и отдохнуть.

Чтобы проверить наши предположения, директор фабрики распорядился о введении с апреля в прядильном цехе четырехразового перерыва на отдых в течение 10 минут каждый день. Согласно этому распоряжению в течение дня в определенное время рабочие должны были приостановить работу машин и отдыхать, причем, применяя технику расслабления, которой мы их обучили. Небольшая трудность заключалась в том, что на полу едва хватало места для размещения 40-ка человек, работавших в цеху; сложно было также обеспечить всех подстилками, чтобы было удобно. Кроме самого директора, лишь несколько человек верило в то, что подобные изменения приведут к увеличению производительности труда. Сами участники эксперимента полагали, что вряд ли удастся компенсировать потери, вызванные бездействием 40-ка человек в течение 40-ка минут - машины не смогут работать быстрее, а другой возможности наверстать упущенное время нет. Несмотря на такое общее мнение, показатель производительности в апреле превзошел тот, который был в марте. В марте он составлял 70%, в апреле он поднялся до 77,5%. Рабочие получили возможность регулярно отдыхать, пессимистические настроения стали вновь сходить на нет, общий настрой улучшился, количество отгулов уменьшилось, и каждый рабочий получил премиальные в размере 2,5% от своего основного заработка. В мае и в последующие месяцы директор фабрики распорядился о возвращении к системе отдыха, при которой рабочие отдыхали поочередно. Единственным важным отличием было то, что каждая группа «штопальщиков», состоявшая из трех рабочих, должна была сама установить внутри себя очередность отдыха. Существенным было то, что каждый рабочий имел возможность отдыхать систематически, четыре раза в день. В мае производительность выросла до 80,25%, в июне она достигла 85% - самой большой цифры, по сравнению со всеми предшествовавшими месяцами. В последующие три месяца показатели производительности прядильного цеха оставались стабильно высокими: в июле – 82%; в августе - 83%; в сентябре – 86,5%.

Итак, введение фиксированного числа перерывов на отдых, причем минимальной протяженности, привело к интересным результатам. Экспериментальный период с апреля по сентябрь несколько отличался от предшествующего периода и характеризовался постоянным улучшением показателей. Понедельник и пятница больше не воспринимались как худшие дни недели. Отступление от принятой схемы наблюдалось лишь в мае, когда в прядильном цеху произошел сбой в работе машин. Но уже к июню фабрика приобрела две новых ворсовальных машины, и в этом же месяце показатели были необычайно высоки – 85%.

Причиной, по которой мы начали проводить это исследование, была высокая текучесть рабочей силы. В течение 12-ти месяцев, пока мы проводили эксперимент, «текучки» не наблюдалось вовсе. Это не означает, что никто из рабочих за этот период не уходил с фабрики – в период спада в отрасли некоторые были временно освобождены от работы, один из рабочих поменял место жительства и нашел работу в другом месте, некоторые заболели туберкулезом и были отправлены на лечение. Но сама проблема высокой «текучки», вызванной факторами преимущественно эмоционального характера, перестала существовать. Руководство фабрики проявило внимание к рабочим прядильного цеха, и больше уже не существовало проблемы нехватки рабочей силы в то время, когда у фабрики было особенно много работы. Отношение руководства к нововведениям в режиме труда выразилось в том факте, что фабрика приобрела армейские походные кровати для рабочих, чтобы он могли отдыхать в течение дня. Когда выяснилось, что эти кровати не вполне удобны, в прядильном цехе в конце каждого прохода были установлены настоящие кровати с матрасом, чтобы рабочие могли полноценно отдыхать. И у рабочих вошло в привычку спать в три последних перерыва – один дообеденный, и два послеобеденных. Опыт показал, что высокие результаты были прямо пропорциональны качеству отдыха – поэтому и решено было установить кровати. Несколько лет спустя, директор фабрики публично заявил, что начиная со времени, когда проводился эксперимент, текучесть рабочей силы снизилась до 5-6% в год, и оставалась на таком уровне вплоть до того, пока мюль-машины не были заменены на кольцепрядильные машины.

Когда мы закончили наш эксперимент, мы были уверены, что выявили далеко не все причины высокой текучести рабочей силы. Мы даже не могли со стопроцентной уверенностью сказать, что улучшения произошли только благодаря введению перерывов на отдых. Ведь одновременно произошел целый ряд других изменений. Например, мы очень внимательно разговаривали с рабочими, выслушивая все, что они хотели сказать, давали им выговориться. Помимо этого, мы – при поддержке директора фабрики – продемонстрировали заинтересованность во всем, что было сказано, через введение новых изменений, через введение наилучших и наиболее эффективных методов отдыха. «Полковник» также проявил искреннее внимание к нуждам своих рабочим; тем самым он оказался достойным того мнения, которое о нем укрепилось среди рабочих еще с армейских времен. Позиция того контролера, который высказал идею о необходимости «зарабатывать» свой отдых, не была принята директором фабрики и руководством в целом – таким образом, руководство фабрики отчетливо показало рабочим, на чьей оно стороне.

Помимо всего,– и надо сказать, мы не осознали этого тогда, в тот момент – действия директора фабрики привели к еще одному важному изменению. Он способствовал превращению совокупности разрозненных индивидов в некое социальное целое. В мае 1924 года он передал право контролировать свой отдых непосредственно самим рабочим, так что никто не мог им давать указания на этот счет. Это привело к тому, что рабочие стали взаимодействовать друг с другом – и не только в рамках своей группы, в которую входило три человека, но и с другими группами, работавшими в цехе. Кроме того, они чувствовали ответственность перед самим директором. И общие изменения в характере взаимодействия социальных отношений были поразительными - даже за пределами фабрики. Один из рабочих признался, что стал вместе с женой ходить по вечерам в кино, чего он не делал в течение нескольких лет. Другой сообщил, что он бросил привычку напиваться в выходные. Итак, произошел целый ряд изменений, и очень сложно определить вклад каждого из привнесенных нами нововведений в общий результат. Мы с большим удовольствием продолжили бы наш эксперимент, но нам не дали такой возможности, что, вероятно, было к лучшему в тех обстоятельствах. Таким образом, по окончании эксперимента у нас накопилось множество неразрешенных вопросов, однако они стали основой для дальнейших исследований, результаты которых позволили найти нам ответы вопросы, возникшие в ходе этого первого исследования.

Однако мы забежали вперед. Специалисты по научной организации труда, к которым руководство фабрики обратилось за помощью вначале, не учитывали мнений самих рабочих. Они полагали, что рабочие часто преувеличивают, драматизируют ситуацию или не понимают реального состояния дел, а потому не принимали их мнения всерьез. Однако не обращать внимания на важные «симптомы», из каких бы то ни было соображений, ошибочно. Вышеназванные специалисты исходили из предположения, что рабочие являют собой просто механическую совокупность индивидов, каждый из которых движим своим эгоистическим интересом, и это привело к неверному «диагнозу». С другой стороны, тщательное изучение всех обстоятельств, относящихся к трудовой деятельности рабочих, в качестве основы для формулировки правильного «диагноза», привело нас к столь поразительным заключениям, что и в настоящее время мы можем объяснить их лишь отчасти.

Лекция 7. Исследование "Среднего города"

Темы:

· Роберт Линд (1892-1970) и Хелен Линд (1894-1982). Институт социальных и религиозных исследований при Колумбийском университете. Исследования по программе "Средний город" (1924-1935).

