Коммуникативное событие– см.дискурс. 1 страница

Методы современной риторики. В риторике слово «метод» нередко употребляется в двух разных значениях – в общем и специальном. С одной стороны, под методом понимается средство, механизм, алгоритм, который помогает исполнителю решить поставленную задачу, а с другой – способ научного познания и оптимизирующего преобразования исследуемого явления.

Таким образом, предмет риторики не только включает в себя функционально неоднородные знания, но и с очевидностью может охватывать собой комплекс различных дисциплинарных направлений. Иными словами, предмет риторики, подходя к категориям речевого общения с позиции их эффективности, мыслится в единстве теоретического и прикладного направлений: риторика, с одной стороны, задается вопросом «Что такое речевое воздействие на самом деле?», а с другой – пытается сделать свои знания пригодными для социально ориентированной деятельности людей.

Пятичастный риторический канон также может интерпретироваться в свете прикладных задач риторики. Канон как совокупность стадий проработки темы есть и обучающий прием, и стандарт, на который ориентируются при подготовке к ораторскому выступлению.

Как правило, теоретический компонент, представленный в таком виде, до сих пор остается поделенным между разнообразными, граничащими с риторикой дисциплинами. Так, психолингвистика и психология изучают протекание и составные части процесса речевого воздействия, его основные типы, условия формирования результата воздействия и ряд других вопросов. Лингвопрагматика – прежде всего такие компоненты ситуации воздействия, как правила и принципы конативного общения. Стилистика – преимущественно языковые механизмы осуществления риторически значимой речи и т.д. Некорректность изоляции теоретического направления риторики очевидна и может быть обоснована тем, что решение прикладных задач риторики обычно невозможно без предварительных знаний о природе оптимизируемого объекта. Интегративный характер принципа эффективности, думается, способен изменить отношение к тем знаниям, которые в силу их описательности иногда считаются «нериторическими».

Эмоционально-воодушевленная речь, как и речь научно-обоснованная, встретят живой отклик в рабочей и городской среде. В деревне не нужно ни того, ни другого. Бесхитростная речь на доводах «здравого смысла», с яркими примерами житейского порядка – вот лучшее слово для крестьян.

Реже приходится выступать перед однородным составом слушателей: учащиеся, рабочие, солдаты, «публика», наконец, идейные противники.

Впрочем, опытный оратор сразу, взглянув на аудиторию, знает, с кем имеет дело.

Говорящий все это должен учесть и использовать.

Хорошо заранее знать состав своих слушателей, приблизительный умственный их уровень и насущные их интересы.

(4) Состав аудитории может быть самый разнообразный. Говорящим на политические и общественные темы чаще всего приходится обращаться к смешанной аудитории: здесь и рабочий, и профессор, и ученик, и торговец, и т.д.

Автор этого отрывка, ставя проблему успеха оратора в зависимость от фактора адресата, использует как оценочные, так и описательные способы представления знаний. Суждения о: (а) влиянии типа адресатов на способ организации публичной речи (1), (б) роли опыта при ориентировке в статусе слушателей (3’’), (в) частотности однородного / неоднородного состава аудитории (4, 5) представляют собой обобщения, опирающиеся на эмпирически установленные тенденции. В противовес этому, высказывания, советующие учитывать интеллект и настроения аудитории (2; 3’), выбирать подобающий случаю стиль выступления (6) и, тем самым, предлагающие придерживаться социально значимых стандартов при организации речемыслительной и поведенческой активности, имеют вид предписаний.

Таким образом, одновременное бытование описаний и ценностей в корпусе риторического знания делает не вполне оправданной ту категоричность, которая зачастую допускается в формулировках предмета риторики. Рекомендательность или, напротив, описательность (теоретичность) риторики не должны пониматься буквально уже в силу непродуктивности и условности такого разъединения:как неудачны ценности, сформулированные без предварительного обобщения реальных коммуникативных событий, так и громоздки описания, созданные без заранее поставленной практической задачи.

Принцип эффективности, понимаемый в описательном и ценностном ключе, способен продемонстрировать еще и разнообразие исследовательских сценариев, лежащих в пределах предмета риторики. Теоретическая (описательная) программа дисциплины, ставя знак равенства между понятиями «эффективность» и «влиятельность», «действенность», «результативность» (ср.: эффективность есть «степень достижения результата общения относительно коммуникативного намерения» [Варзонин 1998: 57-58]), сводит предмет риторики к изучению примерно следующего перечня проблем: из чего состоит, как протекает, почему меняется, от каких условий зависит, в какие формы «отливается», к чему приводит процесс речевого воздействия. Все эти проблемы, раскрывая онтологию конативной коммуникации, формируют установку на познание того, «как все обстоит на самом деле»; качество же решения поставленных проблем зависит от полноты обобщений, учитывающих все нюансы и сложности рассматриваемого феномена.

