Тридцатая лекция

Доказав в предыдущих лекциях, что лишь в бессмертии находится идостигается смысл и цель божества, что божество и бессмертие - одно и то же,что божество из самостоятельного существа, каким оно является первоначально,становится, в конце концов в виде бессмертия свойством человека, я пришел кцели моей задачи и тем самым к концу моих лекций. Я хотел доказать, что богестественной религии есть природа, бог духовной религии, христианства, -дух, то есть сущность человека. Я хотел это доказать для того, чтобы человеквпредь искал и находил определяющий мотив своего поведения, цель своегомышления, источник исцеления своих бед и страданий в себе самом, а не внесебя, как язычник, или над собой, как христианин. Я не мог, разумеется, этодоказательство, в отношении к наиболее интересующему нас христианству,провести через все отдельные учения и представления христианства; я ещеменьше мог его распространить, как я первоначально имел в виду, на историюхристианской философии. Но этого и не нужно, по крайней мере когда дело идето предмете, каким был предмет этих лекций, не нужно проводить свою темувплоть до единичных и особых случаев. Главное, - это основные положения,основные тезисы, из которых частные выводы вытекают как простые следствия. Иэти основные положения моего учения я представил, и притом представилнаивозможно ясней. Разумеется, я мог бы быть короче в моих первых лекциях.Но меня извиняет то обстоятельство, что я - не академический доцент, что уменя нет навыка к лекциям, что я не имел перед собой готовой тетрадки, и япоэтому не сумел мой материал соразмерить и соответственно подразделить померке академического времени. Но в моих лекциях остался бы пробел, язакончил бы их фальшивой нотой, если б я вздумал оборвать их на томдоказательстве, которое я развивал в последний раз, потому что я оставилнетронутыми те предпосылки, исходные положения или гипотезы, от которыххристианин умозаключает к божеству и бессмертию. Бог, говорил я, есть осуществитель или действительность человеческихжеланий счастья, совершенства, бессмертия. Кто, стало быть, - можно из этогозаключить, - отнимет у человека бога, тот вырвет у него сердце из груди.Однако я оспариваю те предпосылки, на основании которых религия и теологиядоказывают необходимость и бытие божества или, что то же, бессмертия. Яутверждаю, что желания, которые исполняются лишь в воображении, или исходяиз которых доказывают бытие воображаемого существа, являются тоже лишьвоображаемыми, а не действительными, не истинными желаниями человеческогосердца; я утверждаю, что те пределы, которые религиозное воображениепреодолевает в божестве или бессмертии, являются необходимыми определениямичеловеческого существа, неотделимыми от него, а следовательно, являютсяпределами только в воображении человека. Так, например, для человека, отнюдьне является ограничением то, что он связан с местом и временем, что "еготело приковывает его к земле", как говорит рационалист, "и мешает емупоэтому знать, что делается на Луне, на Венере". Тяготение, привязывающееменя к земле, есть не что иное, как выражение моей связи с землей, моейнеотделимости от нее; что я такое, если я порву эту связь с землей? Фантом,потому что я по существу - земное существо. Мое желание перенестись накакое-нибудь другое мировое тело есть поэтому лишь воображаемое желание.Если бы я мог осуществить это желание, то я бы убедился, что это лишьфантастическое, глупое желание, потому что я почувствовал бы себя в высшейстепени неладно на чужом мировом теле и поэтому - к сожалению, слишкомпоздно - понял бы, что было бы лучше и разумнее оставаться на земле. Есть много человеческих желаний, которых не понимают, полагая, что онистремятся быть осуществленными действительно. Они хотят оставаться лишьжеланиями, они имеют цену лишь в воображении; их исполнение было быгорчайшим разочарованием для человека. Таким желанием является и желаниевечной жизни. Если бы это желание исполнилось, то люди пресытились бы вечнойжизнью и начали бы желать смерти. В действительности человек не желаеттолько преждевременной, насильственной, страшной смерти. Все имеет своюмеру, - говорит один языческий философ, - всем под конец пресыщаешься, дажеи жизнью, и человек желает поэтому в конце концов смерти. Нормальная,сообразная с природой смерть, смерть законченного человека, который изжилсебя, не имеет поэтому ничего страшного. Старцы поэтому часто жаждут смерти.