· Комплексная модель американского общества. Экономические основания американской жизни. Семейные аспекты американского образа жизни (проблемы жилья, воспитания детей, питание, школьное образование).

· Структура свободного времени. Роль средств массовой информации в формировании "среднего города".

· Концепция Р.Линда "Знание для чего?" (Knowledge for what?) и проблема прагматизации социального знания.

Литература

Култыгин В.П. Классическая социология. М., 2000.

Converse J.M. Survey research in the United States: roots and emergence, 1890-1960, Berkley, 1987.

R.Lynd. Knowledge for what? Princeton, 1939

R.Lynd, H.Lynd. Middletown. N.Y. 1929.

Линд (Lynd) Роберт (1892-1970) — американский социолог. В 1914-23 гг. работал редактором журнала, с 1931 г. профессор Колумбийского университета. В 1923-1926 гг. под руководством Р. Линда было проведено новаторское исследование социальной жизни небольшого городка Манси (шт. Индиана), вошедшего в историю социологической науки под именем «Среднего города» (Middletown). В этом исследовании была предпринята попытка изучить жизнь современного города так, как антропологи изучали примитивные сообщества. В поле внимания находились самые разные явления: основные виды занятий горожан, источники доходов и их распределение, классовое расслоение, досуг, домашняя жизнь, воспитание детей, участие в социальной жизни сообщества и т. д. Использовались самые разные методы исследования: прямое наблюдение, интервью и анкетные опросы, изучение статистики и исторических документов и т. д. На материале исследования были написаны две книги: «Средний город» (1929) и «Средний город в процессе преобразований» (1937). В работе «Знание для чего?» (1939) Линд проанализировал проблемы образования в современном обществе; эта книга до сих пор пользуется большим влиянием. Последние годы жизни Линд посвятил анализу природы и функций власти как института.

Линд (Lynd) Хелен Меррелл (1896-1982) — американский социолог, профессор социальной философии Колледжа Сары Лоуренс, супруга Р. Линда и соавтор книг «Средний город» и «Средний город в процессе преобразований».

Роберт С. ЛИНД, Хелен Меррелл ЛИНД

СРЕДНИЙ ГОРОД:

ИССЛЕДОВАНИЕ СОВРЕМЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ*

Глава I. Характер исследования

Целью нашего полевого исследования было синхроническое изучение взаимосвязанных тенденций, составляющих жизнь небольшого американского города. Типичного города, строго говоря, не существует, однако тот городок, который мы выбрали, обладал множеством черт, присущих обширной группе сообществ. Ни полевая работа, ни отчет не были ориентированы на проверку каких-либо тезисов; цель состояла в том, чтобы зафиксировать наблюдаемые феномены, а тем самым поставить вопросы и предложить новые точки отсчета для изучения группового поведения.

Неразрешимость «социальных проблем» можно в какой-то мере связать с обычной привычкой решать их по частям. Однако исследователи человеческого поведения все более сознают, что «разные аспекты цивилизации соединяются и переплетаются друг с другом, представляя, одним словом, единый континуум»[17]. Соответственно, и мы в нашем исследовании стремимся подойти к жизни людей в выбранном городе как к единому комплексу взаимосвязанных тенденций поведения.

Такое исследование современной цивилизации с точки зрения целостной ситуации изначально сталкивается с двумя основными трудностями. Во-первых, всегда остается опасность того, что исследователь будет не вполне объективен в рассмотрении культуры, в которой укоренена его жизнь, что он совершит старую ошибку, станет во вред себе исходить из эмоционально заряженных предубеждений и впоследствии не сможет даже выйти за пределы той области, которую он так смело бросился объективировать и изучать. Во-вторых, если исходить из того, что ни одна сторона жизни не может быть адекватно понята без изучения всего остального, то как взяться за исследование такой крупной и многогранной вещи, как Скенектади, Акрон, Даллас или Кеокук?

Нить Ариадны, позволяющую обеспечить максимальную объективность и упорядоченную процедуру исследования в таком лабиринте, можно найти в подходе культурного антрополога. В конце концов, несмотря на бесконечную изменчивость в деталях, существует не так уж много основных видов того, чем люди занимаются. Будь то в деревне арунта в Центральной Австралии или у нас во внешне сложной и запутанной институциональной жизни с ее корпорациями, дивидендами, светскими приемами, молитвенными собраниями, новичками и Конгрессом, везде человеческое поведение оказывается состоящим из вариаций нескольких главных направлений деятельности: добывания всего необходимого для жизни (пища, одежда, кров); супружеского поведения; посвящения молодых в групповые обычаи мышления и поведения; и т.д. Наше исследование исходит, соответственно, из допущения, что всё, что делают люди в выбранном нами американском городе, можно рассматривать как подпадающее под тот или иной из следующих шести основных видов деятельности:

Добывание средств к существованию (жизнеобеспечение).

Обустройство домашней жизни.

Обучение молодежи.

Использование свободного времени в различных формах игры, искусства и т. д.

Участие в религиозной жизни.

Участие в общественных делах.

Эта особая группировка видов деятельности используется без претензий на ее исключительное достоинство, а просто как методологическое средство[18]. Рассматривая институциональную жизнь нашего города как всего лишь форму, которую приняло человеческое поведение при определенном наборе условий, мы надеемся, что настоящее исследование было поднято на безличный уровень, который убережет его от неизбежных в противном случае обвинений в том, что оно не выходит за рамки обсуждения личностей или критики местной жизни. Ибо, в конце концов, человек, чьи установленные обычаи становятся предметом анализа для постороннего, может быть этим раздосадован, и это еще не в самом худшем случае. Подобно тетушке Полли из «Истории человечества тетушки Полли» Дональда Огдена Стюарта, многие из нас склонны видеть процесс эволюции как восхождение от противной амебы к дядюшке Фредерику, победно стоящему на вершине долгого и извилистого пути в длиннополом сюртуке, возложив одну руку в перчатке на Первый Национальный Банк, а другую — на Пресвитерианскую церковь. Многим из нас, готовым беспристрастно обсуждать причудливо устроенные способы поведения, из которых складываются обычаи нецивилизованных народов, явно неприятно обращаться с такой же прямотой к жизни, в которой мы являемся местными достопримечательностями. И все-таки не может быть ничего поучительнее, чем обретение той степени объективности и дальновидности, с которой мы смотрим на «дикие» народы. Даже если такая затея в нынешней антропологии выглядит несколько невзрачно и кривобоко, сама попытка ее осуществления может дать нам степень беспристрастности, без которой нельзя рассчитывать на более ясное видение.

Стало общим местом, что одной из важных характеристик жизненных обычаев любого народа в любое данное время является то, что они пребывают в процессе изменения; скорость и направление изменения зависят от близости к мощным центрам культурной диффузии, а появление новых изобретений, миграция и другие факторы вносят модификации в этот процесс. Более того, мы начинаем сознавать, что сегодня мы живем, вероятно, в одну из эпох наиболее быстрого изменения в истории человеческих институтов. Новые орудия и методы развиваются с колоссальной быстротой, и в то время как мы следуем в фарватере этого технического развития, все более частые и мощные культурные волны захлестывают нас извне, пропитывая материальными и нематериальными обычаями других центров. Перед лицом такой ситуации было бы серьезным упущением устранить из изучения современной жизни этот аспект развития[19].

