Людвиг Андреас Фейербах. Лекции о сущности религии 10 страница

Как это ни ошибочно, но на этой ошибке покоится тайна теологии. Предметы в теологии мыслятся и являются желательными, не потому что она есть, а наоборот они есть, потому что они мыслятся и являются желательными. Мир существует, потому что бог его мыслил и желал, потому что до сих пор еще бог его мыслит и желает. Идея, мысль абстрагирована не от предмета ее, а наоборот - мысль есть творящее, есть причина того предмета, о котором она мыслит. Но именно это учение - суть христианской теологии и философии - есть ложь, в которой строй природы выворочен наизнанку. Но как приходит человек к этому ошибочному взгляду? Я уже говорил, касаясь первой причины, что человек, и субъективно с полным правом, - по крайней мере до тех пор с полным правом, пока он не разобрался в своем собственном существе, предпосылает род, то есть в данном случае родовое понятие, видам и индивидуумам, выражаясь философским языком: абстрактное - конкретному. Этим объясняются и разрешаются все затруднения и противоречия, которые имеют место при сотворении, при объяснении мира богом.

Человек при помощи своей способности к абстракции извлекает из природы, из действительности то, что подобно, равно в предметах, обще им, отделяет это от предметов, друг другу подобных или имеющих одинаковую сущность, и превращает, в отличие от них, в качестве самостоятельного существа в их сущность. Так, например, человек выводит из чувственных предметов пространство и время, как общие понятия или формы, в которых все эти предметы друг с другом сходятся, ибо все они протяженны и изменчивы, все существуют один вне другого и один после другого. Так, каждая точка земли находится вне другой точки и каждая точка в движении земли чередуется с другой; там, где сейчас находится данная точка, там в следующий момент окажется другая. Но хотя человек абстрагировал пространство и время от пространственных и временных вещей, однако их же он предпосылает этим последним как первые причины и условия их существования. Он мыслит себе поэтому мир, то есть совокупность всех действительных вещей, вещество, содержание мира, возникшим в пространстве и во времени. Даже у Гегеля материя возникает не только в пространстве и времени, но и из пространства и времени. Именно потому, что человек предпосылает время и пространство действительным вещам, приписывает самостоятельное существование общим понятиям, произведенным от отдельных предметов, в философии - в виде общих сущностей, в религии политеистической - в виде богов, в монотеистической - в виде отдельных свойств бога, именно поэтому он сделал также и пространство и время богом или отождествил их с богом. Даже знаменитый христианский математик и астроном Ньютон называет еще пространство неизмеримостью бога, его чувствилищем, то есть органом, при помощи которого бог является присущим всем вещам, при помощи которого он воспринимает все вещи. Ньютон рассматривает также пространство и время, "как следствия бытия божьего, ибо бесконечное существо находится повсюду, а стало быть, существует это неизмеримое пространство; вечное существо существует от вечности, а стало быть, и в самом деле существует вечная длительность". Непонятно также, почему бы время, отделенное от временных вещей, не могло быть отождествлено с богом; ибо абстрактное время, в котором нет различия между теперь и тогда (так как ведь отсутствует различающее содержание), не отличимо от мертвой, неподвижной вечности. И сама вечность не что иное, как родовое понятие времени, абстрактное время, время, взятое вне зависимости от временных различий. Неудивительно поэтому, что религия сделала время одним из свойств бога или самостоятельным богом. Так, индийский бог Кришна в Бхагаватгите сделал время, разумеется среди бесчисленных прочих вещей, своим предикатом, почетным титулом, говоря: я есмь время, которое все сохраняет и все разрушает (13). Так и у греков, и у римлян время обожествлено под именем Хроноса и Сатурна. В персидской же религии Заруаноакарана, то есть несозданное время, стоит во главе, как первое, высшее существо. Точно так же и у вавилонян, и у финикийцев бог времени или, как его также называли, владыка времени, царь вечности, был высшим богом.

