Преступление — общественно опасное деяние

Понятие и признаки преступления; их характеристики.

Преступление — это прежде всего деяние, т. е. выраженный в форме активного действия или пассивного бездействия акт пове­дения (поступок, деятельность). Мысли, психические процессы, убеждения, их выражение вовне, например, в дневниках, выска­зываниях, как отмечалось в главе о принципах, сколь негативны­ми они ни были, преступлениями не являются. Конечно, устное или письменное слово тоже поступок, и потому ряд "словесных" дея­ний признаются преступными (угроза жизни, угроза с целью зав­ладения имуществом). Однако такого рода поведение нацелено на причинение вреда, запрещенного уголовным законом, — вреда здо­ровью, имущественным правам личности, чести. Поэтому объекти­вирование своих мыслей, например, высказывание приятелю на­мерения убить Н. и угроза жизни — совершенно различные виды поведения.

Угроза убийством (ст. 119 УК) причиняет вред психическому здоровью потерпевшего, порождая стресс, беспокойство за свою безопасность, за свободу выбора поведения без давления извне. Угрозой виновное лицо как раз и добивается такого терроризиро­вания потерпевшего. Выражение же сочувствия кому-либо, соли­дарности с ним есть не что иное, как объективирование своих убеж­дений, чувств, симпатий. Преступными деяниями они не являются. Генеральный прокурор РФ сообщил 3 ноября 1992 г. на заседании Конституционного Суда, что по делу об измене Родине участников ГКЧП (Государственного Комитета по чрезвычайному положению) некоторыми областными прокурорами возбуждено 19 уголовных дел. По ним привлекались к уголовной ответственности лица, которые устно или письменно высказывали одобрение действиям названного комитета. Им вменялось, ни много ни мало, соучастие в измене Ро­дине. Все эти дела Генеральная прокуратура прекратила за отсут­ствием в действиях обвиняемых состава преступления. Одобрение и словесная солидарность представляют собой выражение собствен­ных убеждений и чувств. Преступное деяние здесь отсутствует. Конституция РФ (ст. 13) признает идеологическое и политическое многообразие.

Преступное деяние, будучи разновидностью человеческих по­ступков, прежде всего должно обладать всеми признаками после­дних в психологическом смысле. В психологии поведением назы­вается социально значимая система действий человека, отдельные поведенческие действия называются поступком, если они соответ­ствуют общепринятым нормам поведения, и проступком, если не соответствуют этим нормам.[7] Физиологическую основу поведения составляет активное телодвижение (чаще система их) или тормо­жение активности, воздержание от активных действий при бездей­ствии. Психофизиологическая словесная активность лежит в осно­ве клеветы, угрозы, оскорбления. Физическая — это механическое воздействие на предмет посягательства (убийства, кражи и т. п.). Возможно сочетание механического и словесного воздействия на объект и предмет преступления, например, при хулиганстве, пре­вышении власти и др.

Психологически всякое человеческое действие или бездействие обладает мотивированностью, т, е. вызывается теми или иными по­буждениями либо системой их (корыстью, ревностью и проч.) и це­ленаправленностью, предвидением результатов своего поведения. Мотивированность и целенаправленность поведения обеспечивают свободу воли лица, т. е. свободу выбора по крайней мере между двумя вариантами поведения. В преступном поведении лицо вы­бирает между антисоциальным и правомерным, как минимум, не­преступным поведением. Вследствие отсутствия мотивированности и целенаправленности рефлекторные действия, совершенные в бре­ду, бессознательно либо вследствие воздействия непреодолимой силы, поведением в психологическом, а тем более в уголовно-право­вом смысле не являются. Так, поскользнувшийся на банановой корке гражданин Н., сваливший под идущий трамвай потерпевшего, не может нести уголовную ответственность, так как он не совершал действия: его телодвижение явилось рефлекторным, бессознатель­ным. Также отсутствует свобода выбора, а следовательно, поведе­ние в обстановке неодолимой силы — природных чрезвычайных обстоятельств (землетрясение, разливы рек, лесные пожары) или созданных людьми (аварии, крушения, лишения свободы). Так, нео­казание помощи больному врачом, который из-за аварии машины скорой помощи не мог вовремя прибыть к пациенту, не является деянием.

