Матвеев Герман 7 страница

Был момент, когда хотелось ринуться вперед, срезать угол и, прячась за кустами, двигаться за человеком, но какая-то сила удержала.

"Нельзя! Может заметить".

Только сейчас Трифонов почувствовал, как тяжело он дышит и как бьется сердце. Видимо, подолгу задерживал дыхание и сам этого не замечал.

"Вот, значит, какие дела, - с глубоким вздохом подумал он. - Будем считать, что опять упустил, но зато теперь на верном следу. Делаем вывод. Где-то здесь, на кладбище... Прячут они тут что-нибудь или сами прячутся?" размышлял про себя разведчик, прислушиваясь к доносившимся отовсюду звукам.

Справа, за складами, по Шлиссельбургскому шоссе изредка проходили машины, далеко за спиной посвистывал паровоз, но все эти звуки были живыми, знакомыми и не имели никакого отношения к "могильной тишине". На кладбище стоял какой-то особенный покой, и ни шелест падающих листьев, ни ветер, шуршащий ветвями, не нарушали, а скорее подчеркивали его.

18. ГОСТЬ ПРИЕХАЛ

Лена затеяла стряпню. Среди продуктов, привезенных Константином Потапычем Каратыгиным, было немного муки, а значит, можно испечь пирог. В начинку она решила использовать картофель и оставшуюся банку американской консервированной колбасы. По поводу этой колбасы было много разговоров среди женщин. Некоторые утверждали, что это мясо ондатры (водяной крысы), другие говорили, что это конина, и даже мясо слонов. Так это или не так, Лена не знала, но консервы ей тоже не нравились. Они были слишком соленые, обезжиренные; и ели их только потому, что другого ничего не было.

- Пользуются случаем - наживаются, - рассуждали хозяйки между собой. - Для кого война - горе, а для кого и радость. Доходы большие...

- Вот и сахар ихний совсем не такой... На вид и красивый, и мелкий, и чистый, а сладости в нем куда меньше, чем в нашем.

- Это потому что тростниковый. А наш из свеклы делается.

- А сало у них ну совсем как вазелин! И вкуса никакого.

- Техники много, вот и делают всякие эрзацы. Лишь бы денег нахватать побольше.

Девочка прислушивалась к этим разговорам и понимала, что женщины упрекают не американских рабочих или фермеров, а капиталистов. Представление о капиталистах у Лены было довольно смутное. Ей казалось, что капиталист - это не живой человек, а какая-то бессердечная машина-чудовище, что-то вроде робота, о котором однажды рассказывал в школе учитель.

Вот и сейчас. Открывая банку консервов, она думала об этом "механическом человеке". Всякая машина нуждается в питании: в бензине, керосине, угле, дровах, нефти. А чем питается "капиталист"?..

- Аля! Что ты делаешь?

От неожиданности Лена вздрогнула. Занятая своими мыслями, она не слышала, как на кухню пришел Миша.

- Фу! как ты меня напугал, Коля!

- Это что? - снова спросил Миша.

- Это спрос! Кто спросит, тому в нос.

- Нет, верно?

- Это будет начинка.

- А зачем?

- Начинка для пирога. Ты любишь пироги?

- Конечно... А помогать тебе не надо?

- Нет. Иди лучше учи уроки.

- Я уже все сделал.

- Ты мало занимаешься, Коля. Тройку схватил позавчера.

- Это потому, что Я пропустил. Исправлю, - ответил Миша, поворачивая голову. В гостиной звонил телефон.

- Слышишь? - предупредила Лена.

- Опять, наверно, не туда попали, - проворчал Миша, неохотно отправляясь в гостиную.

Последние дни телефон довольно часто давал о себе знать, но звонки были ошибочные. То спрашивали поликлинику, то райкоммунотдел.

- Это кто? Коля Завьялов? - услышал Миша знакомый голос.

- Я! Это я, дядя Ваня, - обрадовался Миша. - Давно вы не звонили. Мы уж думали, что вы позабыли про нас.

