Изучение культурной среды

Культурная среда

Лекция №14

Радужная оболочка

Имеет форму диска, в ней выделяют 5 слоев:

1. Передний (наружный эпителий) – образован однослойным плоским эпителием переходящим с роговицы.

2. Передний пограничный слой – рыхлая неоформленная соединительная ткань, богатая пигментоцитами, которые определяют цвет глаз.

3. Сосудистый слой - рыхлая неоформленная соединительная ткань, сопровождающая артерии и вены и имеющая пигментоциты.

4. Задний пограничный слой - рыхлая неоформленная соединительная ткань, сопровождающая две мышцы: круговую которая суживает зрачок и радиарную, которая расширит зрачок. Мышцы нейрального происхождения.

5. Задний эпителий (пигментный слой) – состоит из двух видов клеток:

o Наружный слой – кубические клетки – содержат пигмент

o Внутренний слой – призматический клетки – не содержат пигмента

Эти клетки переходят с ресничного тела.

План

• Изучение культурной среды

• Проекция се6я на окружлющих (абдукция)

• Погружение в культурную среду (индукция)

• Постижение межкультурных различий (дедукция)

ТЕЗИС: Различия культур, опыт, приобретаемый при их изучении, – явления гораздо более сложные, чем может показаться переводчику, который хочет всего лишь перевес­ти на немецкий язык выражение «перенос слов», и чем глубже переводчик вникнет в эти различия (включая противостояние культур и полов), тем более он преуспеет в профес­сиональном плане.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что переводчики во все времена отдавали себе отчет в различиях между разными культурами и в том, насколько они важны для перевода. Еще древнеримские теоретики перевода осознавали проблемы, связанные с межкультурными различиями и знанием культуры, а сами переводчики почти наверняка столкнулись с этими проблемами задолго до того, как теоретики их явно сформулирова­ли. В эпоху Возрождения некоторые защитники идеи перевода по смыслу любили обви­нять средневековых переводчиков-буквалистов в том, что те не знали о межкультурных различиях; однако множество исторических исследований средневековых переводов убедительно демон­стрируют, что это не соответствует действительности. Средневековые буквалисты были прекрасно осведомлены о культурных и языковых различиях, но традиции герменевтики и целевая аудитория вынуждали их забыть об этом и переводить так, как будто они ниче­го об этом не знали.

Таким образом, культурная среда и межкультурные различия находились в центре пристального внимания теорети­ков и преподавателей перевода с момента возникновения переводоведения. При этом основное внимание традиционно уделялось так называемым реалиями – словам и выра­жениям, которые настолько неразрывно связаны с одной и только одной культурной средой, что их практически невозможно описать вербальными и невербальными сред­ствами другой культуры. Много копий было сломано по поводу того, в каких случаях перевод должен быть описательным (японское wabi переводится как «изъян одной из частей, придающий красоту целому»), в каких – нужно искать ближайший аналог в языке перевода (так, немецкое слово gemutlich превратилось в «уютный, удобный», а итальянское attaccabottoni – в «зануда»), в каких – переводить буквально, создавая в языке перевода новое слово, а в каких – сохранять иностранное слово неизменным или транслитерировать. Непереводимые и намертво при­вязанные к культурной среде реалии и сегодня продолжают привлекать внимание переводчиков и переводоведов.

Компания Clairol начала продвижение новых щипцов для завивки волос «Mist Stick» в Германии, и тут же выяснила, что в немецком сленге слово «Mist» означает «дерьмо».

Компания Electrolux попыталась продавать в США пылесосы со слоганом «Nothing sucks like an Electrolux» («Ничто не сосёт так, как Electrolux» или с учетом жаргонного значения слова sucks: «Нет дряни хуже Electrolux».)

Colgate представил во Франции зубную пасту под маркой «Cue» – точно так же назы­вается французский порнографический журнал.

Изготовитель футболок из Майами (США) напечатал майки для латиноамериканского рынка, приуроченные к визиту папы римского. Переводчик на испанский немного ошибся с грамматическим родом и поставил не тот артикль, так что вместо: «Я видел Папу» (еl Papa), на футболках было написано «Я видел Картофель» (la Papa).

