II. Труд в жизни людей

Можно выделить естественнонаучное, мифологическое, религиозное и философско-социологическое объяснения происхождения и эволюции труда в истории, а также места его в жизни современного человека.

Естественнонаучное объяснение эволюции труда человека

Как уже отмечалось, предыстория современного человека насчитывает около 4 млн. лет. Можно утверждать, что в течение этих миллионов лет человек «выходил» из животного мира. Анализ специфики доступных для непосредственного наблюдения сообществ приматов позволяет утверждать, что им присущи: адаптивная гибкость через научение (некоторое преодоление инстинктов); пользование простейшими орудиями, находимыми в природе; наличие примитивных коммуникативных систем (сигналы тревоги, брачные церемонии, приемы обучения младших и т.д.); охота и собирательство; способность к ответным реакциям на изменения и требования окружающей среды (изменения климата, рельефа, флоры и фауны в среде обитания).

Но ни одно животное, в том числе и человекообразные приматы, не способно выйти за пределы своих потребностей и природных возможностей. Следовательно, есть нечто, принципиально отличающее человека от животного, — его способность к деятельности, прежде всего трудовой.

Возьмем муравейник. Поразительно то, что в нем существует четкое разделение «трудовых функций» между муравьями — «социальными» насекомыми. Казалось бы, именно это и есть один из важнейших критериев наличия у муравьев способности к деятельности, т.е. к постановке цели, применению орудий (средств) и приложению сил для выполнения своих, заданных разделением труда функций. Однако раскопки показывают, что за последние 600 млн. лет муравейник как сообщество и как «общественное» устройство структурно и функционально не развивался. Муравейник застыл, впрочем, как и весь животный мир, в своей естественной среде («культурные» животные и растения появились как продукты деятельности человека).

Одним из факторов эволюции человека стало возникновение труда и его разделение. Современная наука требует применения комплексного подхода к объяснению этого вопроса. Понимание человека как «кентавра», тело которого вышло из животного мира, подсказывает мысль о том, что появление и развитие его сознания (которое можно проследить в истории) были вызваны неумолимой необходимостью выживания в среде обитания.

Философско-социологическое объяснение соотношения «человек—труд»

Дальнейшую эволюцию труда можно понять лишь при условии, что под трудом надо понимать не только деятельность, направленную на природу, но и деятельность, осуществляющую социальное и художественное конструирование реальности, т.е. созидание общественного устройства в его политических, экономических и культурных аспектах.

Наиболее полной попыткой анализа трудовой деятельности является концепция отчуждения человека в истории, разрабатывавшаяся многими мыслителями начиная с Ж.-Ж.Руссо.

Ж.-Ж. Руссо и философы-просветители (П.А. Гольбах, Д Дидро) объясняли усиливающееся чувство одиночества и духовной опустошенности разрывом между общественными установлениями и естественной природой человека, по которой «каждый с рождения обладает неотъемлемыми правами на жизнь, свободу и собственность». Люди равны и независимы от рождения. Однако эти мыслители видели возможность оздоровления общества в возвращении к природе, т.е. в приведении общественных порядков в согласие с естественной природой человека.

Немецкая классическая философия, пытаясь увидеть несовершенство общества в характере деятельности людей, сводила отчуждение человека ко всякому акту опредмечивания им своих сил и целей в процессе деятельности, в том числе и трудовой. Тем самым был найден механизм отчуждения сил человека от него самого и их передачи в распоряжение социальных институтов. Таким образом, отчуждение человека есть вечное явление, и преодолеть его невозможно. Понятно, что этот вывод относится прежде всего к труду — ведь именно трудовой деятельности имманентно присущи как опредмечивание, так и распредмечивание, раскодирование — например, орудий труда, чертежей и т.д. — с целью их использования.

Наиболее полно объяснил проблему отчуждения К. Маркс в работе «Экономическо-философские рукописи 1844 г.». Основные его выводы сводятся к следующему.

1.

На первом из выделенных К. Марксом этапов истории существовала непосредственная связь между вещными и личными условиями процесса общественного производства и жизнедеятельности. Целью индивида было не приобретение богатства, а воспроизводство себя как члена общины. В период личной зависимости непосредственный производитель естественным образом «сращен» с условиями его.

2.

В Новое время общественное производство в результате многократного опосредствования социальных взаимодействий перестает быть сферой производства человека, выступая сферой отчуждения общественного индивида от предмета и продукта его деятельности. Универсальная деятельность явным образом дифференцируется на 1) социальную форму и 2) собственно деятельность.