- Как же я могу забыть своих племянников! Ну что у вас там нового?

- Ничего особенного. Аля пирог собралась печь, а я уроки учил.

- Ну вот что, Колюша... Гость наш приехал. Думаю, что скоро будет у вас.

- Ну-у... приехал, значит... А давно?

- Вероятно, сегодня. Мне только что сообщили.

- Вот и хорошо. А то ждем, ждем...

- Да, да... Говорить нам, я думаю, не о чем. Все уже сказано, и я уверен, что вы все запомнили... Про шкаф не забывайте... Пока что до свиданья, Колюша. Передай привет сестренке.

Последние три дня. Миша совсем успокоился, и в голову иногда закрадывалась даже мысль о том, что Мальцев вообще не приедет. Предупреждение Ивана Васильевича сильно взволновало. Опять, как и раньше, тревожно забилось сердце.

"Да что это я! Привыкнуть давно пора, - успокаивал он себя. - Ну, приехал и приехал... Подумаешь, важность какая! Не съест".

- Аля! Тебе привет! - громко и весело сказал Миша, возвращаясь на кухню.

- От кого?

- Угадай!

Лена отряхнула руки от муки, мизинцем поправила волосы, перемазав при этом висок, и вопросительно уставилась на Мишу. От кого она могла получить привет? Может быть, от Анны Захаровны? Но ведь она не знает номер телефона...

- Ну от кого?

- От Григория Петровича Мальцева. Приехал в Ленинград и скоро прибудет сам.

- Ты шутишь!

- Насчет привета шучу. Привет просил передать дядя Ваня. А Григорий Петрович действительно приехал. Но мы об этом, конечно, ничего не знаем. Иван Васильевич предупредил, чтобы мы были наготове.

- Ойт Мне уж надоело быть наготове, - со вздохом призналась Лена. - Ждем, ждем, и все время наготове.

- Ничего, Алечка. На фронте тоже иногда подолгу ждут, и тоже, наверно, не сладко.

- Я понимаю, - протянула Лена. - Ну, а как же теперь с пирогом?

- А что?

- Делать или не стоит?

- А почему не стоит? Делай.

- Тогда надо плиту затапливать.

Топить печи было на обязанности Миши, и делал он это хорошо, как опытный кочегар. Дрова у него разгорались быстро и дружно. Лена приготовила начинку и взялась за тесто. Оба работали молча, думая о предстоящей встрече с человеком, ради которого затеяна вся эта инсценировка.

И вот наконец раздался звонок в прихожей.

Миша взглянул на побледневшую девочку и с улыбкой кивнул головой.

- Значит, дождались. Ничего, Аля. Все будет в порядке. Помнишь, как сосед говорил: "Будем жить да поживать да поглядывать"?

С этими словами он неторопливо встал и отправился в прихожую.

- Кто там?

- Профессор Завьялов дома?

- Нет. Папа в командировке, - сказал Миша, открывая дверь.

На площадке лестницы стоял гость. Миша узнал его сразу. По описанию Ивана Васильевича он именно таким и представлял Мальцева. Невысокий, коренастый, немолодой мужчина внимательно смотрел на него, чуть прищуривая близорукие глаза. И взгляд этих глаз был серьезный, добрый, чуть насмешливый. Возле его ног стоял большой чемодан, а через левое плечо перекинут туго набитый рюкзак.

- В командировке? - с удивлением переспросил Мальцев. - И давно он уехал?

- Нет... Тринадцатого или четырнадцатого...

- А куда он уехал?

- В Москву... А вы кто будете?

- Моя фамилия Мальцев.

- О-о! Григорий Петрович! - обрадовался Миша, - А мы вас ждем...

- Кто это "мы"? - спросил гость.

- Мы с Алей... Папа читал нам ваше письмо. Он просил извиниться. Его срочно вызвали в главк с каким-то отчетом. Но он постарается вернуться в этом же месяце. Заходите, Григорий Петрович...

Был какой-то момент, когда Мальцев колебался, и это выражение Миша уловил в его глазах.