Немецкий философ Кант в своем нетерпении не мог дождаться смерти, до такойстепени он ее жаждал, но не для того, чтобы вновь воскреснуть, а изпотребности конца. Только неестественный, трагический случай смерти - смертьребенка, юноши, мужа в цвете сил - возмущает нас против смерти и порождаетжелание новой жизни. Но как ни страшны, ни горестны подобные случаи для тех,кто остается в живых, они уже по тому одному не оправдывают принятия намипотустороннего мира, что эти отклоняющиеся от нормы случаи - хотя бы оничаще встречались, чем естественная смерть, - имеют своим выводом тожеотклоняющийся от нормы потусторонний мир, - мир лишь для насильственно илипреждевременно умерших; но подобный странный потусторонний мир был бы чем-тоневероятным и противным рассудку. Но как желание вечной жизни, так и желание всеведения и безграничногосовершенства есть лишь воображаемое желание, и влечение человека кбезграничному знанию и совершенствованию, якобы лежащее в основе этогожелания, лишь присочинено человеку, как доказывают ежедневный опыт иистория. Человек не хочет знать всего, он хочет знать лишь то, к чему онпитает особую любовь и склонность. Даже и человек с универсальной жаждойзнания, что представляет собой редкое явление, никоим образом не хочет знатьвсего без различия; он не хочет знать всех камней, как минералог, или всехрастений, как ботаник; он довольствуется обобщениями, потому что ониудовлетворяют его склонность к общему, и точно так же человек не хочет всемочь, а только то, к чему он чувствует в себе особое влечение; он нестремится к безграничному, неопределенному совершенству, котороеосуществляется лишь в боге или бесконечном потустороннем мире, а только ксовершенству определенному, ограниченному, к совершенству в границахопределенной области. Поэтому мы видим, что не только отдельные людиостанавливаются на одном месте, однажды достигнув определенногомиропонимания, определенной высоты развития и совершенствования ихнаклонностей, но останавливаются даже и целые народы, в течение веков нетрогаясь с места, сохраняя один уровень. Так, китайцы и индийцы еще и поныненаходятся на том же уровне, на котором они стояли уже за тысячелетия дотого. Как согласовать эти явления с тем безграничным стремлением ксовершенствованию, которое рационалист приписывает человеку и которому онпытается поэтому уделить место в бесконечном потустороннем мире? Человек,наоборот, имеет не только стремление к тому, чтобы идти вперед, но также истремление к отдыху, к остановке на уровне, однажды достигнутом и отвечающемопределенности его существа. Из этих противоположных стремлений рождаетсяисторическая борьба, борьба и нашего времени. Прогрессисты, или такназываемые революционеры, стремятся вперед, консерваторы хотят оставить всепо-старому, хотя они, - будучи большею частью также и верующими, - отнюдь непринадлежат к числу сторонников застоя, когда речь идет о смерти, но,наоборот, готовы допустить в потустороннем мире самые радикальные изменения,самые революционные преобразования своего существа, чтобы там иметьвозможность продолжать свое драгоценное существование. Но и революционеры нехотят идти вперед до бесконечности, у них есть определенные цели, достигнувкоторых, они останавливаются и сами делаются сторонниками застоя. Поэтому запродолжение нити истории, которую обрывают старые прогрессисты, как толькоони достигли цели своих желаний и с тем вместе пределов своего существа иразума, всегда берется новое, молодое поколение. И так же мало, как у человека имеется неограниченное влечение к знаниюи совершенствованию, так же мало у него и неограниченного, ненасытногостремления к счастью, не могущему быть удовлетворенным