Матвеев Герман 1 страница

Тарантул (Тарантул 3)

Герман Матвеев

Тарантул

Тарантул 3

1. "РЫБАК"

В холодном воздухе носилась водяная пыль и через шинель, фланелевку и тельняшку проникала к самому телу. От сырости белье казалось липким. Темень глаза выколи! Внизу вяло шлепали мелкие волны.

На стоящем впереди катере замаячили красные угольки папирос и послышался смех. Кто-то из команды вышел подышать воздухом.

Но вот опять в стороне Петергофа глухо захлопали пушки и над головой зашуршали снаряды В городе вспыхнули красные зарницы, а через минуту докатился треск разрывов. Сейчас же в ответ глухо ахнули батареи Ленинграда и смяли эти звуки.

Сегодня враги стреляли всю ночь. С большими перерывами, ограничиваясь двумя-тремя залпами, настойчиво посылали они снаряды в разные районы города. Как бы солоно им ни приходилось, молчать они не хотели. Ленинград праздновал двадцать шестую годовщину Октября.

"До чего пакостная у фашистов натура! Как праздник, так обязательно безобразят", - подумал стоявший на вахте Пахомов, прислушиваясь к артиллерийской дуэли.

Он вспомнил, как в прошлом году фашисты отметили юбилей. Авиация гудела над городом всю ночь. Во всех районах повесили на парашютах яркие фонари-ракеты и безнаказанно сбрасывали бомбы. Тогда он не был на вахте, но почти всю ночь простоял на палубе каюра. Казалось, что после такой бомбежки от Ленинграда останутся одни развалины...

Стрельба кончилась, и снова установилась тишина. "Они ведь, наверно, считают, что как только снаряд разорвется, так весь район в бомбоубежище кинется". Он знал, что сейчас во многих квартирах кончались вечеринки, и даже сам имел два приглашения от знакомых девчат. Знал, что первый тост поднимали за победу. Она еще не близка, но уже ярко блестит в московских салютах.

"А нынче им достается... Это не прошлый год".

Прошла минута, другая, и вдруг послышался скрип уключин. Пахомов насторожился, повернул голову и уставился в темноту.

Катера стояли почти у самого устья реки, где она впадала в залив, и если он услышал скрип уключин, то, значит, лодка находится где-то недалеко, на середине Невки.

На другом берегу, в единственном доме, жила команда военных рыбаков. Они давно прекратили рыбную ловлю, да и вряд ли в такую погоду, в темноте, могли отправиться куда-то на лодке. Другой лодки поблизости не было.

"Показалось мне, что ли?"

Напрягая слух, он долго стоял без движения, но никаких звуков больше не доносилось.

"Значит, показалось", - уже твердо решил Пахомов.

Снова началась артиллерийская перестрелка, но на этот раз в стороне Московского района.

Пришла смена.

- Замерз? - хриплым со сна голосом спросил его лучший друг и земляк Киселев.

- Отсырел, - сказал Пахомов, передавая вахту.

- Иди сушись.

- Послушай, Саша. С полчаса назад вроде как на лодке кто-то греб. Веслами скрипнул.

- На лодке? - удивился Киселев. - Да ты что! В такую погоду на лодке кататься... ночью!

- Я и сам не понимаю. А только так ясно послышалось.

- Может, на катере что-нибудь?

- Не знаю.

Пахомов спустился в кубрик и скоро забыл о происшествии, но когда через четыре часа он сменил Киселева, то вспомнил и спросил:

- Ну как, лодку не слышал?

- Какая там лодка! Померещилось тебе. Незаметно начинался рассвет. Появились неясные очертания пулемета в чехле, стоящего на носу катера. Забелел корпус яхты, вытащенной на берег, и корявое дерево с обломленной вершиной все яснее выступало на фоне посеревшего неба.

Пахомов смотрел на противоположный берег. Ему казалось, что там, чуть пониже их катера, чернеет лодка.

Прошло несколько минут - и уже никаких сомнений не осталось. Лодка стояла на одном месте, и в ней сидел рыбак. Откуда он взялся и как попал сюда ночью? Правда, среди любителей-рыболовов можно встретить людей, одержимых своей страстью, которые ловят рыбу невзирая на погоду и время года.