О чем размышлял этот человек? Что его обеспокоило? Почему он нерешительно взял чемодан и сейчас же поставил его обратно? Может быть, короткий разговор с Мишей показался ему подозрительным и он почувствовал какую-то фальшь в его тоне?

- В командировке... Как это все неудачно складывается! - спокойно произнес Мальцев. - Вряд ли мне удобно останавливаться у вас.

- А почему? Места у нас хватит. Вам даже отдельная комната приготовлена.

- Даже комната... - повторил гость.

- Коля! Кто там пришел? - крикнула Лена, выходя в прихожую.

- Григорий Петрович приехал.

- А-а! Приехали! Здравствуйте! - радостно заговорила Лена, торопливо вытирая руки. - А мы ждали вас! Папа сказал, что вы друзья... Очень рады... Проходите, пожалуйста! Извините, что я в таком виде... Я стряпаю.

Этот приветливый тон, большие искренние глаза девочки, обаятельная улыбка, перемазанные мукой руки и лицо - все это подкупало, располагало, и нерешительность Мальцева как рукой сняло. Он взял чемодан и, улыбаясь, вошел в квартиру,

- Григорий Петрович, а вы прямо к себе в комнату проходите. Вот сюда, за мной... Я вам тут все прибрала... - без умолку щебетала Лена. - Комната не очень светлая, но это ничего... Сейчас электричество есть. А папа скоро приедет. Коля говорил вам, что он в Москву улетел? На самолете улетел. Сейчас очень просто в Москву летать... Он просил извиниться и встретить вас как друга. Вы с ним друзья? Правда?

Миша слушал свою мнимую сестру и диву давался. Обычно очень скромная, молчаливая девочка - и вдруг целый водопад. "Откуда только берутся у нее все эти слова? - думал он. - Так и сыплет, так и сыплет".

Мальцев поставил чемодан в комнате, положил на стул рюкзак и огляделся. За это время Лена успела рассказать, что жить в Ленинграде очень опасно и нужно быть осторожным. Неожиданно начинаются обстрелы, и даже на стенах домов написали, по которой стороне улицы нельзя ходить.

- Да, да. Это я уже испытал, - по-прежнему улыбаясь, сказал Мальцев. Утром попал под обстрел... Ну, давайте знакомиться. Вас, если не ошибусь, зовут...

- Меня зовут Аля, а его Коля.

- Да, да. Теперь вспомнил. Коля, а вы очень похожи на отца, - сказал Мальцев, пожимая руку Мише. - Аля нет. Аля, верно, в мать... а вы оч-чень похожи.

- А я не согласна, Григорий Петрович, - неожиданно заявила Лена. - Как раз все говорят, что Коля больше похож на маму, а я больше на папу. И характер у меня, как у папы.

- Может быть... может быть. Спорить я не буду, - сразу согласился гость.

- А почему вы не раздеваетесь? - спросила Лена.

- Потому что мне нужно кой-куда сходить и навести кой-какие справки.

- Ну во-от... - недовольно протянула Лена. - Не успели приехать... Я сейчас поставлю чай.

- Нет, нет! - твердо сказал Мальцев. - К вечеру я вернусь, и тогда мы будем и чай пить, и закусывать, и разговаривать.

- Григорий Петрович, если нас дома не застанете... Мало ли что... Я вам ключ дам. Хотите? - предложил Миша.

- Вот это хорошо. Спасибо, голубчик.

Получив ключ, он в сопровождении Миши обошел всю квартиру, задал несколько незначительных вопросов о режиме дня и уехал.

- Ну знаешь... Ты и молодец, Аля! - почти с восторгом сказал Миша, возвращаясь на кухню, где Лена уже защипывала пирог.

- А что?

- Вот уж я не ожидал. Я думал, что ты испугаешься.

Лена молчала. Она и сама удивлялась своему поведению. Почему она так свободно и непринужденно себя вела? Может быть, потому, что свыклась со своей ролью, почувствовала наконец себя здесь полной хозяйкой? "Маленькая хозяйка большой квартиры", - вспомнила она выражение Константина Потаповича Каратыгина.

