Что такое «мир»?

Том.

Опыт изложения

Основы искусства святости.

православной аскетики)

Издание братства во имя

святого князя Александра Невского

Нижний Новгород

«Начинающий подвизаться на поприще спасения

это такой же несовершенный человек, как и мы,

и долго ему идти до того поворота, откуда

начнет открываться Заря неведомого дотоле

мира. И только чистота души и благая совесть

могут помочь ему в этом восхождении».

(Епископ Варнава)

Содержание.

Отдел III. Душевный человек в борьбе со страстями (продолжение) 2

Глава 5. Царство мира с присными его и аскетизм и монашество как явление общеисторическое. 3

Часть 1. Внешние предпосылки христианского аскетизма (о суете и «сквернах мира» (2 Пет. 2, 20) как внешних поводах происхождения и существования монашества) 3

§ 1. Что такое «мир»?. 3

§ 2. Прогресс или регресс?. 11

§ 3. Срамное направление (эротизм) в науке и искусстве. 18

§ 4. Наука, литература и искусство как руководители жизни. 44

Глава 5. Царство мира с присными его и аскетизм и монашество как явление общеисторическое (продолжение). 66

Часть 2. Внутренние побуждения принятия на себя иноческого подвига. 66

§ 5. О подвижничестве вообще и о монашестве в частности. 66

§ 6. „Деяние или видение?“- практическое и созерцательное направления в истории монашества. 81

§ 7. Главные моменты в истории православного монашества. 87

Глава 6. Телесный подвиг ради Господа. 93

§ 1. Значение внешнего поведения христианина для созидания доброго устроения души. Как должно вести себя спасающемуся на людях и наедине с собой. 93

§ 2. Рукоделие как поделие. 102

§ 3. Принятие на себя подвигов. 106

§ 4. Размеры подвигов. Царский путь. Дозволительны ли с христианской точки зрения удовольствия?. 116

§ 5. Виды телесного подвижничества. 122

§ 6. Очистительное действие страданий. 134

Глава 7. Внутреннее делание спасающегося человека (при помощи Благодати Божией. 146

I. В чем состоит внутренний труд духовного человека. 146

§ 1. Понятие о добродетели. Добродетели естественные и сверхестественные. Об истинном доброделании. 146

§ 2. Возрасты духовной жизни. 158

Глава 7. Внутреннее делание спасающегося человека (при помощи Благодати Божией (продолжение) 169

II. Условия, необходимые для того, чтобы сокровенное созидание духовной жизни в Боге было успешно и возможно. 169

А. Со стороны Бога. 169

§ 3. Благодать Святого Духа. 169

§ 4. О боголюбезном и духовном покаянии. 181

§ 5. Таинство Святого Причащения¹. 206

Отдел III. Душевный человек в борьбе со страстями (продолжение)

Глава 5. Царство мира с присными его и аскетизм и монашество как явление общеисторическое.

Часть 1. Внешние предпосылки христианского аскетизма (о суете и «сквернах мира» (2 Пет. 2, 20) как внешних поводах происхождения и существования монашества)

«Мир есть блудница, которая взираю­щих на нее с вожделением красоты ее привлекает в любовь к себе. И кем, хотя отчасти, возобладала любовь к миру, кто опутан им, тот не может выйти из рук его, пока мир не лишит его жизни. И ког­да мир совлечет с человека все и в день смерти вынесет его из дому его, тогда уз­нает человек, что мир подлинно льстец и обманщик»¹.

Это сказал великим подвигом освобо­дившийся из-под власти мира св. Исаак Сирин.

Если от этого образного выражения об­ратимся к конкретным чертам, которыми характеризуется мир и мирская жизнь в Священном Писании, то мы увидим, что чуть ли не первые попавшиеся библей­ские тексты на эту тему рисуют страш­ную картину.

У мира есть свой князь — сатана (Ин. 12, 31; 14,30; 16, 11).

Мир весь во зле лежит (1 Ин. 5, 19). Все, что в мире, есть «похоть плоти, по­хоть очей и гордость житейская», и оно — не от Бога, конечно (1 Ин. 2, 16). «Мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 19). Дружба с миром есть вражда против Бо­га (Иак. 4, 4). В мире — дух антихристов (1 Ин. 4, 3).

Духа истины, который составляет жизнь человека, не может вместить мир (Ин. 14, 17). Следовательно, в послед­нем царствует смерть (Рим. 5, 12-14; 8, 6; 2 Кор. 7, 10).