Мы видим на этом примере, как человек соразмерно или в согласии с природой своей абстрагирующей деятельности создает общие понятия, но в противоречии с природой действительных вещей предпосылает чувственным вещам общие понятия, представления, или созерцания пространства и времени, как их называет Кант, как условия или, вернее, первопричины и элементы их существования, - того не соображая, что в действительности происходит как раз обратное, что не вещи предполагают существование пространства и времени, а, наоборот, пространство и время предполагают наличность вещей, ибо пространство, или протяженность, предполагает наличность чего-то, что протяженно, и время - движение:

ведь время - лишь понятие, производное от движения, - предполагает наличность чего-то, что движется. Все пространственно и временно; все протяженно и движется;

пусть так; но протяженность и движение различаются в той мере, в какой различаются протяженные и движущиеся вещи. Все планеты обращаются вокруг Солнца; но каждая имеет свое собственное движение, одна обращается в более короткое время, другая - в более долгое: чем ближе к Солнцу, тем быстрее, чем дальше от него, тем медленнее. Все животные движутся, хотя не все передвигаются с места на место; но как бесконечно разнообразно это движение! И каждый вид движения соответствует строению, образу жизни, короче говоря, индивидуальной сущности движения. Как же я стану объяснять и выводить это многообразие из времени и пространства, из одной лишь протяженности и движения? Протяженность и движение ведь зависят от чего-то, от тела, от существа, которое протяженно и движется. Поэтому то, что для человека или, по крайней мере, для его абстрагирующей деятельности является первым, для природы или в природе есть последнее; но так как человек делает субъективное объективным, то есть то, что для него есть первое, делает первым в себе, или по природе, то он также пространство и время делает первыми основными сущностями природы, превращает общее, то есть абстрактное, в основное существо действительности; следовательно, и существо, имеющее общие понятия, мыслящее, духовное существо он превращает в первое существо, в существо, которое не только по рангу, но и по времени предшествует всем остальным существам и которое является основой и причиной всех существ.

Вопрос о том, сотворил ли бог мир, вопрос вообще об отношении бога к миру, есть вопрос об отношении духовного к чувственному, общего или абстрактного к действительному, рода к индивидуумам; поэтому один вопрос не может быть решен без другого; ибо ведь бог - не что иное, как совокупность всех родовых понятий. Я, правда, только что уже пояснил этот вопрос, беря понятие пространства и времени, но вопрос этот нуждается еще в дальнейшем обсуждении. Я замечу, однако, что этот вопрос принадлежит к числу важнейших и в то же время труднейших вопросов человеческого познания и философии, что, явствует уже из того, что вся история философии вращается, в сущности говоря, вокруг этого вопроса, что спор стоиков и эпикурейцев, платоников и аристотеликов, скептиков и догматиков в древней философии, номиналистов и реалистов в средние века, идеалистов и реалистов, или эмпириков, в новейшее время сводится всецело к этому вопросу. Но это один из труднейших вопросов не только потому, что философы, а именно новейшие, внесли в эту материю бесконечную путаницу самым произвольным употреблением слов, но также и потому, что природа языка, природа самого мышления, которое ведь никак неотделимо от языка, держит нас в плену и путает, ибо каждое слово выражает нечто общее, и многим поэтому представляется, что уже язык, который не дает выразить ничего единичного, служит доказательством ничтожности единичного и чувственного. Наконец, на этот вопрос и его решение существенное влияние оказало различие людей по духу, по их занятиям, их наклонностям, даже по их темпераменту. Например, люди, отдающие больше времени практике жизни, чем кабинетным занятиям, предпочитающие природу библиотекам, люди, чьи занятия и наклонности влекут их к наблюдению, к созерцанию действительных существ, будут этот вопрос всегда решать в духе номиналистов, признающих за общим лишь субъективное существование, существование в языке, в представлениях человека; наоборот, люди противоположных занятий и качеств будут решать его в противоположном смысле, в духе реалистов, признающих за общим самодовлеющее существование, существование, независимое от мышления и языка человека.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ.