Слоган Фрэнка Пердью, рекламирующий кур, «it takes a strong man to make a tender chicken» («нежных цыплят готовят сильные мужчины») был переведен на испанский как «ласковых цыплят готовят возбужденные мужчины».

Когда компания Parker Pen вышла на рынок шариковых ручек в Мексике, она подгото­вила рекламный лозунг, который должен был означать «она не помешает вам – не потечет в кармане». Однако переводчики компании решили, что испанское слово «embarazar» («делать беременной») означает «мешать» (по-английски – embarrass), так что по-испан­ски лозунг гласил: «от нее вы не забеременеете – она не потечет в кармане».

Компания ЗМ представила на японском рынке скотч под девизом «it sticks like crazy («клеится, как сумасшедший»). Переводчик перевел это на японский как «клеится по-дурацки».

Компания Olympia, производитель офисной техники» попыталась продавать в Чили свои копиры «ROTO», и слишком поздно узнала, что в испанском языке слово «roto» оз­начает «сломанный», а в Чили может также означать «простолюдин».

У компании Ford возникли трудности с рекламой своих автомобилей на иностранных рынках. Оказалось, что «Fiera» (марка недорогого грузового автомобиля) на испанском оз­начает «уродливая старуха». А название «Caliente», как оказалось, в мексиканском сленге означает «проститул ка».

Компании Kellogg в Швеции пришлось переименовать свои пищевые полуфабрикаты Bran Buds, когда выяснилось, что на шведском это название означает примерно «сожжен­ный фермер».

У компании Pet Milk возникли проблемы при продвижении своей продукции во франкоговорящих странах. Одно из значений слова «pet» во французском – «освободиться от газов».

В компании Esso S.A.F. обнаружили, что на японском языке их название означает «заглохшая машина».

Продавщица в Мексике рекламировала напиток Fresca. Она была изумлена, когда ее товар был встречен смехом, а позднее пришла в замешательство, узнав, что fresca на сленге означает «лесбиянка».

На индийский рынок попытались продвинуть новый крем для лица под названием Joni. Название пришлось изменить, когда выяснилось, что на хинди это слово означает «жен­ские половые органы».

Когда корпорация Kentucky Fried Chicken начала продвижение на китайский рынок, их слоган «finger-lickin good» («пальчики оближешь») был ошибочно переведен как «откуси свои пальцы».

Компания Nike организовала телевизионную рекламу своей обуви, в которой предста­вители разных стран произносили на своем родном языке одну фразу «Это вещь!». Слиш­ком поздно выяснилось, что африканец из племени самбуру на самом деле говорит «эта мне не подходят, дайте пару побольше».

Крупная компания по производству мыла провела пробное маркетинговое исследова­ние названия для мыла в 50 странах мира. Результаты исследования привели к смене на­звания. Предлагавшееся название, имеюшее в большинстве европейских языков значение «изысканный», на гаэльском языке значило – «песня», на фламандском – «отчужденный, холодный», на одном из африканских языков – «лошадь», па персидском – «туповатый», на корейском – «сумасшедший», а на славянских языках звучало непристойно.

Однако в современном переводоведческом исследовании культурной среды есть и но­вые направления: например, все большее внимание уделяется участию общества в формировании культурной среды – а именно тому, как идеологические соображения сказываются на изучении той или иной культуры, на переводах ее текстов на другие языки. В конце 1970-х годов несколько групп ученых в странах Бенилюкс и в Израиле начали исследовать вопрос о влиянии культурной среды на перевод – в особенности о том, как культурная среда язы­ка перевода определяет, что, как, и почему переводится, а также то, как этот перевод в дальнейшем используется. А в конце 80-х группы исследователей из разных стран нача­ли изучать вопрос о том, каково влияние колониализма на перевод в современном мире: в особенности, как сказывается разница потенциалов развитых стран и стран третьего мира в экономике и идеологии и, с учетом этого, в практике перевода. Как определить, где кончается одна культура и начинается другая? Эту границу про­вести не легче, чем границы между языками и между различными сообществами. Кто-то может обратиться к теории нечетких множеств, кто-то вообще отвергнет всякую возможность реального соприкосновения культур, и, тем не менее, ни математика, ни идеологический релятивизм не смогут отменить важнейшую роль перевода как активного связующего звена между культурами.