Пахомов тоже был таким любителем и сразу понял, что рыбак ловит на подпуск, но лодка стоит слишком близко от берега, и это было подозрительно. Он вызвал наверх старшину.

- Товарищ старшина, смотрите! - сказал он, показывая пальнем на берег.

- Что там?

- Рыбак.

- Ну так что? Пускай ловит.

- Ночью приехал.

- Как это ночью?

- Вечером его не было, а как стало светать, я его и увидел. Ночью слышал, как он уключинами гремел.

- Вот оно что! Сейчас мы это разберем.

Старшина ушел, и скоро, застегивая на ходу шинель, поднялся лейтенант.

- Пахомов, ты уверен, что рыбак приехал ночью? - спросил он.

- Уверен, товарищ лейтенант.

Глухо зарычал мотор. Сбросили конец, и лейтенант встал у штурвала. Катер плавно развернулся и двинулся к лодке.

Рыбак понял, что катер направляется к нему, и начал торопливо вытаскивать якорь. Лодку подхватило течением и медленно потащило вниз.

- Эй, гражданин! Задержитесь минуточку! - крикнул в рупор старшина.

- А зачем? Здесь нельзя ловить?

- Ловить можно! Давайте сюда... Рыбак взялся за весла, но, видимо, раздумывал, что ему делать.

- Не пугай его, старшина, - вполголоса сказал лейтенант, передавая управление матросу.

- Если нельзя, так я уеду! - крикнул рыбак.

- Да вы не бойтесь, мы только документы проверим! - как можно ласковей сказал в рупор старшина.

Рыбак решительно взмахнул веслами и развернул лодку носом в берег.

- Это хуже. Может уйти, - проворчал лейтенант и снова встал за штурвал.

Лодка ткнулась в песок. Человек выскочил на берег и, не оглядываясь, быстро зашагал к парку.

- Кто за ним пойдет? - вполголоса спросил лейтенант.

- Разрешите - я! - отозвался Пахомов.

- Давай, Пахомов! Особенно не церемонься.

Катер тихо приближался к берегу. Пахомов понимал, что дорога каждая секунда, и, как только под носом катера зашуршал песок, прыгнул в воду. Уже на бегу он слышал, как лейтенант крикнул: "Полный назад!" - и забурлила вода за кормой.

Вытащив пистолет, Пахомов поставил его на предохранитель. Зоркие глаза помогли, и скоро он увидел "рыбака". Тот быстро шагал по аллее. Вдруг он неожиданно свернул в сторону и спрятался за ствол громадного дерева. Может быть, он рассчитывал на то, что моряк его еще не заметил и пробежит мимо, а может быть, задумал что-нибудь похуже.

"Не вздумал бы стрелять".

Теперь Пахомов не сомневался, что имеет дело с каким-то негодяем. Бросить лодку и трусливо удирать... Так не поступит человек, у которого совесть чиста.

Делая вид, что он не видел, как мужчина свернул, Пахомов побежал прямо по дороге. Поравнявшись с деревом, он круто повернул, сделал несколько скачков в сторону и оказался рядом с "рыбаком".

- Ты куда побежал? Тебе что было приказано? - еле переводя дыхание, сказал Пахомов, поднимая пистолет.

Не предвидя такого маневра со стороны моряка, тот сильно растерялся.

- Я же ничего... - пробормотал он.

- А ну-ка, давай обратно!

- За что вы меня арестовали? Я рыбу ловил. Никому не мешал.

- Все правильно! Незачем было бегать. Иди!

Мужчина нехотя повернулся и пошел к дороге. Пахомов шагал сзади, держа наготове пистолет. Сейчас ему удалось захватить "рыбака" врасплох, но как он будет поступать в дальнейшем - неизвестно. Обыскивать здесь не стоило.

Катер, урча моторами, ждал недалеко от берега. Подойдя к своей лодке, задержанный человек остановился.

- Вы хотите документы проверить? - спросил он и, не дождавшись ответа, предложил: - Можно здесь проверить.

- Садитесь в лодку! - приказал Пахомов. - Идите в корму.

Человек покорно прошел в корму. Пахомов сунул пистолет в карман, оттолкнул лодку и сел за весла.