Нужно ли прибавлять, что любить мир не следует (1 Ин. 2, 15)?..

Итак, в объективном отношении, со стороны своего внешнего бытия, как воспринимаемый факт, мир есть апо­калиптическая вавилонская «любодейца, сидящая на водах многих», то есть на людях и народах, племенах и языках, —

-7-

образ, который заимствовал в своем изречении святой Исаак Сирин (Откр. 17, 1, 5, 6, 15). Она — «мать блудни­цам и мерзостям земным», упоенная кровью святых и кро­вью всех страдающих от начала мира за имя Христово. Мир, или — по научной терминологии — культура, есть царство диавола, основанное последним в противополо­жение Царству Христову — св. Церкви. Чтобы успех был прочнее, а соблазн сильнее, сатана устроил свое царство внешне во всем подобным Христову (и во всем тому про­тивоположным внутренне). Иисус Христос утвердил Свое Царство в соответствии с небесными задачами, сатана свое - с земными; Господь дал догматы, в которые заповедует верить, — сатана указал людям на научные законы, кото­рые подущает изучать (и считать более достоверными и основательными); Господь дал таинства, сатана — магию; Господь установил богослужение — с храмами и священ­нослужителями, сатана — театр с артистами и оперными певцами («певчими»).

Кратко сказать, вся культурная и общественная жизнь, во всех мельчайших подробностях, есть вывороченное на­изнанку, представленное навыворот христианство. Сами гонители его не могут устроить жизнь свою независимо от христианства, устроить так, чтобы она ни в чем не совпада­ла с ним и была бы новой, оригинальной. Лучшим средст­вом доказать свое превосходство было бы замолчать хрис­тианство, презреть, подавить его своим «величием». Но нет, они этого не могут сделать, они могут только жалко копировать его, поступая во всем наоборот — из чувства протеста и ненависти. Однако этот-то протест и доказыва­ет немощность культуры*, (* Понятие «культура» (как и понятие «мир») охватывает не толь­ко страсти, но и политику, объединяющую людей вокруг идеала всеобщего счастья, земной и плотской жизни без Бога и Христа.) бедноту ее идейного содержа­ния, нищенство ее духа. Говорят о случайном происхожде­нии христианства и о незначительности его роли (как и любой религии) в истории, но то, что культура представ­ляет собой карикатурное отображение (словно в кривом зеркале) божественных установлений в демоническом ук­ладе жизни и духа человека, — что я и стараюсь показать в своей книге, — это-то самое и говорит за величие христи­анства и незыблемость, богоучрежденность религии. <...>

-8-

1. Как произошел «мир»? Если мир есть извращение всего чистого, доброго и истинного, то каково же тогда происхождение культуры? Если оригинал ее так ничтожен, случаен, скоропреходящ, то что же такое тогда она сама, эта служанка, всегда старающаяся одеваться, как барыня? Лю­ди, особенно незаконнорожденные, не помнят и не знают своего родства и происхождения, но зато с удовольствием им об этом сообщают другие. Оставив посему фантастиче­ские бредни ученых и историков культуры о том времени, когда их любимое детище нашла в «капустном листе» с помощью пресловутого «аиста» самка человекообезьяны Pithekanthropus erectus² (конечно, надо это понимать по-дарвиновски), расскажем им подлинную историю их собственного происхождения со слов лиц, которые при­сутствовали при рождении культуры в так называемые «доисторические» времена.

Замечательно, что даже точного и исчерпывающего оп­ределения понятия «культура» еще не дано ее почитателя­ми. Одни разумеют под нею совокупную деятельность че­ловеческого духа в пользу действительного или мнимого развития дремлющих в нем и относящихся к нему самому сил и способностей, равно как и совокупность всех приоб­ретений духа, как он проявляется в литературе, искусстве и общественной жизни; другие — свободную духовную лич­ность, брак и семью, государство, науку, искусство; третьи — литературу и политику. В общем, культурная задача, как она выявляется в жизни, а не в ученых книжках, сводится несомненно к подчинению себе мира и стремлению сделать его своим достоянием посредством внешнего господства и с помощью одного только ума (конечно, и диавола еще, но он работает невидимо и тайно, и культуртрегеры его не признают). Богу, таким образом, места здесь не уделяется. (Это, впрочем, по-своему логично и с необходимостью сле­дует из самого происхождения культуры.)

