Супервизия 16 страница

Предоставляя терапевту возможность показать систему “как она есть”, со всеми ее связями, супервизор тем самым дает ему пространство, где он свободен выбрать свой конкретный путь самоструктурирования. Иначе говоря, это пространство, дающее возможность самосозидания — выбора оптимального на данный момент системного “сюжета” и формы организации. Принятие уникального способа данной системы быть собой (отображение ее “как она есть”) производит реальное изменение, освобождая систему для разрешения проблем: она больше не должна “тратить энергию” на то, чтобы отстаивать свое самоопределение, и может начать развиваться. Супервизор самим способом действий признает, что система как она есть — единственный реальный источник ресурсов в случае угрозы выживанию.

Для того чтобы этот процесс был творческим, необходима как идентификация с объектами, так и сепарация от них. Тара, по-видимому, чередует эти два состояния, когда вначале выбирает фигуру и находит ей место на доске, а затем сосредоточенно вглядывается в нее и во всю создаваемую ею картину. Она “сливается” с объектом, чтобы создать его; создав его, она может от него отделиться. Пока она должна сохранять в себе оба состояния — слияния и отделенности. В итоге победит отделенность, в противном случае Тара “унесла” бы все с собой в профессиональную работу, то есть никакого “супер-видения” не состоялось бы.

До сих пор Тара была сосредоточена на клиентской системе; единственным образом для саморепрезентации было Взбитое Яйцо, которое она держала в руке все время. Теперь она извлекает фигуру Пухлого Мишки в поварском колпаке (она говорит, что это олицетворение ее тепла) и ставит его рядом с Человеком-Змеей, очень близко справа от него. Затем вытаскивает большую черную Крысу и помещает по другую сторону от Человека-Змеи, вновь совсем близко. Картина — система, как Тара ее видит, — почти завершена; но Тара заявляет, что ей нужен здесь еще один элемент ее самой — ее терапевтические рамки. Она выбирает безымянную металлическую Скрепку Канцелярскую (Син облегченно вздыхает) и кладет ее между отцом и матерью Клаудии (рис. 13.2). И снова некоторое время молча взирает на свое творение.

Трудно передать словами то состояние сосредоточенного внимания, в котором супервизируемые строят систему, частью которой они сами являются. Как можно быть такими спокойными, умиротворенными и одновременно нести такое напряжение? Применяется данный метод в индивидуальной супервизии, в маленькой группе или перед аудиторией, где атмосфера неизменно “наэлектризована” и остается такой сколь угодно долго, пока супервизируемый выбирает и размещает объекты. Никто не двигается, никто не проявляет нетерпения. Лишь в конце по комнате проносится вздох; люди меняют позы и вновь смотрят друг на друга. “Конец” — это почти неизменно эстетическое явление: доска выглядит “правильно”.

Но давайте вернемся к Таре, которой еще далеко до конца. Тара определила систему “как она есть”. Это не значит “какова она на самом деле”: человеческие системы столь сложны, что изобразить нечто так, “каково оно на самом деле”, практически невозможно. “Как она есть” означает “как я определяю ее в данный момент — мой рассказ о ней сейчас”. Итак, Тара начала с “картирования” эмоциональных отношений, которые, как известно, постоянно меняются.

Син предлагает Таре показать теперь систему Клаудии, какой она, Тара, хотела бы видеть ее в результате терапии — через годы, если столько времени будет необходимо. Это отклонение от уже известной вам практики, в соответствии с которой обучаемому предлагается начинать с передвижения фигур в собственной ролевой системе, а уже потом разрешается менять что-либо в клиентской системе. Поступая таким образом, мы рискуем инициировать у супервизируемого тот самый способ мышления, который был первопричиной его “тупика” в терапии; кроме того, мы абстрагируемся, во всяком случае, временно, от системной идеи о том, что клиент и терапевт составляют единую систему, которая и является предметом супервизии. С другой стороны, данная девиация метода позволяет супервизируемому на какое-то время “высвободиться” и двинуться вперед к решению проблемы. Тара очень склонна к рефлексии и едва ли станет отрицать собственную роль в системе. С другой стороны, Тара давно потеряла надежду на прогресс в своей работе с Клаудией, у которой, кажется, отсутствуют роли, необходимые для того, чтобы совладать со своими проблемами.