На воде было значительно светлее, и моряк мог разглядеть незнакомца. Длинный прямой нос. Верхняя губа чуть выдавалась над нижней. Заметная небритость и хмурый взгляд из-под нависших бровей. Под брезентовым плащом виднелся серый ватник. На голове кепка.

Когда лодка приблизилась к катеру, глаза человека тревожно забегали по сторонам и он начал расстегивать пуговицы ватника.

- Ты что? - спросил Пахомов.

- Документы надо приготовить, - угрюмо ответил тот и вытащил из бокового кармана пиджака большой кожаный бумажник.

- Давайте руку, гражданин! - крикнул сверху старшина. - Влезайте!

"Рыбак" встал, повернулся... Все остальное произошло в одну секунду. Пахомов почувствовал, как задержанный сильно качнул лодку и, как бы потеряв равновесие, взмахнул рукой. Бумажник полетел в воду, а мужчина ухватился за борт катера.

"Прячет концы. В бумажнике что-то важное", - подумал моряк и без колебания прыгнул в воду.

В детстве, ныряя в светлой воде, Пахомов без труда находил на значительной глубине монетки, но сейчас, в одежде, в утренних сумерках, найти что-нибудь в холодной и мутной воде было трудно. К счастью, он взял верное направление и под водой оказался на одном уровне с бумажником. Рука сразу наткнулась на него.

Сверху, на катере, не видели, что произошло в лодке.

- Человек за бортом! - крикнул старшина и схватил спасательный круг.

- Не торопись, - остановил его лейтенант.

Пахомов вынырнул за кормой катера и барахтался в воде. Его сносило течением, а в двух метрах от него несло и лодку.

- Держи круг, Пахомов! - крикнул лейтенант.

- Не надо... я сам...

Он подплыл к лодке и уцепился за борт

- Вот черт! Как это он вывалился! - сказал с облегчением Киселев.

- Старшина, надо ему водки дать да растереть всего! - приказал лейтенант. - Выкупался ради праздничка! - Он нарочно прыгнул в воду, товарищ лейтенант, сердито пояснил старшина, - Этот чего-то вы бросил, а Пахомов и нырнул.

Лейтенант взглянул на "рыбака", скромно стоявшего около рубки.

- Что вы там выбросили?

- Я не выбросил... я обронил.

Когда Пахомов поднялся на катер и, передав бумажник лейтенанту, ушел переодеваться, задержанного увели в каюту. Катер развернулся и плавно направился на место своей стоянки.

2. ПИСЬМО

"Уважаемый Сергей Дмитриевич!

Если бы вы знали, с каким восхищением и гордостью мы следим за титанической борьбой Ленинграда! Каждое самое незначительное и мелкое сообщение о ваших героических делах волнует всех истинных патриотов. О вас, ленинградцах, ходят легенды, и я не сомневаюсь, что эти легенды переживут века и будут передаваться из поколения в поколение. Должен сознаться, что я завидую вам и жалею, что оказался в тылу. хотя, само собой разумеется, отдаю все силы и работаю не покладая рук для победы. Приятно будет сознавать потом, что в этой великой войне есть и мои усилия. С радостью сообщаю вам, что наконец добился командировки, и надеюсь числа двадцатого лично засвидетельствовать вам мое восхищение и пожать руку. Рассчитываю воспользоваться вашим любезным приглашением и остановлюсь у вас, если, конечно, не стесню. Что касается продуктов, то захвачу с собой, сколько унесу.

Еще раз примите мои самые лучшие пожелания. До скорой встречи.

Ваш почитатель Мальцев".

Подполковник государственной безопасности, выстукивая пальцами по столу ритм какой-то мелодии, задумчиво смотрел на лежащее перед ним письмо. Его только что принесли из лаборатории. Самое тщательное исследование ничего интересного не обнаружило. Обычное письмо ленинградцу с Большой земли.

Он еще раз внимательно перечитал его и откинулся на спинку кресла. "Неужели тут сложный шифр?"

Письмо это находилось в числе других документов в бумажнике мужчины, задержанного сегодня утром у Крестовского острова. Предполагалось, что немцы отбуксировали лодку из Петергофа в ночь на седьмое ноября до фарватера, а дальше он уже сам добрался до устья Невки. Письмо имело какое-то особое значение.