Некоторые УК отдельно регламентируют влияние непреодо­лимой силы как обстоятельства, при наличии которого отсутству­ет волевое поведение. Так, ст. 13 УК Китая гласит: "Деяния, кото­рые объективно хотя и привели к вредным последствиям, но не яв­ляются следствием умышленной или неосторожной вины, а выз­ваны непреодолимой силой или невозможностью ее предвидеть, не признаются преступными".

Примерный Уголовный кодекс США подробно перечисляет случаи недобровольного поведения, т. е. когда у лица отсутствова­ла свобода выбора. Статья 2.01 гласит: "1. Лицо не является винов­ным в совершении посягательства, если его ответственность не ос­нована на поведении, включающем в себя добровольное действие или добровольное несовершение действия, которое оно физически способно совершить.

2. По смыслу настоящей статьи следующие действия не явля­ются добровольными действиями:

а) рефлекторное или конвульсивное движение;

б) телодвижение в бессознательном состоянии или во сне;

в) поведение во время гипноза или являющееся результатом вызванного гипнозом внушения;

г) телодвижение, которое по иным основаниям не является результатом усилия или решения деятеля, предпринятого им со­знательно или по привычке".

Отсутствует свобода выбора у лица, подвергшегося физичес­кому принуждению. В ч. 1 ст. 40 УК РФ сказано: "Не является пре­ступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в результате физического принуждения, если вследствие такого принуждения лицо не могло руководить своими действия­ми (бездействием)".

Активная (действия) или пассивная (бездействие) форма пове­дения несущественна для криминализации деяния и квалифика­ции преступлений. Главное уравнивающее их свойство деяния — это способность быть причиной общественно опасных последствий. Форма же поведения при этом значения не имеет. Вот почему ни в одной статье Особенной части УК не дифференцируются активная либо пассивная формы поведения. Употребление же в УК РСФСР 1960 г. как однозначных "деяния" и "действия" при описании объек­тивной стороны составов только порождало ненужные споры о фор­ме деяния, когда допустимо было при термине "действие" также и "бездействие". Поэтому УК 1996 г. везде употребляет единое сло­во — термин "деяние", а оно может быть в обеих формах.

Для бездействия в отличие от действия требуются дополни­тельные признаки, а именно долженствование действовать, дабы предотвратить наступление вреда, и фактическая возможность так действовать. Целый ряд кодексов вполне обоснованно специально определяет, что такое бездействие. К примеру, § 11 УК ФРГ при­знает подлежащим наказанию лицо "только тогда, когда оно юри­дически было обязано не допускать наступления последствий, и если бездействие соответствует выполнению состава преступле­ния путем действия". Однако такое определение неполно. Оно на­зывает лишь один признак бездействия — обязанность действо­вать, причем юридически определенную. В жизни, чаще всего в бытовых преступлениях, такое юридическое закрепление обязан­ности присутствует не всегда. Кроме того, не называется второй конститутивный признак бездействия — физическая возможность лица действовать (см. подробнее главу "Объективная сторона пре­ступления").

Понятие "деяние" по УК РФ охватывает как действие (без­действие), так и причиненные им общественно опасные последствия. Статья 7 УК РСФСР 1960 г. вкладывала в содержание деяния толь­ко действие или бездействие, о чем свидетельствует наличие ско­бок после слова "деяние". В такой редакции из деяния выпадали общественно опасные последствия. Она не согласовывалась с логи­ческим толкованием слов "посягательство", "посягающее на правоохраняемые интересы", так как посягнуть всегда означает при­чинить тот или иной вред (ущерб) объектам посягательства. На вредные последствия приходится более ⁴/5 элементов, входящих в систему "общественная опасность" деяния. Поэтому в новом УК 1996 г. скобки устранены, и деяние включает как действие и без­действие, так и общественно опасные последствия. Теперь не по­требуется прибегать к расширительному толкованию вопреки со­держанию скобок по прежнему кодексу, чтобы согласовать понятие преступления в Общей части с конструкцией составов преступле­ний в Особенной части УК. В УК 1996 г. в диспозициях норм Осо­бенной части говорится: "деяния", "те же деяния", "деяние, пре­дусмотренное соответствующей статьей".

Оригинальную, но не бесспорную позицию в определении де­яния и оснований уголовной ответственности занял УК Республи­ки Беларусь. Его ст. 10 "Преступление как основание уголовной ответственности" гласит: "Основанием, уголовной ответственности является совершение виновного, запрещенного настоящим Кодек­сом деяния в виде:

1) оконченного преступления,

2) приготовления к совершению преступления,

3) покушения на совершение преступления,

4) соучастия в совершении преступления". Преступлением, согласно ч. 1 ст. 11, признается совершенное виновно общественно опасное деяние (действие или бездействие), характеризующееся признаками, предусмотренными настоящим Кодексом, и запрещенное под угрозой наказания.