Хотя по традиции принято считать, что такие вопросы, как определение сути куль­туры, выходят за рамки теории переводов, именно их решение могло бы стать основным вкладом теории переводов в социальные науки. Вместо выявления особенной и непо­вторимой сути каждой культуры полезней было бы посмотреть, что могут сказать о гра­ницах между культурами переводы. Можно определить межкультурные рубежи как те границы, при пересечении которых текст требует перевода (на другой язык или в рам­ках того же языка). То есть, если текст можно, не переводя, переместить (в пространстве или во времени) так, что он будет восприниматься адекватно, то, значит, культурная среда та же самая. Если же текст переводят – значит, налицо по крайней мере две культуры».

Тексты перемещаются в пространстве (с курьером, по почте, по факсу, по электронной почте) и во времени (сохраняются для следующих поколений, которые могут пользовать­ся языком этого текста в совсем другой форме). Разница культур определяется главным образом расстоянием (временным или пространственным) между автором и читателем текста; она может быть обозначена актом перевода: современные носители английского языка читают Диккенса практически в неизмененном виде (хотя для американских чита­телей «gaol» могут заменить на «jail»), тогда как у Шекспира им «осовременивают язык», произведения Чосера «переводят на современный язык», а «Беовульфа» просто «перево­дят».

Проекция себя на окружающих (абдукция)

С таким определением, однако, возникают некоторые проблемы, которые отметили теоретики перевода постколоииальной школы: только из-за того, что текст написан на по­нятном нам языке, нам часто кажется, что мы его вполне понимаем, хотя на самом деле он относится к культурной среде довольно сильно отличающейся от пашей. Действитель­но ли современные носители английского языка и Шекспир принадлежат к одной и той же культурной среде? Или же многочисленные осовремененные версии его произведении скрывают от читателя различие культур и, таким образом, являются переводами? Если человека, для которого родной язык – американский английский, часто сбивает с толку даже британский разговорный английский, то насколько хуже дела обстоят с шотланд­ским и ирландским английским (а если заходить еще дальше – с индийским английским, южноафриканским английским)? Верно ли, что носители британского, американского, австралийского и индийского английского языков имеют общую культуру? Можно предположить, что таков был замысел британских колонизаторов – насадить в колониях один и тот же язык, а через него и единую культуру. Удалось ли это? Сколько культурных и ис­торических аллюзий, каламбуров, шуток с местным колоритом и тому подобного пропус­каем мы в тех тысячах текстов, которые, казалось бы, можем читать без перевода?

Всегда ли понимают друг друга мужчины и женщины, даже если формально принад­лежат к одной и той же культурной среде? Дебора Таннен утверждает, что нет, и вводит для такого рода различий специальный термин – «гендерлект». Понимают ли друг друга взрослые и дети из одной и той же, вроде бы, культурной среды (даже из одной семьи)? Понимают ли друг друга представители разных социальных групп, пред­ставители большинства и меньшинства? И да, и нет. Порой мы переоцениваем степень своего понимания (игнорируя культурные различия – основные источники непонимания), порой же, наоборот, недооцениваем – когда издавна сложившиеся предубеждения одной социальной группы в отношении другой (такое, например, может происходить между мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми, богатыми и бедными, гетеро- и гомосексуалами, представителями большинства и меньшинства, жителями стран перво­го и третьего мира, формально говорящими на одном языке) заставляют преувеличивать различия между людьми.

В результате возникают сомнения в возможности межкультурной интуиции, абдуктивных озарений по поводу значения тех или иных слов, выражений или текстов. «Переводчик из развитой страны никогда не должен полагаться на свою интуицию, если он переводит текст, написанный в одной из стран третьего мира» – вот девиз нашего времени, прозвучав­ший на одной конференции переводчиков. Точно так же мужчина никогда не должен пола­гаться на свою интуицию при переводе текста, написанного женщиной, белый – при переводе текста, написанного негром, и т. д.