Шестое чувство чекиста подсказывало Ивану Васильевичу, что с приездом этого "почитателя" начинается серьезная операция. Перехватить Мальцева в день приезда, конечно, ничего не стоило, но это не решение. За Мальцевым, несомненно, стоят еще люди, и неизвестно, с какой целью он собрался в Ленинград.

Положение на фронте требовало от советской контрразведки глубокой, четкой и быстрой работы. Фашисты терпели поражение за поражением, и от них можно было ждать чего угодно. Они чувствовали, что Ленинград окреп и готовится к наступлению.

Если у него в руках находится кончик ниточки, надо распутать весь клубок.

Письмо адресовано уважаемому и известному в городе человеку. Сергей Дмитриевич Завьялов - ученый-химик, общественник - работал на оборонном заводе.

Чем больше думал Иван Васильевич, тем загадочнее становилось это простое на первый взгляд письмо. Десятки всевозможных и правдоподобных догадок мелькали в голове, но все они не имели под собой твердой почвы. Он, конечно, не собирался разматывать клубок, сидя за письменным столом, но любил поломать голову над сложной задачей, прежде чем приступить к расследованию. Потом, когда дело распутывалось и все становилось ясным, полезно было проверить ход своих мыслей и догадок.

Иван Васильевич достал лист бумаги, сделал несколько пометок, спрятал его в боковой ящик стола и позвонил по местному телефону.

- Товарищ Бураков? У вас там все готово? Я сейчас приду.

Затем он набрал городской номер. Через минуту послышался звонкий женский голос,

- Номер слушает.

- Какой номер? Цирковой или эстрадный? - шутливо спросил Иван Васильевич.

- Это говорит дежурная. Вам кого нужно, товарищ? Я не расположена шутить,

- Извините. Я не заметил, что у вас нахмурены брови. Скажите, пожалуйста, когда я могу видеть Сергея Дмитриевича Завьялова?

- В любое время... кроме ночи.

- А точнее? От и до?

- С восьми утра до десяти вечера. Кто это говорит? Коля?

- Нет, не Коля.

- Ну да! Я сразу вас узнала. Что вы делаете завтра вечером?

Иван Васильевич повесил трубку. "Скучно, бедняжке, дежурить в праздник", с усмешкой подумал он.

Положив содержимое бумажника: паспорт, продовольственные карточки, письмо - и протокол задержания в папку, он взглянул на часы и вышел из кабинета.

В комнате следователей кроме ожидавшего помощника сидела стенографистка и чинила карандаш. При входе подполковника оба встали.

- Здравствуйте, Надежда Аркадьевна. Извините, что пришлось вас потревожить сегодня, - с улыбкой сказал Иван Васильевич, протягивая руку.

- Ну что вы, Иван Васильевич!

- Признаться, я и сам рассчитывал сегодня отдохнуть, но ничего не поделаешь...

Бураков выжидательно смотрел на начальника, Иван Васильевич вынул из папки письмо и спрятал его в ящик стола. Остальное разложил на столе.

- Ну что ж, давайте приступим к допросу, - сказал он, обращаясь к помощнику. - Вы начинайте, а я посмотрю, что это за человече...

Когда Бураков вышел, Иван Васильевич переставил стул в темный угол комнаты. Здесь его будет не видно. Яркий свет лампы, стоявшей на столе, отражался рефлектором и освещал середину комнаты. Слева, за маленьким столиком, сидела Надежда Аркадьевна.

- Долго мы будем работать? - спросила она.

- Боюсь, что да. Дело спешное. Как Славик поживает?

Даже в тени было видно, как покраснела от удовольствия стенографистка.

- Благодарю вас. Здоров. Переменил профессию. Сейчас решил стать танкистом. Только и занятий, что танки из коробочек строит..

Вошел арестованный. Разговор прекратился.

- Садитесь сюда, - сказал Бураков.

Человек опустился на указанный стул, положил ногу на ногу и сунул руки в карманы. Почти тотчас же он переменил позу: опустил ногу и скрестил руки на груди. Затем снова сунул руки в карманы.

Бураков сел за стол, неторопливо достал портсигар, зажигалку и закурил.

- Как ваша фамилия? - начал он с обычных вопросов.

- Казанков.

- Имя, отчество?

- Александр Семенович.

- Какого года рождения?

- Тысяча девятьсот первого.

- Где родились?