никакими благамиземли. Наоборот, человек, даже верящий в бессмертие, вполне довольствуетсяземною жизнью до тех пор, по крайней мере, пока ему хорошо живется, пока онне нуждается в самом необходимом, пока его не постигает какое-либо особое,тяжелое несчастье. Человек хочет только устранить беды этой жизни, но нехочет существенно иной жизни. "Гренландцы, например, помещают своихблаженных под море, потому что из моря они получают большую часть своейпищи. Там, - говорят они,- есть хорошая вода и изобилие птиц, рыб, тюленей исеверных оленей, которых можно без труда поймать или даже найти заживосваренными в большом котле". Перед нами здесь пример, образчик человеческогостремления к счастью. Желания гренландца не выходят за пределы его страны,его природы: он не хочет по существу других вещей, чем те, которые ему даетего страна; он лишь хочет, чтобы то, что она ему дает, было хорошегокачества и в изобилии. Он и на том свете хочет продолжать ловить рыбу итюленей. - То, что он собой представляет, не является для него ограничением,не является для него тяжестью; он не хочет выходить за пределы своего рода,из рамок своего положения и жизненного призвания, - он хочет лишь на томсвете устроить себе более удобную и легкую ловлю. Какое скромное желание!Культурный человек, дух и жизнь которого не привязаны к ограниченному месту,как дух и жизнь дикаря, не знающего ничего другого, кроме своей страны, иразум которого не простирается дальше нескольких географических миль, имеет,разумеется, не столь ограниченные желания. Он желает - если оставаться притом же примере - потреблять животных и растения не только своей страны; онхочет удовлетворять свои потребности и продуктами самых отдаленных стран;его потребности и желания, по сравнению с потребностями и желаниями дикаря,бесконечны; и, тем не менее, они все же не выходят ни из границ природыземли, ни из границ природы человека. Но по существу своему желаниякультурного человека совпадают с желаниями дикаря; он не хочет небесныхяств, о которых он ничего не знает; он хочет лишь произведений земли; он не хочет упразднить еду вообще, нотолько потребление грубых произведений, всецело ограниченных данным местом.Одним словом: разумное и сообразное с природой стремление к счастью не выходит изграниц существа человека, из границ существа этой жизни, этой земли; онохочет уничтожить лишь те беды, лишь те ограничения, которые действительноможно уничтожить, которые не необходимы и не принадлежат к сущности жизни. Поэтому желания, выходящие из границ человеческой природы, или рода, -как например, желание совсем не есть, вообще не зависеть от телесныхпотребностей, - суть воображаемые, фантастические желания, а стало быть, исущество, удовлетворяющее эти желания, и жизнь, в которой они находят себеудовлетворение, являются существом и жизнью воображаемыми и фантастическими.Наоборот, желания, не выходящие из границ человеческого рода, или природы,имеющие свое основание не в одном только беспочвенном воображении инеестественной взвинченности чувств, но и в действительной потребности ивлечении человеческой природы, находят свое удовлетворение в границахчеловеческого рода, в ходе человеческой истории. Заключение о религиозном,или теологическом, потустороннем мире, о будущей жизни, в целяхусовершенствования людей находило бы поэтому себе оправдание лишь в томслучае, если бы человечество оставалось постоянно на том же месте, если быне было истории, совершенствования, улучшения человеческого рода на земле,хотя и в этом случае подобное умозаключение, если бы даже и имело своеоправдание, не было бы все же на этом основании еще истинным. Существует, однако, культурная история человечества: ведь даже животные и растения с течением времени видоизменяются икультивируются до такой степени, что мы не можем даже найти и установить ихпрародителей в природе! Бесчисленное множество вещей, которых не умели и незнали наши предшественники, мы умеем и знаем в настоящее время. Коперник, -на пример которого я уже ссылался, исходя из точки зрения антропологии, вмоем "Вопросе о бессмертии", но который я не могу не повторить тут, ибосчитаю его весьма поучительным, - Коперник еще на смертном одре скорбел отом, что ему в течение всей его жизни не пришлось ни разу увидеть планетыМеркурия, как он того ни желал и каких усилий к этому ни делал. Теперьастрономы видят в ясный день эту планету в свои превосходные телескопы. Так,в ходе истории, исполняются те желания человека, которые не являютсявоображаемыми, фантастическими. Так осуществится когда-нибудь и то, чтоявляется теперь только желанием, станет действительностью бесчисленноемножество вещей, кажущихся невозможными исполненным предрассудков защитниками сторонникам существующих верований и религиозных учреждений, существующихсоциальных и политических отношений; бесчисленное множество вещей, которыхмы теперь не знаем, но узнать хотим, узнают наши потомки. Поэтому на местобожества, в котором находят свое осуществление беспочвенные и безмерныежелания человека, нам надлежит поставить человеческий род или человеческуюприроду, на место религии - образование, на место потустороннего мира наднашей могилой где-то там, в небесах, - потусторонний мир над нашей могилойтут, на земле, историческую будущность, грядущее человечества. Христианство поставило себе целью осуществление неосуществимых желанийчеловека, но именно поэтому оно оставило без внимания достижимыечеловеческие желания; посулив людям вечную жизнь, оно лишило их жизнивременной; внушив доверие к помощи бога, оно лишило их доверия к собственнымсилам; внушив веру в лучшую жизнь на небе, оно отняло веру в лучшую жизнь наземле и стремление осуществить подобную жизнь. Христианство дало человекуто, чего он желает в своем воображении, но именно поэтому не дало ему того,в чем он по-настоящему, в действительности нуждается и чего он желает. Всвоем воображении он стремится к небесному, преизбыточному счастью, вдействительности - к земному, умеренному. К земному счастью принадлежат,разумеется, не богатство, роскошь, пышность, великолепие, блеск и прочаямишура, но только самое необходимое, только то, без чего человек не можетпо-человечески существовать. Но какое бесчисленное множество людей нуждаетсяв самом необходимом! На этом основании христиане признают святотатственнымили бесчеловечным отрицать потусторонний мир и тем лишать несчастных,горемычных этой земли единственного утешения, надежды на лучший мир. Именнов этом видят они еще и ныне нравственное значение потустороннего мира, еготождественность с божеством; ибо без потустороннего мира нет воздаяния, нетсправедливости, которая, по крайней мере, вознаградила бы на небесах за ихгорести тех, которые здесь страдают и несчастны. Однако этот аргумент взащиту потустороннего мира есть лишь предлог, потому что отсюда вытекали быпотусторонний мир, бессмертие только для несчастных, но не для тех, которыеуже на земле были столь счастливы, что нашли необходимые средства дляудовлетворения и развития своих человеческих потребностей и наклонностей.Для последних, из указанного соображения, по необходимости вытекает лишь то,что они либо после смерти перестают существовать, потому что достигли целичеловеческих желаний, или что им на том свете будет хуже, чем на этом, чтоони на небесах займут то место, которое занимали когда-то на земле ихбратья. Так, камчадалы и в самом деле верят, что те, которые здесь былибедны, на том свете будут богаты, богатые же, наоборот, будут бедны, дабыустановилось известное равновесие между состоянием на том и на этом свете.