Культура с библейско-церковной точки зрения и со стороны своего развития должна быть рассматриваема как продолжение той войны, πολεμος;, которую падший ангел, нынешний сатана, когда-то начал с Богом на небе (Откр. 12, 7- 9). Но только в этой войне его самого созна­тельно и добровольно заменил человек, с упрямством и безрассудством одного из тех существ, о которых говорит божественный Приточник³. Диавол показал человеку

-9-

скотский корм, и тот пошел за ним и попер против рожна (ср.: Деян. 9, 5). Таким образом началась трагическая ис­тория внутренних и внешних переживаний и проявлений падшего человеческого духа, именуемая историей культу­ры и прогресса, цивилизации тож⁴. Причем должно заме­тить, что в своих истоках культура есть плод не падшего человеческого духа вообще, а следствие его потемнения в одной из первоначальных ветвей Адамова рода. Библия ясно говорит о начальных страницах истории культуры, притом о таких временах, от которых у человечества ни­чего не осталось, кроме обрывков сказаний и различных саг и легенд. Но в последних удержалась только крупица истины, которую с большим трудом, и то только при помо­щи Божественного Откровения, можно отделить от толстой шелухи наносных преданий и человеческих выдумок. Биб­лия так описывает зарю человеческой культуры в главе 4 Книги Бытия.

Убив брата и получив обличение и грозный приговор от Бога, «пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Нод, на восток от Едема» (ст. 16).

«...И построил он город — עיר('ир); и назвал город по имени сына своего: Енох» (ст. 17).

«У Еноха родился Ирад... Ирад родил Мехиаеля... Мехиаель родил Мафусаила; Мафусаил родил Ламеха» (ст. 18).

«И взял себе Ламех две שחי(ш^еттей), — жены: имя одной: Ада — עדה, и имя второй: Цилла — צלה» (ст. 19).

«Ада родила Иавала: он был отец живущих в шатрах со стадами» (ст. 20).

«Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирели (кипнор⁵ веугав)» (ст. 21)⁶.

«Цилла также родила Тувалкаина... который был ковачом - לטש (лотэш), — всех орудий из меди и железа (не хошет уваре зель)⁷. И сестра Тувалкаина Ноема — נעמה» (ст. 22).

«И сказал Ламех женам своим:

Ада и Цилла! послушайте голоса моего;

жены Ламеховы! внимайте словам моим:

я убил мужа в язву мне

и отрока в рану мне.

Если за Каина отмстится всемеро,

то за Ламеха в семьдесят раз всемеро» (ст. 23-24).

Заключается глава сообщением, что у Адама родился

-10-

после смерти Авеля — этого первого мученика — еще сын, Сиф, от которого, в свою очередь, произошел Енос. «Тогда начали призывать имя (ликерб бешели) Господа -יהוה(Иеговы)»⁸, — этими словами заканчивает бытописа­тель главу (Быт. 4, 26).

Из приведенных простых, сжатых, носящих печать се­дой древности слов Библии хорошо видно, как страсти, это губительное следствие падения Адамова, в судьбе первого же его сына проявили всю свою страшную, раз­рушительную силу и передались потомству (бытописа­тель сообщает родословие Каина до шестого поколения), в духовном смысле представляющему теперь худшую и большую часть рода человеческого. Каиниты знают одну только цель — устройство плотской, материальной, обес­печенной жизни, чего бы это ни стоило. Они понимали, конечно, что Семя Жены, Грядущий в веках обетованный Избавитель от зол (Быт. 3, 15), никогда уже не явится в их потомстве, и вот, вместо того чтобы смириться и покаяться, каиниты в богохульном отчаянии и ненависти к Богу, на­оборот, предались окончательно скотским страстям и уст­роению на земле своего царства, постоянно находящегося в борьбе против Царства Божьего⁹. В противоположность сифитам, обществу сынов Божиих, впервые установив­шим определенные формы общественного богослужения, жившим в подвиге, покаянии, целями духовного будуще­го, каиниты все более и более удаляются от истины, люб­ви, нравственной чистоты, но зато, с другой стороны, до­стигают поразительных технических успехов и знаний (забираясь в недра земли, выкапывая и разрабатывая скрытые там минералы) и изобретают новые искусства и ремесла. Библия говорит об этом хотя сжато, но точно и даже, как мы видели, научно, в теперешнем смысле. С по­явлением изобилия материального появились и гнусные пороки. Но перейду к более подробному, постишному, толкованию.