В конце вчерашней лекции я говорил о том, что отношение бога к миру сводится к отношению родового понятия к индивидууму, что вопрос, есть ли бог, является лишь вопросом о том, имеет ли общее понятие самостоятельное существование. Но это не только один из самых трудных вопросов, но также один из важнейших, ибо лишь от него зависит бытие или небытие бога. У многих их вера в бога зависит только от этого вопроса; существование их бога опирается только на существование родовых или общих понятий. Если нет бога, говорят они, то никакое общее понятие не представляет истины, то нет мудрости, нет добродетели, нет справедливости, нет закона, нет общественности; тогда все становится чистым произволом, все возвращается в хаос, даже в ничто. На это следует тотчас же заметить, что если и нет мудрости, справедливости, добродетели в теологическом смысле, то отсюда еще отнюдь не следует, что таковых не имеется в человеческом и разумном смысле. Чтобы признать значение за общими понятиями, для этого нет необходимости их обожествлять, превращать в существа, отличные от индивидуумов или особей. Как мне не нужно для того, чтобы гнушаться порока, превращать его в самостоятельное существо в виде дьявола, по примеру древних христианских теологов, имевших для каждого порока своего особого дьявола (так, например, для пьянства - дьявола пьянства, для обжорства-обжорного дьявола, для зависти-дьявола зависти, для скупости - дьявола скупости, для страсти к игре - игорного дьявола, одно время даже для новомодного покроя брюк - особого брючного дьявола), - так же точно не нужно мне для того, чтобы любить их, представлять себе добродетель, мудрость, справедливость в виде богов или что то же - свойств бога.

Если я ставлю себе какую-либо цель, если, например, я возлагаю на себя осуществление добродетели постоянства или выдержки, то нужно ли мне для этого, чтобы не выпускать ее из глаз, сооружать ей алтари и храмы, подобно тому как это делали римляне, превращавшие добродетель в богиню и даже делавшие богинями отдельные добродетели? Должна ли она - добродетель - быть вообще самостоятельным существом, чтобы проявлять надо мной свою силу, чтобы иметь власть надо мной? Не имеет ли она ценность и в том случае, когда она является свойством человека? Ведь я сам хочу быть стойким; я больше не хочу подчиняться смене тех впечатлений, которым меня подвергает моя мягкость и чувственность, я сам себе противен в качестве мягкого, чувствительного, переменчивого, капризного человека; стойкий человек и является для меня поэтому целью. Пока я еще не стоек, я различаю, разумеется, стойкость от самого себя, я ставлю ее над собой как идеал, олицетворяю ее; быть может, даже обращаюсь к ней в одиноком разговоре с собой, как будто бы она была существом самим по себе, следовательно, отношусь к ней так же, как христианин к своему богу, как римлянин к своей богине добродетели; но я знаю, что я ее олицетворяю, и, тем не менее, она не теряет для меня ценности, ибо я ведь лично в ней заинтересован, я имею в самом себе, в своем эгоизме, в своем стремлении к счастью, в своем чувстве чести, которому противоречит мягкость, открытая всем впечатлениям и переменам, достаточно оснований, чтобы быть стойким. И то же самое относится и ко всем другим добродетелям или силам человека, как то - разум, воля, мудрость, ценность которых и реальное значение поэтому для меня не теряется, вообще не уничтожается оттого, что я рассматриваю их лишь как свойства человека и знаю их в качестве таковых, не обожествляю, не превращаю в самостоятельные существа. То же, что относится к человеческим добродетелям и силам, относится и ко всем общим или родовым понятиям; они существуют не вне вещей или существ, не отдельно, не независимо от индивидуумов, от которых мы их произвели. Субъектом, то есть существом, имеющим бытие, является всегда лишь индивидуум, род же - лишь предикат, лишь свойство. Но именно предикат, свойство индивидуума, отделяет нечувственное мышление, абстракцию от индивидуума, делает эту абстракцию предметом самим по себе, рассматривает ее в этом отвлечении как сущность индивидуумов, определяет различия индивидуумов между собой лишь как индивидуальные, то есть, в данном случае, случайные, безразличные, несущественные различия, так что для мышления, для духа все индивидуумы сливаются, собственно говоря, в один индивидуум или в одно понятие, и мышление приписывает себе всю сущность, на долю же чувственного воззрения, которое раскрывает нам индивидуумов как индивидуумов, то есть в их множественности, разнообразии, индивидуальности, оставляет лишь оболочку, так что то, что в действительности является субъектом, существом, мышление делает предикатом, свойством, простою модой или манерой родового понятия, и, наоборот, то, что в действительности является лишь свойством, предикатом, оно делает существом.