Экономическое

Для понимания этого явления рассмотрим термин «главное разделение труда». Это понятие обозначает процесс приобретения стоимостной характеристики трудом, расчлененным на прошлый и живой. Весь прошлый труд, концентрирующий в себе в опредмеченном виде силы, знания, способности, умения работников, поступает в сферу обладания, распоряжения и пользования частных лиц или организаций (кооперативов, акционерных обществ, государства) и приобретает статус собственности, охраняемой юридическими законами государства. Главное разделение труда (раскол труда) обеспечивает функционирование товарно-денежных отношений как оперативного механизма распределения и оплаты видов труда среди членов общества.

В процессе деятельности (в которой различаются цель, средства, результат) продукт деятельности в условиях товарно-денежных отношений в той или иной степени отчуждается от производителя — без этого невозможен эквивалентный обмен продуктами в условиях технологического разделения труда.

I.

Первая в истории стадия отчуждения — продукт производителя выбрасывается в анонимную область, называемую рынком (экстраекция), и обменивается на деньги, представляющие собой идеальную сторону товара. Но отношения между порожденным и порождающим (творцом) еще не враждебны: они нейтрально чужды друг другу.

Þ

Развитие производительных сил, а следовательно, и потребностей людей в обществе ведет к постепенному установлению господства прошлого труда (в виде денег или недвижимой собственности) над живым трудом, т.е. человеком. Продукт начинает повелевать творцом.

II.

Наступает новая фаза в развитии отчуждения человека в истории — развивается «враждебное» отчуждение между имущими и неимущими людьми, членами одного и того же общества.

Социальное

Если сущностью экономического отчуждения является противоречие, достигшее антагонизма между капиталом и рабочей силой, то суть социального отчуждения заключается в том, что жизненные проявления человека, удовлетворение его исторически растущих потребностей, свобода и самоактуализация им своих способностей предопределены извне условиями того класса, группы, этноса, в составе которых он родился. Образ жизни, ее уровень и уклад и даже стиль жизнедеятельности (субкультура) ограничены пределами и возможностями группы, класса. Случайность рождения человека «принцем» или «нищим» предопределяет его жизнь.

Политическое

Политическое отчуждение означает, что такой продукт взаимодействия людей, как государство, становится средством в руках господствующей группы, класса для проведения в жизнь лишь своих интересов и принудительного поддержания социального неравенства в обществе. Все это порождает естественное чувство и сознание чуждости такого государства у большинства населения, т.е. трудящихся.

Духовное

Экономический и политический виды отчуждения, раз возникнув, подпитывают духовное отчуждение. Сущность последнего заключается в развитии различного рода «дымовых» завес в виде фетишей, религиозных верований, охранительных идеологий между сознанием индивида, группы, этноса и реальной жизнью. Иррационализм, социальный обман, манипулирование массовым сознанием в интересах собственников средств массовой коммуникации, властей и в целом имущего класса есть ясное проявление духовного отчуждения: при этом возникает миросознание и мироощущение человека, либо не нашедшего себя, либо потерявшего себя в жизни.

Профессиональная культура

Современный человек умелый — человек, специализирующийся в какой-либо сфере трудовой деятельности. В обществе каждый взрослый человек, добывающий средства к существованию через труд, находит свою «нишу» в социально-профессиональной пирамиде, включающей ныне в себя около сорока тысяч специальностей — от грузчика до специалиста, имеющего квалификацию «академик». Ныне нашему обществу нужны миллионы грузчиков и лишь сотня-другая академиков, поэтому внутренне строение этой пирамиды таково, что она восходит вверх от простого, низшего к сложному, а профессиональные группы отличаются друг от друга уровнем оплаты труда, образованностью, паттернами (стандартами) потребления, ценностно-нормативными координатами повседневного, трудового и общественного поведения, профессиональной культурой. Иными словами, эти группы отличаются друг от друга укладом, уровнем, качеством и стилем жизни (в целом — образом жизни).

Это состояние и традиционно, но и весьма динамично. Разумеется, жизненные миры некоторых людей, включенных в те или иные профессиональные группы, могут сильно отличаться от социально-типичного, присущего всей группе образа их реальной жизни.

Профессионалы – те, кто воплощает силу доминирующих социальных институтов (от армии до образования и медицины) и непосредственно персонифицирует осуществляемую ими власть.

Целый ряд институтов современного общества (здравоохранение, образование, оборона и проч.) могут быть представлены в виде системы, основанной на взаимодействии субкультур двух типов: "профессионалов" и "клиентов". Например, в рамках института среднего (школьного) образования складываются школьная (детская) субкультура, с одной стороны, и субкультура учителей – с другой; в системе здравоохранения – субкультура пациентов и медперсонала.