Ст. 16. «И пошел Каин от лица Господня...» Вот ужасное начало, не предвещающее ничего хорошего! Все благое — у Бога, а он бежит от Господа, бежит, оставив родительский кров около Едема. И куда же? Держит путь на восток — то есть в нынешнюю Индию, — в страну изгнания... (Нод зна­чит в переводе с еврейского «бегство».) Чем дальше от Бо­га, тем ближе к диаволу...

-11-

Ст. 17. Город, исходя из семантики еврейского языка, представляет собой несколько построек, огороженных в целях самозащиты, своего рода крепость. Видно, что каи­ниты уже размножились до количества, способного занять большое пространство, а их злые, воинственные инстинкты готовили первую войну. Таким образом, положено начало общественной жизни и кровопролитным междоусобицам.

Ст. 19. Взял две жены... Вот еще одна ступень, ведущая вниз. Где жестокость, там и чувственность. Женщина бе­рется не для деторождения, то есть не для осуществления Божиих предначертаний на земле чрез людей (ср.: 1 Тим. 2, 15), а для утехи. Ламех не дурнушек поэтому выбирает, а красавиц: Ада значит «украшение» (первого гарема), Цилла — «тень, приятная прохлада». А может быть, Библия хочет подчеркнуть, что вообще каинитки обладали красотой и роскошными физическими прелестями. Во всяком случае, Ламех первый в мире полагает начало мно­гоженству, вопреки установленному Богом единобрачию (Быт. 2, 18, 24), каковой закон подтвержден и Иисусом Христом (Мф. 19, 5).

Ст. 20. Здесь должно обратить внимание на то, что но­мадизм, пастушеский кочевой образ жизни, и земледелие (Быт. 4, 2) возникают одновременно, а не последовательно, как хотят нас уверить ученые в обычных, лживых и извра­щенных, курсах по истории культуры¹⁰.

Ст. 21. Установившаяся в городе сытая, привольная жизнь потребовала дополнительных усовершенствований. Из них первой появилась музыка. Слово Божие не скрыло от человечества имени первого композитора и изобретате­ля музыкальных инструментов, струнных и духовых. Иувал — человек, поистине гениальный, потому что объял все стороны музыкального искусства, — все-таки принадлежал к каинитам, и, следовательно, характер его музыки был чувственный.

Ст. 22. Чтобы ковать железо, надо его еще выделить из руды, обработав ее. В этом сказался гений Тувалкаина. По­явились, таким образом, вещи домашнего обихода. Жизнь стала сложнее, «культурнее». Если же с этим сопоставить особый, воинственный и приподнятый, оттенок песни Ла-меха (см. ниже), этого профессионального убийцы и раз­бойника, то, безусловно, придется заключить, что предметы, вышедшие из первой кузницы Тувалкаина были далеко не

-12-

всегда мирного свойства. Орудия войны — вот что привело в восхищение его кровожадного отца, когда тот увидел все практические выгоды и преимущества их в деле истребле­ния людей пред прежними неуклюжими изделиями такого рода. В результате первого усовершенствования оружия война стала жесточе и кровопролитнее. С тех пор каждый вносил свою долю в совершенствование братоубийствен­ных орудий, появились газы, разрывные пули, танки и прочее, и трудно представить, до каких еще смертоносных изобретений додумаются продолжатели дела Ламеховой семьи!..

«...И сестра Тувалкаина Ноема». Что это за выражение священного автора, как будто только начатое и неожидан­но оборванное? Чем она так отличилась, что о ней упомя­нули в Писании, где ценится каждое слово и нет ни одной лишней буквы? Ноема значит «прелестная»... Почему же дальше о ней ничего не говорится? Потому что и говорить не стоит. Все уже обозначено в одном имени ее. Ведь и про жен Ламеховых так же было лишь упомянуто? Однако есть и разница. Красота Ноемы была исключительная, она ос­лепляла людей, и Ноема пользовалась этим, она — продава­ла ее. Намек на такое понимание дела можно вычитать между строк у св. Иоанна Златоуста¹¹. Таким образом, первобытное человечество в погоне за «культурными» удо­вольствиями спустилось ниже еще на одну ступень.

