Издержки принципа. На основании многолетнего опыта европейской демократии и значительно более краткого, но все же показательного российского можно сделать один вывод:

На основании многолетнего опыта европейской демократии и значительно более краткого, но все же показательного российского можно сделать один вывод: политическая демократия отличается определенной бесчувственностью к социальной демократии, касающейся, с одной стороны, социальной защищенности неимущих, с другой – участия рядовых «непрофессионалов» в решениях, прямо затрагивающих их судьбу. Режим политической демократии, как мы теперь видим на собственном опыте, есть режим класса политических профессионалов, которые сами между собой делят функции власти и оппозиции, не давая последней быть действительно народной, не контролируемой политическим истеблишментом.

Политический класс – корпорация профессионалов, монополизировавших политические решения и творчество, измеряет эффективность своих проектов одним главным критерием: сохранением политической стабильности, признаком которой как раз и является отсутствие массовой внепарламентской активности – т. е. активности, не контролируемой профессионалами, повязанными взаимными обязательствами и конвенциями. Не случайно «непарламентская оппозиция» стала бранным словом в лексике современного парламентаризма. Оно отражает и застарелый страх перед народными стихиями у тех, кто почувствовал свою приобщенность к господам мира сего, и снобистское презрение представителей профессиональной политической «эзотерики» * к наивным правдоискателям, не прошедшим школу политического соглашательства и прагматизма. Для профессионалов политика означает не просто представительство и защиту тех или иных интересов, а преобразование требований в такие решения, которые бы вписывались в наличную политическую систему и не нарушали конвенцию политических нобилей ** – носителей «статус кво».

* Эзотерический – тайный, предназначенныйдля посвященных.

** Нобили (от фр. Noblesse) – благородное сословие, дворянство; в современном политическом лексиконе – то же самое, что истеблишмент – правящие круги общества.

Если политика – это игра, то надо отметить, что к участию в ней приглашаются лишь те, у кого есть средства платить. Кредитоспособность в политике не следует понимать в буквальном финансовом смысле. Игрок кредитоспособен и может быть принят в клуб профессиональных политических игроков, если он держит в своих руках определенную долю властных ресурсов: либо личное влияние на провинциальные политические элиты, либо связи с влиятельными финансовыми кругами, либо возможности влияния на средства массовой информации и пр. Как пишет Ю. Каганов, «после октября 1993 года в России агент может получить специальное значение «политик» только в форме кооптации через круговую поруку взаимного признания между профессиональными политиками»*. Таким образом, системно-представительская демократия, основанная на разделении властей, обманывает рядовых избирателей: они уповают на то, что демократия означает представительство во власти их интересов; на самом деле их голоса интересуют профессиональных политиков только как ресурс власти – как разменная карта в политической игре за закрытыми дверями.

* Каганов Ю. Политическая топология: структурирование политической реальности. М., 1995. С. 130.

Западная политическая теория настаивает на разграничении сферы интересов и сферы ценностей и считает «цивилизованной» только такую политику, которая связана с прагматикой интереса, а не с «фанатизмом» ценностного принципа. Теория намеренно не проговаривает свои установки: она потому и считает игру интересов более предпочтительной, что интересы открывают возможности торга политических профессионалов и перспективу достижения консенсуса между ними.

Дело не столько в рациональности категории «интерес», сколько в скрывающемсяза этой категорией понятии профессиональной политики, делаемой профессионалами на основе взаимной круговой поруки. Это означает, что различие между классом политических профессионалов – держателей постов и влияний – и рядовыми избирателями несравненно важнее всяких различий внутри этого класса: между правыми и левыми, либералами и коммунистами, националистами и компрадорами. Принцип «системной политики», основанной на разделении власти, на самом деле предусматривает одно действительно кардинальное разделение: между народом, лишенным права на политическую самодеятельность в тех или иных формах прямой, партиципативной демократии, и политической номенклатурой – профессиональными игроками политики. Такова, как считается, цена политической стабильности, гарантирующей общество от эксцессов уличного насилия, массовых беспорядков, стычек и баррикад.

И если исключение внесистемной оппозиции в самом деле является высшим принципом современного политического либерализма, то из этого неминуемо вытекает, что данный либерализм почти неизменно будет становиться на сторону исполнительной власти в ее тяжбах с законодательной. В самом деле, исполнительная власть по самой сути своей ближе к идеалу закрытого клуба профессионалов, тогда как избираемые народом законодатели больше, чем профессионалы исполнительной, подвержены влиянию снизу. Вот почему современный либерализм в отличие от классического больше «любит» исполнительную власть и больше доверяет ей. В России сегодня это наглядно проявляется в той разнузданной критике Государственной думы, которую позволяют себе идеологические активисты либерального лагеря.

Классическая демократия Запада в свое время защищалась от давления низовой «стихии» всевозможными цензами – имущественным, образовательным, половозрастным и пр. Европейский и североамериканский избиратель классического типа – это весьма однородная в социальном, конфессиональном и расовом отношении среда, гарантирующая благонамеренность избираемого ею депутатского корпуса. Поэтому и классический либерализм доверял законодательной власти и защищал ее прерогативы.

Сегодня положение изменилось: чем более массовой, открытой и разнородной становится среда избирателей,тем больше изобретается всякого рода правил и процедур, играющих роль защитного фильтра – предохраняющих сообщество политических профессионалов от тех акций законодательной власти, которые отражают слишком явное давление избирателей. Отсюда ведет свое происхождение известная тенденция перехода от профессионально-представительской системы к мажоритарной *, от «республики депутатов» к «республике экспертов», предварительно «фильтрирующих» депутатские решения и наказы избирателей во имя политической, экономической, научно-технической и прочей «рациональности».

* Мажоритарная избирательная система – система таких процедур, которые позволяют отсеять голоса, полученные мелкими партиями, в пользу представительства наиболее крупных партий, образующих устойчивое парламентское большинство.

Не случайно в народе до сих пор живет утопия неразделенной власти, к которой он может обратиться прямо, минуя посредничество политической номенклатуры. Эту утопию прямого диалога народа с верховным властителем, устраняющим экраны злонамеренного посредничества политической номенклатуры, мы рассмотрим в заключительной главе второй части книги. От народных утопий нельзя отмахиваться: во-первых, потому, что в них отражаются те низовые чаяния и интересы, которых современная цивилизация почему-то так и не сумела удовлетворить и которые тем самым указывают на горизонты ее роста; во-вторых, потому, что утопии, как показал опыт XX века, могут осуществляться в действительности – хотя совсем не в тех формах и не с теми последствиями, которые имели в виду авторы и адепты этих утопий.

Утопия отражает неуспокоенную ритмику мира – свидетельство того, что мир еще сохранил витальность, еще живет и способен рождать новые непредвиденные формы – вопреки всем усилиям закрепить его в застывших конструкциях вечного «статус кво».

ГЛАВА V

Дата добавления: 2014-01-07