19. В КАБИНЕТЕ

Иван Васильевич с тревогой ждал звонка по телефону.

Если в первый год войны уверенные в победе фашисты действовали нагло, почти открыто и мало заботились о маскировке, то сейчас они были пугливы и осторожны сверх всякой меры.

В аптеке Мальцев должен узнать от Шарковского, что Казанков благополучно приехал и вручил письмо Завьялову, но затем бесследно исчез и до сих пор не появлялся.

Куда же исчез Казанков, по мнению Тарантула? Убит или ранен случайным снарядом? Заболел? Нашел жену и, не желая работать на фашистов, сбежал на Большую землю? Арестован как дезертир? А вдруг раскаялся и пошел в органы госбезопасности докладывать, как его завербовали и зачем забросили в Ленинград?

Вторая неожиданность, с которой встретится Тарантул в первый же день, командировка Завьялова. Как он к этому отнесется? Поверит ли ребятам?..

В дверь постучали, и в кабинет вошел Каратыгин. В морской офицерской форме он выглядел очень солидным, бывалым моряком.

- О-о! Старый морской волк!

- Да, вот видишь... Чего только не наденешь!.. Зашел попрощаться, Иван.

- А куда ты собрался, Костя?

- В Кронштадт.

- В такую-то погоду! Укачает ведь.

- Ну что ж... Потравлю немного. Ничего не поделаешь, - разводя руками, со вздохом сказал Каратыгин, - Рейс небольшой.

- А ты уж и морскими терминами обзавелся.

- Приходится... Ну, как у тебя дела, Иван? Приехало твое насекомое?

- Приехал. Как раз сегодня. Сижу вот у телефона и мучаюсь. Как они там, наши юные разведчики?.. - И Иван Васильевич подробно рассказал о своих опасениях.

- Н-да... - задумчиво произнес майор. - Я тебя предупреждал, Ваня. Покоя теперь тебе не будет. Если даже сегодня все сойдет благополучно, то все равно завтра, послезавтра, каждый день, каждый час твою душу будет глодать червячок... Как они там? Не натворили бы чего-нибудь...

- Ладно, не каркай. "А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой". Помнишь?

- Я не каркаю, а предупреждаю.

- А ведь есть покой в бурях... Как ты считаешь, Костя?

- Не в бурях, а в борьбе.

- Так ведь я о том же и говорю.

- Понятие покоя - сложное понятие, Ваня. И зависит оно от натуры человека. Для Обломова, например, твое понятие не подходит. Но не стоит сейчас философией заниматься.

- Почему?

- Некогда. Поговорим, когда вернусь... Передай ребятам привет...

В это время зазвонил телефон.

- Это кто-нибудь из них, - сказал Иван Васильевич, снимая трубку.

И он не ошибся. Миша очень подробно рассказал о приезде гостя, описал наружность его, принесенный им багаж и даже сообщил, какой примерно вес имеет чемодан и рюкзак.

- Так. Понимаю. Хорошо, - говорил изредка Иван Васильевич, делая пометки в записной книжке. - А он при вас пальто снимал?.. Не снимал. Так. А из карманов ничего не доставал? Пакетиков или коробочек?.. Так. Ну, молодцы! Теперь так, Колюша. Если меня не застанешь, звони к дежурному. Передайте, мол, дяде Ване то-то и то-то... Но звони, только когда уверен, что тебя никто не услышит. Ну, да ты человек опытный, учить не надо...

- Что ты ему льстишь?.. Зазнается! - проворчал Каратыгин, прислушиваясь к разговору.

- Скажи сестренке телефон дежурного, но пускай она заучит его наизусть. Константин Потапыч вам шлет привет и просит, чтобы про шкаф не забывали... Будь здоров, племянничек.

- Ну что... отлегло? - спросил Каратыгин, когда Иван Васильевич положил трубку и пристально посмотрел на друга.

- Отлегло, Костя.