Но этого не хотят и в это не верят те господа из христиан, которыевышеуказанными соображениями защищают потусторонний мир; они хотят там также хорошо жить, как и несчастные, как и бедняки. С этим соображением в защиту потустороннего мира обстоит так же, как ис тем соображением в защиту веры в бога, которое у многих ученых на устах,говорящих, что хотя атеизм и верен, и хотя сами они атеисты, но атеизм естьлишь дело ученых господ, а не людей вообще, что он не есть принадлежностьтолпы вообще, народа; поэтому неудобно, непрактично и даже святотатственнооткрыто проповедовать атеизм. Однако господа, так говорящие, прячут занеопределенными, имеющими различные значения словами "народ" или "толпа"свою собственную нерешительность, неясность и неуверенность; народ для них -лишь предлог. То, в чем человек истинно убежден, того он не только не боитсявысказать, но и должен высказать открыто. То, что не имеет мужествавыступить на свет общественности, то не имеет и силы вынести света. Атеизм,страдающий светобоязнью, есть поэтому недостойный, пустой атеизм. Он недоверяет себе, поэтому ему нечего сказать, нечего высказать. Тот, ктоявляется атеистом лишь приватно или скрытно атеистом, тот говорят или думаетлишь про себя, что нет бога, его атеизм выражается лишь в этом отрицательномположении, и это положение сверх того стоит у него одиноко, так что,несмотря на его атеизм, у него все остается по-старому. И, на самом деле,если бы атеизм был не чем иным, как отрицанием, простым непризнанием безсодержания, то он бы не годился для народа, то есть не годился бы для людей,для общественной жизни; да и внутренняя ценность его была бы ничтожна.Однако атеизм истинный, не боящийся света, вместе с тем и положителен;атеизм отрицает существо, отвлеченное от человека, которое называется богом,чтобы на его место поставить в качестве истинного действительное существочеловека. Теизм, вера в бога, напротив того, отрицателен; он отрицает природу,мир и человечество: перед богом мир а человек ничто, бог есть и был прежде,чем существовали мир и люди; он может быть без них, он есть олицетворенноеничто мира и человека; бог может - так, по крайней мере, думает строгопридерживающийся веры в бога - каждый миг превратить мир в ничто; дляистинного теиста нет власти и красоты природы, нет добродетели человека; все отнимает верующий в бога человек у человека и природы, чтобы толькосвоего бога разукрасить и прославить. "Только бога следует любить, -говорит, например, св. Августин, - весь же этот мир, то есть всечувственное, надлежит презирать". "Бог, - говорит Лютер в одном латинскомписьме, - хочет быть единственным другом или никаким". "К богу одному, -говорит он в другом письме, - подобает обращать веру, надежду, любовь,поэтому и называются они теологическими добродетелями". Поэтому теизм"отрицателен и разрушителен"; только на ничтожестве мира и человека, то естьдействительного человека, строит он свою веру. Но ведь бог не что иное, какотвлеченное, фантастическое, превращенное воображением в самостоятельноесущество человека и природы; теизм приносит поэтому в жертву действительную жизнь и существо вещей илюдей простому существу, имеющему свое бытие лишь в мыслях и фантазии.Атеизм, наоборот, приносит в жертву действительной жизни и действительномусуществу мысленное, фантастическое существо. Атеизм поэтому положителен,утвердителен; он возвращает природе и человечеству то значение, тодостоинство, которое отнял у них теизм; он оживляет природу и человечество,из которых теизм высосал лучшие силы. Бог ревнует к природе, к человеку, какмы раньше уже видели; он один хочет быть почитаем, любим, он хочет, чтобыему одному служили; он один хочет быть чем-то, все остальное должно бытьничем, то есть теизм завистлив по отношению к человеку и миру; он непредоставляет им ничего хорошего. Зависть, недоброжелательство, ревность -разрушительные, отрицающие страсти. Атеизм же либерален, щедр,свободомыслящ; он предоставляет каждому существу иметь свою волю, свойталант; он от сердца радуется красоте природы и добродетели человека:радость, любовь не разрушают, а оживляют, утверждают. Но точно так же, как с атеизмом, обстоит дело и с неразрывно с нимсвязанным упразднением потустороннего мира. Если бы это упразднение быловсего только пустым, бессодержательным и безрезультатным отрицанием, то былобы лучше или, по крайней мере, безразлично, поддерживать ли его или от негоотказаться. Но отрицание того света имеет своим следствием утверждениеэтого; упразднение лучшей жизни на небесах заключает в себе требование:необходимо должно стать лучше на земле; оно