- Под Самарой.

- Точнее?

- Деревня Максимовка.

- Национальность?

- Русский.

Иван Васильевич чувствовал, что Бураков волнуется, но держал он себя хорошо и вопросы задавал спокойным, ровным голосом. Арестованный отвечал вяло, почти равнодушно. Видимо, он был подготовлен к такому повороту своей судьбы и успел заранее примириться. "Знал, на что идет", - решил подполковник.

- Где вы жили до войны?

- В Ленинграде.

- А как переехали в Ленинград? - Это долгая история.

- Ничего, у нас времени хватит,

- Приехал учиться и остался совсем.

- Расскажите, пожалуйста, подробней.

Арестованный начал рассказ о том, как в первые годы революции он приехал в Питер учиться. Раскрывалась биография обыкновенного человека, жившего для того, чтобы жить без особых стремлений, увлечений, идей. Прожил день - и хорошо. В этой жизни были и радости. О них арестованный вспоминал с явным удовольствием, и по всему было видно, что говорил правду. Заминка произошла под конец.

- Где вы работали перед войной?

- Все там же.

- Вас призвали в армию?

- Нет. Я, как говорится, доходягой был. Списали но актировке.

Бураков поднял голову и пристально посмотрел на арестованного, но тот сидел опустив голову и не обратил па это никакого внимания.

- А чем вы больны? - спросил Бураков прежним тоном.

- А я точно не знаю.

- Как же это вы не знаете свою болезнь? Что-то не так.

- А так ли, не так, все равно вы не верите! - сказал вдруг с раздражением арестованный.

- Почему не верим? Наоборот, я верю всему, что вы говорите, но хочу уточнить, чтобы поверили и судьи. Если вы считаете, что следователь заинтересован приписать вам поступки, которых вы не совершили, то ошибаетесь. Мы заинтересованы только в одном... узнать правду. Если вы этого тоже хотите, то наши интересы совпадают...

Стенографистка покосилась на Ивана Васильевича и прикрыла рот рукой. Он понял причину улыбки. Бураков даже в интонациях подражал ему, хотя сам и не замечал этого.

- Если вы не хотите говорить, - продолжал серьезно Бураков, - это ваше дело, но тогда достается пробел. Чем его заполнить? Так или иначе, но отвечать вам придется на все вопросы. Насчет болезни мы установим через врачей, и они определят, чем вы больны. Оставим вопрос открытым. Вчера рано утром вас задержали на Невке. Так?

- Да.

- Что вы там делали?

- Рыбу ловил.

- Какую?

- Какая попадется.

- Поймали что-нибудь? - Не успел. Я только что приехал.

- Почему вы бросили лодку и хотели скрыться?

- Испугался.

- Чего?

- Думал, что не разберутся, арестуют. Время военное.

- Как оказался бумажник в воде? - Я его достал, чтобы документы предъявить, а как раз в это время лодка качнулась, когда я хотел на катер залезать. Он и выпал.

- Где вы взяли лодку?

- У товарища.

- Как его фамилия?

Арестованный задумался и снова сказал с горечью:

- А что говорить зря. Все равно вы мне не верите.

- Странный вы человек. Я же вам сказал, что верю, но если произошло недоразумение и вас задержали при Таких обстоятельствах, надо все выяснить. Как фамилия Вашего товарища, который дал вам лодку?

- Не буду я ничего говорить. Вы и товарища посадите.

- За что?

- А за что вы меня посадили?

Допрос затягивался.

Теперь Иван Васильевич разобрался в этом человеке и понял, что в армию Казанков не был призван потому, что сидел в тюрьме. И об этом Казанков проговорился сам. "Доходяга" и "списать по актировке" - типично Тюремные выражения. Если он их употребил, то сделал это машинально и, значит, в тюрьме сидел немало времени. Странно, что Бураков не использовал эту оговорку.

- Сделаем перерыв, - сказал Иван Васильевич, поднимаясь. - Надежда Аркадьевна, вы пока свободны. Сходите в столовую.

- Вы останетесь здесь? - спросил Бураков.

- Да. Я вам позвоню.

Помощник понимал начальника с полуслова и молча вышел за стенографисткой.

