Международные отношения в предвоенное десятилетие 19 страница

С лета 1936г. эпицентр международной напряженности переместился на Пиренейский полуостров. В ночь на 18 июля радиостанция города Сеута (Испанское Марокко) передала в эфир сообщение, ставшее впоследствии знаменитым: «Над всей Испанией безоблачное небо. Никаких новостей». Эта безобидная фраза явилась сигналом к мятежу против законно избранного правительства Народного фронта. «Крестовый антикоммунистический поход» возглавил генерал Ф. Франко Баамонде — профессиональный военный, бывший начальник Главного штаба сухопутных войск, тесно связанный с правоконсервативными и фашистскими организациями Испании. Под началом мятежного генерала выступили: около 80% личного состава армии 420 тыс.), «иностранный легион» из 7 тыс. наемников, марокканские войска в 35 тыс. человек. Республиканские вооруженные силы насчитывали 30 тыс. солдат и офицеров — в 5,5 раз (с.233) меньше противника. Однако мятежники не пользовались поддержкой народа и поэтому их выступление не имело сколь-нибудь серьезной и длительной перспективы. Тем не менее граждански война в Испании продолжалась 986 дней, унесла с собой болеe 700 тыс. человеческих жизней и завершилась победой Франко. Такой поворот событий объяснялся не военными преимуществами франкистов, а факторами международного характера: итало-германской вооруженной интервенцией и политикой «невмешательства» западных демократий. В первом случае мятежникам была оказана прямая, а во втором косвенная поддержка.

Италия и Германия преследовали в этой «необъявленной войне» важные политические и стратегические цели: свержение «красного правительства» и установление в Испании профашистского режима, используя его в качестве орудия своей внешней политики; укрепление позиций фашизма на юге Европы и в Средиземном море и одновременное ослабление влияния в южном регионе континента Англии и Франции — главных потенциальных противников фашистских держав. Не последнюю роль играли экономические и военные соображения: обеспечить контроль над сырьевыми ресурсами Испании и испытать на практике тактические схемы применения вооруженных сил. Помощь франкистам была весьма значительной и самой разнообразной: переброска войск мятежников из Марокко в Испанию на немецких самолетах К-52 и итальянских кораблях; поставки Италией оружия и военных материалов (около 1000 танков, 800 самолетов, более 2000 орудий); предоставление кредитов и займов (на сумму в 700 млн. долл. от Италии и 200 млн. долл. — от Германии); посылка 150 тыс. итальянских (сухопутные и танковые подразделения) и 9,5 тыс. немецких «добровольцев» (авиационный легион «Кондор»); осуществление морского контроля испанского побережья вплоть до нападения на торговые суда. Именно эта поддержка и обеспечила ставшему генералиссимусом Франко победоносное завершение гражданской войны. В 1940 г. Гитлер в беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано так оценил вклад Италии, Германии и генералиссимуса в победу над испанскими республиканцами: «Без помощи наших стран не было бы сегодня никакого Франко».

Подчеркивая общность интересов итальянского фашизма и германского нацизма в Испании, следует отметить и одну отличительную особенность в подходе к испанской проблеме со стороны нацистского руководства. Оно исходило из принципа: чем дольше продлится конфликт в южной части Европы, тем благоприятнее (с.234) будет обстановка в центральной ее части для осуществления акций по «собиранию немецких земель». 5 ноября 1937 г. Гитлер одном из секретных совещаний заявил: «Стопроцентная поддержка Франко с точки зрения Германии нежелательна. Напротив, мы заинтересованы в продолжении войны и в сохранении напряженности в Средиземноморье». Отсюда и более скромное в сравнении с Италией участие «третьего рейха» в оказании помощи мятежникам.