Общий контекст их взаимодействия формируется в связи с отношениями власти, хотя и не сводится к ним. Мы рассматриваем социальные институты (напр., политику, армию, образование, здравоохранение, науку и проч.) как воплощение и механизм реализации власти в обществе. Именно через их структуры власть доводится до каждого отдельного человека и принимает форму конкретных воздействий на его телесную и духовную жизнь. Действительно, клиенты имеют дело не с абстрактной силой институциональной власти, а с людьми, осуществляющими эту власть посредством своей профессии (связанных с нею прав, обязанностей и знаний), т.е. с профессиональной субкультурой.

Логика профессиональных субкультур – это логика власти: ее достижения, удержания и осуществления. Отсюда характерные для многих профессиональных традиций элитизм, культивирование ощущения избранности, мотивы мистического откровения и эзотерического знания.

Таким образом, функционирование социального института (а следовательно, и воплощенной в нем власти) может быть описано в терминах межкультурного взаимодействия. Субкультура "профессионалов" в этой системе воплощает стабильность и инерцию социального института, а субкультура "клиентов" – динамическое начало.

Конструирование сферы деятельности начинается с символического разделения ее субъекта и объекта. Конструирование статуса профессионала предполагает обозначение дистанции, разделяющей его и объект его деятельности. Это разделение поддерживается, в частности, профессиональными традициями. В большинстве профессиональных сред существуют более или менее явно выраженные табу на самоидентификацию с объектом (клиентом).

У хирургов известно поверье, что лучше не оперировать своих коллег-врачей, а также близких людей (родственников и знакомых): говорят, в этих случаях больше опасность врачебных ошибок и осложнений.

В учительской среде проблемной считается ситуация, когда дети учителя обучаются в том классе, где он преподает. Характерны рассказы об учителе, который относится к собственному ребенку, обучающемуся в его классе, подчеркнуто беспристрастно, порой даже занижая ему оценки. Такое отношение считается нормативным и означает, что статус профессионала вытесняет и замещает родительский. Таким образом, профессиональная субкультура препятствует идентификации учителя с учеником – даже если это его сын, родственная связь между ними не должна никак обозначаться.

В дискурсе учителей важным является понятие дистанции, которую должен поддерживать учитель между собой и учениками. Некоторые преподаватели упоминают всегда ощущаемый ими барьер учительского стола, существующий даже помимо их собственного желания. Характерно настороженное отношение к преподаванию в своей школе: " Я училась сама в этой же школе, – вспоминает, например, учительница математики из Санкт-Петербурга. – Когда я пришла узнать, куда меня распределили, то очень расстроилась, потому что мне казалось: все те учителя, которые меня учили,… будут видеть во мне только ученицу. Прошло очень мало времени, всего пять лет, и я пришла в коллектив, который меня учил. Мне казалось, что ничего хорошего из этого не выйдет, и на первых порах это действительно было так. Я должна была доказать свой другой статус".

В профессиональном фольклоре символическая дистанция, разделяющая профессионала и объект его деятельности, нередко трансформируется в представление о барьере, затрудняющем коммуникацию, а то и делающем ее невозможной. Едва ли не главное свойство, приписываемое объекту деятельности в профессиональных байках, шутках и мифологических рассказах, – ограниченность его коммуникативных возможностей, нередко полную неспособность к коммуникации (пассивность, непонимание). Именно носители таких свойств фигурируют как моделирующие объект в байках, шутках, мистических рассказах и ламентациях.

В учительской среде такую моделирующую роль играют байки о двоечниках, упоминается такой феномен, как тупой класс – т.е. моделируется партнер, неспособный к коммуникации (восприятию информации).

Одна из учительниц привела анекдот из серии "про Вовочку", популярной в учительской среде: " Вовочка разговаривал с учительницей на "ты". Она велела ему дома 20 раз прописать фразу: "К взрослым нужно обращаться на "вы"". Он написал 40 раз, принес учительнице тетрадь. Когда она спросила, зачем он так много написал, Вовочка ответил: "Чтоб тебе приятно было!" " Текст обыгрывает ситуацию нарушенной коммуникации.

Декоммуникация – качество "идеального" объекта: чем более оно выражено, тем выше необходимость вмешательства со стороны учителя, задача которого в том, чтобы "изменять, воспитывать, преобразовывать ", т.е. тем в большей степени ученик или классный коллектив соответствует роли объекта воздействия.