Мы находимся в зависимости от своих лингвистических и культурных привычек, эти привычки управляют нашими восприятием и интуитивными догадками. Перестройка интуитивного подхода не просто трудоемкое, но и весьма неприятное занятие, особенно если пытаешься приучить себя к постоянным сомнениям и неуверенности в себе. Разве может профессионал, зарабатывающий на жизнь языковым чутьем, с удовольствием воспринимать концепцию «когда мне кажется, что я что-то понимаю, на самом деле я вполне могу ошибаться»?

Однако подобная неуверенность в себе мало чем отличается от той, которую испытывает любой переводчик в начале своего профессионального пути и вообще каждый раз, когда ему попадается сложный текст. Понять текст непросто, первое значение, которое приходит на ум, совершенно не подходит, но никакого другого придумать не получается. Сидишь, уставившись на трудное место, и постепенно отчаиваешься, испытывая глухое раздражение против автора, который затрудняет работу, и против самого себя из-за недостатка знаний, нехватки воображения и т. д. Это ощущение переводчикам слишком хорошо знакомо.

С этой точки зрения недовольство требованиями политкорректности можно рассматривать как еще одно проявление того же самого раздражения: зачем нужно затруднять себе и без того непростую работу?

Причин можно привести как минимум две. Одна из них состоит в том, что, раз профессиональное сообщество требует, чтобы ты затруднил себе работу, то, если хочешь быть добросовестным, придется это сделать. Вторая причина – в том, что если ты уважаешь людей, непохожих на тебя, и сообщества, непохожие на твое, то не станешь намеренно употреблять слова, которые их задевают, и слепо верить, что они должны вкладывать в свои слова именно тот смысл, которого ты ожидаешь – как следствие, опять-таки, если ты хочешь быть добросовестным, приходится усложнять себе жизнь.

Погружение в культурную среду (индукция)

Учась не доверять своей интуи­ции и первому впечатлению от переводимого текста, мы, тем не менее, твердо верим в свою способность докопаться до правильного смысла. Терпя неудачи в поисках эквива­лента для слова или выражения, привязанного к конкретной культурной среде, и, по всей видимости, непереводимого, мы продолжаем перебирать свою память и бороздить Интернет, надеясь, что вот-вот попадется идеальный перевод. Как правило, надежды не оправдываются. Чаще всего приходится довольствоваться далеко не самым лучшим вари­антом. Но мы не оставляем своих попыток – такое упорство, быть может, одно из самых иррациональных качеств переводчика, зато оно же и более всего свидетельствует о его профессионализме.

И помимо всех наших прочих занятий мы постоянно погружаемся в ту или иную куль­турную среду. Это может быть местная среда, региональная среда, культурная среда какой-то страны или международная культурная среда. Культурная среда может быть ино­странной, приграничной; она может быть школьной или рабочей, средой людей с общим хобби, внутрисемейной, средой люден, живущих по соседству. Мы жадно заглатываем книги. Мы изучаем иностранные языки и поселяемся в странах, где говорят на этих языках, на недели, месяцы или годы. У нас чутье на различия: мы обращаем внимание на все случаи, когда люди не совсем обычным образом, слегка непривычно, произносят сло­ва, ходят, одеваются, жестикулируют или вообще что-то делают. Возможно, здесь есть гра­ница между двумя культурными средами, которую надо преодолеть. Зачем ее преодолевать? Затем, что она есть. Преодоление границ – это и есть наша работа.

Возможно, куль­турные различия непреодолимы. Может статься, невозможно выбраться за пределы своей среды, своей группы, своей личности, в конце концов. Может быть, только мужчина может понять мужчину, только женщина – женщину, только светлокожий – светлокожего, только темнокожий – темнокожего. Может быть, люди из развитых стран и люди из разви­вающихся никогда не поймут друг друга. Возможно, все претензии жителей развитых стран на то, что они понимают людей из стран третьего мира, или мужчин на то, что они понимают женщин, или претензии большинства на то, что оно понимает меньшинство -это не более чем стремление утвердить свою власть, косвенное проявление колониализма. Быть может, взаимопонимание вообще невозможно, может быть, оно – только иллюзия, порожденная и поддерживаемая теми, на чьей стороне сила.

