Русское (Московское) государство в XV—XVII вв

IV.

Русское (Московское) государство в XV—XVII вв. 107

фактов и не был однородным для разных видов этой формы землевладения. Чаще всего круг правомочий вотчинника прямо определялся в самой жалованной грамоте. Последняя являлась и формальным подтверждением законных прав вот­чинника на его имущество. В случае отсутствия грамоты вот­чина могла быть изъята у наследников государством. В целом же пожалованные вотчины приравнивались практикой к куп­ленным, а в начале XVII в. законодатель прямо уравнял пра­вовое положение жалованных вотчин с родовыми, со всеми проистекающими отсюда последствиями.

Наделение люда выслуженной (жалованной) вотчиной рассматривалось как средство поощрения вполне конкрет­ных индивидов. В таком качестве она по своему статусу при­ближалась к поместному землевладению и отделялась от ро­довой вотчины. Связанные с этой формой юридические труд­ности распоряжения исходили уже не от рода, а от пожалова-теля, т. е. государства. Индивидуальный характер данной формы землевладения был, однако, преодолен солидариз-мом рода в процессе уравнивания статуса вотчины и помес­тья, при сближении правомочий на выслуженные и родовые вотчины.

Поместное землевладение складывалось в качестве осо­бой, но в правовом отношении недостаточно определившей­ся формы землевладения уже в XVI—XVII вв. В тот период поместные выделы осуществлялись из княжеских (дворцо­вых) земель в пользу непосредственно связанных с княжес­ким двором лиц. Условность владения поместьем связыва­лась в правовом мышлении эпохи, прежде всего, с первона­чальным моментом его образования: за службу давалась земля. Однако по отношению к уже полученному поместью складывалась иная презумпция: наделенный землей относил­ся к ней как к своей собственности, с чем связывались и его ориентации в сферах эксплуатации и распоряжения помес­тьем. В системе хозяйственных отношений поместье ничем не выделялось из ряда других хозяйственно-правовых форм (например, вотчин), что вызывало сначала подспудно, а позд­нее уже открыто тенденцию к их сближению. Определенно такое сближение наметилось в XVII в., выразившись, в пер­вую очередь, в разрешении обменивать вотчины на поместья и приобретать (с особого дозволения) поместья в вотчину.

Соответственно закон (ст. 9 гл. XVII Соборного Уложения) разрешил продавать поместья.

Поместья давались за самые различные виды государст­венной службы, поэтому необходимо было ввести определен­ные эквиваленты для оценки соответствующих заслуг. Ниве­лирующее влияние, которое оказала выработка практикой достаточно рутинного и стандартного порядка, связанного с регламентацией размеров и объектов, включенных в него, уже в XVI в. усиливается дополнительными факторами. Воен­ная реформа середины века, уравнявшая порядок верстания военнослужащих с вотчины и поместья (независимо от вида землевладения, а в зависимости от его размеров), была суще­ственным шагом в этом направлении.

Подошла очередь для правовой интерпретации статуса самого субъекта поместного землевладения, т. е. для опреде­ления, является ли таковым только лицо, получившее за свою службу поместье, или поместные права распространяются и на его близких. Большей четкости требовали регламентация всего комплекса прав по владению поместьем и решение во­проса о приобщении членов семьи помещика к этим правам. Для нужд экономической стабилизации поместного земле­владения наиболее приемлемой оказалась линия хозяйствен­ной преемственности в рамках одной семьи, а не частые пере­ходы поместья из одних рук в другие.

Первоначальным обязательным условием пользования поместьем была реальная служба, начинавшаяся для дворян с пятнадцати лет. По достижении этого возраста поступивший на службу сын помещика «припускался» к пользованию по­местьем. Ушедший в отставку помещик получал поместье на оброк вплоть до достижения сыновьями совершеннолетия, с середины XVI в. поместье на тот же срок оставалось в его пользовании. К наследованию поместьем стали привлекаться боковые родственники, женщины получали с него «на прожи­ток». Пенсионные выдачи женщинам (вдовам помещиков и их дочерям) производились до момента нового замужества (вдовы) или до совершеннолетия (дочери), а с начала XVII в. — уже вплоть до смерти вдовы и детей. Такие выдачи рассмат­ривались законом не как наследование, а лишь как пожалова­ние. Поэтому распоряжение этим имуществом было связано с рядом специальных ограничений. Например, вплоть до Со-

борного Уложения разрешался только обмен поместья на по­местье, а с 1649 г. был допущен обмен поместий на вотчины (при соблюдении необходимых обменных эквивалентов), но только с санкции государства (ст.2—7 гл. XVII). К концу XVII в. устанавливается практика обмена поместий на денежные оклады («кормовые деньги»), что в скрытой форме означало уже фактическую куплю-продажу поместий. Официальная продажа поместий (за долги) была допущена в XVII в., тогда как сдача поместий в аренду за деньги разрешалась (ст. 12 гл. XVI Соборного Уложения).