Поэтому всякий раз, когда имеющиеся данные позволяли это делать, мы применяли в данном исследовании следующее средство: в качестве фона для сегодняшнего наблюдаемого поведения использовалось реконструированное и, по возможности, столь же объективно наблюдаемое поведение 1890 года. 1890 год был выбран в качестве фона для изображения сегодняшней культуры ввиду наибольшей доступности фактических данных начиная с этого года, а также в силу того, что в конце 1886 года в окрестностях изучаемого города открыли месторождение природного газа, после чего начался бум в его развитии, превративший в 90-х годах уютное деревенское местечко в промышленный город. Для сотен американских сообществ этот небольшой 35-летний период заключает в себе промышленную революцию, которая обрушилась на городки и поселки и положила начало состязанию между Ротари-клубами, центральными советами профсоюзов и членами Торговой палаты за «более крупные и лучшие» города.

Будь у нас больше времени и средств, наверняка было бы желательно зафиксировать больше точек в тенденциях, наблюдавшихся между 1890 годом и нынешним днем. Однако процедура, которой мы придерживались, позволяет взглянуть на сегодняшний город на фоне города предыдущего поколения, из которого он вырос и которым он обусловлен, и тем самым увидеть нынешнюю ситуацию как последнюю точку в развивающейся тенденции.

Итак, подытожим: настоящая книга нацелена на то, чтобы представить динамическое, функциональное[20] исследование сегодняшней жизни конкретного американского сообщества в свете тенденций изменения в поведении, которые наблюдались на протяжении последних 35 лет.

Столь широкий подход с необходимостью предполагает использование данных, обладающих самой разной степенью наблюдаемости и статистической адекватности. Некоторые типы поведения в изучаемом городе открыты для наблюдения на всем временном отрезке с 1890 года; в других случаях удается получить лишь жалкие крохи сведений. Так, множество людских разговоров — пересудов, которые не умолкая звучат вокруг обеденного стола, в городских закоулках или в ожидании начала баскетбольного матча, — приводится здесь не потому, что в них содержатся научно достоверные сведения, а потому что они дают нам незаменимую возможность проникнуть в настроения и умственные обыкновения горожан. При попытках собрать из этих различных типов данных картину целостной ситуации будут возникать пробелы и нарушения пропорций. Однако следует иметь в виду два извиняющих нас обстоятельства: здесь нет никаких попыток доказать изложенными данными какой-либо тезис и делается все возможное, чтобы предостеречь читателя там, где лед тонок.

Поскольку наша полевая работа была нацелена на интеграцию разных областей поведения, а не на обнаружение нового материала в какой-нибудь узко ограниченной области, о значительной части представленных здесь конкретных данных легко будет сказать: «Мы уже это знали». Однако в основе данного исследования лежит допущение, что представление этих феноменов — сколь бы известными некоторые из них ни были — в их взаимосвязи в конкретной ситуации может по-новому высветить старые проблемы и тем самым положить начало дальнейшему исследованию.

Глава IV. Доминирование жизнеобеспечения

Чужак, не знакомый с обычаями Среднего города и заброшенный в него волей случая (как было с полевыми исследователями в январе 1924 года), был в городе человеком одиноким. Люди, которых он там видел, были изо дня в день упорно заняты каким-нибудь весьма рутинизированным, специализированным делом. Казалось, одни только младенцы, дряхлые старики да горстка-другая женщин имели свободное время для ответов на его бесчисленные вопросы.

Одним словом:

43 из каждых 100 человек в Среднем городе заняты главным образом жизнеобеспечением всей группы.

23 из 100 заняты обустройством домашней жизни города.

19 из 100 получают изо дня в день требующуюся от молодых подготовку.

15 из 100 (оставшиеся) — в основном дети до 6 лет и дряхлые старики.

Люди, занятые жизнеобеспечением группы и этим зарабатывающие на жизнь, не только доминируют численно; по ходу исследования становилось все более ясно, что такое средство обмена, как деньги, и круг занятий, связанных с их приобретением, оказывают решающее влияние на другие виды деятельности. Риверс начинает свое исследование тода* с описания ритуала дойки буйволицы, поскольку «идеи, заимствованные из ритуала дойки, пронизывают всю церемониальную жизнь тода»[21]. Аналогичная ситуация заставляет нас из шести групп занятий Среднего города, которые предстоит описать, обратиться прежде всего к тем, которые связаны с жизнеобеспечением. Насколько в жизни людей доминирует этот сектор, станет ясно по ходу исследования.

С первого взгляда трудно усмотреть что-нибудь похожее на порядок в обыденной жизни сообщества, представляющей безумную палитру различных способов зарабатывания на жизнь. Их почти четыре сотни: сюда входят такие разные виды занятий, как аудиторы, бальзамировщики, банковские кассиры, банковские операционисты, бухгалтеры, дробильщики, изготовители заклепок, инженеры по освещению, инженеры-механики, инженеры-электрики, кассиры, клепальщики, контролеры, крановщики, красильщики, линотиписты, металлурги, метеорологи, референты, сборщики, сметчики, специалисты по рационализации производства, стерженщики, счетоводы, упаковщики, установщики куполов, электрики, энтомологи и так далее до бесконечности. При более внимательном исследовании, однако, эту хаотичную массу можно разложить на два вида деятельностей. Люди, которые ими заняты, будут далее в отчете обозначаться как рабочий и деловой классы[22]. Члены первой группы, в целом, зарабатывая на жизнь, ориентируют свою деятельность прежде всего на вещи и используют для изготовления вещей и выполнения услуг материальные орудия; члены второй группы, продавая или продвигая на рынке вещи, услуги и идеи, ориентируют свою деятельность главным образом на людей. Эта вторая группа обеспечивает город множеством нематериальных институциональных деятельностей, таких, как «кредит», «юридический договор», «образование», «розничная торговля», «менеджмент» и «городское управление», посредством которых жители Среднего города в неявном торге друг с другом конвертируют узкоспециализированный продукт своей обыденной жизни в «уютный вечер у себя дома», «воскресный выезд за город», «пожарную охрану», «новую коляску для малыша» и все прочие вещи, составляющие жизнь в Среднем городе. Если распределение по родам занятий в Среднем городе, зафиксированное на 1920 г. в Федеральной переписи населения, перераспределить в соответствии с этой группировкой, то мы увидим, что рабочий класс численно превосходит деловой класс в 2,5 раза: в него входит 71 человек из 100 — против 29[23].

Подобная классификация не может быть целиком удовлетворительной. Фотограф, занимаясь аэрофотосъемкой, неизбежно жертвует мелкими деталями, когда взлетает достаточно высоко, чтобы обозреть в целом всю территорию. Внутри этих двух основных групп бесконечно много градаций: от занятого грубой работой поденщика до мастера, литейщика и типографского работника (в одной группе), от продавца и кассира до владельца фабрики и профессионала (в другой). Есть, разумеется, также и «сумеречный пояс», в котором некоторые члены двух групп пересекаются и смешиваются друг с другом.