Кстати, интересна одна подробность. Некоторые толко­ватели приписывают Ноеме изобретение ткацкого искусст­ва и выделки материи. Для блуднического ее ремесла это, конечно, было необходимо.

Так первая проституция вызвала к жизни свою непре­менную спутницу — первую моду.

Ст. 23. Слова Ламеха, обращенные к своим женам, пред­ставляют в подлиннике самый древний поэтический отры­вок в Библии. И все равно, как их ни понимать — являются ли они сознанием со стороны Ламеха чудовищности (даже в сравнении с самим Каином) своих преступлений, достой­ных величайшего отмщения, как думают святые отцы Церкви¹², или представляют только воинственную «песнь меча», в которой кровожадный каинит, потрясая со злорад­ством новоизобретенным оружием, выказывает все свое презрение к врагам, теперь уже не имеющим сил противо­стоять ему, как думают новейшие комментаторы Библии,

-13-

— все равно, как бы ни понимать эту песню (или националь­ный каинитский гимн), она показывает, что начало культу­ры, представляющей собой подлинное царство сатаны, со­гласуется с ее концом¹³.

Ст. 26. Наоборот, сифиты являются наследниками Царства Божьего. Насколько каиниты похотливы, сласто­любивы, кровожадны, нерелигиозны, настолько эти цело­мудренны, воздержанны, кротки, благочестивы. Все их помыслы — в Боге, все их заботы — как бы лучше угодить и послужить Ему. И они развивают богослужебный чин и углубляют самый образ молитвы. Еврейский подлинник, говорящий, что они стали первыми призывать имя Иеговы (которое LXX переводят обычно словом Κυριος, Господь, и под которым разумеется, в Библии в особенности, Второе Лицо Св. Троицы, Господь Иисус Христос, Единородный Сын Божий, и до своего воплощения действовавший в Ветхом Завете), намекает на подвижнический образ жизни сифитов. Они занимались так называемым «внутренним деланием», нынешней Иисусовой молитвой. Вся разница была только в том, что тогда произносили эту молитву с ве­рою в Грядущего (а не уже Пришедшего) Спасителя, Мес­сию, и не упоминали Его настоящего имени.

Но что самое главное, имя Божие¹⁴, и притом в святей­шей форме Иеговы, постоянно поминалось. Эта-то непре­станная молитва (а не внешнее законническое делание) и произвела то, что один из сифитов — величайший мо­нах и христианин до христианства — настолько очис­тился от страстей и утончил свою плоть, что Бог живым переселил (Евр. 11, 5: μετεθηκεν) его из здешнего мира (Быт. 5, 24).

«И ходил Енох пред Богом — את־האלהים » (Быт. 5, 24). Последние слова Священное Писание употребляет в отно­шении еще только одного достойного патриарха — велико­го Ноя (Быт. 6, 9). Еврейское выражение эт — кхаэлокхим, «с Богом», особенно точно указывает на мистическое еди­нение Еноха с Богом в приснодвижимой умно-сердечной молитве. Самое его имя заставляет заключить это, ибо Енох חנון, Ханох: от глагола חנן, ханах — вперять, запечатлеть в памяти, упражнять) должно означать человека, который «вперил» весь свой ум в Бога, «запечатлел» в сердце Его святейшее Имя и заповеди, «упражняется» и непрестанно поучается в молитве («памяти Божией», как выразился бы

-14-

здесь глубоко и точно преп. авва Дорофей)¹⁵. Чрез это Енох сделался весь «освященным», «обновленным» (иное значе­ние глагола ханах) и, насколько то возможно было, прибли­зился к новозаветным понятиям (2 Кор. 5, 17).

Так с первых дней своего существования люди пошли двумя путями — путем жизни и путем смерти; путями, та­кими непохожими один на другой и расходящимися все более и более в противоположные стороны с течением времени. Сам Христос указал на них и предостерег Своих последователей, чтобы последние не сбивались с истинно­го пути на ложный (Мф. 7, 13-14; Лк. 13, 24).

В субъективном смысле мир есть наши страсти, прояв­ляющиеся в различных формах жизни и взаимоотношений людей, — но страсти, взятые в своей совокупности. «Когда вообще хотим наименовать страсти, — говорит св. Исаак Сирин¹⁶, — называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями».

Таким образом, не самые вещи мира есть зло, а соответ­ствующее отношение к ним, не самые произведения куль­туры, а «дух» ее. А вещи что? Ничто; они бездушны.