Тара передвигает одну фигуру, затем другие, пока клиентская система не оказывается полностью реорганизованной (см. рис. 13.3). Она говорит, что ей нужно “еще несколько фигур”. Син соглашается на это. Тара выбирает Игривого Тигра для изображения чувства юмора Клаудии, шамана для репрезентации ее симпатии к примитивным обществам и Стрелу, направленную вверх, для символизации ее духовности. Затем она перемещает собственные фигуры.

Согласно системному взгляду на человеческое поведение, взаимоотношения пространства, времени, энергии и движения играют критическую роль. Однако в супервидении физические и визуальные пространственные отношения обычно исследуются недостаточно, и лишь немногие супервизоры осознают возможность перевода представлений теории систем на язык физических форм путем использования пространства — пространственных метафор человеческих отношений.

Тара и ее супервизор начали “финальный круг”. Син предлагает Таре воссоздать исходный социальный атом точно в том виде, как она изобразила его вначале. Тара выполняет это, и вновь ее поражает, почти завораживает насилие, исходящее от фигур, особенно от матери/Полисмена и Клаудии/Человека-Змеи. Тара говорит, что чувствует большую печаль и сильный страх.

Син отмечает “чрезвычайную уязвимость” Клаудии в том виде, как изобразила ее мир Тара. Он спрашивает Тару, может ли она “ощутить зависть” в системе Клаудии. Тара отвечает утвердительно. “Где ты видишь ее?” — спрашивает Син. “В сестре, которая всегда все получала, и в этом громадном устрашающем силуэте над Клаудией. Есть также нечто садистическое в том, как располагаются мужья, и в тех зеленых кружочках”.

Подобно многим супервизируемым, при работе с символическим материалом Тара испытала как бы преходящую потерю “я” — вневременные переживания слияния с объектом и “единства”. Она была погружена в мощное субъективное видеґние. Работа с фигурами может приносить удовлетворение вплоть до чувства экстаза, наступающего, когда глубинные внутренние личностные смыслы находят отражение во внешних образах. При этой форме работы естественна отрешенность от той части себя, которая является наблюдателем, взирающим на вещи объективно, без эмоций. Артур Кестлер (1974) высказался на эту тему изумительно точно: для того чтобы психика имела необходимую свободу действия, она должна стать “анестезиологом, который усыпляет разум” и возвращает на мгновение “скоротечную наивность взгляда”.

Син спрашивает Тару, как, используя свои собственные фигуры, она “переключила” бы Клаудию из первого сценария во второй. Еще не вполне “вынырнувшая” из тех глубин, в которые она погрузилась, Тара передвигает Крысу и Пекаря повыше, к матери/Полисмену. Затем она берет Взбитое Яйцо и перемещает его к краю доски. Канцелярскую Скрепку (свои терапевтические рамки) она оставляет между матерью и отцом.

Границ времени супервизорской сессии и пространства супервизорской комнаты как будто не существовало; Тара находилась в ином времени и пространстве, которые одновременно были под властью ее сознания и властвовали ею. Ее восприятие мира изменилось — под воздействием не другого человека, а ее самой.

Наступает время для рациональных обоснований. Син спрашивает Тару, почему она переместила “себя” именно так. Тара отвечает, что ей нужно передвинуть Пекаря (свою материнскую часть) и Крысу (отвергнутого конфронтатора) вверх, к матери, привлечь туда перенос и проработать его с клиенткой.

Тара и ее супервизор придерживаются кляйнианского взгляда на мир; они вместе размышляют о том, как Клаудиа маленьким ребенком должна была “потерять” свою мать, не пройдя при этом через соответствующий процесс отречения и оплакивания. Получилось, что она так и не позволила себе болезненного осознания, что ее мать больше не доступна ей, или, точнее, никогда не была ей доступна. Син говорит Таре, что Клаудиа должна была интерпретировать эту потерю как результат ее собственных всемогущественных, неконтролируемых, алчных и деструктивных фантазий. Он добавляет, что, исходя из того, что Тара ему рассказала, Клаудиа не только не сумела достичь “депрессивной позиции”, но, возможно, никогда ее не достигнет. Она не в состоянии проявить вину или беспокойство, не в состоянии осознать, что ее чувства любви и ненависти направлены на одного и того же человека. Эти эмоции у нее все еще изолированы друг от друга, и ненависть преобладает: “Ненавидящая, преследующая мать проецируется повсюду”. Клаудиа не может осознать, что люди бегут от нее из-за ее собственной разрушительности, и потому она обречена продолжать разрушение.