- Ненадолго... Вот помяни мое слово.

- А зачем ты мне это говоришь? - с некоторым раздражением спросил Иван Васильевич. - Зачем? Ну, конечно, я буду беспокоиться, и червяк будет точить... Ну, а что же, по-твоему, делать? Отказаться от операции? Поздно.

- Нет... Я хотел сказать, что дети...

- Что дети? - снова сердито перебил его Иван Васильевич. - Дети, дети... Ты как классная наставница. Неужели все педагоги такие?

- Я не педагог, - буркнул Каратыгин.

- Наши дети рвутся в бой. Они хотят работать, бороться с врагом, хотят помогать своим отцам, а вы испугались. Дети! Вы хотите их в вату упаковать и подальше от жизни, от борьбы запрятать...

- Кто это "мы"? - мрачно спросил майор.

- Педагоги.

- Да не педагог я, Иван! Что ты меня дразнишь!

- Удивительное дело! - говорил Иван Васильевич, не обращая внимания на слова друга. Он вышел из-за стола и зашагал по кабинету. - Вы готовите детей к будущей борьбе, а в то же время уничтожаете элементы всякой борьбы в их жизни. Вы хотите их теоретически подготовить к борьбе. А они уже живут! На их глазах такие примеры... Я хотя и не педагог, но всем своим нутром понимаю, на своей собственной шкуре испытал и убедился, что характер создается и закаляется в борьбе. Ты мне как-то жаловался на свою дочь. Капризная, мол, избалованная... А кто виноват? Ты сам. Ты же ее при мне с ложечки кормил... Помнишь? "Скушай, детка, за папу, за маму..." Ребенок есть не хочет, я ту насильно в рот пихаешь...

Константин Потапыч не помнил, когда Иван Васильевич видел такую сцену, но если он так говорит, то, значит, видел. Бывал он у него неоднократно.

- Ну, а по-твоему как?

- По-моему? А по-моему, если она захочет есть, то сама попросит. Дай ложку в руки... Да нет! Пускай сама возьмет эту ложку. Я бы на твоем месте даже какие-нибудь препятствия ставил... Не знаю... Ну, спрятал бы, например, эту самую ложку. Пускай поищет. Ты детей до зрелости несмышленышами считаешь... А как они тебя за нос водят!..

- Когда?

- Да вот эта история со шкафом. Ты ведь им поверил?

- А то как же?.. - широко открыв глаза, спросил Константин Потапыч.

- Вот, вот... Поверил потому, что "дети"... В прятки играли. Да ничего подобного, Костя! Это они все выдумали, Мишка придумал, чтобы из этого положения выкрутиться. Для них ты был шпионом, Тарантулом... А спряталась она в шкаф действительно потому, что хотела твои разговоры по телефону подслушать.

- Кто это тебе сказал? Мальчик?

- Нет, еще не сказал. Но я уверен, что скажет.

Спор пришлось прекратить. В кабинет вошел Трифонов и, молча поздоровавшись с майором, сел без приглашения в кресло.

- Устали, Василий Алексеевич? - спросил Иван Васильевич.

- Устал, товарищ подполковник...

- Н-да! Не буду вам мешать, - сказал Константин Потапыч поднимаясь. - Не сердись на меня, Иван. Может быть, ты и прав... От старости я слишком осторожничать начал... Поеду. Счастливо!

Иван Васильевич проводил друга до двери и, повернувшись, обратился к Трифонову:

- Ну, докладывайте.

- Антенну нашел, товарищ подполковник... Замаскирована в деревьях. Одна девчонка на днях проходила по тропке, и почудился ей человек. Смотрите, говорит, девчата, человек в зубах нитку держит. Я сначала не придал значения. Мало ли, думаю, какая чертовщина на кладбище может померещиться. А сегодня вспомнил и давай искать... Нашел. Антенна.

- Там, где антенна, там и передатчик.