«Что есть мир? — спрашивает Симеон Новый Бого­слов¹⁷ и отвечает: — Послушай. Не есть он ни серебро, ни злато, ни лошади, ни мулы, ни яства, ни вино, ни хлеб; по­тому что все, что необходимо для поддержания телесной жизни, употребляем и мы, монахи, едим и пьем, сколько потребно. Не есть он ни дома, ни поля, ни виноградники, ни загородные жилища. А что же есть? Грех, пристрастие к ве­щам и страсти. А яже в мире что суть? Пусть это скажет нам Иоанн Богослов, возлюбленный ученик Христов: не люби­те мира, ни яже в мире: яко все, еже в мире, похоть плотская, похоть очес и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1 Ин. 2, 15-17). Почему если мы, уда­лившись от мира и оставившие его, не соблюдаем этого, что нам пользы от одного удаления? Из какой бы части мира мы ни вышли и в какую бы страну ни переселились, везде встретим те же вещи и те же нужды; потому, будучи чело­веками, куда ни пойдем, нигде не можем жить иначе, как живут человеки, яко человеки. Где бы мы ни находились, везде нам необходимо потребное для тела, и кроме того, везде встретим жен, детей, вино, всякого рода плоды и про­чее. Так уж устроена жизнь наша. Итак, от всего этого не убежишь. А от чего убежать можно? От пристрастия к се-

-15-

му. Тогда и греха легко избежать. Если мы имеем похоть плоти, похоть очес и парение помыслов, то как, находясь среди всего этого, избежать нам греха и не подвергнуться уязвлению от стрел его? Но я знаю очень хорошо, что мно­гие и в древние, и в нынешние времена сохраняли и сохра­няют себя неуязвимыми от него и, находясь среди вещей и дел мирских, среди попечений и забот житейских, проводи­ли и проводят жизнь в совершенной чистоте и святости, следуя указанию св. Павла, который говорит: время сокра­щено есть прочее, да имущий жены, яко не имущий будут... и купующии, яко не содержаще: преходит бо образ мира се­го (1 Кор. 7, 29-31). Посему и о прочем разумевай, т. е. ко­го бесчестят и обижают и тем подвигают на гнев, тот пусть не гневается; кого хвалят, тот пусть не держит в уме своем того, что говорят в похвалу ему; кто побуждается сделать кому отмщение, тот пусть будет в мире как мертвый всем сердцем своим».

Таким образом, святые живут в мире, а мира «не ощу­щают», для них его «нет», они «умерли» для него, «вышли» из мира. Все это выражения святоотеческие, показываю­щие, что самое присутствие мира нисколько не вредит уст­роению самособранной души.

Итак, значит ли это, что культура со всем своим ком­фортом и удобными условиями быта должна быть целиком принята в обиход жизни подвизающегося христианина? Нисколько. Правда, в Писании сказано, что невинно вино, но пьянство укоризненно (Притч. 20, 1) и что не богатство губит человека, но лесть — η απατη), коварство, состояние, когда человека, что называется, за нос водят, «обольщение богатства» (Мф. 13, 22), что не жена — зло, а похоть, испы­тываемая к ней (Мф. 5, 28), но, как сказал ветхозаветный еще мудрец, ввяжет ли кто огнь в недра, риз же своих не со­жжет ли? Или ходити кто будет на углиех огненных, ног же не сожжет ли?.. (Притч. 6, 27-28). Поэтому-то божествен­ный апостол Павел и говорит: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6, 12). Ведь если святые и дошли до того, что мир перестал на них действовать, когда они со­прикасались с ним, то благодаря чему они приобрели такое состояние? Тот же св. Симеон Новый Богослов, рассказав о чудных делах бесстрастных мужей, когда они в миру не возбуждаются уже ни от пения и музыки, ни от смеха и

-16-

женщин, и подтвердив, что все это действительно возмож­но (уже в его время сомневались в существовании таких людей), продолжает: «Для сего-то бесстрастия бывает у богочестивых всякое делание подвижническое, всякое лише­ние произвольное и всесторонняя к себе строгость. Первое дело подвизающихся по Богу есть убежать от мира и от всего, что в мире. Миром я называю настоящую жизнь, т. е. сей временный век. Под тем же, что в мире, я разумею все окружающее нас, что повелевает нам Господь оставить и убежать от того всего, т. е. оставить отца, матерь, братьев, сестер, сродников, друзей, имения, деньги и вообще всякое богатство». «Не потому так требуется, — опять оговарива­ется святой отец, — чтобы это были вещи запрещенные и вредные, но потому, что, находясь среди них, не можем мы избавиться от пристрастия к ним. Одолеваемый похотными сластьми, если не отсечет причин, возбуждающих слас­ти греховные, и не удалится от них, не может никак освобо­диться от похотения их»¹⁸.