Итало-германская интервенция в Испанию превратила гражданскую войну в крупный международный региональный конфликт. Это было первое открытое столкновение сил демократии и мирового фашизма. На стороне Испанской республики сражалось более 42 тыс. добровольцев — интернационалистов из 54 стран мира. В боевых действиях интербригад и антифашистских батальонов участвовало более 10 тыс. французов (самый большой по численности отряд), 5 тыс. немцев и австрийцев, 4 тыс. американцев, 3,5 тыс. итальянцев, 3 тыс. англичан. Среди великих держав только Советский Союз четко и недвусмысленно выступил в поддержку республиканского правительства Испании. Широкий международный резонанс получило обращение Сталина к генеральному секретарю испанской компартии X. Диасу от 16 октября 1936 г., где говорилось: «Освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего прогрессивного человечества». Этот призыв «материализовался» не только в создании интербригад, но и в той существенной помощи, которую оказал СССР испанским антифашистам. Советский Союз поставил в Испанию около 400 танков, более 800 самолетов, 1,5 тыс. артиллерийских орудий, 15тыс. пулеметов и другую военную технику; предоставил республиканцам кредит в 85 млн. долл.; направил около 3 тыс. добровольцев, среди которых более 200 через несколько лет будут произведены в генеральские и маршальские звания. Опираясь на эту интернациональную поддержку, республиканская армия одержала ряд крупных побед в боях под Мадридом (октябрь–декабрь 1936), на Реке Харама (февраль 1937), под Гвадалахарой (март 1937 г.). Однако в 1938г. военное превосходство фашистов становилось все более очевидным. Судьба Испанской республики была предопределена. Огромную роль в предопределении ее судьбы сыграла политика «невмешательства».

Инициаторами проведения этой политики в отношении Испании стали Франция и Англия, а если говорить об отдельных личностях, то французский премьер Л. Блюм и глава британского (с.235) правительства Н. Чемберлен. Леона Блюма за утонченность манер, сохранение достоинства даже при заключении недостойных компромиссов и, главное, за проанглийскую ориентацию лондонская пресса называла «последним из французских аристократов», хотя это определение не совсем подходило к выходи из семьи богатого еврейского банкира и лидеру социалистической партии Франции. Возглавив летом 1936 г. правительство Народного фронта, Блюм обязался проводить не «аристократический», а демократический курс на международной арене. Вскоре такой шанс ему был предоставлен: родственное по программным установкам правительство испанского Народного фронта 19 июля 1936 г. обратилось за помощью к Французской республике. Премьер-министр Франции на следующий день телеграфировал: «Законное правительство дружественной страны, рожденное законными выборами, просит помощи, и наш моральный долг предоставить ему оружие. Кроме того, это совпадает с интересами Франции не допустить установления какой-либо формы фашизма на своих юго-восточных и восточных границах». Однако уже через две недели то ли под влиянием собственных «оппортунистических» взглядов, то ли под давлением правительственных аристократов из Англии все тот же Блюм выступил с предложением ко всем европейским странам запретить поставки вооружений в Испанию и строго придерживаться принципа «невмешательства». По поручению премьера французский МИД разработал «Декларацию о невмешательстве в дела Испании», известную также под названием «Испанский пакт». После одобрения пакта 27 европейскими государствами, в их числе Германия и Италия, он вступил в силу 24 августа 1936 г. Через день по инициативе Франции и при активной поддержке Англии в Лондоне был создан Комитет по невмешательству в испанские дела, в который вошли представители всех стран континента за исключением Испании и Швейцарии. 9 сентября на первом заседании Комитета его председателем избрали видного английского политического деятеля и дипломата лорда И. Плимута. Так политика «невмешательства» получила юридическое и организационное оформление.

Необходимо отметить, что в теоретическом плане концепция «невмешательства» была вполне разумной и убедительной, поскольку ее центральная идея сводилась к локализации внутриполитического вооруженного конфликта, дабы он не перерос в общеевропейскую войну. Однако западные демократии вольно или невольно вкладывали в эту концепцию иной смысл. Не принимая решительных мер против итало-германской интервенции (с.236) и признав франкистов де-факто, а затем и де-юре воюющей стороной, они на практике поощряли скрытую фашистскую агрессию и наносили «удар в спину» Испанской республике. Не случайно английский министр иностранных дел А. Иден в качестве важнейшей причины политики «невмешательства» называл «страх перед коммунистическим правительством Испании». Знаменный лозунг «Лучше Гитлер, чем Народный фронт!» в краткой форме выражал суть концепции «невмешательства». В этом-то и состоял главный, проявившийся уже в ходе испанских событий стратегический просчет западных держав, которые в борьбе с «большевистской опасностью» пытались использовать фашизм, представлявший угрозу для их собственной безопасности.