Соответственно, в учительском неформальном дискурсе качества "идеального объекта" воплощены в фигуре двоечника: " В среде учителей, – рассказывает учительница французского языка школы-гимназии г.Пушкина, – частенько звучат фамилии учеников, например, фамилия М.: этот ученик в каждом классе сидел по два года ".

В то же время фигура отличника гораздо в меньшей степени соответствует модели "идеального объекта", поскольку необходимость воздействия здесь ограниченна. Характерна история об отличнице, рассказанная учительницей начальных классов (стаж 17 лет): " Свои уроки я всегда пыталась импровизировать, использовала красочный иллюстративный материал: Мальвина, Буратино, Сова и множество других сказочных персонажей всегда оживляли наши уроки. Каждую неделю подводили итоги и раздавались призы. Помню такой случай: в моем классе была очень заносчивая девочка, она считала себя на порядок выше остальных. Она никогда не поднимала руки, но всегда правильно и очень хорошо отвечала на мои вопросы, но делала это в несколько снисходительной манере, давая другим понять, что она лучше. И я решила не давать ей приз в конце недели, потому что хотела, чтобы она перестала думать таким образом. Иначе жизнь впоследствии изменит ее более жестоким способом ". В учительских рассказах постоянный атрибут образа отличника – заносчивость, высокомерие – т.е. признаки ухода из-под власти школы. Эта фигура, пока находится в стенах школы, символизирует неполноценный объект управления, а потому редко описывается с симпатией (исключение – отличник-выпускник, как зримый символ заслуг учителя). Отсюда и популярность анекдотов "про Вовочку" – двоечника и грубияна, ставшего моделью "идеального объекта". "Идеального", разумеется, не в оценочном смысле, а в том, что он требует максимально возможной степени педагогического воздействия, тем самым обозначая социальное пространство и для статуса самого педагога.

Таким образом, символическое конструирование объекта педагогического (как и любого иного профессионального воздействия) есть одновременно и конструирование социальной ячейки для профессионала, который должен это воздействие осуществлять.

Любопытно, что фольклорная традиция школьников, со своей стороны, поддерживает коммуникативный барьер. На одном из сайтов Интернета размещена подборка учительских фраз, озаглавленная "Из непонятого": " Я сначала напишу, потом подумаю"; "Посмотрите на формулу, которую я стер"; "Если вам все понятно, то я вопрос " и т.п.

Среди врачей ходят рассказы о пациентах, притягивающих к себе разнообразные болезни и несчастья, "как ловушка". Один из такого рода рассказов: " На моей памяти был один дальний знакомый. У него это с детства началось: он пойдет в магазин – упадет, ногу сломает. Не успеет вылечиться – опять что-нибудь случится. Ему говорили: "Ты так и погибнешь как-нибудь…" И действительно, так оно и вышло. Пошел в магазин за вином (а тогда, при Горбачеве, очереди в винный магазин были), пошел очередь занимать, стал дорогу переходить, а скользко, он упал и въехал по льду прямо в витрину магазина. Стекло разбилось, сверху упала оставшаяся часть и отрубила ему голову. Такая страшная смерть. Как на гильотине". Подобные тексты конструируют образ "идеального пациента", постоянно нуждающегося во вмешательстве со стороны медицины.

Подобный персонаж фигурирует и в медицинских анекдотах. Его основная черта – роковая неспособность вступить в коммуникацию с окружающим миром.

Еще одна из центральных тем неформального дискурса в среде врачей – врачебная ошибка (неверная постановка диагноза), т.е. опять-таки нарушение коммуникации между профессионалом и пациентом.

Профессиональная деятельность описывается как коммуникация, однако происходящая в весьма затруднительных условиях. Способность вступать в общение – свойство личности, а объект, с которым имеет дело профессионал, во многих случаях конструируется как безличное множество людей (зрительный зал, школьный класс), а то и вообще неживое устройство (самолет, автомобиль, "сердце" которого "чувствует" пилот или водитель), а то и просто пространство (небо, дорога, море).

Знание – прерогатива профессионала; претензии другой стороны на обладание знанием становятся предметом осмеяния в профессиональном фольклоре.

На сайте Медицинской академии им. Сеченова в разделе медицинского юмора помещено следующее высказывание: " Сейчас больные стали образованные. Например, на вопрос "На что жалуетесь?" отвечают: "На неполную блокаду левой ножки пучка Гиса"".

Среди этнографов, как о курьезе, рассказывают, что бабушка в пинежской деревне, встречая у забора очередную экспедицию, спрашивала: " А вы кто же? Филологи или дендрохренологи?" (намек на частые посещения деревни разнообразными экспедициями, в числе которых была и группа, занимавшаяся дендрохронологией).