Кроме приведенных примеров возьмем для уяснения предмета еще один, и притом чувственный, пример. Каждый человек имеет голову, разумеется, человеческую голову, то есть голову с человеческими свойствами; потому что ведь и животные имеют головы, хотя голова не входит в состав понятия, характеризующего животных вообще, ибо есть животные, еще не имеющие развитой головы, головы в собственном смысле слова, и даже у высших животных голова служит лишь низшим потребностям, не имеет самостоятельного значения и достоинства; поэтому, собственно, голова отступает на задний план перед пастью. Голова есть, следовательно, отличительный признак для всех людей, общая, существенная черта или предикат человека; существо, которое выходит из чрева матери без ног и без рук, есть все же человек, но существо без головы не человек. Но следует ли из этого, что у всех людей лишь одна голова? А ведь единство головы есть необходимое следствие единства рода, который человек превращает в самостоятельное существо в своем абстрактном, то есть нечувственном, мышлении. Но разве чувство мне не говорит, что каждый человек имеет свою голову, что есть столько же голов, сколько и людей, а стало быть, не существует генеральной или общей головы, а есть только индивидуальные головы? - что голова, голова вообще как родовое понятие, голова, из которой я устранил все индивидуальные особенности и отличительные признаки, существует лишь в моей голове, вне же моей головы имеются только головы? Но что существенно для этой, моей головы? То ли, что она голова вообще или что она есть данная, определенная голова? Что она есть данная голова, потому что, кто возьмет у меня мою голову, тот вообще не оставит мне больше головы. И не голова вообще, а только действительная, индивидуальная голова действует, творит, мыслит. Слово: индивидуальный, разумеется, двусмысленно, ибо мы понимаем под ним также и безразличное, случайное, незначительное своеобразие, отличающее часто одного человека от другого. Поэтому необходимо сначала, чтобы уяснить себе значение индивидуальности, противопоставить человека или, чтобы остаться при нашем примере, голову человека голове животного, взять индивидуальность человеческой головы в отличие от животной. Но и далее, при сравнении одной человеческой головы с другой, хотя и имеются индивидуальные различия в том смысле, при котором индивидуальное обозначает лишь безразлично своеобразное, существенным является то, что каждый человек имеет свою собственную, данную, определенную, чувственную, видимую, индивидуальную голову. Голова как родовое понятие, как общий атрибут, или отличительный признак человека, не имеет, стало быть, другого значения, другого смысла, кроме того, что все люди сходятся на том, что каждый имеет голову. Если я, однако, несмотря на это общее согласие, отрицаю, чтобы люди имели одну голову, между тем как единство головы является необходимым следствием того представления, что единство рода в отличие от индивидуумов есть нечто существующее, самостоятельное, а в особенности того представления, что все люди имеют один разум; если я утверждаю, что имеется столько же голов, сколько и индивидуумов; если я голову отождествляю с индивидуумом, их друг от друга не отличаю или не отделяю, - следует ли отсюда, что я отрицаю значение и существование головы, что я делаю человека безголовым существом? Наоборот, вместо одной головы я получаю много голов, и если четыре глаза видят больше, чем два, то и много голов сделают бесконечно больше, чем одна; поэтому вместо того, чтобы что-либо проиграть, я только выиграл. Если поэтому я уничтожаю различие между родом и индивидуумом, если я оставляю его существовать только в мышлении, в различении, в абстрагировании, то я не отрицаю в силу этого значение родового понятия; я утверждаю только, что род существует лишь как индивидуум или предикат индивидуума (14). Я не отрицаю, - сошлюсь опять на прежние примеры, - мудрость, добро, красоту; я отрицаю лишь, что они в качестве этих родовых понятий являются существами, в виде ли богов, или свойств бога, или в виде платоновских идей, или гегелевских самополагающихся понятий; я утверждаю только, что они существуют лишь в мудрых, добрых, прекрасных индивидуумах и, следовательно, как уже сказано, являются лишь свойствами индивидуальных существ, что они не являются сами по себе существами, а только атрибутами или определениями индивидуальности, что эти общие понятия предполагают существование индивидуальности, а не наоборот (15).