Что касается Комитета по невмешательству, то его деятельность свелась к бесконечным дискуссиям между послами в Лондоне и по совместительству главами делегаций Германии, Италии и Советского Союза И. фон Риббентропом, Д. Гранди и И.М. Майским. Риббентроп именовал Лондонский комитет «комитетом по вмешательству», поскольку основное занятие его членов заключалось в том, как «с большей или меньшей ловкостью оправдать или затушевать вмешательство своей страны в испанские дела». Майский от имени советского руководства сделал несколько представлений лорду Плимуту, в которых, указывая на продолжавшуюся итало-германскую интервенцию в Испании, заявлял: «Соглашение превратилось в пустую бумажку... Во всяком случае Советское правительство, не желая больше нести ответственность за создавшееся положение, не может считать себя связанным Соглашением о невмешательстве в большей мере, чем любой из остальных участников этого соглашения». Делегации Англии и Франции, а также малых европейский государств по очереди критиковали за вооруженное вмешательство то Италию и Германию, то Советский Союз, «забывая», что Москва оказывала помощь законно избранному правительству Испании, а Берлин и Рим — фашистским мятежникам.

Другой принципиально важной целью политики «невмешательства» являлось обеспечение стабильности и безопасности Средиземноморского региона. И эту задачу удалось успешно решить, но не благодаря, а во многом вопреки планам «умиротворителей».

В июле 1936 г. на конференции в швейцарском городе Монтрё была подписана новая Конвенция о черноморских проливах, заменявшая Лозаннские постановления 1923 г. Английская делегация предложила узаконить неограниченный допуск и равенство всех держав в проходе военных судов через Босфор и Дарданеллы. (с.237)

Этот план был отвергнут большинством участников конференции. Основу Конвенции составил советский проект, поддержанный другими черноморскими государствами. Итоговый документ органично вписывался в программу коллективной безопасности Средиземноморья. Он предусматривал: свободный пропуск через проливы торговых судов в мирное и военное время; военно-морские флотилии нечерноморских стран ограничивались при проходе в мирное время классом, общим тоннажем и числом (не более 9 кораблей); в случае участия Турции в войне ей предоставлялось право разрешать или не разрешать допуск в проливы любых военных судов; если она не участвует в войне, проливы должны быть закрыты для прохода кораблей любой воюющей державы.

Еще более ярким примером успешного международного сотрудничества стала конференция в Нионе (Швейцария) по борьбе с пиратством на Средиземном море. В Нионском форуме, проходившем в сентябре 1937 г., приняли участие 9 средиземноморских и черноморских государств: Англия, Франция, СССР, Турция, Египет, Румыния, Болгария, Греция и Югославия. Всего за 48 часов было обсуждено и принято решение о вооруженной защите торговых судов от участившихся нападений итальянских и немецких подводных лодок и надводных военных кораблей. Эту миссию возложили на британские и французские военно-морские силы. В результате фашистское пиратство на море полностью прекратилось. Значение Нионской конференции состояло в том, что она продемонстрировала, насколько эффективными могут быть совместные антифашистские действия.

Однако конференции в Монтрё и Нионе, к сожалению, оказались исключениями во внешнеполитической деятельности западных демократий, центральным направлением которой оставалось «умиротворение» агрессоров. В 1937 г. в политике «невмешательства в испанские дела» произошли существенные изменения. В июле этого года Лондонский комитет большинством голосов принял английское предложение признать франкистов воюющей стороной лишь при одном условии — частичного вывода из Испании иностранных добровольцев (под коими понимались и регулярные воинские части Италии И Германии). И хотя итальянцы и немцы не собирались выполнять это решение, оно означало, что западные державы в своей испанской политике стали ориентироваться на победу Франко. Известно, что Англия планировала признать франкистское «национальное правительство» де-юре еще в июле 1937 г., но не решилась пойти на этот шаг из-за противодействия Франции (с.238)