Часть 2 ст. 10 признает преступление оконченным с момента совершения деяния. По определению деяние как действие или без­действие независимо от наступивших последствий делает преступ­ление оконченным.

Такие дефиниции создали очевидную конфликтность норм УК РБ, например, в статьях о действии уголовного закона во времени, в покушении и др. В нормах о соучастии, используется термин не "деяние", а "преступление". В Особенной части используются сло­ва то "деяние", то "действие"; хотя в соответствующих случаях преступление возможно и путем бездействия. Часть 3 ст. 11 всту­пает в коллизию с ч. 2 той же статьи о малозначительном деянии. Малозначительным признается деяние, которое не причинило и по своему содержанию и направленности не могло причинить суще­ственного вреда охраняемым уголовным законом и кодексами ин­тересам, и потому оно не обладает общественной опасностью, при­сущей преступлению.

Итак, преступление — это деяние. Деяние суть действие или бездействие, причинившее общественно опасное последствие. По­следствия возможны в виде физического или психического вреда личности и общественной безопасности, экономического ущерба личности, обществу, государству либо дезорганизации функциони­рования тех или иных объектов. Действие и бездействие представляют собой виды человеческого поведения и потому должны обла­дать всеми его психологическими и физиологическими свойствами. Они должны быть мотивированными, целенаправленными, обладать свободой выбора между преступным и непреступным поведением, волимостью, добровольностью

Преступным является лишь такое деяние, которое по содер­жанию общественно опасно. Общественная опасность составляет важнейшее социальное (материальное) свойство преступления. Об­щественная опасность, вредоносность деяния выражаются в при­чинении либо создании угрозы причинения ущерба охраняемым УК интересам. Не представляющее общественной опасности ввиду ма­лозначительности деяние, согласно ч. 2 ст. 14 УК, преступлением не является.

Общественная опасность как отдельных преступлений, так и преступности в целом весьма динамична и вариативна. Ее детер­минируют две подсистемы факторов — криминологические (при­чины и условия преступности, эффективность профилактики) и уго­ловно-политические (приоритетные направления борьбы с преступ­ностью, традиции и особенности уголовного законодательства, ка­рательная практика). Достаточно сравнить УК РСФСР 1922, 1926 и 1960 гг., уголовное законодательство последующих трех десяти­летий, чтобы увидеть значительную изменчивость законодатель­ства, отражающего серьезные изменения в преступности и ее при­чинах, а также повороты уголовной политики.

В законодательстве формулировка общественной опасности преступного деяния возможна, как правило, в трех вариантах: ука­занием на объекты посягательства, которым деяние причиняет вред, на вредоносность деяния, сочетание того и другого.

Еще во французской Декларации прав человека и граждани­на 1789 г. социальные (материальные) свойства правонарушений раскрывались как "действия, вредные для общества". УК Фран­ции 1992 г. был оценен при представлении его проекта Сенату ми­нистром юстиции как воспринявший материальное понимание пре­ступления. Он сказал: "Тяжесть вреда, причиненного обществу, — вот, что определяет юридическую сущность преступного деяния. Так, только посягательства на общественные ценности образуют преступления и проступки".[8] Именно тяжесть вреда послужила главным критерием категоризации уголовных деяний на три груп­пы: преступления, проступки и нарушения. Статья 111-1 так и го­ворит: "в соответствии с их тяжестью".

В знаменитом трактате "О преступлениях и наказаниях" 1764 г. Ч. Беккариа писал: "Истинным мерилом преступлений является вред, наносимый ими обществу. Это одна из тех очевидных истин, для открытия которых не требуется ни квадрантов, ни телескопов и которые доступны любому среднему уму"[9]. Он уже тогда при­знал одним из тягчайших преступлений — посягательство на бе­зопасность и свободу граждан. Неравенство в наказуемости по клас­совому критерию он отметил даже в преследовании таких обще­уголовных преступлений, как кража и убийство. "К ним относятся убийства и кражи, совершаемые не только плебеями, но и вельмо­жами и власть имущими, так как их пример, оказывая сильное, влияние на многих, разрушает в подданных понятия о справедли­вости и долге и устанавливает вместо них право сильного, одина­ково опасное как для тех, кто им пользуется, так и для тех, кото­рые от него страдают".[10]