Если бы целью данного исследования была детальная структурная схема, необходимо было бы расшифровать в мельчайших подробностях множество пересекающихся друг с другом группировок, наблюдаемых в Среднем городе. Но поскольку мы ищем понимания главных функциональных характеристик этой изменяющейся культуры, важно, чтобы значимые контуры не потерялись в деталях, и, следовательно, внимание в этом отчете будет сосредоточено на тех имеющихся в городе группах, в которых наиболее ясно представлены основные характеристики. Хотя мы и будем пытаться прояснить некоторые изменчивые аспекты поведения в пределах этих двух групп, в конечном счете, именно это деление на рабочий класс и деловой класс образует в Среднем городе самое характерное внутреннее различие. Уже сам факт рождения по ту или другую сторону водораздела, образованного этими двумя группами, является в высшей степени важным культурным фактором, как правило, оказывающим влияние на то, чем человек занимается целый день на протяжении всей своей жизни, с кем он вступает в брак, в который час он утром встает, принадлежит ли он к секте трясунов или к пресвитерианской церкви, водит ли он «Форд» или «Бьюик», будет или не будет его дочь членом престижного школьного клуба, будет ли его жена ходить в кружок кройки и шитья или на мероприятия союза любителей искусств, принадлежит ли он сам к обществу «Оддфеллоуз» или к Масонскому братству, сидит ли он на вечеринках без галстука, и так далее до бесконечности по всему спектру обыденной жизни жителя Среднего города, будь то мужчины, женщины или ребенка.

Всякий раз, когда в отчете Средний город или какая-то городская группа фигурирует как единица, такой способ выражения должен рассматриваться как не более чем стенографический символ. Любые описания характеристик групп неизбежно будут лишь приблизительными, и то обстоятельство, что в основе социального поведения лежит поведение индивидов, никогда нельзя упускать из виду.

ТАБЛ. 1. ДОЛИ ЗАНЯТЫХ В СФЕРАХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДЕЛОВОГО И РАБОЧЕГО КЛАССОВ, В % (ИЗ ПРИМЕРНО 13000 МУЖЧИН И 3500 ЖЕНЩИН), 1920 Г.¹

ГРУППА	ВСЕГО	МУЖЧИНЫ	ЖЕНЩИНЫ
	100,0 %	100,0 %	100,0 %
Деловой класс (вовлеченные в виды занятий, ориентированные прежде всего на людей^2)	29,4	25,5	43,5^3
Рабочий класс (вовлеченные в виды занятий, ориентированные прежде всего на вещи)	70,6	74,5	56,5

¹ Эти процентные доли получены путем тщательного перераспределения данных о классификации жителей Среднего города по родам занятий, взятых из переписи 1920 г. Они строятся на точных цифрах, хотя здесь эти цифры округлены с целью не допустить узнавания Среднего города читателем. Такая классификация является в лучшем случае приблизительной. В случае некоторых амбивалентных групп приходилось принимать трудные решения; в этих решениях мы опирались на многомесячное знакомство с трудовыми привычками Среднего города и консультации с местными бизнесменами и рабочими. Общий метод классификации иллюстрируется следующей трактовкой родов занятий, сгруппированных в переписи под рубрикой «Обрабатывающая и механическая промышленность». Вся группа (как мужчины, так и женщины) была целиком помещена в рабочий класс, за следующими исключениями: четверо мужчин из группы пекарей были переброшены в деловой класс, поскольку были в большей степени продавцами, чем рабочими; все строители и строительные подрядчики, десять портних и швей, пятнадцать галантерейщиков (один мужчина и четырнадцать женщин), одиннадцать портных, все менеджеры и управляющие, а также вся группа промышленников и чиновников были помещены в деловой класс.

² Как объяснено в главе IV (прим. 7), среди 29 человек из 100, образующих деловой класс, четверо — технические профессионалы, которые в своей деятельности ориентируются прежде всего на вещи, а не на людей, но тем не менее включаются по указанным причинам в деловой класс.

³ Эта группа включает больше амбивалентных случаев, чем любая другая: сюда входят, например, девушки, обслуживающие покупателей в магазинах.

Глава XXIX. Заключение

Некоторые люди, ознакомившись с результатами представленного выше полевого исследования, спрашивали: «Ну и какие вы делаете выводы? Лучше или хуже становится американская жизнь?» Рассмотрение Среднего города под углом зрения таких категорий, как «хорошо» или «плохо», «лучше» или «хуже», не имеет отношения к задачам нашего исследования; если здесь и приводились данные, допускающие сравнение с другими сообществами или с какими-нибудь гипотетическими стандартами, то только с целью прояснить значимые аспекты жизни Среднего города. Ход исследования вовсе не был нацелен на то, чтобы в итоге получить гладкие обобщения. Напротив, попытки выявить взаимосвязи в клубке переплетенных, часто противоречащих друг другу институциональных привычек, составляющих жизнь Среднего города, привели нас лишь к немногим общим выводам о незавершенном состоянии этого небольшого современного сообщества, а также о масштабе и сложности задач, стоящих перед социальной наукой.

Описание явлений, наблюдаемых в Среднем городе, показало вместе с тем некоторые регулярные проявления тех процессов социального изменения, в нем протекающих, которые в значительной мере виновны в порождении того, что его жители называют «социальными проблемами».

Как мы видели, жизнь в Среднем городе движется удивительно неравной поступью. Разница в скорости приспособления к выполнению одной и той же функции наблюдалась между старшим и младшим поколениями и даже между людьми, живущими по соседству друг с другом; женщины демонстрировали во многих аспектах больше консерватизма, чем мужчины, а те, проявляя в своем приспособлении, по-видимому, не больше порядка или связности, оказываются хуже приспосабливающимися во многих других отношениях. Во многих видах деятельности, как неоднократно отмечалось, рабочий класс пользуется сегодня привычками, свойственными в прошлом поколении деловому классу; если бы можно было четко дифференцировать градации, через которые эти две главные группы постепенно переходят друг в друга, то могло бы оказаться, что многие изменения медленно просачиваются через различные промежуточные группы. Иногда, впрочем, изменения передаются и в обратном направлении, от рабочего класса к деловому, как это было, например, с употреблением хлеба заводского производства и консервированных продуктов.

Дело не ограничивается этими различиями в выполнении одного и того же вида жизненной деятельности, существующими между индивидами и между возрастными, половыми и другими группами Среднего города, — различиями, выраженными во многих случаях достаточно сильно, чтобы оказывать заметное воздействие на отношение человека к миру. Кроме того, город в целом и группы внутри города живут в разных эпохах с точки зрения выполнения разных видов жизненной деятельности. Очевидно, что некоторые из этих привычных занятий в Среднем городе остаются почти такими же, как и в прошлом поколении, тогда как в выполнении других видов деятельности нынешние методы мало походят на прежние. Среди 6 основных групп деятельностей просматривается некоторая иерархия темпов изменения. Жизнеобеспечение демонстрирует, по-видимому, наиболее всепроникающее изменение, особенно в своих технологических и механических аспектах; досуг, тоже заметнее всего меняющийся в сфере материальных достижений, таких, как автомобиль и кино, обладает почти такой же изменчивостью; обучение молодых в учебных заведениях, общественная деятельность и обустройство домашней жизни занимали бы (в разном порядке в зависимости от конкретных изучаемых аспектов) третье, четвертое и пятое места; и, наконец, на последнем месте идет официальная религиозная деятельность, представляющая в целом наименьшую степень изменчивости.

Таким образом, в силу того, что в Среднем городе всегда допускается на практике широкая изменчивость, можно заметить, что, воспитывая своих детей дома, он пользуется в основном психологией прошлого века, а убеждая горожан покупать товары в своих магазинах — психологией нашего века; в своих судах он начинает считать индивидов не вполне отвечающими за свои поступки, но в то же время в своей институциональной машинерии продажи домов относится к неуплате (независимо от того, вызвана она безработицей, болезнью или иными факторами) как к умышленному нарушению соглашения, отменяющему всякое право на снисходительность; человек может зарабатывать на жизнь, работая на станке ХХ века, но в то же время охотиться за рабочим местом в условиях индивидуалистического принципа laissez-faire, уже сто лет как устаревшего; мать может принимать обязанность сообщества дать ее детям образование, но не его обязанность заботиться об их здоровье; она может жить в одной эпохе в способах уборки дома и стирки, но в другой — в сфере ухода за детьми и в супружеских отношениях.