Чтобы дать арестованному свыкнуться с его появлением, Иван Васильевич несколько раз прошелся по комнате и сел на место Буракова. Арестованный, смущенный неожиданным вмешательством, оправился и с любопытством разглядывал Ивана Васильевича. Раньше, ослепленный яркой лампой, он его не видел.

- Если вы хотите курить, - пожалуйста) - предложил Иван Васильевич, кладя на край стола папиросы и спички.

Арестованный, не разгибаясь, подошел к столу, взял папиросу, прикурил, пятясь вернулся на место и с наслаждением затянулся.

- Спасибо

- Вы, конечно, догадались, что я человек не посторонний, - начал медленно говорить Иван Васильевич. - Слушал я ваш допрос и размышлял про себя. Откуда у нас берутся преступники? Ведь человек рождается не преступником. У каждого из них есть хорошее детство, юность, молодость, и каждый хочет себе добра. В чем дело? Вы никогда не задумывались над этим вопросом?

- Нет, - настороженно сказал арестованный.

- Сейчас мы говорим один на один и никакого протокола не ведется. Я вам задал этот вопрос не случайно. Есть русская пословица: "От сумы да от тюрьмы не отрекайся". Она, может быть, в какой-то степени и устарела, но по существу правильная. Бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. Наш закон это предусматривает и судит строго, по справедливо. Закон дает преступнику возможность искупить свою вину и вернуться в общество. Это зависит от воли и характера... Неужели вам не приходилось думать об этом, когда вы сидели в тюрьме?

- Здесь? - с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.

- Нет, раньше. Перед войной, - уже уверенно сказал он.

- Откуда вы... Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?

- Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.

Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.

- До войны у вас была растрата, что ли? - спросил подполковник.

- Да Было такое дело... Проворовался.

- Ну, а кто виноват в том, что вы проворовались?

- Никто... Сам виноват.

- А если виноваты, то надо и отвечать... Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?

Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:

- Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?

- Не будем торговаться, - строго сказал Иван Васильевич, - у вас два пути. Продолжать запираться и этим поставить себя в ряды самых презренных преступников Второй путь - правда. Чистосердечным признанием и полной правдой вы искупите часть своей вины. Суд это примет во внимание.

- Хорошо. Я признаюсь! - твердо сказал арестованный Он хлопнул себя по коленкам и встал, но тотчас же спохватился и, чтобы замаскировать невольный жест, попросил: - Разрешите еще закурить?

- Курите.

Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.

- Хотите есть?

- Не до еды сейчас.

- Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.

- Ну ладно если можно, поем. Иван Васильевич снял трубку телефона.

- Перерыв можно кончать. Стенографистку на место. Казанкову пришлите поесть.

Когда Бураков и стенографистка вернулись назад, Иван Васильевич сидел откинувшись на стуле, а пальцами постукивал по столу. Глаза его весело блестели. Бураков знал, что начальник обожает музыку и в минуты приподнятого настроения в голове у него всегда какая-нибудь мелодия.

Арестованный сидел сгорбившись, опустив голову на грудь, и даже не поднял ее при их приходе.

3. ДОПРОС ПРОДОЛЖАЕТСЯ

- При каких обстоятельствах освободили вас из тюрьмы и что вы делали при немцах, расскажете позднее, - начал Иван Васильевич, когда арестованный поел. - Сейчас меня интересует задача, с которой вы приехали в Ленинград.

- В Ленинград меня послали потому, что я здесь жил до войны, - сказал Казанков, глядя прямо в глаза следователю.

- У вас есть родные?

- Здесь живет жена. Хотя я, конечно, не уверен. Может, она уехала или с голоду умерла.

- Что знали немцы о вашей жене и знакомых?

- Они меня спрашивали подробно обо всех

- Вы им назвали фамилии и адреса?

- Да. Некоторых назвал.

- Кого именно?

Арестованный сообщил несколько адресов и фамилий.

- У вас есть дети? - продолжал Иван Васильевич.

- Нет.

- Люди, о которых вы говорили там, ваши друзья или просто знакомые, сослуживцы?

- Друзьями я не могу считать их. Гуляли вместе. когда деньги были, а когда под суд попал - отшатнулись.

- Больше вы никого не называли там?

- Нет.

- Говорите дальше. Зачем вас послали сюда?