Они говорят об опасностях и страхах, связанных с перспективой для Тары в более полной мере взять на себя материнскую роль, и о том, что ей придется вытерпеть, став объектом проекции “плохой” матери. Тут они обращаются к Канцелярской Скрепке, олицетворяющей терапевтические рамки. Она так и пребывает пока между матерью и отцом. Супервизор спрашивает Тару, не хочет ли она что-нибудь с ней сделать. Тара заносит руку над Скрепкой и медлит. Двигает ее в одну сторону, потом в другую, примериваясь. И вдруг почти бросает в сторону, на самый край доски. Син спрашивает, почему она это сделала. Тара отвечает, что там, где эта вещь была, ей уже ни к чему находиться. Син говорит, что он бы испугался за Тару, если бы она оставила ее там, между отцом и матерью: это могло бы означать, что она, Тара, собирается действовать по отношению к Клаудии как персонаж Супер-Эго. Тара в ужасе. “Именно это я и делала”, — сообщает она. Они вместе обсуждают опасности смешивания терапевтической позиции с позицией Супер-Эго.

Син, указывая на Крысу с одной стороны от матери и Медведя-Маму — с другой, делится предположением, что Тара идеально показала путь к возможному решению: чтобы Клаудиа могла быть счастлива, добро и зло должны быть объединены в одном персонаже. Тара изумлена точностью собственного “бессознательного”. Син предупреждает Тару, что хотя это хорошее решение, оно пока принадлежит миру идеального; поскольку Эго Клаудии не является сильным и, возможно, никогда таким не будет, не исключено, что ей необходимо сохранять свои основные защиты. По его мнению, Таре придется работать с Клаудией медленно, не один год, чтобы помочь ей сделать открытие: она может быть “контейнирована” кем-то, способным выдержать ее злобные атаки. Син говорит, что Тара, если будет правильно делать свою работу, будет выступать не как личность, а как некий образ, попеременно ненавидимый и идеализируемый. Таре придется справляться с собственными эмоциями: тревогой и страхом, когда ее будут ненавидеть, самоидеализацией и тщеславием — когда будут обожествлять. В результате проективной идентификации она почувствует то, что чувствует Эго Клаудии. В течение долгого времени ей нужно будет прилагать усилия, чтобы “держать курс” и самой оставаться стабильной. Если это получится, можно надеяться, что Клаудиа станет меньше бояться собственной деструктивности, и ей будет не столь необходимо ее отреагировать, “отыгрывать вовне”.

Вы — критик

Как свидетельствует работа с Тарой, визуальное супервидение дает нейтральную основу для супервизии в рамках многих “школ” терапии. Тара отобразила социальный атом Клаудии в более или менее стандартном формате, но комментарии супервизора, возможно, носили более интерпретативный характер, чем вы привыкли (в отношении не столько Тары, сколько клиентки).

Что вы думаете об этом стиле супервидения, независимо от вашего мнения о кляйнианской школе терапии?

Если, говоря в терминах фокусно-ролевой матрицы, супервизия проводится преимущественно в первом фокусе из роли учителя (работа над описанием клиента и интерпретациями, относящимися к клиенту), как в супервизорском взаимодействии может быть удержана “культура мудрости”? Считаете ли вы, что Син оставляет достаточно пространства для сомнения в базисе теоретического знания (в данном случае — кляйнианской основе),через призму которого рассматривается клиент?

Таблица 13.1

Схема действий на супервизии Тары

1. Примерно через 15 минут после начала сессии, когда Тара описала свои трудности, супервизор предложил ей выбрать объект для репрезентации себя самой.

2. Тара выбрала объект для репрезентации клиентки.

3. Она построила родительскую семью клиентки.

4. Она построила социальный атом клиентки и соединила его с семьей.

5. Она выбрала три фигуры для изображения самой себя.

6. Она реорганизовала систему клиентки, приведя ее к такому виду, какого желала, и выбрала по своему усмотрению дополнительные фигуры для репрезентации клиентки.

7. Она расставила фигуры в исходном порядке, и супервизор спросил ее, как она могла бы пройти путь от исходной ситуации к желаемой.

8. Они вместе обсудили рациональные основания для новой конфигурации.

9. Они сформулировали новый рациональный базис терапии.

Заключение:

некоторые преимущества

визуального супервидения

1. Постоянство картины. Описывая клиентскую группу, супервизируемый должен рассказать супервизору об отце, матери, о самом клиенте, о брате и т.д., а также об отношениях отца с матерью, матери с отцом, брата с отцом, отца с братом и каждого из них с терапевтом. Но эти отношения при визуальном супервидении воспринимаются терапевтом все вместе. Они не последовательны, а одновременны, в отличие от речи: мы не в состоянии сказать все одновременно. При вербальном супервидении нужно “сдерживать” спонтанные ассоциации, пока супервизируемый не доскажет до того места, где они станут релевантными; к тому времени возникшая идея вполне может быть забыта. При создании и упорядочении визуальных образов время “стоит на месте” столько, сколько мы захотим.