Не только скорость изменения широко варьирует, но, вдобавок к тому, и направление изменения чрезвычайно неустойчиво. Социальное изменение и то, что Средний город называет «прогрессом», не синонимы. Есть серьезный повод подозревать, например, что замедление движения в сторону централизованной стирки белья вне дома, возникшее в связи с установкой во многих сотнях домов Среднего города дорогих электрических стиральных машин, включаемых всего раз в неделю, представляет не «прогресс», а откат в технике ухода за домом.

Перечисление этих вариаций в повседневной практике Среднего города можно бы было продолжать до бесконечности. Здесь у нас нет намерения ни радостно поддержать изменение в какой-то данной точке или какого-то данного рода, ни превознести быстрое изменение над более ленивой адаптацией. Однако независимо от того, предрасположен ли кто-то в силу своего темперамента к социальному изменению или сопротивляется ему, факт остается фактом: жизнь Среднего города почти в каждой своей точке представляет либо какое-нибудь изменение, либо какой-нибудь стресс, проистекающий из отсутствия изменения. Одной ногой гражданин стоит на относительно твердой почве установленных институциональных привычек, а другой вскакивает на эскалатор, беспорядочно движущийся в нескольких направлениях на пугающе разных скоростях. Жизнь в таких обстоятельствах состоит прежде всего в поддержании некоторого рода равновесия. Если, как снова и снова оказывалось, Средний город хочет прочнее закрепиться на относительно твердой почве, то это лишь проявление нежелания менять привычные обычаи, общего для всех людей, где бы они ни жили[24].

Поскольку возникновение «социальных проблем» представлялось в немалой степени связанным с неровным, несинхронизированным движением социальных институтов, лучшее понимание того, как развиваются и изменяются такие институциональные привычки, какие из них легче всего усваиваются и какие сопутствующие обстоятельства облегчают или сдерживают их усвоение, стало первостепенной заботой для тех, кто хотел применить к жизни Среднего города более эффективные методы планирования и контроля. В одном случае за другим вышеприведенный текст показывал, что к новым способам поведения в отношении материальных вещей Средний город приучается быстрее, чем к новым привычкам в отношении людей и нематериальных институтов. Самыми плодовитыми источниками изменения были новые орудия и изобретения. Они входили в промышленную жизнь Среднего города быстрее, чем новые средства бизнеса и управления. Ванные комнаты и электричество проникали в городские дома быстрее, чем инновации в личностном приспособлении между мужем и женой или между родителями и детьми. Автомобиль изменил свободное время радикальнее, чем литературные курсы для молодежи, а курсы профориентации проникали в школьные учебные планы быстрее, чем изменения в гуманитарных курсах. Развитие линотипа и радио изменяет технику победы на политических выборах больше, чем усовершенствования в ораторском искусстве или методах проведения голосования в Среднем городе. YMCA, выросшая на базе гимназии, демонстрирует больше изменений в религиозных институтах Среднего города, чем еженедельные проповеди его священников или установления Пастырской ассоциации. В общем и целом, новое орудие или материальное приспособление, особая эффективность которого может быть решительно и беспристрастно проверена, наверняка будет как-то пристраиваться к принятой в Среднем городе схеме вещей, в то время как противоположные нематериальные факторы, такие, как традиция и чувство, лишь медленно и постепенно будут впускать в себя это новшество.

Еще одна особенность социального изменения, наблюдаемого в Среднем городе, — это непрямая процедура, посредством которой нововведение сначала появляется во множестве случаев как дополнительный альтернативный способ делания чего-то, а потом со временем вытесняет конкурирующий с ним старый способ. Такие нововведения, как новейшие методы осуществления правосудия в отношении несовершеннолетних правонарушителей, соседствующие бок о бок с прежней судебной процедурой, продолжающей применяться в отношении взрослых; государственное и полугосударственное здравоохранение, возникшее в противовес традиционной индивидуалистической медицинской практике; развитие анонимного Объединенного благотворительного фонда параллельно продолжающимся отдельным персонализированным пожертвованиям — все это примеры того, о чем идет речь. По ходу дела можно задать вопрос, почему при наличии у человека склонности как можно меньше менять свои обычаи этот относительно безболезненный метод введения альтернативной процедуры так и не был принят в должной мере потенциальными реформаторами вместо широко распространенного метода лобовой атаки на установленные институты, прямым результатом которого становится ужесточение защитного сопротивления со стороны подавляемого института. Наблюдаемая склонность Среднего города цепляться за любимые традиции и в то же время смело экспериментировать в освоении всего нового там, где дело касается его детей, наводит на мысль о возможной стратегии использования ситуаций, вовлекающих ребенка в развитие новых альтернативных моделей поведения.

Новые привычки, которые не сталкивались с сильным эмоциональным сопротивлением, входили в жизнь Среднего города явно легче, чем те, которые оказывались в противоположной ситуации. Так, автомобиль в Среднем городе был принят для развоза бакалейных товаров быстрее, чем для использования на похоронах, а для поездки на работу — быстрее, чем для поездки в церковь. Это предполагает значимость процесса секуляризации институтов Среднего города, не раз отмеченного нами, для социального изменения в затронутых им областях.

В то самое время, когда секуляризация уменьшает в некоторых точках эмоциональное сопротивление, сама быстрота проникновения таких безличных институтов, как автоматическое оборудование, электроприборы и автомобили, преумножает в Среднем городе поводы к эмоциональному взрыву, умножая несоответствия между этими освобождающими от бремени новыми обычаями и другими привычками, в противовес которым они себя навязывали. Достаточно будет назвать новые зоны разногласий между родителями и детьми, созданные проникновением в их мир автомобиля и кино, или эмоциональные расхождения, предположенные выше в связи с появлением и внедрением автоматики в жизнь среднегородских рабочих и их семей. Объяснение отмеченной ранее склонности Среднего города связывать свои эмоциональные приверженности воедино, так сказать, «голосовать за весь список сразу», может, по-видимому, крыться в его растущем чувстве напряжения и растерянности посреди быстро меняющегося мира, который только так может быть собран воедино и обрести смысл.

Среди вопросов, возникающих из наблюдаемых явлений и требующих дальнейшего исследования, можно назвать следующие.

Какое значение для социального изменения имеет нынешняя тенденция Среднего города все больше подчинять свою жизнь денежным соображениям? Где тайная жизнь такого меркантильного сообщества увеличивает и уменьшает готовность соответствовать требованиям изменяющейся культурной среды?

Как перенос акцента на настоящее и будущее, коему способствуют такие новые изобретения, как автомобиль, и заметное распространение образования и института кредита, делает ситуацию благоприятной или неблагоприятной для конкретных видов изменения?

Какое значение для социального приспособления имеет возросшая роль молодежи с ее большей приспособляемостью?

При каких условиях изменение в одном секторе привычных реакций индивида на мир может влиять на его сопротивляемость или восприимчивость к конкретным изменениям в других секторах?

В каких точках изменение соотносительного статуса мужчин и женщин будет вероятнее всего обусловливать приспособление Среднего города к новым институциональным привычкам, наваливающимся на него со всех сторон?