Сближение правового статуса вотчины и поместья, завер­шившееся к середине XVII в., указывало на консолидацию имущественных прав, принадлежавших различным группам господствующего класса. Одним из признаков этого стало право обмена вотчины на поместье с соответствующей пере­дачей прав и обязанностей, лежавших на обмениваемом объ­екте. Но не менее важным симптомом сближения данных форм землевладения стал трансформированный порядок передачи поместий по наследству, в сущности, мало отлич­ный от вотчинного наследования. Расширение круга наслед­ников, отмеченное для обоих случаев (для вотчин и помес­тий), указывало на те же тенденции.

Обязательственное право XVII в. продолжало развиваться по линии постепенной замены личностной ответственности по договорам имущественной ответственностью должника. Вырабатываются еще более широкие пределы для переноса взысканий по обязательствам — сначала на дворы и скот, затем на вотчины и поместья, на дворы и лавки посадских людей. Процесс эмансипации личности должника совпадал с общей тенденцией к возрастанию индивидуальности субъек­тивных прав, вытекающих из сферы как вещных, так и обяза­тельственных отношений. Вместе с тем перенос ответствен­ности на имущество должника способствовал более интен­сивному и широкому развитию оборота, параллельно усили­вая чисто гражданско-правовые аспекты обязательственных отношений, отграничивая их от иных областей права (уго­ловного, «административного»).

Переход обязательств на имущество оказался связанным с их переходом по наследству. Соборное Уложение допускало такой переход в случае наследования по закону, оговаривая при этом, что отказ от наследства снимает и обязательства по

1И>

IV.

долгам (гл. X, ст.245). Переход обязательства вместе с частя­ми наследственной массы не только гарантировал имущест­венный интерес кредитора, но и сохранял в силе само обяза­тельство (или его часть, учтенную в определенных эквивален­тах и пропорциональную наследственной доле). Такой поря­док явно способствовал стабилизации системы обязательст­венных отношений. Он открывал путь свободному волеи­зъявлению нового субъекта обязательства (наследника) в во­просе о принятии или отказе от обязанности (в случае насле­дования по завещанию).

Закон и практика знали случаи принудительного и добро­вольного принятия обязательства третьим лицом. Переход права по обязательству к другому лицу (например, смена должника, произведенная со свободного согласия кредито­ра) означал, фактически, «обезличивание» обязательства и обеспечивал его сохранение. Для должника ситуация была иной: его личность должна была быть одобрена кредитором, т. е. персонифицирована. Кроме того, возможность регресс-ного иска создавала как бы своеобразную «солидарную» от­вете гвецность с первым должником (с которого переходило обязательство).

Одним из важнейших условий при заключении договора была свобода волеизъявления договоривающихся сторон. Однако это условие часто не выдерживалось ни в законе, ни на практике. В Соборном Уложении (гл. X, ст.190) делается намек па то, что хозяева квартир, где размещаются военные при исполнении своих обязанностей, становятся хранителя­ми вещей этих военных при выступлении последних в поход. Вообще, условия о свободе воли часто нарушались на практи­ке актами насилия одной из сторон, хотя закон и предостав­лял другой стороне возможность оспорить такую сделку в течение недели (гл. X, ст.251). В качестве гарантий против насилия и обмана законодатель предусматривал введение специальных процедурных моментов, таких, как присутствие свидс гелей при заключении сделки, ее письменная или «кре­постная» (нотариальная) форма. Обязательной «крепост­ная» форма сделки была для договоров о передаче недвижи­мое! и. Впервые об этом говорится в указе 1558 г., при этом законодатель ссылается в самом тексте на установившийся в юридической практике обычай. Для вступления договора в законную силу договорный акт, составленный площадным

Дата добавления: 2014-01-07