И вот получается, что сплошь и рядом сами вещи не грешны, прекрасны, созданы не руками человеческими, а Богом, например лунные ночи, пение соловья, аромат цве­тов, а человеку приходится бежать от них, потому что они будят в нем страсти, шевелят дурные инстинкты, и вместо того, чтобы за них прославлять своего Творца, человек все­цело погружается умом в самые вещи. Кто не хочет, хотя бы в минимальной степени, допустить в себе этого, тот бе­жит от сего прекрасного создания, не его порицая, но свою страстность. А есть и иные люди — одни прямо считают своим правом наслаждаться природой и подражанием ей в искусстве, не находя в этом ничего худого, другие, пони­мая, что это принижает человеческий дух, призванный со­зерцать нетленные, небесные красоты, начинают оправ­дывать себя тем, что Христос «любил цветы» (очевидно, разумеют Мф. 6, 28), был на браке в Кане Галилейской и прочее. Но Христос, во-первых, по человечеству, был бес­страстен; во-вторых, получил право на это, пройдя через великие подвиги (Мф. 4, 2; Мк. 1, 35; Лк. 5, 16). Посему ты, возлюбленный, когда понесешь труды бдения, слез, по­ста и воздыхания и умертвишь свои члены, тогда можешь пребывать посреди игр и смеха и одновременно в душе мо­литься нерассеянно Богу. А до тех пор на тебя возлагаются иные обязанности.

-17-

Какие же?

Первая ступень достодолжного отношения к миру, сту­пень для лиц страстных и живущих в самом миру, — следо­вательно, ступень мирских людей и монахов, которым по долгу службы приходится так или иначе общаться с миром, — есть отказ от всего лишнего. Кто хочет спасаться, должен окружить себя только самым необходимым, не допускать никакой роскоши, ничего разнеживающего. И благодарить еще за это должно Бога, помня, что есть люди, которые и от сего отказались. Ничтоже бо внесохом в мир сей: яве, яко ниже изнести что можем. Имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1 Тим. 6, 7-8). Не монахам писал это апос­тол Павел.

Но понятие необходимого, конечно, довольно растяжи­мо. Что одному человеку кажется роскошным, то для дру­гого — убогим, что одному желудку — обременительным, то для другого является недостаточным. Один и тот же по­ступок неодинаково расценивается в отношении людей, занимающих разные общественные положения, и даже в отношении одного и того же лица, но в различных обстоя­тельствах. «Бог дал человеку разум для того, чтобы разли­чать вещи, — говорит св. Варсонофий Великий¹⁹. — После труда, подъятого в пути, или после других тяжелых дел, человек не может сохранить тот же порядок, который со­блюдает он в прочие дни, но оказывается телу небольшое снисхождение». Вообще же, немыслимо дать здесь опреде­ленные правила. Жизнь так сложна, а бесы так лукавы, что нужен большой духовный опыт, чтобы в каждом отдельном случае поступать правильно. Для этого-то и существует старческое руководство.

Приведу только один случай из жизни духоносного от­ца Иоанна Кронштадтского, не для примера модникам, чтобы они могли этим оправдываться, а для того, чтобы по­казать, как подчас трудно уловимы для страстных людей границы пользования культурными ценностями. (Но все же видно, что люди, позволяя себе полный простор в поль­зовании последними, все-таки сознают, что это не совсем законно, по крайней мере, для некоторых, для подвижни­ков. Но как раз и ошибаются, подвижник-то иногда и мо­жет разрешить себе это, а грешники отнюдь нет²⁰.) Речь идет о шелковых рясах, каретах, отдельных пароходах и прочем. Сколько вытерпел о. Иоанн нападок, клевет, гоне-

-18-

ний за все это! Но вот его собственное разъяснение относительно одного такого случая. «Я знаю, что многие осуждают меня за шелковые рясы, за езду в карете и подоб­ное. Насчет шелковой рясы скажу вам. Прислала мне ее старушка одна. Сама она ее шила, хоть и плохо видит... Шила и радовалась невесть как, думая, как я стану носить ее подарок. За что же я огорчу и обижу добрую женщину, возлюбившую меня заглазно? "Соблазн", — говорят мне подчас иные... А я так думаю, что горший соблазн — в тще­славии. Изображать из себя праведника в рубищах иной раз куда легче бывает, чем стараться жить по-христиански в шелковой рясе. Господь глядит не на одежду, а на душу человеческую»²¹.