Теизм как раз основывается на том, что он родовые понятия, по крайней мере содержание их, которое он называет богом, предпосылает в качестве источника их происхождения действительным вещам, что он не общее производит от индивидуумов, а, наоборот, индивидуумов от общего. Но общее, как таковое, родовое понятие существует в мышлении и для мышления; поэтому и получается, что человек приходит к мысли и вере в то, что мир вышел из идей, из мыслей духовного существа. Если стоять на точке зрения мышления, отвлекающегося от чувств, то представится как нельзя более естественным этот ход мысли; ибо духу, абстрагирующему от чувств, ближе абстрактное, духовное, только мыслимое, чем чувственное;

оно для него и более раннее и высшее, чем чувство, поэтому для него совершенно естественно выводить чувственное из духовного, действительное из мыслимого. Мы встречаем этот ход мысли даже и у современных спекулятивных философов. Они еще и поныне творят из своей головы мир, как когда-то это делал христианский бог.

Вера в то или иное представление о том, что мир, природа вообще создана мыслящим или духовным существом, имеет еще и другое основание, кроме только что приведенного, которое мы можем называть философским или спекулятивным в отличие от того популярного, к которому мы сейчас переходим. Вот оно. Человек создает вещи, существующие вне его, им предшествовала в человеке мысль о них, набросок, понятие, и в основе их лежит намерение, цель. Если человек строит дом, то он имеет в голове идею, образ, согласно которому он строит, который он осуществляет, превращает или переводит в камень и дерево, находящиеся вне его, и при этом он имеет также цель: он строит себе дом для жилья или беседку, или фабричное здание; короче говоря, он строит себе дом для той или другой цели. И эта цель определяет идею дома, которую я набрасываю в моей голове: ибо дом для данной цели я мыслю себе иным, чем дом для другой цели. Вообще человек есть существо, действующее согласно известным целям; он ничего не делает без цели. Но цель есть, вообще говоря, не что иное, как волевое представление - представление, которое не должно остаться представлением или мыслью и которое я поэтому реализую, то есть осуществляю, при посредстве инструментов своего тела. Короче говоря, человек создает если не из своего духа, то, во всяком случае, при помощи своего духа, если не из своих мыслей, то, во всяком случае, при помощи своих мыслей и согласно им, вещи, которые именно поэтому даже внешним образом имеют на себе печать намеренности, планомерности и целесообразности. Но человек мыслит обо всем по себе; он переносит поэтому представление о своих собственных созданиях на создания или действия природы; он рассматривает мир как жилой дом, мастерскую, часы, короче говоря, как продукт человеческого мастерства. Так как он не различает продукты природы и продукты мастерства, в лучшем случае различая их только как разновидности, то он предполагает как причину их человеческое, ставящее себе цели, мыслящее существо. Но так как продукты и действия природы выходят в то же время далеко за пределы человеческих сил, бесконечно превышают их, то ОН мыслит себе человеческую по своему существу причину в то же время и как сверхчеловеческое существо, как существо, которое имеет те же свойства, что и люди: разум, волю, силу, для осуществления своих мыслей, но в бесконечно больших размерах, бесконечно превышающих масштаб человеческих сил и способностей, и называет он это существо богом.