В апреле 1938 г. между Муссолини и Чемберленом было достигнуто «джентльменское соглашение» (принятое в международной практике название договора, заключенного в устной форме). Англо-итальянское соглашение — одно из самых выразительных проявлений «миротворческой» тактики Запада в отношении агрессивных держав. В обмен на признание Англией захвата Эфиопии и подтверждение права свободного прохода через Суэцкий канал итальянских судов, Италия принимала себя уникально сформулированное обязательство — отозвать своих «волонтеров» из Испании, но «после окончания гражданской войны». Тем самым Великобритания санкционировала продолжение итальянской агрессии вплоть до полного поражения республиканцев.

Далее уступки следовали одна за другой по нарастающей, что превращало политику «невмешательства» в фактическое сотрудничество с фашистами. В июне 1938 г. французское правительство закрыло франко-испанскую границу и отказалось передать республиканской Испании заказанное и даже оплаченное ею оружие. С ноября 1938 г. Великобритания и Франция стали оказывать прямое давление на правительство Народного фронта, принуждая его прекратить сопротивление. В начале февраля 1939 г. английский флот захватил военно-морскую базу республики на острове Менорка и передал ее мятежникам. «Невмешательство», если выражаться корректно, принимало весьма странные формы. Не отставали от западноевропейских держав-«умиротворительниц» и Соединенные Штаты. 7 января 1937 г. Конгресс США дополнил Закон о нейтралитете статьями о запрещении вывоза вооружений и военных материалов и в случае гражданской войны. Франко отреагировал с воодушевлением: «Это жест, который мы, националисты, никогда не забудем!». Завершающим аккордом политики «невмешательства» стало официальное признание Англией и Францией франкистского режима 27 февраля 1939 г. — за один месяц и один день до падения Мадрида. США признали генералиссимуса 1 апреля — через 16 часов после подавления фашистами последних очагов сопротивления.

Гражданская война в Испании, переросшая в затяжной региональный конфликт, занимает особое место в истории международных отношений новейшего времени. Во-первых, эта

война показала, что фашизм, используя благоприятные условия, которые создавала для него политика «умиротворения», уверенно реализовывал свои экспансионистские программы и не собирался останавливаться на достигнутом. Муссолини в (с.239) 1937 г. провозгласил: «После Испании Германия и Италия должны взяться за все страны по очереди». В широком международном плане исход «конфликта на Пиренеях» означал победу фашистских сил над силами демократическими, что вплотную приблизило человечество к решающей схватке глобального мае штаба. Получившая широкое распространение на Западе 1930-е гг. теория локализации войны как средства поддержания всеобщего мира потерпела крах. События в Испании подтвердили обоснованность советской формулы «неделимости мира», согласно которой в условиях наступления фашизма любая локальная война могла стать очагом общемирового конфликта. Во-вторых, если в период итало-эфиопской войны Лига наций продемонстрировала, насколько неэффективны ее меры по пресечению агрессии, то в ходе «испанского кризиса» она была полностью отстранена от какого-либо участия в урегулировании конфликтной ситуации. Когда министр иностранных дел Испании А. дель Вайо потребовал применения санкций к Италии и Германии в соответствии со статьей 16-й Устава, его поддержал лишь советский представитель. Совет Лиги наций большинством голосов принял решение передать вопрос на рассмотрение Лондонскому комитету. Круг замкнулся. Лига наций как главный миротворческий орган Версальской системы фактически перестала существовать (формально распущена в 1946 г.). В-третьих, гражданская война в Испании ускорила процесс итало-германского сближения, вступившего в фазу союзнических отношений. А это в свою очередь содействовало образованию тройственного военно-политического блока агрессивных держав.

Формирование «оси Берлин-Рим-Токио» проходило в несколько этапов.