Первым в истории уголовного законодательства УК, который закрепил в понятии преступления его социальное свойство — "зло-направленность", был составленный А. Фейербахом Уголовный ко­декс для королевства Бавария 1813 г. В первой книге "Общее за­конодательное определение преступления и проступка" содержа­лось такое определение преступления: "Все умышленные наруше­ния закона, которые из-за своих свойств и размера злонаправлен-ности находятся под угрозой наказания (далее следовал перечень наказаний. — Авт.), называются преступлениями".

В отечественной уголовно-правовой доктрине велись оживлен­ные дискуссии относительно законодательной конструкции поня­тия преступления: должна ли она охватывать материальный при­знак или ограничиваться формальным, либо сочетать то и другое. При этом все ее участники соглашались, что в реальной жизни и в теоретической трактовке материальное понятие преступления оче­видно. Законодательная же позиция на этот счет не раз менялась. Так, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1832 г. и в редакции 1842 г. предлагало формальное определение преступ­ления как деяния, запрещенного законом под страхом наказания. В Уложении же 1845 г. и в редакции 1857 г. социальное (матери­альное) содержание преступления раскрывалось путем перечня объектов, на которые посягает преступное деяние: нарушение за­кона, которое включает в себя посягательство на неприкосновен­ность прав Верховной Власти и установленных ею властей или на права или безопасность общества или частных лиц (ст. 1). В редак­циях 1866 и 1885 гг. Уложение вернулось к формальной дефини­ции преступления: "Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом запрещено".

Еще ранее в эпоху Петра I формализм уголовного законода­тельства, по свидетельству русских правоведов, доводится до край­ностей. Основанием криминализации деяний, т. е. признания их пре­ступлениями считалось простое непослушание царским предписа­ниям. Все, что царь запретил под страхом наказания, то и явля­лось преступлением, независимо от того, наносило ли деяние вред кому-либо или обществу, или даже если оно было полезным. Правда, иногда все же объективное свойство преступления — его антисо­циальность, в петровском законодательстве проявлялось. Например, в Артикуле воинском 1715 г. преступление определяется как "вра­жеские и предосудительные против персоны его величества или его войск, также его государства, людей или интересу государствен­ного деяния".[11]

Надо отдать должное русским ученым: они все, за редким ис­ключением, признавали материальное понятие преступления, ко­нечно, в сочетании с юридическим. Об этом обстоятельно писали Н.С. Таганцев, Н.Д. Сергеевский, С. П. Мокринский, П. Д. Калмыков, Н. П. Неклюдов и др.

А.Ф.Кистяковский приводил доводы в пользу формального законодательного определения преступления, которое можно встре­тить у современных сторонников формальной дефиниции преступ­ления. Он считал, что закон может давать лишь формальные по­ведения и формулировать готовые формулы. Поэтому, если в уче­ном трактате правильно говорится, что преступление есть посяга­тельство на неприкосновенность права и безопасность общества, такое определение будет понятно и уместно. В законодательстве же оно вызовет запутанность.[12] Ему обоснованно возражал Н.С. Та­ганцев: "Преступлением почитается деяние, посягающее на юри­дическую норму в ее реальном бытии, деяние, посягающее на ох­раняемый юридической нормой интерес. Если мы будем видеть в преступлении только посягательство на норму, будем придавать ис­ключительное значение моменту противоправности учиненного, то преступление сделается формальным, жизненепригодным поняти­ем, напоминающим у нас воззрения эпохи Петра Великого, счита­ющего и мятеж, и убийство, и ношение бороды, и трубку заповед­ного дерева равно важными деяниями, достойными смертной каз­ни, ибо все это виновный делает, одинаково не страшась царского гнева".[13] В традициях российского уголовного законодательства были составлены первые советские уголовные кодексы — УК 1922 г., УК РСФСР 1926 г. Основные начала уголовного законодательства Со­юза ССР и союзных республик 1924 г. формулировали материаль­ное понятие преступления как общественно опасное, посягающее на интересы социалистических правоотношений. При этом впервые социальная характеристика преступления дополнялась классовой в строгом соответствии с Конституциями РСФСР, а затем СССР. УК РСФСР 1922 г. характеризовал общественную опасность дея­ния как "угрозу основам советского строя и правопорядка, уста­новленного рабоче-крестьянской властью на переходный к комму­нистическому строю период времени".