Доказательство бытия божьего, опирающееся на эти способы наблюдения или познания природы, называется физико-теологическим или телеологическим доказательством, то есть таким, которое почерпнуто из целесообразности природы, ибо это доказательство ссылается главным образом на так называемые цели природы. Цели предполагают наличность разума, намерения, сознания; а так как, говорится в этом доказательстве, природа, вселенная, материя слепа, действует без разума, без сознания, то она предполагает, что имеется первоначально духовное существо, ее создавшее или во всяком случае организовавшее и оформившее согласно своим целям. Это доказательство приводилось уже древними верующими философами, платониками и стоиками, в христианские же времена повторялось до того, что набило оскомину. Это самое популярное и с известной точки зрения наиболее ясное и убедительное доказательство - доказательство простого, то есть необразованного, о природе ничего не знающего человеческого разума; оно поэтому есть единственное, по крайней мере единственное теоретическое, основание и опора теизма в народе. Мы должны, однако, против этого вывода указать прежде всего на то, что хотя представлению о целях в природе и соответствует нечто конкретное или действительное, все же выражение или понятие цели в применении к природе неподходяще. То именно, что человек называет целесообразностью природы и как таковую постигает, есть в действительности не что иное, как единство мира, гармония причин и следствий, вообще та взаимная связь, в которой все в природе существует и действует. Как слова только тогда имеют смысл и разумное содержание, когда они стоят друг с другом в необходимом соотношении, точно так же только необходимое соотношение, в котором друг к Другу стоят существа или явления природы, производит на человека впечатление разумности и намеренности. Стоики в своих доказательствах разумной причины, мира против представления, - разумеется, неразумного, - о том, что мир обязан своим существованием случаю, случайному скоплению атомов, то есть бесконечно малых твердых и неделимых тел, пользовались сравнением, говоря, что это было бы то же самое, как если бы из случайного сочетания букв хотели объяснить происхождение духовного труда, например, исторических книг Энния. Однако, хотя мир и не обязан своим существованием случаю, но нам по этой причине не приходится еще мыслить для него человеческого или человекоподобного автора. Чувственные вещи (не буквы или литеры, которые еще должны сначала быть набраны существующим вне их наборщиком, ибо они не находятся друг к другу ни в каких необходимых отношениях) - вещи в природе притягиваются друг к другу, друг в друге нуждаются и друг друга желают, ибо одна не может быть без другой, следовательно, они вступают во взаимоотношения друг к другу по собственному почину, соединяются друг с другом вследствие действия своих собственных сил, как, например, кислород с водородом, образуя воду, или с азотом, образуя воздух, и тем кладут основание тому достойному удивления взаимоотношению, которое человек, еще не заглядывавший в существо природы и судящий обо всем по себе, объясняет себе как творение существа, действующего и созидающего по известным планам и сообразно известным целям. Что люди больше всего полагали возможным рассматривать как доказательство существования разумного и духовного творца мира, так это не только так называемую внутреннюю органическую целесообразность, согласно которой органы тела отвечают своим функциям или отправлениям, но также и главным образом и так называемую внешнюю целесообразность, в силу которой неорганическая природа обладает такими свойствами или, как выражаются теисты, так устроена, что животные и люди могут в ней жить и притом самым приятным, самым комфортабельным образом.