25 октября 1936 г. был подписан итало-германский Протокол о сотрудничестве (соглашение «Чиано–Риббентроп»), по которому Германия официально признавала захват Италией Эфиопии; разграничивались сферы влияния двух держав на Балканах и в Дунайском бассейне; согласовывались планы совместных действий в Испании и общая линия поведения в Комитете по невмешательству. В пункте 5-м Протокола содержалась многозначительная формулировка о согласии итальянского правительства с австро-германским соглашением от 11 июля 1936 г., которое рассматривалось в Германии как важный дипломатический шаг на пути «объединения немецких государств». Тем самым Италия отказывалась от своей жесткой позиции в вопросе об аншлюсе. Значение итало-германского договора заключалось (с.240) в координации внешнеполитических программ и в геополитическом разделе Европы между двумя фашистскими державами: Муссолини «получал контроль» над Средиземным морем, а Гитлер — безоговорочное право» на продвижение в восточном и юго-восточном направлениях. Непосредственные выгоды от создания «оси Берлин–Рим» фюрер видел в устранении итальянского противодействия аншлюсу и в усилении противоречий между Италией и англо-французской коалицией в Средиземноморье и Северной Африке. Последний фактор сыграл решающую роль в том, что Муссолини отверг тактику лавирования между западными демократиями и «третьим рейхом», сделав свой окончательный выбор в пользу Германии. В итальянских правительственных кругах был изобретен специальный термин — проведение «параллельной политики», т.е. такой, которая должна совпадать с внешнеполитическим курсом германского руководства.

Ровно через месяц, 25 ноября 1936 г., представители Германии и Японии (И. фон Риббентроп и К. Мусянокодзи) заключили другой знаменательный договор под названием «Соглашение против Коммунистического Интернационала». В опубликованной части «антикоминтерновского пакта» содержалось всего 3 статьи: в первой из них стороны обязались «информировать друг друга о деятельности Коминтерна» и «вести борьбу с ним в тесном сотрудничестве»; во второй Германия и Япония заявляли, что они «обязуются совместно рекомендовать любому третьему государству, внутренней безопасности которого угрожает подрывная работа Коминтерна, принять оборонительные меры в духе данного соглашения или присоединиться к нему»; в статье 3-ей устанавливался 5-летний срок действия договора. В секретном «дополнительном протоколе» предусматривалось, что «в случае неспровоцированной агрессии СССР» против Германии или Японии стороны проведут консультации о «мерах защиты их общих интересов»; они не будут предпринимать шагов, которые «могут облегчить положение Советского Союза», а также обязуются не заключать с ним каких-либо политических договоров, «противоречащих духу настоящего соглашения».

Антисоветская направленность германо-японского пакта настолько очевидна, что не требует никаких комментариев. Однако, несмотря на свое название, «антикоминтерновский» договор если не прямо, то косвенно был направлен и против западных демократий. Об этом свидетельствует сам текст документа, в котором при внимательном его изучении можно выделить два существенных момента. Во-первых, чрезмерно часто повторявшиеся фразы (с.241) о «коммунистической угрозе» должны были заставить западные державы и прежде всего наиболее озабоченную «большевистской опасностью» Англию идти на новые уступки агрессивным державам как в Европе, так и в Азии. Через несколько лет Риббентроп разъясняя значение германо-японского договора, констатировал: «Антикоминтерновский пакт имел смысл как закладывающий ясную антибольшевистскую линию и преследовал намерение оказать давление на Англию, чтобы она урегулировала свои отношения с Германией благоразумным образом». Во-вторых, обращало на себя внимание и подчеркнутое указание на «общность интересов» и необходимость «совместных действий». Иными словами Германия и Япония обязались согласовывать свои агрессивные акции, используя «советский фактор» и поощряя политику «умиротворения» западных демократий.

Заключительным актом в образовании тройственного союза стало присоединение к «антикоминтерновскому пакту» Италии, о чем ее правительство заявило 6 ноября 1937 г. К этому времени Япония признала аннексию Эфиопии и высказалась в поддержку итало-германской политики в Европе, а Италия и Германия признали де-юре Маньчжоу-Го и солидаризировались с японским внешнеполитическим курсом в Азии.

Так возник блок Берлин-Рим-Токио, который Гитлер назвал «великим мировым треугольником». Его главной целью являлась борьба за насильственный передел мира, прикрываемая антикоммунистическими лозунгами. С образованием союза агрессивных держав угроза войны и фашизма приобретала глобальный характер.