- Совершенно точно. И сдается мне, что протянута она в склеп. Солидный такой склеп из черного мрамора сложен. Но я не уверен, товарищ подполковник, сразу оговорился разведчик. - Предполагаю. Боюсь их спугнуть. Гнездо расшевелишь, осы разлетятся.

- Та-ак... - задумчиво протянул Иван Васильевич. - Нежданно-негаданно... Что же мы дальше будем делать?

- Полагаю, что надо установить наблюдение. Но скрытно... Там такие заросли, оградки, кресты... Пока точно не установим, какой склеп, какой туда вход и вообще всякие подробности, следить трудно. Ты за ними следишь, а они за тобой.

- Согласен. Какие у вас предложения?

- Да есть у меня одна мыслишка...

Все помощники Ивана Васильевича думали и проявляли всегда много самостоятельности. Всякий план, всякая задача, которую подполковник ставил перед подчиненными, обсуждались вместе со всеми, и творческая инициатива разведчиков, выполняющих рискованные задания, не была связана. Иван Васильевич руководил и воспитывал людей по-ленински. Каждый человек, о чем бы ни докладывал подполковнику, всегда сообщал о своих предположениях, размышлениях и вносил ценные предложения.

- Ну-ну... выкладывайте.

- Птички там поют, - неожиданно сказал Трифонов. - Синички всякие, щеглята, чижики. Вот я и подумал... Есть у нас такие любители, особенно среди пацанов. Ловили бы они там птичек, а между тем поглядывали бы по сторонам...

- Хорошая мысль, - сразу согласился Иван Васильевич. - Естественно и просто. Пока точно не установим, куда они прячутся, нужна особая осторожность. В склепе могут быть и глаза... Какой-нибудь перископ замаскированный.

- Точно, точно, товарищ подполковник. Там такое делается... Сам черт ногу сломит. Джунгли! Крапивы одной ужас сколько.

- А кто будет птицеловом? Подумали?

- А как же... Приятели-то Алексеева не у дел остались... Забыл, как их зовут...

- Вася и Степа, - подсказал Иван Васильевич.

- Вот, вот... Ребята шустрые, самостоятельные, надежные.

- Хорошо. Согласен. Разыщите их и организуйте. Потом Поговорим подробно.

20. ПОРТРЕТ

Мальцев сидел за столом и, грея ладони рук о стакан с горячим чаем, говорил негромко, спокойно, как бы размышляя вслух.

Миша внимательно слушал гостя, не спуская глаз с его коротких, пухлых пальцев.

- А не слишком ли дорого стоит оборона Ленинграда? Имеешь ли ты представление, дорогой мой мальчик, какой ценой удержали этот город? И дело не в разрушенных домах и заводах... Нет. Дело в людях. На Большой земле... Мы там понятия не имели, сколько здесь погибло людей. И каких людей! Ценных специалистов, мастеров, художников, ученых...

- А что же было делать?.. Сдаваться? - тихо спросил Миша.

Мальцев ответил не сразу. Он пристально посмотрел на юношу, пытаясь понять его отношение к этому вопросу, отхлебнул глоток чаю и покачал головой.

- Не знаю. Я маленький человек. Мы с тобой крошечные винтики государственной машины и должны скромно выполнять свои функции. Нас не спрашивают, что делать. Нам только приказывают.

- А вы считали, что... - начал было Миша, но гость его перебил.

- Я ничего не считаю. Я говорю только о том, что видел своими глазами, слышал своими ушами.

- А я думаю, что глаза у людей не много видят. Только то, что кругом, упрямо возразил Миша.

- Эх, молодость, молодость! - со вздохом сказал Мальцев. - Героическая, бездумная, горячая...

- А разве это неправильно? - спросил Миша. - Вот, например, такой факт... Когда снаряд или бомба близко разорвутся, то человеку кажется, что весь Ленинград на воздух взлетел... и вообще конец света. А на самом деле ерунда...

Миша волновался. Ему казалось, что Мальцев прощупывает его настроение, хочет посеять какие-то сомнения или испытывает, но для чего он это делал неизвестно.