Вторая ступень духовного делания в отношении челове­ка к окружающим его необходимым вещам есть отказ от пристрастия к ним. Ведь не в том заключается добродетель, чтобы иметь всего мало, а чтобы не пленяться им. В фонви-зинском «Бригадире» Иванушка говорит про свою мать, что «она за рубль рада вытерпеть горячку с пятнами». Если таково отношение человека к мелочам, то на том свете он будет судим все равно как за жадное обладание великим богатством.

Но в состояние мертвости к миру человек входит посте­пенно. Сперва человек приобретает чрез отсечение своей воли беспопечительность и беспристрастие к вещам, а по­том с помощью Божией и по дару Христа полное бесстрас­тие. Какая между ними разница, будет выяснено подробно впоследствии²², а теперь приведу несколько примеров из жизни святых, показывающих, как они приходили чрез по­добные случаи в это блаженное состояние.

Вот что говорится в житии преп. Досифея, жившего в миру в большой неге и роскоши.

Никогда авва Дорофей, его старец, не позволял ему иметь пристрастие к какой-либо вещи или к чему бы то ни было. Когда ему нужна была одежда, авва Дорофей давал ему оную сшить самому, и он уходил и шил ее с большим старанием и усердием. Когда же он оканчивал ее, блажен­ный призывал его и говорил:

— Досифей, сшил ли ты одежду?

— Да, отче, сшил и хорошо ее отделал.

- Поди и отдай ее такому-то брату или такому-то боль­ному, — говорил авва Дорофей.

-19-

Тот шел и отдавал ее с радостью.

Блаженный опять давал ему другую и так же, когда тот сшивал и оканчивал ее, говорил ему:

— Отдай ее сему брату.

Он отдавал тотчас и никогда не поскорбел и не пороп­тал, говоря: «Всякий раз, когда я сошью и старательно от­делаю одежду, он отнимает ее от меня и отдает другому».

Однажды некто из посылаемых на послушание вне мо­настыря принес хороший и очень красивый нож. Досифей взял его и показал отцу Дорофею, говоря:

- Такой-то брат принес этот нож, и я взял его, чтобы, если повелишь, иметь его в больнице (авва Дорофей был ее заведующим, а Досифей ходил за больными. — Еп. Вар­нава), потому что он хорош.

Блаженный же Дорофей никогда не приобретал для больницы ничего красивого, но только то, что было хорошо в деле.

- Покажи, я посмотрю, хорош ли он? — поэтому сказал он Досифею.

— Да, отче, он хорош, — отвечал тот и подал нож. Авва увидел, что это действительно вещь хорошая, но

так как не хотел, чтобы Досифей имел пристрастие к ка­кой-либо вещи, то и не велел ему носить сего ножа и сказал:

— Досифей, ужели тебе угодно быть рабом ножу сему, а не рабом Богу? Или тебе угодно связать себя пристрастием к ножу сему? Или ты не стыдишься, желая, чтобы обладал тобою сей нож, а не Бог?

Он же, слыша это, не поднимал головы, но, поникнув лицом долу, молчал. Наконец, побранив его довольно, авва Дорофей сказал ему:

— Пойди и положи нож в больнице и никогда не прика­сайся к нему. И Досифей так остерегался прикасаться к но­жу тому, что не дерзал его брать и для того, чтобы подать когда-нибудь другому, и тогда как другие служители брали его, он один не прикасался к нему. И никогда не сказал: «Не таков ли и я, как все прочие?», но все, что он ни слы­шал от отца, исполнял с радостью.

Благодаря этой добродетели он в самое короткое время достиг высокой степени чистоты сердца, и хотя пожил в монастыре всего пять лет и умер от чахотки, но на небе все­лился с великими отцами, как об этом было открыто одно­му святому старцу²³.

-20-

Дата добавления: 2014-10-15