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. уже не содержали классовой оценки объектов преступных посягательств. Общественная опасность трактовалась как посягательство на общественный строй СССР, политическую и экономическую системы, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан. Аналогичное определение давал УК РСФСР 1960 г. УК РФ 1996 г. не раскрывает общественную опасность как посягатель­ство на те или иные объекты, ибо перечень таковых дается в ст. 1 УК.

Как видим, содержание общественной опасности преступле­ния в четырех уголовных кодексах РСФСР и РФ постоянно транс­формировалось адекватно объективным явлениям преступности и уголовно-политическим воззрениям на преступление в тот или иной промежуток времени. Развитие шло от социально-классовой харак­теристики к исключительно социальной.

Поскольку в современной литературе стала оспариваться пра­вомерность классовой характеристики общественной опасности пре­ступления в первых УК РСФСР, этот, отнюдь не простой, вопрос заслуживает хотя бы краткого обсуждения. Как отмечалось, кодексы строго в соответствии с Конституциями РСФСР и СССР оценива­ли правоохраняемые интересы, на которые посягают преступления. Это были интересы рабоче-крестьянской, позже Советской власти. Такая характеристика отражала реальную систему социальных правоотношений. В действительности "классовость" преступления имеет несколько аспектов. Это и классовое происхождение преступ­лений и преступности, и классовый подход к криминализации де­яний и наказуемости виновных, и соотношение преступлений с фор­мами классовой борьбы. Классовое происхождение преступлений и преступности аксиоматично. Классово-сословную сущность не скры­вали ни рабовладельческое, ни феодальное право. Провозглашен­ное буржуазным строем равенство перед законом существенно кор­ректируется практикой его применения, что наглядно подтверж­дает статистика социального состава осужденных. Что же касает­ся положения о классовом подходе к назначению наказания и признанию преступности как форм классовой борьбы, то они нужда­ются в существенных уточнениях и переоценках.

В первое десятилетие Советской власти, когда решался вопрос "кто — кого" в политическом и экономическом планах, когда шла гражданская война и общество было классово-антагонистичес­ким, а не только классовым, объективные противоречия обосновывали открытые провозглашения социальной направленности борь­бы с преступностью. Однако объективные факторы оказались не главными в социальной оценке преступлений. Большее влияние на явно завышенную оценку классовой природы преступлений оказал субъективный фактор: признание положительных сторон буржу­азного законодательства и науки, и еще больше — глубоко оши­бочная сталинская концепция — обострение классовой борьбы по мере социалистического строительства. Включенное в законодатель­ство и судебную практику 30-х гг. понятие "враг народа" закрепи­ло эту ошибку.

Не соответствовала принципу равенства всех перед законом и судом, например, ст. 166 УК РСФСР 1926 г. Она преследовала "открытое похищение лошадей или другого крупного скота у тру­дового земледельческого и скотоводческого населения". Ошибочно связывали индивидуализацию наказания в первой редакции с клас­совой принадлежностью преступника.

Вопрос о "классовом подходе" в Основных началах 1924 г. об­суждался не только в публикациях теоретиков. Он стал предметом дискуссии на V съезде деятелей советской юстиции и на II съезде ВЦИК. Выступавшие верно отмечали, что сами по себе классовое положение и происхождение не могут служить основанием ужесточения либо смягчения наказания. Сессия ВЦИК признала воп­рос о понимании классового принципа в уголовном праве "в высо­кой степени принципиальным". По ходатайству ЦИК СССР п. "б" ст. 31 и п. "б" ст. 32 были исключены из Основных начал.

Полагаю, что не соответствует фактам утверждение, будто до 90-х гг. советское уголовное законодательство "с редкой откровен­ностью" признавало "классовую направленность".[14] Уже Основы 1958 г. ничего об этом не говорили. Отнюдь не бесспорен тезис то­го же автора о том, что "в современном мире преступление не носит классового характера, а понятие о преступлении отражает представление о необходимости уголовно-правовой защиты всех признанных общечеловеческих ценностей от преступных посяга­тельств".

Как известно, общечеловеческие ценности призвано оберегать международное уголовное право. Внутригосударственное уголовное право, если посмотреть на УК разных государств, весьма неодинаково криминализирует деяния и по-разному наказывает за одни и те же преступления. До всемирного уголовного законодательства еще очень далеко. Хорошо бы в XXI веке принять Уголовный ко­декс о международных преступлениях и Устав Международного трибунала.