На сессии, где используются только слова, может быть идентифицирован значимый аспект или временная связь. Но затем сессия пойдет своим порядком, и этот аспект утратит отчетливость или на первый план вы­ступят другие аспекты. Так происходит снова и снова: важные аспекты выступают вперед, чтобы впоследствии потеряться в водовороте дальнейших диалогов и описаний. Слова рождаются, выходят в мир, живут мгновение и умирают. Но когда применяются визуальные методы, важные аспекты картины неизменно остаются на супервизорской арене.

2. Отображение отношений. Погружая людей в непосредственное переживание, визуальное супервидение вместе с тем показывает им отношения, образующие контекст этого переживания. Причем эта информация поступает непосредственно, вне истолкований. Она дает супервизируемому шанс на некоторое время выйти за рамки своей системы, чтобы, воспользовавшись этим, создать новую систему. “Считывание” отношений как они есть создает пространство для генерации новых паттернов и изменения таким образом системы.

3. Развитие идей. Конкретный сенсорный опыт, преимущественно визуальный, используется как метафора для трансляции абстрактной идеи. Когда мы видим нечто по-новому, мы и узнаем это по-новому. Конкретность метафоры увлекает нас, как никогда не может увлечь чистая абстракция. Она имеет силу “истории случая” (Siegelman, 1990) — так же наполняет жизнью абстрактное и теоретическое. Полнота жизни метафоры и ее способность вызывать резонанс обусловлены ее связью с миром чувственного и сенсорного опыта. Метафора обычно формулируется в визуальных терминах, поскольку зрение является наиболее развитым у нас органом чувств.

4. Усиленный аффект. Метафора проистекает из аффекта, потому что, как правило, она отражает потребность в том, чтобы выразить настоятельный внутренний опыт переживания себя и своих интернализованных объектов. Люди могут манипулировать словами, но манипулировать образами им труднее. Говорить то, что ты хочешь сказать, и умалчивать о том, чего говорить не хочешь, получается легче. Порой мы используем язык для того, чтобы отрицать, рационализировать, обвинять, обороняться, маскировать тайные правила. Проблемы застывают в одной определенной форме и перестают замечаться. Но применение визуальных методов выводит нас за пределы власти языка и вносит элемент неожиданного, неизвестного, непредсказуемого. Супервизируемый переживает себя в глубинном контакте с существенными символами и действиями. Значение предстает как соединенность образов, мыслей, чувств и эмоций, которые обнаруживают себя и проясняются. Коротко говоря, значение становится переживаемым. Эмоция вступает в союз с мыслью, чтобы дать начало организованному паттерну осознавания.

Часть IV

АКТИВНОЕ СУПЕРВИДЕНИЕ

Глава 14

“ТЕПЕРЬ Я МОГУ СЫГРАТЬ РАЗЛИЧИЕ”.

АКТИВНОЕ СУПЕРВИДЕНИЕ В ГРУППАХ

Углубление системных процессов

в действии

Если терапевт в своей работе с клиентом “увяз”, то не нужно особенно много времени, чтобы лингвистические рельсы, по которым движутся проблемы, сошлись в круг, на котором терапевт вновь и вновь будет приходить к одним и тем же выводам, монолитным и негибким, как броня средневекового рыцаря, — одинаковым на этой неделе, на прошлой и на поза­прошлой. Несвоевременный совет супервизора может даже усугубить этот процесс, протекающий по принципу “все то же самое, и еще больше”. Проблемы спрессовываются в форму, обусловленную языком, и возникает впечатление, что никакого выхода вообще нет. Используя только слова, супервизируемый едва ли скажет что-нибудь новенькое — все это он уже слышал прежде.

Да, может быть, он слышал, как это все происходит, но не видел и не чувствовал физически, через движения собственного тела. Визуальное и активное супервидение извлекает на свет Божий новые значения и передает их нам без посредничества слов. Мы физически перемещаемся среди них (впрочем, лишь секунду назад это удивительное пространство было просто ковром в кабинете супервизора), и спонтанные движения тела вызывают спонтанные движения мысли. Супервизируемый принимает в физическом пространстве позицию, отображающую его позицию во внутреннем пространстве: тело и сознание танцуют вместе. Значение становится интенсивно личностным, но при этом и очевидно межличностным, поскольку перед нами раскрыто не что иное, как система. Комната превращается в снабженное координатами пространство убеждений: супервизируемый “занимает позицию” в самом буквальном смысле. На активной супервизии (супервизии с применением методов действия), которая часто происходит в группе, супервизируемые играют клиентские роли в терапевтической системе, говоря или действуя из этих ролей.