Тем не менее, мы все-таки пытаемся достичь взаимопонимания, перебросить меч гы через непонимание, разделяющее и отдельных людей, и целые сообщества. В этом и заключается наша работа.

Чтобы добиться своей цели, мы и погружаемся в чужую культурную среду, вникаем в то, как говорят и действуют другие люди. Мы поступаем таким образом в надежде, что пристальное изучение слов и поступков других людей позволит нам проникнуть в тайны «чужой стороны» – загадочного мира по ту сторону меж культурно го рубежа (реального или воображаемого). Ценности, убеждения, мысли, образы и жизненный опыт каким-то образом пересекают эту границу, переходя к нам от других людей с помощью языка, с помощью слов и жестов, благодаря заразительности физиологических действий (при виде смеющегося человека мы радуемся, при виде плачущего – печалимся, вид зевающего человека нагоняет на нас сонливость, а испуганного или взволнованного – пробуждает страх и беспокойство).

Чем больше информации о культурах мы получаем, тем лучше узнаем, как они устроены. А главное открытие сводится к тому, насколько сильно различаются культуры, как трудно пересечь границу между ними и правильно понять, что означает в чужой куль­туре некое слово или приподнятая бровь. Чем более образованными в плане культуры мы становимся, тем одновременно и легче и тяжелее нам жить в чужой культурной среде. Легче, потому что мы учимся принимать существующую разницу, свою отчужденность, малую вовлеченность в эту культуру, учимся жить со всем этим и даже получать удовольствие, наслаждаться дополнительной свободой при нарушении некоторых правил и тем, что мы чем-то выделяемся на фоне носителей культуры. Тяжелее – потому что свобода означает отчуждение, отличия означают, что мы к этой культуре не принадлежим.

Постижение межкультурных различий (дедукция)

В программах подготовки специалистов коммуникационных профессий важное место занимает учебная дисциплина, называемая МКК – межкультурная коммуникация. Можно было бы подумать, что теория перевода – ее составляющая, или же что две эти области тесно связаны. Однако, к сожалению, это не так. Теоретики МКК изучают проблемы общения, возникающие при пересечении культурных фаниц как со сменой, так и без смены языка, однако перевод, как правило, не рассматривается в качестве источника проблем в сфере межкультурной коммуникации – быть может потому, что профессиональный переводчик умеет приспосабливаться к иностранной культуре.

Теоретики МКК, к примеру, любят прослеживать поэтапное приспособление представите­ля одной культуры к другой:

«Отрицание (изоляция, разъединение) >

Защита (нападки, высокомерие, противостояние) >

Минимизация (естественный универсализм, трансцендентный универсализм) >

Принятие (уважительное отношение к различиям в поведении, к чужим ценностям» >

Адаптация (эмпатия, плюрализм) >

Интеграция (изменение восприятия в зависимости от ситуации, конструктивное пребы­вание на стыке культур)»

Первые три стадии – отрицание, защиту и минимизацию – Беннет называет «этноцен­трическими». Вторые три – принятие, адаптацию н интеграцию – относит к «этническому релятивизму».

Эти модели можно расширить так, чтобы они включали и перевод, который ничуть не менее сложен, чем другие формы межкультуриоп коммуникации, хотя, конечно, горазно менее травматичен, чем, к примеру, первая поездка за границу человека, не владеющего иностранным языком, или же встреча с представителем совершенно иной субкультуры

Например:

1. Этноцентризм: полный отказ от общения через культурные границы; отторжение иностранного и чуждого; перенос на других своих собственных привычек и представлений (анти-идеал, для борьбы с которым и создавались МКК).

2. Межкультурная толерантность: люди, владеющие только родним языком п общающие­ся с иностранцами, которые на нем говорят; представители различных субкультур внутри одной национальной культуры, общающиеся между собой, обнаруживающие различия ме­жду собой и учащиеся их понимать и принимать; трудности изучения иностранного языка (незамеченные культурные различия, созвучия и околоязыковые проблемы! и возрас­тающая толерантность по отношению к культурному и лингвистическому релятивизму (область, которой МКК уделяет основное внимание)

3. Интеграция: хорошее знание иностранного языка и соответствующей культуры; способность принимать чужую культуру и чувствовать себя в ее среде как дома, го­ворить на иностранном языке без усилий, действовать и чувствовать (более или менее! как носитель иной культурной среды (идеал МКК).