Осмеянию подвергается и незнание или непонимание профессионала, символически сближающее его с объектом: " Учитель жалуется коллегам: такой тупой класс попался, никак новый материал не понимают. Объяснял, объяснял, объяснял – уже сам понял, а они никак".

Профессиональная традиция, как правило, акцентирует не только знание, полученное в результате образования. Едва ли не большее значение придается в неформальном дискурсе знанию другого рода, приобретаемому с опытом.

" Чтобы стать настоящим экономистом, недостаточно только где-то отучиться, – утверждает представительница этой профессии (49-ти лет), работающая в частной фирме. – Экономика – это не то, что в книжках… Для этого и человеком надо быть особым: выворотливым, гибким, четко чувствовать напряженные точки, уметь вовремя принять правильное решение. Ну, пожалуй, любить то, с чем работаешь. Ведь, если нет вовлеченности, то ничего не пойдет ".

В разных профессиональных средах отмечены представления о некоем особом знании, источником которого может быть опыт, дар, озарение, особая эмоциональная ("любовь") или мистическая связь с объектом деятельности и т.д. Научить этому невозможно, но именно владение им отличает "настоящего профессионала" (архитектора, врача, антрополога и т.д.) от посредственного имитатора и ремесленника.

Например, таксист-профессионал, "помимо водительского удостоверения и медицинских справок", должен иметь особое чутье, которое позволяет отличить нормального пассажира от воров, бандитов или кидал (тех, кто норовит проехать, не заплатив). "Если кто-то думает, что для того, чтобы стать таксистом, достаточно лишь научиться водить машину, то глубоко заблуждается".

Чутье означает получение информации о клиенте по каким-то каналам, недоступным для непрофессионала.

Этнографу необходимо чутье, благодаря которому он находит в незнакомой деревне так называемого золотого информатора – самого компетентного и общительного жителя.

Археологи "каким-то шестым чувством " опознают древние захоронения, непотревоженные грабителями.

В среде медиков характерны рассказы о знаменитых врачах (Пирогове и др.), обладавших особым видением, которое позволяло порой по незначительным признакам поставить правильный диагноз.

Такие вещи, как в и дение, чутье и т.п., постоянно обсуждаются в профессиональной среде, хотя и признаются неопределимыми. По сути же во всех этих случаях речь идет об особого рода связи, т.е. обозначении коммуникации между профессионалом и объектом его деятельности. Эти понятия содержат элемент неопределенности и актуализируются чаще всего именно в ситуациях неопределенности, когда доступно мало информации, чтобы принять решение. По-видимому, они и обозначают те не каждому доступные каналы коммуникации, по которым "настоящий профессионал" способен извлечь дополнительную информацию об объекте или эффективно на него воздействовать.

Другим средством обозначения статуса профессионала, наряду со знанием, становится представление о стигме – печати или клейме, отличающих носителя той или иной профессии среди других людей.

Представление о профессии как штампе, клейме или печати особенно распространено среди учителей. " Я сделала вывод о профессии преподавателя по реакции окружающих, что учитель – это "печать на лбу", – говорит женщина, около семнадцати лет проработавшая в школе. – "Заметила странное отношение окружающих… когда они узнают, что я учитель. Некоторое время они не знают, как им себя вести в моем присутствии, они смотрят на меня, как на диковинного зверя ".

" Я, может быть, этого и не чувствую, – признается ее коллега, преподаватель истории города. – Но люди через некоторое время общения со мной спрашивали: – Вы учитель? – это как клеймо на лбу ".

Некоторые учителя упоминают "отпечаток" своей профессии и в семейной жизни: " Моя мама всю жизнь работала учителем, и это наложило отпечаток на нашу семейную жизнь. Мама держала нас в ежовых рукавицах …" " Дома меня останавливают родственники, говорят, что я еще не переключилась от общения с детьми ".

В других случаях, уточняя, что понимают под "отпечатком" профессии, учителя прямо указывают на стремление и привычку управлять: " Проходя мимо человека, жующего семечки, я не могу не сделать замечание "; "замечаю за собой, что встреваю туда, куда не надо. Желание поучать". Отмечают " потребность вмешиваться во все", "объяснять, что-то доказывать, копать вглубь и вширь", "большое желание давать советы, готовность оказать поддержку словом", "удовольствие от того, чтобы кому-то что-то объяснять"; "большое желание изменять, воспитывать, преобразовывать"

Таким образом, мы видим, что включение в профессиональную субкультуру является важным фактором адаптации в профессиональной среде.

Дата добавления: 2014-01-14