Эмоциональные пути, проложенные в терапевтической системе, выныривают наконец-то из словесных туннелей на открытую местность. Активная супервизия базируется на той же философии, что и визуальная: когда система (будь то личность, группа, семья, “терапевт и клиент” или что угодно еще) определена в соответствии со всеми своими связями, она обретает свободу для изменения. Легче становится увидеть, какие роли терапевта гипертрофировались во взаимодействии с данным конкретным клиентом и какие силы привели к этому. Теперь, когда внутренние пути системных процессов и их пункты назначения открыты дневному свету, навязчивое стремление следовать им исчезает: пути не обязательно должны быть именно такими, они просто такими были. Новые дороги могут быть проложены, исследованы и соотнесены со старыми, чтобы можно было сравнить пути, который были, и пути, которые возможны.

Члены группы могут увидеть, какие роли чрезмерно выражены у их коллеги — привычным образом либо именно с обсуждаемым клиентом. Они имеют возможность услышать, как это объясняет сам супервизируемый. Они должны задаваться следующими вопросами:

l Кого в системе в наибольшей мере защищают наблюдаемые роли?

l Если определенная роль терапевта оказалась гипертрофирована, какие роли клиента активизировали эту роль в терапевте?

l В какой степени излишне проявленная роль вызвана любовью или лояльностью?

l В какой степени терапевт отреагирует нечто, связанное с его собственной родительской семьей?

Несомненно, подобные вопросы дополнительно помогают супервизируемому определить себя для себя самого. Супервизору зачастую нет необходимости давать какие-либо рекомендации — супервизируемому оказывается достаточно того, что он получил путь описания своих отношений в системе, основанный на ролевом анализе.

Группа

Супервизорская группа составляет психологически взаимозависимую систему людей, ищущих клинической мудрости. Подлинная польза пребывания в группе заключается не в денежной экономии, а в различных возможностях группы, отсутствующих в индивидуальном супервидении. В супервизорской группе могут использоваться активные методы, когда в пространстве, в движении и в сенсорных образах себя актуализирует “личность в целом”. В принципе, группа должна дополнять индивидуальное супервидение, а не заменять его. Ниже перечислены некоторые преимущества групповой супервизии:

l Супервизируемый встречается с большим спектром ролей, а также различных личностных стилей и стилей помощи.

l Личные тревоги и чувства неадекватности начинают пониматься как универсальные переживания по мере того, как супервизируемые осознают, что другие тоже испытывают их.

l Члены группы могут давать друг другу обратную связь по поводу случаев и техник.

l Группа служит “резонатором” аффективных реакций супервизируемого, что делает работу более увлекательной, волнующей.

l Процесс “здесь и сейчас” супервизорской системы может способствовать осознанию системных процессов в терапевтической сис­теме.

l Поскольку члены группы равны супервизируемому по профессиональному статусу, они могут бросать вызов его сюжетам и предлагать альтернативные “истории”.

l Члены группы поддерживают друг друга и завязывают отношения профессиональной дружбы, которые зачастую переживают группу.

l Учебные интервенции и демонстрации могут быть адресованы всей группе.

l Может использоваться “рефлексивная команда”.

l Есть возможность применения специальных методов (которые подробно описаны в последующих главах).

Групповая супервизия, описанная в этой книге, основана на “презентации случая”, то есть представляет собой супервидение непосредственно терапевтической практики. Каждое групповое занятие имеет конкретную задачу, которая не является терапевтической: групповые процессы сфокусированы на конкретных темах, связанных с супервидением. Рекомендуемое число членов группы — от трех до семи. Предпочтительный уровень супервизируемых — от среднего до продвинутого. Анализ группового процесса проводится постольку, поскольку это необходимо для сохранения группы в качестве обучающей среды, а также живой целостности, или же в связи с процессами, происходящими в клиентах. Тем не менее, “чистая линия” клиентского сюжета так или иначе “утолщается” личностными маркерами.