Какие типы эмоциональной приспособленности и неприспособленности вероятнее всего возникают вследствие ограничений, насаждаемых стандартами, принятыми в разных группах Среднего города? Например, каким образом факт принадлежности к деловому или рабочему классу подчиняет индивидов разным ограничениям в выполнении одних и тех же видов жизненной деятельности?

Можно ли яснее определить, какие виды культурных черт обычно переходят от делового класса к рабочему, а какие проделывают путешествие в обратном направлении? И какие специфические факторы могут ускорять или сдерживать распространение той или иной черты в конкретном сообществе?

Начиная время от времени неохотно сознавать расхождения в своей институциональной системе, Средний город часто был склонен избегать «что-то делать» с этими «социальными проблемами» «скверных времен», «молодого поколения», «коррумпированной политики», «жилья», «уличного движения» и т. д., возлагая вину на «природу вещей» или на своеволие индивидов. Когда «проблема» становилась настолько невыносимой, что сообщество чувствовало себя вынужденным искать и применять какое-нибудь «лекарство», последнее обычно сводилось к логическому перенесению старых категорий на новую ситуацию, эмоциональной защите прежней ситуации путем возобновленного настаивания на традиционных вербальных и иных символах или более строгому насаждению и дальнейшему усложнению существующих институциональных средств: так, на трудности в деловом мире отвечают усложнением финансовых механизмов и попытками применить к корпоративной деятельности привычную индивидуалистическую этику; на рост преступности — развитием полицейской и судебной систем или двукратным увеличением наказания; на политическую коррупцию — возвращением к изучению Конституции во всех школах, общенациональными ораторскими состязаниями и вытаскиванием большего числа людей на выборы; на равнодушие к церкви — образованием большего числа церковных организаций. Все вышеизложенное указывает на возможную пользу более основательной процедуры, которая заключала бы в себе анализ и переоценку самих институтов как таковых.

Приложение: примечание о методе

Для Среднего города первым признаком того, что его исследуют, стало состоявшееся без лишнего шума открытие офиса в одном из местных зданий группой людей, приехавших сюда «изучать рост города». Авторы отчета и мисс Флорной, штатный секретарь, жили в Среднем городе с января 1924 г. по июнь 1925 г., мисс Дэвис — в течение года, а д-р Уильямс — в течение пяти месяцев.

С самого начала у нас не было никаких жестких программ; мы сошлись на шести основных видах жизненной деятельности, под углом зрения которых следует изучать Средний город, и исследование началось с попытки как можно более беспристрастного наблюдения того, что люди делают, осуществляя эти виды деятельности, и тенденций изменения, представляемых этими процессами за последние 35 лет. Такая процедура предполагала некоторую потерю времени, однако выигрывала в гибкости и, как мы надеялись, в объективности; когда позже разрабатывались программы интервью и опросные листы, мы исходили уже из конкретного поведения, которое наблюдали в городе.

По мере того как исследование шло вперед, его рамки были сужены, и мы сосредоточились на 1890 и 1924 годах, отказавшись от детального изучения годов, находящихся в промежутке между ними. Целью здесь было не выявление контрастов, а достижение более ясного понимания того, как прошлое поведение определяет нынешнее поведение. Кроме того, оказалось, что, сколь бы ни был Средний город однородным в расовом и во многих других отношениях, даже осуществление его основных видов деятельности невозможно было описать в терминах города как единого целого. Предпринимались всевозможные попытки определить разные группы внутри города, и в конце концов было решено (как указывается в главе IV, особенно в примечаниях 6 и 7), что дифференциация на деловой класс и рабочий класс представляла бы факты наиболее адекватно. Соответственно, исследование еще более сузилось в работе с данными за счет сосредоточения на деловой и рабочей классовых группах. Результат не является завершенной структурной картиной города, но, на наш взгляд, он указывает на принципиальные характеристики данной культуры, главные точки расхождения внутри города и важнейшие области движения. Вместе с тем, когда о Среднем городе или о какой-то группе внутри города в тексте говорится так, как если бы они были в мышлении или поведении единым целом, следует помнить, что эта маскировка индивида за группой — не более чем стенографический символ.

Однако даже таким образом ограниченное исследование никак не могло претендовать на полноту; отбор данных неизбежно был в той или иной степени субъективным. В целом, критерий отбора заключался в том, что институты изучались не сами по себе, но всегда в соотнесении с теми видами жизненной деятельности, которым они служили. Таким образом, многие детали, которые представляли бы огромнейший интерес, если бы в центре внимания находилась работа данного института, становились для нас менее значимыми.

В исследовании использовались следующие методы:

1. Участие в местной жизни. Члены исследовательской группы жили в съемных квартирах или в комнатах частных домов. Они всеми возможными способами участвовали в жизни города, заводя друзей и приобретая местные связи и обязательства, как и любые другие жители Среднего города. Благодаря этому была достигнута значительная мера непринужденности, и они в общении с горожанами не были «как клоп на иголке». Члены исследовательской группы могли в один вечер ужинать с главой крупного промышленного предприятия, а в другой — с профсоюзным лидером или поденщиком. Неделю за неделей они посещали церкви, школьные собрания и учебные занятия, судебные заседания, политические митинги, профсоюзные собрания, ужины в городских клубах, миссионерские проповеди, лекции, ежегодные торжественные мероприятия, карточные партии и т. д. В конце этого периода они имели доступ к некоторой информации, которая с самого начала была им совершенно недоступна. Это постоянное чередование непринужденного участия и наблюдения со стороны представляло трудности, которые не всегда удавалось успешно преодолеть.

Для составления отчетов о посещенных собраниях, равно как о частных интервью и случайных разговорах, использовался следующий метод: во время собрания, службы или разговора по возможности потихоньку делались короткие записи, а затем немедленно составлялся подробный отчет согласно принятой стандартизированной форме. В случаях, когда делать записи по ходу дела не представлялось возможным, отчет составлялся по памяти.

2. Изучение документов. Везде, где было возможно, использовались данные переписи населения, городские и окружные документы, судебные дела, школьные документы, двулетние отчеты и ежегодники штата и т. д.

Были подробно прочитаны полные комплекты двух главных ежедневных газет за 1890 и 1891 гг., а в добавление к ним ежедневная демократическая газета и профсоюзный вестник, пользовавшиеся какое-то время популярностью. В течение полутора лет (пока длилось исследование) полностью, а потом еще в течение года менее подробно прочитывались две ежедневные республиканские газеты и демократический еженедельник; делались соответствующие вырезки. Часто приходилось использовать газеты за 1900, 1910 и другие годы изучаемого временного отрезка.

Были прочитаны протоколы различных организаций, относящихся как к прошлому, так и к нынешнему периоду, а также, в большинстве случаев, еще и протоколы за промежуточные годы. В число этих организаций входили Совет по образованию, миссионерские общества двух ведущих церквей, Пастырская ассоциация, Объединенный клуб клубов, Женский клуб, Библиотечный совет, Гуманитарное общество и другие группы. Было проведено подробное сравнение экзаменационных вопросов 90-х годов и настоящего времени для начальной и средней школы, полные комплекты которых оказались доступны.

Были прочитаны два необычайно подробных дневника, относящихся к периоду 1886-1900 гг.: один из них принадлежал крупному торговцу и видному протестантскому церковному деятелю, другой — молодому пекарю-католику. Эти и различные другие дневники, а также «подшивки» вырезок, программок, писем, клубных объявлений и т. д., подкрепленные личными воспоминаниями граждан почтенного возраста, помогли обеспечить для раннего периода некий частичный эквивалент сегодняшних неформальных межличностных контактов и досужих разговоров.

