Способ изложения

Выходит, что для теории повествования принципиально различие меж­ду фабулой и способом её изложения, сюжетом и дискурсом (разные теоретики используют различную терминологию). Имея дело с неким текстом (фильмом, другими семиотическими системами), читатель ос­мысляет его, идентифицируя сюжет и рассматривая данный текст как один из возможных вариантов изложения одного и того же сюжета. Устанавливая, «что происходит», мы получаем возможность осмыслить весь словесный материал как средство изображения происходящего. А если так, то мы можем задаться следующими вопросами: какой ва­риант изложения избран автором и что нам это дает? Здесь много пе­ременных величин, и каждая из них имеет значение для создания определённых повествовательных эффектов. Многие теории повествования описывают различные подходы к этим переменным. Обратимся же к некоторым ключевым вопросам, определяющим значимые пове­ствовательные вариации.

Кто говорит? Предполагается, что в каждом произведении есть повествователь, который может не участвовать в сюжете либо быть одним из действующих лиц. Теоретики различают «я-повествование» и «повествование от третьего лица», где никакого «я» нет: повество­ватель не является действующим лицом, а все персонажи обознача­ются местоимениями «он» или «она». Повествователь как «первое лицо» может быть протагонистом излагаемой истории, её участни­ком, играющим роль второго плана, или же наблюдателем, чья функ­ция сводится к изложению хода событий, а отнюдь не к участию в них. Наблюдатели, повествующие о событиях от первого лица, могут быть подробно описаны, иметь имя, биографию и индивидуальный харак­тер, а могут являться схематичными фигурами и вовсе не привлекать внимания читателя; в таком случае их функции сводятся исключитель­но к изложению событий.

Кто и с кем говорит? Автор создаёт текст, который интерпретиру­ется читателями. Читатели воспринимают текст, представленный им в изложении повествователя, воспринимают голос, который к ним об­ращается. Повествователь адресуется к слушателям, которые порой могут быть воображаемыми или вымышленными, а иногда – изобра­жёнными в произведении (особенно это касается «рассказа в расска­зе», когда один из персонажей берёт на себя роль повествователя и рассказывает другим действующим лицам историю, которая каким-то образом соотносится с «обрамляющим» повествованием). Тех, кому рассказывается история, теоретики часто называют адресатами. Вне зависимости от того, существуют ли эксплицитные адресаты текста, повествование конструирует фигуру имплицитного адресата, благо­даря которой произведение только и может существовать. Тексты обычно предполагают читателя, который разделял бы существующие в данное время в данной стране представления, но некоторые детали становятся непонятными для последующих поколений читателей. В литературоведении феминистского толка особое внимание уделяется тому обстоятельству, что в европейской и американской литературах адресатом текста, как правило, является читатель-мужчина (то есть читатель должен смотреть на мир с мужской точки зрения).

Кто и когда говорит? Время повествования может совпадать с
временем протекания описываемых событий (как, например, в «Рев­ности» Алена Роба-Грийе, где повествование выстроено по схеме: «сейчас происходит А, сейчас происходит Б, сейчас происходит В»). Повествование о событиях может непосредственно следовать за этими событиями, как часто бывает в эпистолярных романах (это романы в письмах), например, в «Памеле» Сэмюэла Ричардсона, где в каждом письме рассказывается о том, что произошло к моменту написания
данного письма. Но чаще всего повествование бывает приурочено ко
времени, когда события уже остались в прошлом; в таком случае повествователь как бы оглядывается назад, в былое.

Кто и на каком языке говорит? Повествователь может обладать собственным языком, на котором описываются все происходящие события, но может и перенять чужой язык. Произведение, автор которого смотрит на мир сквозь призму детского сознания, может передавать детское восприятие взрослым языком, а может использовать собствен­но детский язык. Михаил Бахтин описывает роман как полифоничес­кую (многоголосую) или диалогическую конструкцию: сущность романа состоит в том, что в нём сопоставлены различные голоса (дис­курсы); таким образом, возникает возможность показать в столкнове­нии различные общественные позиции*.

Кто говорит и по какому праву? Повествовать – значит утверж­дать авторитет, который должны признать читатели. Когда в первых строках романа Джейн Остин «Эмма» мы читаем: «Эмма Вудхаус, кра­савица, умница, богачка, счастливого нрава, наследница прекрасного имения, казалось, соединяла в себе завиднейшие дары земного суще­ствования...», то мы не задаёмся скептическим вопросом о том, в самом ли деле героиня так красива и умна. Мы принимаем это утвер­ждение на веру, если только впоследствии у нас не появятся доказа­тельства обратного. Повествователя называют ненадёжным, если он предоставляет читателям достаточно информации, чтобы они могли усомниться в предлагаемой им интерпретации материала, или если у читателя находятся основания для предположения, что повествова­тель не разделяет взглядов автора. Теоретики говорят о существова­нии метаповествования, где повествующий субъект обсуждает свой статус, сомневается, в какую форму облечь свой рассказ, выставляет напоказ свою власть над повествованием и его развязкой. Метаповествование выдвигает на первый план проблему повествовательных возможностей.

Дата добавления: 2014-10-23