4. Перевод: способность быть посредником между культурами, объяснять их друг другу; верность обеим культурам, их взаимное влияние.

Цель МКК – научить людей, знакомых только со своей культурой, лучше ориентиро­ваться в ситуациях соприкосновения культур; переводоведепне начинается там, где заканчивается МКК; на стадии уверенной интеграции. Конечная цель изучения МКК одновременно является отправной точкой для обучения переводу.

Конечно же, это не означает, что переводчики «выше» тех проблем, с которыми сталкиваются МКК на нижних уровнях межкультурного взаимодействия и познаний в этой области. Эти же самые проблемы проникают и на высшие уровни, где работают перево­дчики. Именно они находятся в центре внимания современных исследований в переводоведении.

Культуро-орнентированный подход лучше всего пояснить на примере двух возмож­ных сценариев.

По первому сценарию Господь сотворил небеса, землю, и все, что на них существует, включая перевод. Всем своим созданиям он дал определенную форму вид и имя. Процесс изложения на другом языке того, что было сказано на одном. Господь нарек «переводом» ему предназначена скромная, подчиненная роль; он должен быть эквивалентным, обес­печивая, насколько возможно, точное соответствие между оригинальным и переведенным текстом. Такие правила установил Господь на все времена и для всех стран. Это и только это называется переводом. Всякий, кто отходит от этих заповеден, недостоин называться «переводчиком», а любые плоды подобных отклонении, конечно же, не могут быть названы «переводом».

По второму сценарию перевод возник естественным путем из попыток договориться с людьми, которые говорят на другом языке. У его истоков стояла торговля, политика и война. Переводчиков обучали и нанимали наделенные деньгами и властью люди, которые хотели, чтобы в ходе переговоров их сообщения в точности передавались другой стороне, а сами они в точности понимали то. что им говорит другая сторона. Когда же, в конце концов, власть этих людей возросла настолько, что они (например, католическая церковь или западная цивилизация) стали контролировать огромные области земного шара, то все, освященное их властью, объявлялось универсальным законом – отсюда и возникает первый сценарий. Но перевод остался спорной территорией, на которой стал­киваются интересы разных сил: у тебя свой переводчик, а у меня свой, и посмотрим, кто как изложит происходящее. И в наше время в большинстве случаев работа профессио­нального переводчика должна соответствовать ожиданиям людей, которые платят за перевод. Если заказчик требует редактуры, переводчик должен редактировать, если заказчик говорит, что редактура не нужна – переводчик не должен редактировать. Если заказчик требует буквального перевода, а затем буквального перевода обратно, чтобы проверить, что указания выполнены в точности, то переводчик именно так и делает. Переводчик может отказаться от работы, которую считает аморальной, неэтичной с профессиональной точки зрения или же невыполнимой на практике, а может оспаривать указания того, кто платит, и добиваться их изменения. Но в целом именно заказчики, издатели и агентства (а не универсальные законы) определяют, что, как и зачем должно переводиться.

Конечно, многие читатели возразят, что при этом теряется нечто существенное. Пере­вод перестает быть слугой гениев и муз, а становится просто меркантильным занятием, подверженным прихотям рынка. Что за жалкая и низменная участь – переводить для того, кто больше заплатит, и выполнять все его пожелания! Что за чушь! Как низко пало искус­ство перевода!

Возможно. С точки зрения сторонников культуро-ориентированного подхода, однако, перевод упал вполне удачно. «Возвышенное» при традиционном подходе положение переводчика было не просто весьма стесненным (и уж точно совсем не возвышенным), но и совершенно оторванным от реальности. Оно никак не соотносилось с реальными пере­водческими буднями. Картина работы профессионального переводчика, рисуемая новы­ми исследователями, может быть, не столь великолепна, как прежние мифы гуманистов, но у нее есть одно преимущество – она дает переводчику твердую опору.

Дата добавления: 2014-01-20