Правительственные круги Японии, посчитав заключение «антикоминтерновского пакта» достаточной дипломатической подготовкой новой агрессии, уже в июле 1937 г. развернули широкомасштабные военные действия против Китайской республики. Так же как и накануне вооруженного нападения на Маньчжурию в 1931 г., японские стратеги не проявили особой изобретательности в оправдании своей агрессивной акции. Поводом к войне послужил «инцидент у Лугоуцяо» в окрестностях Пекина — столкновение и драка между китайскими и японскими солдатами у старинного моста Марко Поло (Мраморный мост Лугоуцяо, построенный в конце XII в., часто называют мостом Марко Поло, так как великий путешественник описал его в одной из своих книг. – В.Г.) (японцы по «соглашению в Тангу» 1933 г. контролировали близлежащую территорию). Японская пресса сообщила всему остальному миру, что китайцы убили семь (с.242) солдат и одного офицера. Позже было внесено уточнение: китайце военные произвели по японцам семь выстрелов и пропал без вести один японский солдат. Затем и солдат нашелся, но к этому времени боевые операции шли уже полным ходом.

В период с июля по декабрь 1937 г. Япония захватила Пекин, Тяньцзин, Шанхай и столицу Китайской республики Нанкин. Правительство Чан Кайши переехало в Ухань, который после шестимесячной осады был взят в октябре 1938 г. Тогда же японцы овладели главным портом на юге страны Гуанчжоу (Кантоном). В результате к концу 1938 г. в руках Японии оказались все крупные китайские города и порты, около 90% промышленного потенциала и почти вся железнодорожная сеть Китая. Вне контроля японских военных властей оставались лишь сельские районы Поднебесной. Особенность агрессии Японии состояла в том, что ее правительство официально так и не объявило войну Китаю и даже поддерживало с Чан Кайши дипломатические отношения (до февраля 1938 г.). Поэтому в исторической литературе японо-китайскую войну 1937–1945 гг. иногда называют «странной войной наоборот», сравнивая ее с теми событиями, которые происходили на европейском континенте в 1939–1940 гг. Если в Европе война была объявлена, но не велась, то в Китае она велась, но не была объявлена. В любом случае захватнические действия Японии являлись грубейшим нарушением международного права. Они нанесли «смертельный удар» по Вашингтонскому миропорядку. Оккупировав значительную часть китайской территории, включая основные центры сосредоточения западноевропейских и американских банков и фирм, японская военщина бросила открытый вызов западным демократиям и всему мировому сообществу. Все это требовало решительных контрмер прежде всего со стороны ведущих держав Запада и Лиги наций.

Что касается правительств «демократической коалиции», то их «отступление» от политики «умиротворения» агрессора ограничилось декларациями с резким осуждением японской экспансии. Самой яркой из них стала знаменитая «карантинная речь» Ф.Д.Рузвельта, произнесенная 5 октября 1937 г. в Чикаго. Президент США призвал положить конец «международной агрессии» со стороны «существующих режимов террора», так как она приобретает общемировой характер. Сравнив ее с эпидемией заразной болезни, Рузвельт предложил всем миролюбивым странам «установить карантин» против агрессивных держав. При этом американский президент отметил: «Политика невмешательства или нейтралитета не является спасением». (с.243)

Впервые из уст одного из лидеров западного мира прозвучу, критика в адрес политического курса, направленного на «умиротворение» агрессоров.