Везде, где было возможно, использовались истории штата, округа и города, городские справочники, карты, «рекламные проспекты», публикации Торговой палаты, школьные ежегодники, отчеты о состоянии здоровья в городе, другие официальные отчеты и т. д.

3. Сбор статистических данных. В некоторых случаях, когда не было никакого статистического материала, имелась возможность собрать данные из источников в самом городе, в столице штата и из самостоятельных подсчетов членов исследовательской группы. Сюда входили количественные сведения о зарплатах, продолжительности найма, несчастных случаях на производстве, близости места жительства к месту работы, служебном продвижении, членстве в клубах, членстве в церквях, их посещаемости и пожертвованиях прихожан, пользовании библиотеками, тиражах периодических изданий, посещаемости кинотеатров, владении и пользовании автомобилями и т. д.

4. Интервью. Они варьировали во всем диапазоне от самых случайных разговоров с трамвайными кондукторами, дворниками, парикмахерами или людьми, оказавшимися рядом во время публичного ужина или собрания клуба, до тщательно спланированных интервью с индивидами, наиболее подходящими для получения информации о тех или иных сторонах городской жизни. Среди последних были, например, подробные интервью с шестью ведущими протестантскими священниками и с секретарями YMCA и YWCA, длившиеся по четыре часа каждое и охватывающие широкий круг вопросов, относящихся к внутренним сторонам жизни их организаций и личным проблемам, с которыми они сталкиваются в Среднем городе как религиозные работники. Такой опрос, становившийся возможным после многомесячного близкого знакомства с этими людьми, обеспечивал, на наш взгляд, почти полную искренность в ответах.

По ходу исследования показалось желательным проверить в отдельных семьях некоторые гипотезы касательно тенденций, наблюдаемых в поведении сообщества. Соответственно, на основе этих наблюдаемых характеристик были разработаны программы, после чего были проинтервьюированы 124 семьи, явно относящиеся к рабочему классу, и 40 семей, явно принадлежащих к деловому классу. При отборе семей соблюдались следующие требования: они должны были быть коренными белыми американцами и жить в пределах города; оба родителя должны были быть живы и проживать вместе; у них должен был быть ребенок или несколько детей в возрасте от 6 до 18 лет. Интервью во всех случаях проводились с женой, хотя иногда при разговоре присутствовал муж. Во всех случаях, когда удавалось попасть в дом, прежде всего брались сведения о том, кем работает муж и насколько давно; затем, если оказывалось, что в семье нет детей школьного возраста, интервью далее не проводилось. Кроме того, не во всех личных интервью удавалось получить все необходимые данные. Так, среди рабочих семей было 182 семьи, в которых были получены данные о продолжительности работы мужа на его нынешнем месте, 165 семей, в которых была получена информация о том, что муж не работает, в 124 семьях удалось пройти по всему списку вопросов и получить информацию по всем или почти всем из них, и только для 100 семей удалось узнать распределение дохода.

В поисках рабочих семей мы опирались на адреса всех цеховых рабочих, взятые из платежных ведомостей трех ведущих заводов, расположенных в трех разных частях города и относящихся к трем разным репрезентативным типам стекольной и металлургической промышленности. Мы следили за тем, чтобы общая сумма семей, проинтервьюированных в какой-то части города, была примерно пропорциональна доле рабочего населения, приходящейся на эту часть города. Интервью с рабочими семьями заранее не назначались. Каждое занимало от 2 до 3 часов, но, несмотря на этот факт, а также на подозрительное отношение к чужакам, которое приходилось преодолевать, трем членам нашей группы, проводившим интервьюирование, удавалось доводить интервью до конца более чем в четырех из пяти случаев, в которых жена оказывалась дома и семья содержала детей соответствующего возраста. За исключением девяти, все интервью проводились днем. Недостатком этого было сокращение доли семей, в которых жена в это время была на работе, и увеличение доли семей более благополучных рабочих, включая мастеров. Этот дефект выборки несколько компенсируется, однако, тем фактом, что местная промышленность в период проведения интервью находилась в упадке (из-за чего число женщин, занятых в промышленности, уменьшилось), а также тем, что мы брали данные о занятости жены за последние пять лет. Когда имена, взятые из платежных ведомостей, исчерпывались, интервьюеры в некоторых случаях дополняли их с помощью случайного метода, звоня в двери других домов, в которых, по словам только что проинтервьюированной женщины, были дети школьного возраста.

По нашему мнению, эти 124 рабочие семьи являются репрезентативной выборкой тех, кто занят в мануфактурной и механической промышленности, преобладающей в Среднем городе. 100 мужчин-рабочих, о коих были получены данные о доходе, можно классифицировать по родам занятий примерно так: станочники — 26; мастера — 9; формовщики — 7; сортировщики, инспекторы, контролеры — 5; квалифицированные механики — 4; модельщики — 3; инструментальщики — 3; шлифовальщики и полировщики — 3; инженеры — 2; плотники — 2; упаковщики — 2; обжигальщики — 2; сталепрокатчики — 2; паяльщик — 1; электрик — 1; рабочий депо — 1; художник-декоратор в красильне — 1; смешанная группа малоквалифицированных рабочих, включая чернорабочих — 26. Среди остальных 24 рабочих, чьи семьи были подробно проинтервьюированы, были: станочники — 7; мастера — 2; сортировщики — 2; высококвалифицированный механик — 1; инженер — 1; кузнец — 1; и смешанная группа малоквалифицированных рабочих, в т.ч. чернорабочие — 10.

Сорок интервью с членами делового класса не столь репрезентативны для всех уровней деловой группы. С этой группой необходимо было заранее договариваться, и нам приходилось интервьюировать только тех, кто был готов к сотрудничеству. В большинстве случаев интервью длились дольше, чем с представителями рабочего класса. Интервью с представителями обоих классов проводились на последнем этапе полевого исследования. В свете полугодичного проживания в городе, потребностей времени и преобладавшего в исследовании акцента на динамических тенденциях местной жизни, мы посчитали мудрым противопоставить базовой группе семей рабочего класса довольно однородную, хотя и неизбежно небольшую по размеру группу, чьи обычаи в большинстве отношений представляют для остальной части города направление изменения. Сорок мужчин из делового класса, чьи жены были проинтервьюированы, имели следующие профессии: промышленники — 5; инженеры — 4; юристы — 4; розничные торговцы — 4; оптовые торговцы — 2; банкиры — 2; учителя — 2; религиозные работники — 2; врачи — 2; бухгалтеры — 2; менеджер по продажам — 1; коммивояжер — 1; риэлтор — 1; гостиничный менеджер — 1; менеджер в газете — 1; менеджер по коммунальным услугам — 1; банковский кассир — 1; закупщик — 1; писатель — 1; мелкий антрепренер — 1; владелец похоронного бюро — 1. Семьи четырех очень богатых промышленников были сознательно исключены, и, кроме трех богатых семей, проинтервьюированные представляют собой то, что в Среднем городе называют «просто зажиточными, состоятельными людьми». Эти люди определяют политику клубов «Ротари» и «Кивани», масонской ложи и ордена Лосей, Торговой палаты, пресвитерианской и методистской церквей.