Если бы Земля находилась ближе к Солнцу или дальше от него и температура поднялась бы до точки кипения воды или упала бы ниже точки замерзания, то все бы высохло от жары или оцепенело от холода. Как мудро поэтому господь бог рассчитал, на каком расстоянии земля должна находиться от солнца, чтобы животные и люди могли на ней жить! И как милостиво позаботился он всюду о нуждах живущего! Даже в самых печальных, неплодородных, холодных местностях есть все же еще, по крайней мере, мхи, лишаи, кустарники и известные животные, служащие пищей человеку. И как явственно, как очевидно проявляет себя благость и мудрость бога в богатстве более теплых стран! Как позаботился там господь бог об удовлетворении вкусовых ощущений человека! Какие лакомства произрастают там на кустах и деревьях! Там имеется сахарный тростник, там рис, которым, как говорят, в одном Китае питается до ста млн. людей, там инбирь, ананасы, кофейное дерево, чайный и перечный кусты, какаовое дерево, откуда к нам приходит шоколад, мускатный орешник, гвоздичное дерево, ванильный куст, кокосовая пальма, кору которой, как говорит один современный набожный популярный ботаник, "благое провидение снабдило всюду выступами, имеющими форму полумесяца, с помощью которых человеку облегчается возможность взлезть на высокое дерево, чтобы раздобыть драгоценные плоды и утоляющий напиток, ими доставляемый". Мы, однако, заметим по этому поводу следующее, и прежде всего относительно первого пункта. Органическая жизнь не случайно появилась на земле, среди неорганической природы; нет, органическая и неорганическая жизнь тесно связаны друг с другом. Что же я такое, если отправляться от органической жизни, без внешнего мира? Так же, как легкое принадлежит мне, мне принадлежит и воздух; как мне принадлежит глаз, точно так же и свет; ибо что такое легкое без воздуха, глаз без света? Свет существует не для того, чтобы глаз видел, но глаз существует потому, что есть свет; точно так же и воздух существует не для того, чтобы его вдыхать, но его вдыхают потому, что есть воздух, потому что без воздуха не могло бы быть жизни. Существует необходимое взаимоотношение между органическим и неорганическим. Мало того, это взаимоотношение само есть основа, есть сущность жизни. Поэтому у нас нет никакого основания воображать, что если бы человек имел больше чувств или органов, он познавал бы также больше свойств или вещей природы.

Их не больше во внешнем мире, как в неорганической, так и в органической природе. У человека как раз столько чувств, сколько именно необходимо, чтобы воспринимать мир в его целостности, в его совокупности. Подобно тому, как человек, организм, произошел не из воды или земли, как верили древние, вообще не из какого-либо отдельного единичного элемента или из какого-либо рода предметов, которому соответствует то или другое чувство, а обязан своим существованием и происхождением взаимодействию всей природы в целом, так и чувства его не ограничены определенными родами или видами телесных качеств или сил, а охватывают всю природу. Природа не прячется, напротив, она навязывается человеку со всей силой, и так сказать, бесстыдством. Как воздух проникает к нам через рот и нос и все поры тела, так же точно и предметы или свойства природы, восприятие которых нашими теперешними чувствами мы не улавливаем, дали бы себя почувствовать через соответствующие чувства, если бы только такие предметы и свойства действительно имелись. Однако вернемся опять назад.

Разумеется, жизнь погасла бы на земле, по крайней мере, эта жизнь, которая на ней сейчас есть, если бы Земля заступила место Меркурия, но ведь тогда и Земля не была бы уже больше Землей, то есть данной, индивидуальной, от других планет отличающейся планетой, какою она является в настоящее время. Земля есть то, что она есть, только на том месте, которое она занимает в солнечной системе, и она не потому помещена на это место, чтобы люди и животные могли на ней жить, а потому, что она - соответственно своей первоначальной природе - по необходимости занимает это место, потому что она вообще наделена такими свойствами, какими она обладает сейчас, поэтому произошли и живут на ней такие органические существа, какие мы встречаем на Земле. Мы видим и на Земле, что особые страны или пояса Земли производят и особых, только им присущих, животных и растения, например, жаркие страны производят самые горячие темпераменты, самые горячительные напитки, самые возбуждающие пряности, что, стало быть, органическая и неорганическая природа связаны одна с другой, что они неразрывны, что они в своем существе едины. Поэтому нисколько не удивительно, что мы находим на Земле условия существования и средства к жизни, подходящие для людей и животных; ибо ведь с самого начала индивидуальности Земли соответствует индивидуальность нашего существа;

Дата добавления: 2014-01-06