Задача группового супервидения — развитие коллективной и индивидуальной клинической мудрости: технического и процедурного знания, способности выносить суждения и проницательности. Совместная работа членов группы направлена на формирование в каждом из них роли “собственного консультанта” — способности отслеживать свое профессиональное поведение, которая должна сохраниться после завершения супервидения. Супервизор и члены группы стремятся практиковать “культуру мудрости”. Едва ли есть необходимость повторять, что мудрость не сводится к позе мыслителя или туманным изречениям. Культура мудрости — это межиндивидуальное пространство, где сбалансированы между собой сомнение и знание; невежество опасно, но не менее опасно и знание, если оно узко специализировано.

Несомненно, передача технического и иного специального знания является необходимой частью супервидения, которая к тому же может давать быстрый эффект во взаимоотношениях с клиентом, в то время как польза мудрости, польза дальновидности и прозорливости обнаруживает себя медленнее. Как ныне признает большинство людей в областях, не связанных с терапией, дальновидность неизбежно включает экологическое, или системное, сознание. В длительной перспективе члены группы стремятся к холи­стическому пониманию действий и событий. В атмосфере мудрости присутствует поддерживающая сеть межличностных отношений, благодаря чему могут открыто выражаться сомнения и неуверенность, задаваться вопросы — как супервизором, так и супервизируемыми. Эти сомнения не обязательно личностно обусловлены, как, например, тревога по поводу собственного функционирования. Они могут касаться возможности знания и природы знания в связи с клиентскими историями. В атмосфере мудрости (Meacham, 1990) возможна толерантность к неопределенности и противоречиям, так что ни супервизору, ни членам группы не нужно искать убежища за бастионами чересчур уверенного знания. Когда в группе преобладает атмосфера мудрости, ее члены делятся друг с другом своими сомнениями, что не мешает им находить основу для доброкачественных суждений и уверенных действий. Экологичные сомнения не оказывают парализующего действия.

Контракт и задача группы

Прежде всего, в контракте должна оговариваться конфиденциальность по отношению к клиентам. В ситуации группы значительно больше людей имеют доступ к материалу клиента, чем если бы супервизор работал один на один с терапевтом. Соответствующая позиция в контракте не только помогает обеспечить конфиденциальность, но также сообщает супервизируемым о том, что это профессиональная группа, служащая профессиональным целям.

Второй элемент касается уважения. Супервизор требует такого же уважения к супервизируемому, какое он должен обеспечить со стороны последнего к его клиентам. Если в супервизию входит проигрывание, воссоздание ситуации в действии, то супервизируемого необходимо проинформировать об этом, как и о том, что данный процесс неизбежно активизирует релевантный личностный материал. Если супервидение является обязательным для участников, не стоит проводить его в рамках группы со значительным объемом проигрывания, с большим включением личностного содержания (например, материала о родительской семье супервизируемого). Еще менее это желательно, когда супервизия не только обязательна, но и должна проводиться с конкретным супервизором. Супервизорские группы со значительным объемом проигрывания, присутствием большого количества личностного материала наиболее показаны опытным супервизируемым, желающим разобраться в сложных вопросах терапии. Вообще говоря, для начинающего супервизируемого предпочтительны структурированные супервизорские интервенции, как в индивидуальном, так и в групповом контексте. Супервизируемые, находящиеся на промежуточной стадии, в доверительной обстановке склонны фокусироваться на аффективных реакциях и собственной колеблющейся профессиональной мотивации, в то время как продвинутые и хорошо владеющие техническими навыками супервизируемые обычно используют групповую супервизию для консультирования по поводу своих концептуализаций и предполагаемых интервенций (Stolzenberg & Delworth, 1987). Границы между супервизией и терапией должны обсуждаться с самого начала.

Третий пункт контракта относится к уровню действия и праву “пропустить ход”. Опыт показывает, что супервизорские группы этически приемлемы для супервизируемых, находящихся на промежуточной и продвинутой стадиях, как правило, при относительно слабом включении личностного материала и простом уровне проигрывания (например, ограничивающимся “пустым стулом” и эпизодическим действием из клиентских ролей, как во многих из описываемых ниже случаев). Рабочее соглашение должно быть сформулировано таким образом, чтобы супервизируемые чувствовали свой контроль над процессом. В целом можно сказать, что чем больше контракт подчеркивает право супервизируемого на “пропуск хода”, когда он расценивает потенциальный материал как слишком личностный, тем свободнее он вовлекается во взаимодействие с супервизором и другими членами группы. Гарантированное право сказать “нет” способствует душевному покою и большей готовности к экспериментам.

Дата добавления: 2014-11-06