превращает лучшее будущее изпредмета праздной, бездейственной веры в предмет обязанности, в предметчеловеческой самодеятельности. Конечно, вопиюще несправедливо, что в товремя как у одних людей есть все, у других нет ничего; в то время как одниутопают во всех наслаждениях жизни, искусства и науки, другие лишены самогонеобходимого. Однако неразумно на этом основании базировать необходимостьдругой жизни, где люди получают вознаграждение за страдания и лишения наземле, так же неразумно, как если бы я из недостатков тайной юстиции,которая до сих пор у нас существовала, вывел заключение о необходимостипубличного и устного судопроизводства только на небесах. Необходимым выводомиз существующих несправедливостей и бедствий человеческой жизни являетсяединственно лишь стремление их устранить, а отнюдь не вера в потусторонниймир, вера, которая складывает руки на груди и предоставляет злубеспрепятственно существовать. Но на это можно возразить, что бедствиянашего гражданского и политического мира могут быть устранены; однако что изтого тем, которые от этих бедствий пострадали и уже умерли? Что отошедшимвообще до лучшего будущего? Им, разумеется, нет пользы от него, но они неимеют пользы и от потустороннего мира. Потусторонний мир всегда приходит сосвоими снадобьями слишком поздно; он ценит бедствия после того, как все ужепрошло, лишь со смертью или после смерти, следовательно, тогда, когдачеловек уже не имеет чувства страдания, а следовательно, и потребностиисцеления; ибо смерть имеет для нас то плохое, - по крайней мере, до техпор, пока живем и ее себе представляем, - что она у нас отнимает вместе сжизнью и ощущение, сознание хорошего, прекрасного, приятного, но зато и тохорошее, что она вместе с ощущением, сознанием избавляет нас от всехбедствий, страданий и горестных чувств. Любовь, которую создал потусторонниймир, которая страждущих утешает тем светом, - есть любовь, которая исцеляетбольного после того, как он умер, утоляет жаждущего после того, как он погибот отсутствия питья, насыщает голодного после того, как он умер от голода. Оставим поэтому мертвых почивать в мире! Будем в этом отношенииследовать примеру язычников! "Язычники, - говорю я в своем "Вопросе обессмертии", - напутствовали своих мертвых в могилу словами: "Пусть мирнопочиют твои кости!" - или: "Спи с миром!". Тогда как христиане, какрационалисты, кричат в уши умирающему веселое "vivas et crescas in infinitum(живи и преуспевай во веки веков)",-или в качестве поэтических врачевателейдуш а 1а доктор Энзенбарт вколачивают ему вместо страха смерти страх передбогом, как залог его небесного блаженства". Оставим, таким образом, мертвыхи позаботимся лишь о живых! Если мы в лучшую жизнь больше не верим, но еехотим, - хотим не в одиночку, а соединенными силами, - то мы и создадимлучшую жизнь, то мы и устраним, по крайней мере, самые грубые, самыевопиющие и терзающие несправедливости и бедствия, от которых до сих порстрадало человечество. Но чтобы этого хотеть и это осуществить, мы должны наместо любви к богу поставить любовь к человеку, как единственную истиннуюрелигию, на место веры в бога - веру человека в самого себя, в своюсобственную силу, веру в то, что судьба человечества зависит не от существа,вне его или над ним стоящего, а от него самого, что единственным дьяволомчеловека является человек грубый, суеверный, своекорыстный, злой, но такжеединственным богом человека является человек. Этими словами, господа, я заключаю свои лекции и желаю лишь, чтобы мнеудалась та задача, которую я себе поставил в этих лекциях и которую яизложил еще в самом начале курса, а именно - превратить вас из друзей бога вдрузей человека, из верующих - в мыслителей, из молельщиков - в работников,из кандидатов потустороннего мира - в исследователей этого мира, изхристиан, которые, согласно их собственному признанию и сознанию, являются"наполовину животными, наполовину ангелами", - в людей, в цельных людей.

ПРИЛОЖЕНИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ ЛЮДВИГА ФЕЙЕРБАХА.

Дата добавления: 2014-10-23