Однако практические действия США, как и других стран «демократии и свободы», не соответствовали их энергичным декларациям и протестам. Соединенные Штаты не распространили Закон о нейтралитете на Японию, так как она не объявляла войну Китаю, и продолжали поставлять ей оружие и стратегические материалы. Достаточно сказать, что в начале японо-китайского конфликта на долю США приходилось 54% стоимости всего импортируемого Японией сырья. Лишь в конце 1938 г. американский конгресс ввел эмбарго на ряд товаров, продаваемых Стране Восходящего Солнца. Показательно, что англо-саксонские державы отвергли предложенный Советским Союзом проект Тихоокеанского пакта о взаимопомощи, который мог стать реальным средством пресечения японской агрессии на Дальнем Востоке, Гораздо дальше, чем США, в политике «умиротворения» Японии шла Великобритания. Впечатляющим доказательством тому стал англо-японский договор, подписанный в июле 1939 г. министром иностранных дел Японии X. Арита и британским послом в Токио Р. Крейги. В соответствии с «соглашением Арита-Крейги» Англия обязалась не оказывать помощь Чан Кайши и давала «согласие» на пребывание японских войск в Китае в течение неопределенного времени в обмен на гарантии нейтралитета Японии в случае англо-германского конфликта. У. Черчилль назвал подобную «миротворческую» деятельность правительства Чемберлена «сплошным идиотизмом». В условиях возраставшей угрозы непосредственным интересам западных держав их расчет на столкновение Японии с Советским Союзом, чем и обосновывалась политика «умиротворения», уже трудно было назвать сколь-либо разумным.

Реакция Лиги наций на японскую агрессию, как и прогнозировалось, ничем не отличалась от позиции западных демократий. После обращения китайского правительства с жалобой на агрессивные действия Японии Совет Лиги наций 6 октября 1937 г. принял резолюцию, в которой выражалась «моральная поддержка» Китаю; констатировалось, что Япония нарушила свои договорные обязательства; провозглашалось применение против нее санкций, но по «индивидуальному усмотрению» каждого государства — члена Лиги, что превращало это постановление в благое пожелание. По решению Ассамблеи Лиги наций в ноябре 1937 г. в Брюсселе была созвана международная конференция по дальневосточным вопросам. Пригласили Японию и Германию, но они (с.244) солидарно ответили категорическим отказом. Делегация Советского Союза внесла, как оказалось впоследствии, самое серьезное предложение о проведении против агрессора обязательных коллективных санкций. Отклонив инициативу СССР, конференция одобрила итоговую резолюцию, составленную в лучших традициях политики «умиротворения». В ней констатировалось нарушение Японией договора «десяти держав» и содержался призыв к ее правительству найти «способ для мирного урегулирования с Китаем». Провал Брюссельской конференции свидетельствовал не только о полном бессилии Лиги наций, но и о крушении Вашингтонской системы.

Японо-китайская война привела и не могла не привести к активизации дальневосточной политики СССР. Стремясь не допустить военного столкновения с Японией, советское руководство в отличие от предшествовавшего периода стало оказывать гораздо более интенсивную помощь центральному правительству Китая. Такая позиция определялась особой заинтересованностью в сопротивлении японской агрессии, которая угрожала и Советскому Союзу. 21 августа 1937 г. в Нанкине был подписан советско-китайский договор о ненападении со взаимным обязательством не заключать соглашений, которые могли бы нанести ущерб другой стороне. С осени 1937 г. СССР осуществлял масштабные поставки оружия Чан Кайши (900 самолетов, 80 танков, 1 100 артиллерийских орудий, 10 тыс. пулеметов); в Китай были направлены 3 600 военных специалистов, которые принимали участие в боевых операциях (советские летчики и зенитчики сбили 986 японских самолетов); гоминьдановское правительство получило от Советского Союза кредит в 250 млн. долл. (в сравнении с разрекламированным американским займом в 25 млн. долл.). Важно отметить, что все названные меры предпринимались без какого-либо согласования с «коммунистическим лагерем Мао Цзедуна», сторонников которого Сталин пренебрежительно называл «маргариновыми коммунистами». Все это говорило о том, что геополитические установки во внешней политике СССР стали превалировать над идейно-классовыми.

С целью «предупредить» Советский Союз против «чрезмерной активности в Китае» японская военщина организовала крупную провокацию: 29 июля 1938 г. подразделения Квантунской армии вторглись на советскую территорию и овладели двумя сопками у озера Хасан. Десятидневные бои завершились изгнанием японцев с захваченных ими позиций. 10 августа была достигнута договоренность о прекращении военных действий. Потери убитыми и (с.245) ранеными составили в Красной армии — 4100, а в армии Квантунской — 1400 человек. Оба государства объявили о своей победе. При этом Советский Союз имел в виду «успешное отражение агрессии», а Япония — «успешный предупредительный удар»

Дата добавления: 2014-01-06