Трудности, заключенные в долгих интервью с этими образцовыми домохозяйками, принимали особенно острый характер в случае таких личных вопросов, как, например, по поводу религиозных представлений. Интервьюеры, соответственно, часто подбирались к этим вопросам исподволь, а не задавали их напрямую, как это делалось в других случаях при стандартных условиях; такие вопросы обычно вставлялись в интервью, когда подворачивалась возможность.

Разные типы сведений, полученных с помощью таких интервью, крайне неравноценны. Данная опрошенными женщинами информация о привычках их материнских семей, хотя была конкретной и детальной в тех случаях, когда она использовалась, явно уступает в надежности информации о нынешних обычаях, принятых в их собственных семьях. И, во всяком случае, эти группы слишком малы, чтобы можно было всерьез полагаться на эти данные. Хотя члены нашей исследовательской группы считают, что данные, полученные от этих семей, в большинстве случаев вполне репрезентативны для двух групп Среднего города, на основе этих выборок не выдвигается претензий на то, что «деловой класс» или «рабочий класс» ведет себя так-то и так-то. Цифры, базирующиеся на этих интервью, специально даются в абсолютном выражении, а не в процентах, дабы не создавать ошибочной видимости точности; с этой же целью не указывается вероятная погрешность. Эти цифры приводятся здесь не как окончательное доказательство чего-то, а как значимые, на наш взгляд, показатели поведения в данном сообществе.

5. Анкеты. В дополнение к интервью, кое-где в нашем исследовании использовались анкеты. Анкета о членском составе клубов и их деятельности была разослана в более чем 400 клубов, действовавших на территории города весной 1924 г. Анкета, касающаяся жизни школьного населения, была роздана всем ученикам трех старших классов, посещавшим занятия по английскому языку; сюда входило примерно три четверти школьного населения этих трех лет обучения, всего от 700 до 800 мальчиков и девочек. Анкеты «истинно–ложно», розданные ученикам двух старших лет обучения, изучавшим социальные науки (приблизительно 550 мальчиков и девочек), касались главным образом их точек зрения на некоторые общественные проблемы. Члены исследовательской группы раздавали эти школьные анкеты всем одновременно утром, во время школьных занятий, и на их заполнение уходило примерно 50 минут; они были полностью анонимны; учащихся просили оставлять место для ответа на любой из вопросов пустым, если они не были готовы ответить на него серьезно. Неформальный разговор с несколькими мальчиками и девочками впоследствии подтвердил впечатление членов исследовательской группы, что ответы были по большей части честными.

Ответы, полученные от негров, не были включены в таблицы. В обеих анкетах учащихся просили указать часть города, в которой они жили, а также род занятий своих отцов (без указания названия фирмы или предприятия) и их религиозную принадлежность и политическую приверженность. Таким образом были приблизительно дифференцированы разные подгруппы сообщества.

Поскольку анкеты не использовались для измерения каких-либо общих «установок», расчеты для всех анкет в целом не компилировались, и на предмет надежности или валидности мы их не проверяли. Ответы на отдельные вопросы, представляя всего лишь вербализации, использовались, подобно интервью, не как доказательство чего-то, а только как указание на тенденции.

Использованные списки вопросов для интервью и бланки анкет здесь по просьбе спонсоров исследования не приводятся ради экономии места, равно как и многочисленные таблицы, на которых базируется текст.

Лекция 9. Самюэль Стауффер, "аналитическая школа" и военная социология

Темы:

• Самюэль Эндрю Стауффер (1900-1960) и книга "Американский солдат" (1949). Создание Лаборатории социальных отношений при Гарвардском университете (1946).
• Влияние функционализма на формирование исследовательских методик С.Стауффера. Соединение теории и эмпирических исследований. Позиция "аналитической школы".
• Разработка количественных методов анализа социальных проблем и методики построения социологического исследования. Метода шкального анализа. Факторный анализ. Теория измерения установок.
• Исследования армейских структур. Измерение морального климата в подразделениях. Этнические группы в армии. Установки подразделений, воюющих в особых климатических условиях. Социально-психологическое состояние личного состава в условиях боевых действий.
• Метод постоянного мониторинга морального состояния личного состава подразделений различных родов войск. Разработка тестов, позволявших предвидеть поведение личного состава в бою.
• Междисциплинарный характер исследований С.Стауффера (привлечение психологов, математиков и других специалистов).

Литература

Култыгин В.П. Классическая социология. М., 2000.

Converse J.M. Survey research in the United States: roots and emergence, 1890-1960, Berkley, 1987.

S.Stouffer. American Soldier. Princeton, 1949.

S.Stouffer. Measurements and prediction. Princeton, 1950.

S.Stouffer. Social Research to Test Ideas. Glencoe, 1962.

Самюэль Стауффер (Samuel Stouffer) (1900-1960) - американский социолог, один из основоположников крупномасштабных количественных исследований в социологии. Четырехтомный монументальный труд “Исследования в области социальной психологии в период Второй мировой войны” (Studies in Social Psychology in World War II), написанный им в соавторстве с двумя другими учеными, два тома которого под общим названием “Американский солдат” (American Soldier) (1949) наиболее хорошо известны, оставил ощутимый след в американской и мировой социологии. В нем была предложена модель нового подхода, связанного с массовыми исследованиями, в котором акцент делался на изучении реальных количественных данных, связанных с решением конкретных прикладных задач. Карьера С.Стауффера как социолога началась с написания и защиты диссертационной работы на получение степени доктора философии (Ph.D.) в Университете г. Чикаго (1930). Уже в этой работе проявился интерес С.Стауффера к количественным методам. Большое влияние на формирование его взглядов оказали такие ученые, как Л.Терстоун (L.Thurstone) и У.Огборн (W.Ogburn). В своей склонности к количественным изысканиям С.Стауффер еще более укрепился после совместной работы с К.Пирсоном (K.Pearson) и Р.Фишером (R.Fisher) в период выпускной практики в Лондонском университете. Во время Второй мировой войны С.Стауффер возглавлял Штат специалистов исследовательского сектора отдела по информации и образованию при Военном министерстве США (Professional Staff in the Research Branch, Information and Education Division of the War Department). Ему удалось привлечь к сотрудничеству большое количество ученых. Исследования, которые проводились в этот период, затем составили основу вышеупомянутого четырехтомника. В целом новый подход, предложенный С.Стауффером, характеризовался следующими чертами:

1) Анкетный опрос вместо интервью;

2) Статистическая проверка данных, которые основаны на субъективных мнениях и оценках респондентов (прежде всего, касающихся человеческих взаимоотношений);

3) Стремление делать выводы скорее на основе повторного анализа данных, чем на основе статистической проверки отдельных блоков данных;

4) Особое внимание к математическим методам для измерения отношений. Это проявилось в том, что С.Стауффер оказывал помощь в работе Гуттмана и П.Лазерсфельда при разработке ими методов “шкалограммного анализа” и методов анализа “латентных структур”.

Основные работы:

1949. American Soldier. Stouffer et.al. // Studies in Social Psychology in World War II. Vols. 1-2. Princeton University Press.

1950. Some Afterthoughts of a Contributor to the American Soldier. Glencoe, Ill: Free Press.

1950. Measurement and Prediction // Studies in Social Psychology in World War II. V.4. Princeton University Press.

1955 (1963). Communism, Conformity and Civil Liberties. Gloucester, Mass: Smith.

1962. Social Research to Test Ideas: Selected Writings. NY: Free Press.

Дата добавления: 2014-01-04