- Да, да, да... Все это так. Действительность существует для каждого из нас... Человек исчезает, и вместе с ним исчезает все, - сказал он и еще раз повторил: - Все!.. А что будет после него... Не все ли ему равно?

- Хоть потоп! - хмуро напомнил Миша.

- Нет. Ты меня неправильно понял, - с улыбкой сказал гость. - Для меня этот вопрос имеет особое значение. Дело в том, что здесь погиб мой сын. Да, погиб.. И вот сейчас мне и в самом деле все, что связано с Ленинградом, стало как-то безразлично... Ленинград существовал для меня потому, что здесь жил и учился мой сын. По своей занятости я редко видел его... Он был примерно твоих лет... может быть, немного постарше. - Говоря это, Мальцев не спеша достал из кармана бумажник, вынул оттуда фотокарточку и протянул своему собеседнику. Вот, посмотри...

Ничего не подозревая, Миша взял снимок, взглянул и ясно почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове. На снимке был атаман воровской шайки Жора Брюнет. Мише навсегда врезалось в память нахальное выражение его глаз, презрительная, чуть брезгливая улыбка, высокомерное поведение. Вспомнил он и последнее... Дикий крик, вытаращенные от ужаса глаза... Здесь, на портрете, юноша был несколько иным, чем в жизни. Красивый, приятный, с приветливой улыбкой.

- Коля... Вы знали этого мальчика?

Миша поднял глаза и, встретившись с пытливым взглядом гостя, еще больше смутился. Мальцев жадно наблюдал за ним. Он видел замешательство юноши, видел, какое впечатление произвел на него портрет.

"Что же делать? Теперь не скроешь, - думал Миша. - А если врать, совсем запутаешься".

- Да, - сказал он. - В прошлом году мы с ним встречались. Его зовут Жора Брюнет.

- Звали его Георгий. Но почему Брюнет?

- Брюнет? Ну, это вроде клички или прозвища.

- А где вы с ним встречались?

- Этого я не могу сказать...

С последними словами Миша положил снимок на стол, отошел к пианино и встал спиной к гостю.

- Почему вы не можете сказать? - настойчиво спросил Мальцев.

- Не могу... Это секрет.

- Какие же теперь секреты?.. Если он погиб.

- А я-то еще живой.

- Да. Вы живой... - повторил Мальцев и, немного подумав, тихо продолжал: Коля, голубчик... Я очень вас прошу, расскажите все, что касается моего мальчика. Ну хотя бы то, о чем можно говорить. Мне не нужны ваши детские секреты... Но если вы даже проговоритесь...

- Вы сообщите папе, - подсказал Миша.

- Нет, нет! - поспешно сказал Мальцев. - Теперь я понимаю, в чем дело... Могу вам дать честное слово. Могу поклясться чем угодно, что ни одного слова не пророню из всего того, что узнаю от вас. Я слишком уважаю Сергея Дмитриевича...

- Тем более, что уважаете, - проворчал Миша и направился к выходу.

- Куда вы?

- Я посмотрю, что Аля делает, - пояснил Миша. - Она тоже меня воспитывает.

Миша прошел в комнату Лены и тихо постучал, надеясь, что она не ответит. Но он ошибся. Лена не спала.

- Кто там? Можно, можно, - раздался голос девочки.

Миша вошел и плотно закрыл за собой дверь.

- Зажги свет, - тихо предложила Лена.

- Не надо. Я пришел просто так, - сказал Миша, подходя к кровати. - Очень, понимаешь, все сложно получилось. Боюсь запутаться. Надо бы посоветоваться, и не с кем...

- А я? - с обидой спросила Лена.

- Ты же ничего не знаешь. А рассказывать - долгая история... Такая неожиданность! Я прямо обалдел, когда увидел портрет...

- А ты все-таки скажи, Коля. Я быстро понимаю.

- Когда-нибудь в другой раз... Он оказался отцом одного парня... А я все про него знаю... про его сына. Просит рассказать...

- Что ты!.. Это такое дело...