С реставрацией капитализма в России проблема классовой уголовной политики неожиданно актуализировалась. Президент РФ в своем декабрьском 1997 г. обращении к населению объявил о рож­дении "нового класса" (правда, не дал его социально-экономичес­кой оценки).

Конечно, возврата к классовости в понятии преступления не последует. Однако при криминализации деяний, определении сан­кций за преступления, и условий освобождения от наказания, не­зависимо от классовой принадлежности правонарушителей, должен неукоснительно соблюдаться принцип равенства.

Между тем в УК РФ можно обнаружить различие в наказуемости преступле­ний частных предпринимателей и остальных граждан. Лишь на самой последней доработке проекта УК РФ 1996 г. санкции за пред­принимательские преступления были повышены в 4,5 раза. Кодекс исключил норму о запрете замены штрафа лишением свободы, рез­ко увеличил штрафные санкции, часто альтернативно, с лишени­ем свободы. До 1 января 1997 г., пока не вступил в силу новый ко­декс, за коррупцию в частном секторе никого из виновных нельзя было привлечь к уголовной ответственности, так как они не явля­лись должностными лицами. Пять бывших союзных республик опе­ративно внесли изменения в свои УК, уравняв в ответственности должностных лиц и управленцев частных структур. В России это­го сделано не было. Внесенный законопроект о понятии должност­ного лица при поддержке Государственной Думы, Правительства и руководства всех правоохранительных органов не был принят из-за ожидания нового УК.[15] Лишь два депутата — Г. В. Старовойтова и В. В. Похмелкин активно протестовали против уравнивания от­ветственности за одно и то же преступление государственных и ча­стных чиновников.[16]

В двух проектах УК — официальном 1994 г. и доктринальном (Общая часть) 1993 г. предпринимались попытки отказаться от об­щественной опасности в понятии преступления. Последний счел уместным вернуться к формальному определению преступления как действия или бездействия, запрещенного уголовным законом. Ар­гументы: общественная опасность, якобы "декларативный признак", "политизированное положение", пора избавиться от социальной характеристики деяний, сосредоточив внимание на описании пра­вовых признаков преступления.[17]

Проект УК 1994 г. предлагал такую дефиницию преступления: "Преступлением признается запрещенное уголовным законом дея­ние (действие или бездействие), причиняющее вред или создаю­щее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству". Доводы, приведенные в пояснительной записке: "Указание на "вред" вместо "общественной опасности" соответствует намерению авто­ров отказаться от политических штампов, а также подчеркнуть мысль о том, что уголовное право охраняет от преступлений не толь­ко общественные интересы, но права и законные интересы каждого отдельного человека".[18]

Такую аргументацию трудно считать обоснованной. Единствен­ный критерий изменения уголовного закона — это его недостаточ­ная эффективность в борьбе с преступлениями. Ни в теории, ни на практике никто и никогда не предлагал отказываться от общест­венной опасности, потому что она ограничивает охранительные и предупредительные функции уголовного закона, снижает его эф­фективность. "Декларативность", "политизированность", "идеоло­гические штампы" — материал для научных дебатов, а не для ис­ключения стержневого, сущностного свойства преступления. На ос­новании общественной опасности производится криминализация де­яний, отграничение их от непреступных правонарушений, катего­ризация преступлений в Общей части и дифференциация составов преступлений в Особенной части. Отказ от общественной опаснос­ти сразу повлек за собой исключение из проекта УК практически важной нормы о малозначительном деянии, не являющемся пре­ступлением, изменил конструкцию вины и ее форм, вменяемости и невменяемости и другие институты. В той или иной форме асо­циальны и вредоносны все правонарушения. Однако законодатель обоснованно характеризует только преступления специфическим признаком "общественная опасность". Кроме того, вредоносность от­ражает лишь объективное причинение ущерба, но не учитывает субъективных свойств преступления. Общественная опасность де­яния — объективно-субъективная категория.[19]

Еще в 60-х гг. среди ученых стран социалистического содру­жества обсуждалась возможность замены общественной опасности на вредоносность. Действительно, в оконченном преступлении вред уже причиняется, и в преступных последствиях реализуется пре­жняя опасность действия (бездействия). Однако участники дискус­сии пришли к заключению, что общественная опасность полнее от­ражает объективную и субъективную вредоносность преступлений.