- Послали меня с письмом. Я должен был разыскать одного специалиста, Завьялова Сергея Дмитриевича, проверить, где он живет и где работает, а потом передать письмо. Будто мой родственник привез его из Москвы.

- Дальше?

- Потом надо было сходить в аптеку на Невский, спросить там провизора, по фамилии Шарковский, и сказать ему так: "Григорий Петрович заболел и просил шесть порошков аспирина" На порошках он напишет или отзовет в сторону и скажет, когда и где с ним можно встретиться. Потом я должен ему сказать, что Григорий Петрович зайдет двадцатого ноября, если выздоровеет, и рассказать про письмо... которое привез.

- Что именно рассказать про письмо?

- Ну, как у меня все получилось... Нашел ли я Завьялова, передал ли письмо, живет ли он по старому адресу.

- Все это можно рассказывать своими словами?

- Да.

- Дальше?

- Потом я могу делать что хочу. Искать жену, знакомых... Велели найти всех, кого могу, и восстановить старую дружбу. Денег дали, чтобы угощать.

- Как вы должны были объяснить свое появление в Ленинграде вашим знакомым и жене?

- Объяснить так, что, дескать, выпустили раньше срока из тюрьмы ввиду войны.

- Значит, предполагалось, что вы приехали с Большой земли?

- Почему с Большой земли? - не понял Казанков.

- Ленинградцы так называют всю страну, - пояснил Иван Васильевич.

- Да, да. Мне говорили, - вспомнил арестованный. - Правильно. Нужно было сказать, что я вернулся из Сибири. Будто бы туда меня эвакуировали при наступлении немцев.

- Почему вы выбросили бумажник?

- Мне велели уничтожить письмо, если что-нибудь случится. А письмо я не успел вынуть. Моряк меня захватил врасплох.

Казанков отвечал охотно и даже несколько торопливо, видимо боясь, что его могут заподозрить в неискренности. Иван Васильевич не спускал с него глаз, и малейшее изменение в выражении лица не ускользнуло бы от его внимания. Без сомнения, он говорил правду.

- Что вам сообщили про Завьялова?

- Ничего особенного. Просто приказали передать ему письмо... Разрешите еще закурить?

- Курите.

Пока арестованный закуривал, Иван Васильевич делал пометки на листе бумаги. Бураков сидел плотно сжав губы, стараясь не пропустить ни одного слова. Стенографистка, записывавшая показания, подняла голову и с любопытством разглядывала арестованного.

- Я попрошу вас повторить слово в слово ту фразу, которую вы должны были сказать при явке в аптеку, - продолжал Иван Васильевич.

Арестованный повторил.

- Ее нельзя перефразировать или переставить слова по-другому?

- Нет. Заставили выучить наизусть и несколько раз спрашивали. Это как пароль.

- Так. А все остальное можно говорить своими словами?

- Да. Он уже будет знать, что "свой".

- Дальше. Что вы должны делать после того, как разыщете знакомых?

- После двадцатого числа нужно было прийти опять в аптеку и спросить, какие сведения есть от Григория Петровича? Не заходил ли он к нему?

- К кому?

- К этому... к Шарковскому. Тогда он скажет, где искать или ждать Григория Петровича.

- Дальше?

- Все. Остальное будет приказывать Григорий Петрович. Я должен быть в его подчинении.

Иван Васильевич снова сделал несколько пометок.

- Теперь скажите, кто такой Григорий Петрович. Вы его знаете?

- Видал два раза. Очень серьезный человек.

- Как его фамилия?

- Мальцев.

- А еще как?

- Больше мне ничего про него не говорили. Правда, один раз, когда он проходил по коридору, так мне шепнули: "Тарантул".

- Кто шепнул?

- Один из наших полицаев.

Иван Васильевич переглянулся с помощником, и тот понял начальника.

- Разрешите сейчас сходить? - спросил он вполголоса, наклоняясь к нему.

- Да. Там есть отдельный пакет... - Принести фотографию?

Иван Васильевич кивнул головой, и Бураков ушел в архив разыскивать нужный документ.

- Какой он из себя, этот Мальцев?

- Невысокого роста, широкоплечий... лицо бритое, немолодой. Одет...

- Каких-нибудь особых примет не заметили? - перебил его Иван Васильевич.

- Нет. Ничего такого...

Дата добавления: 2014-11-06