Сейчас возле девочки Миша почувствовал себя лучше. Волнение и тревога улеглись, и в голове появилась какая-то ясность. "Так или иначе, а рассказывать придется, - думал он. - И лучше всего правду. Конечно, не всю..."

- А зачем ты пришел, Коля? - спросила Лена.

- Так... Надо отдышаться... Очень я растерялся, - сознался Миша. - От неожиданности... Сначала он такие загадки загадывал, а потом вытащил Жору... Ты спи. Я пойду к нему. Все равно никуда не спрячешься.

Миша вернулся назад. Теперь он окончательно овладел собой. Мальцев сидел на прежнем месте и, подперев голову руками, смотрел на портрет сына. При появлении Миши он поднял голову и вопросительно взглянул на него.

- Все в порядке. Спит.

Миша прошел несколько раз по комнате, все время чувствуя на своей спине упорный, пристальный взгляд гостя. "Спросит еще раз или не спросит?"

Мальцев молчал, но в этом молчании было столько настойчивого ожидания, что Мише пришлось самому начать разговор.

- Григорий Петрович... вот вы мне дали честное слово, что не скажете папе...

- Да, да!

- В общем-то дело это прошлое... Мало ли что с кем бывает!.. Но если он узнает, то сильно расстроится... Я вам, конечно, скажу. Ничего скрывать не буду... Понимаете ли... Я вашему сыну папины часы проиграл... А познакомились мы с ним в одном доме. Там собирались ребята и в карты играли. Ну и я... Сначала деньги, какие были, проиграл, а потом часы... А папе сказал, что часы украли.

- Ну, а Георгий?

- Он самый азартный был... рисковый,

- Вы с ним дружили, Коля?

- Не-ет. Какая там дружба! Два раза встречались в этом доме - и все...

- А потом? Вы знаете, как он погиб?

- С крыши свалился... Мне говорили ребята, что на крыше он с кем-то подрался... или что-то другое... В общем, с крыши сорвался и разбился.

Все это Миша рассказал с опущенной головой, и краска смущения не сходила с его лица. И это было вполне правдиво. Он стыдился своего поступка.

- Что-то подобное слышал и я... - после некоторого молчания проговорил Мальцев. - Но я не верю. Не могу поверить в такую нелепую смерть,

- Кто его знает!.. Если бы я сам видел, ну, тогда другое дело... Но насчет картежной игры вы папе не говорите, - предупредил Миша. - Теперь я больше не играю.

21. ПОРУЧЕНИЕ

В это же позднее время в комнате, где жил Степа Панфилов, сидел Трифонов. Перед мальчиком лежали две фотокарточки. На одной была снята средних лет женщина, а на другой - мужчина в очках, в шапке-финке, в пальто, в сапогах, с противогазом.

- Понятно тебе задание, Степан?

- Понятно-то понятно, - с трудом сдерживая радость, сказал юноша. - А с работой как?

- С работой мы устроим. Маленький отпуск на недельку.

Вернулась из кухни мать и принялась накрывать на стол. Фотографии Степа моментально спрятал в карман.

- И нечего долго раздумывать, - совсем другим тоном заговорил Трифонов. Неучем тебе оставаться не резон. Война скоро кончится... Сам знаешь, как наши жмут... Надо учиться, Степа. Как вы полагаете, Варвара Васильевна?

- А что я?.. Он и сам теперь не маленький. Ученье никогда не повредит.

- Совершенно верно. Вез отрыва от производства окончит десятилетку, а потом, в зависимости от способностей и желания...

- Способности-то у него есть, а вот желания не вижу. Лодырничать любит.

- Когда я лодырничал?

- А всегда! - строго сказала мать и, повернувшись к Трифонову, пояснила: Собирался своему другу окна утеплить... Все еще собирается...

- Да некогда было, мама.

- Не болтай ты, - махнула она рукой. - Некогда! Парень в лазарете лежит, пошевелиться не может, а дружки у него собак по улицам гоняют.

- Ну чего ты!.. Хватит, - проворчал Степа.

Дата добавления: 2014-11-06