Общественная опасность как сущностно-содержательное свой­ство преступления предусмотрена в УК всех стран СНГ, за ис­ключением Грузии. Грузинский УК 2000 г. вообще исключил са­мостоятельную норму о понятии преступления. Он дает формаль­ное определение преступления в ст. 7 "Основание уголовной от­ветственности". Она гласит: "Основанием уголовной ответственно­сти является преступление, то есть предусмотренное настоящим Кодексом противоправное и виновное деяние". Однако ч. 2 той же статьи: "определение через отрицание" фак­тически раскрывает материальное содержание преступления. В ней говорится: "Не является преступлением деяние, хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного на­стоящим Кодексом, однако в силу малозначительности не вызвав­шее вред, необходимый для уголовной ответственности лица, его причинившего, либо не создавшее опасности наступления такого вреда".

Формальное определение преступления негативно повлияло на конструкции вины, невменяемости, освобождения от уголовной от­ветственности и др. Вместо психического отношения к обществен­но опасному деянию УК ввел признак осознания противоправнос­ти деяния и предвидения противоправных последствий. В ст. 70 "Освобождение от уголовной ответственности в связи с изменени­ем обстановки" вместо утраты общественной опасности деянием вводится крайне неудачный критерий "нецелесообразности приме­нения уголовной ответственности за деяние".

УК Республики Польша 1998 г. отказался от прежнего мате­риального понятия преступления по УК 1969 г. Вместо этого в ряде норм употребляется понятие "общественная вредность". Так, в ст. 2 сказано, что "не является преступлением запрещенное дея­ние, общественная вредность которого незначительна". В главе о разъяснении понятий так раскрывается содержание общественной вредности: "При оценке общественной вредности деяния суд при­нимает во внимание вред и характер нарушенного блага, размеры причиненного или возможного вреда, способ и обстоятельства со­вершения деяний, значимость нарушенных виновным обязаннос­тей равно как степень вины, мотивацию виновного". Нетрудно за­метить, что разница между "общественной опасностью" и "обще­ственной вредностью" носит терминологический характер.

Неоднозначен подход законодателей и доктрины к содержа­нию общественной опасности: оно объективно вредоносно либо вклю­чает и субъективные признаки вины, мотива, цели. УК РФ 1960 г. не включал вину в определение преступления исходя из того, что субъективная опасность входит в систему общественной опасности наряду с объективной — вредности деяний. Однако в ст. 3 об осно­ваниях уголовной ответственности вина называлась наряду с об­щественной опасностью. Следует признать, что это — диалекти­ческое противоречие в системе общественной опасности и поэтому оно сохранилось в УК РФ 1996 г. В понятии преступления (ст. 14) вина и общественная опасность приводятся как самостоятельные, соответственно субъективное и объективное свойства преступле­ния. В одних случаях, где законодатель трактует общественную опасность как объективную вредоносность действий (бездействия), в других — обобщенно, как объективно-субъективную категорию (ст. 15).

На вопрос о соотношении объективной и субъективной опас­ности в системе общественной опасности преступления ответ дан выше.

Теперь надлежит осветить следующие вопросы: 1) входит ли личность субъекта преступления в общественную опасность дея­ния либо нет; 2) принадлежит ли субъект преступления к компо­нентам общественной опасности деяния; 3) составляет ли распрос­траненность преступления элемент общественной опасности; 4) вли­яют ли на общественную опасность преступления смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства.

На первый из поставленных вопросов подавляющее большин­ство исследователей дает отрицательный ответ. Аргументация убе­дительна: УК четко разводит категории "личность преступника" и "субъект преступления". Личность преступника упоминается не в разделе о преступлении, а в разделе о наказании, точнее, о назна­чении наказания. Часть 3 ст. 60 УК "Общие начала назначения на­казания" называет личность преступника как самостоятельное после характера и степени общественной опасности преступления осно­вание индивидуализации наказания. Стало быть, личность субъекта преступления не является подсистемой системы общественной опас­ности деяния.

Личность преступника — это система социально-демографи­ческих, социально-ролевых и социально-психологических свойств субъекта преступления. Ее собственная общественная опасность из­меряется тем, как она "вложилась" в учиненное ею преступление и прогнозом исправления посредством наказания. Любое наказа­ние, назначенное личности с учетом ее общественной опасности, лежит за пределами преступления и его общественной опасности.

Второй вопрос, является ли субъект преступления составной частью (подсистемой) общественной опасности деяния, решается двояко в зависимости от того, имеем ли мы дело с общим либо со специальным субъектом (военнослужащим, должностным лицом, судьей и т. д. — см. подробнее гл. "Субъект преступления"). Общий субъект по определению ст. 19 УК — это физическое лицо, вменяемое, достигшее 16 либо 14 лет. Эти уголовно-правовые свой­ства субъекта преступления специфицируют его как лицо, совер­шившее преступление. Сами по себе они социально нейтральны для общественной опасности деяния (но не для наказания, при инди­видуализации которого всегда учитывается, например, возраст ви­новного).

Иное дело — специальный субъект. Признаки военнослужа­щего, должностного лица, судьи выступают криминообразующими. Без них либо вообще нет составов, например, воинского преступ­ления, получения взятки, вынесения неправосудного приговора, либо нет квалифицированного деяния (получение взятки лицом, за­нимающим государственную должность субъекта РФ). Специаль­ный субъект включен в деяние, автором которого он является.

Можно ли считать криминообразующим распространенность деяний и для кого — законодателя либо правоприменителя? По­лагаю, что ответ должен быть отрицательным. Распространенность деяний значима по существу лишь для мелких преступлений, дея­ний небольшой общественной опасности. Их распространенность скорее оказывается доводом в пользу преследования не в уголов­ном, а в административном, дисциплинарном и т. п. порядке. На­пример, распространенность обмеривания и обвешивания покупателей обосновывает наказуемость его лишь при причинении весо­мого материального ущерба потерпевшим. Ибо при неотвратимос­ти данного преступления без учета ущерба пришлось бы в реаль­ной жизни закрыть практически большинство предприятий. Что же касается менее тяжких, а тем более тяжких и особо тяжких пре­ступлений, то их распространенность при криминализации не иг­рает роли. Каждое отдельное преступление обладает достаточной криминальной общественной опасностью.

Наконец, последний вопрос о том, входят ли в общественную опасность смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства? Ответ дан в ч. 3 ст. 61 и ч. 2 ст. 63 УК. Там сказано, что если смяг­чающее (или отягчающее) обстоятельство предусмотрено соответ­ствующей статьей Особенной части Кодекса в качестве признака преступления, оно само по себе не может повторно учитываться при назначении наказания. Законодатель, как видим, развел по раз­ным институтам признаки преступления и смягчающие (отягчаю­щие) обстоятельства. Если же они входят как признаки преступ­ления в его общественную опасность, они теряют свойство смягча­ющего (отягчающего) обстоятельства. Если законодатель сконстру­ировал привилегированный состав преступления, например, убий­ство при превышении пределов необходимой обороны, то тем самым он учел в санкциях характер и степень общественной опасности данного преступления. Вторично суд не должен оценивать сам факт наличия его при назначении наказания. Однако если тот или иной смягчающий (отягчающий) признак варьируется по степени обще­ственной опасности (например, неоднократность возможна и при повторности, и при совершении десятка преступлений), она учитывается при индивидуализации наказания.

Общественная опасность деяния формируется из объективных и субъективных элементов его состава. Смягчающие же и отягча­ющие наказание обстоятельства не относятся к составу, лежат за его пределами, принадлежат институту наказания.

Итак: 1) общественная опасность деяния по природе есть объек­тивное свойство преступления, т. е. не зависящее от правовой его оценки законом. Однако становится он свойством именно преступ­ления только после такой оценки ее УК; 2) общественная опасность по содержанию — объективно-субъективная категория, определя­емая совокупностью всех обязательных элементов состава преступ­ления; 3) кодекс употребляет понятие и термин "общественная опас­ность" в двух разновидностях: только как объективной и как объек­тивно-субъективной вредоносности; 4) общественная опасность де­яний служит основанием их криминализации законом; 5) обществен­ная опасность выступает основанием привлечения виновного лица к уголовной ответственности; 6) характер и степень общественной опасности определяет категоризацию преступлений (см. ст. 15 УК); 7) общественная опасность преступления — первый критерий ин­дивидуализации наказания; 8) общественная опасность — такое спе­цифическое свойство преступления, которое позволяет отграничи­вать преступления от непреступных правонарушений и малозна­чительных деяний.

Дата добавления: 2014-01-05