Вместе с тем, следует признать, что большая часть риторической информации подается в режиме оптимизирующего подхода. Это значит, что риторика в основном видится в качестве прикладной дисциплины, а ее предмет (значимая для практических целей воздействующая коммуникация) воспринимается в составе современной культуры речи (ортологии) и регламентируется по принципу «интересно не воздействующее общение как таковое, а его наилучший вариант, его социально востребованный образец».

С позиции прикладного ви́дения риторики, в компетенцию ее предмета издавна входит создание таких моделей, которые принимают во внимание только существенные параметры конативного общения и необходимы для решения конкретных практических задач, таких как:

а) обеспечение общества ценностями человеческого общения на основе выявления, отбора и кодификации социально одобренных речевых образцов, отвечающих на следующие главные для ритора вопросы:

· как должен действовать человек, имеющий определенный внеречевой замысел,

· какими правилами он должен быть наделен в процессе воздействия посредством текста,

б) применение знаний о воздействующей функции общения в не собственно конативно ориентированных дисциплинах и в различных сферах практической деятельности человека,

в) разработка методики преподавания риторики,

г) популяризация знаний о риторической специфике высказывания.

Так, все частные риторики носят прикладной характер.

Как проявление в риторике прикладного «начала» можно расценивать созданную Квинтилианом методику обучения ораторскому мастерству. Она учитывает только важные для формирования ритора этапы – изучение теории риторики, анализ классических образцов ораторского искусства, подражание образцам, собственную ораторскую практику (см. об этом: [Рождественский 1997: 166-167]) – и ориентируется на тех, для кого риторические знания составляют часть профессиональной компетенции.

В современной риторике примером актуализации прикладного направления может служит работа Дж. Лича «Принципы прагматики». В ней автор пытается представить общение в свете принципов и правил «хорошего коммуникативного поведения» [Leech 1983: x] и рассматривает фигуру говорящего как такую, которая сознательно выбирает безукоризненные речевые тактики для достижения цели. Это свидетельствует о нормализаторской направленности данного исследования и потому создает прецедент для описания образцовых воздействующих механизмов.

§ 1.3. Дисциплинарная схема современной риторики. Предмет каждой научной дисциплины определяет и ее структурную организацию, т.е. те отрасли и разделы, которые входят в данную науку. Традиционно риторика рассматривается в составе двух отраслей – общей и частной риторики: в интерес общей риторики входит изучение того, как создается воздействующая (убеждающая) речь; частная риторика стремится приспособить знания о воздействующей (убеждающей) речи к различным родам и видам речевого общения. Поэтому есть все основания считать, что в рамках классической дисциплинарной схемы становление прикладного аспекта соответствовало спецификации знаний о воздействующей функции речи, углублению представлений о зависимости способов конативной коммуникации от условий конкретной ситуации общения, а также было тесно связано с осознанием того, что речевое общение – важнейший регулятор социальных отношений. С другой стороны, возможное понимание классической общей риторики как отрасли теоретической нуждается в весьма существенной оговорке: при всем том, что риторика одной из первых поставила вопрос о посредничестве языка между человеком и окружающим его универсумом, прежде всего социальным, она в моделировании конативной коммуникации исходила из оптимизирующей функции речи и, опираясь на лучшие примеры (прототипы) воздействующего общения, выявляла показательные способы словесного убеждения, стандарты речевой и речемыслительной активности и технологии становления коммуникативной компетенции. Свидетельством такой неоднородности общей риторики может являться классический риторический канон, который трактуется то как «алгоритм речевого поведения», «модель речевой деятельности» [Безменова 1991: 4, 43], «учитывающая все стадии процесса трансформации предмета в слово» [Клюев 1999: 10], то как стандарт «предтекстовой» активности, связанной с подготовкой к ораторскому выступлению. Это означает, что главная цель изучения риторики всегда оставалась сугубо практической и сводилась к овладению искусством слова, преобразующего мир.

Возрождение риторики, являясь примечательным событием культуры ХХ столетия, внесло некоторые коррективы в структуру дисциплины. Классическая схема риторики была затронута инновационными изменениями по нескольким аспектам.

Во-первых, стали создаваться новые риторические или близкие к риторическим направления, исчерпывающий перечень которых до сих пор может считаться условным. К таковым следует отнести:

а) ряд «парариторических» – т.е. внутренне риторических или использующих основные понятия классической риторики (термин Н.А. Безменовой [Безменова 1991: 135]) – концепций (прагматику, лингвоэтологию, лингвоэтнографию, психолингвистику, психологию интеллектуальных способностей, стилистику, культуру речи т.д.);

б) метариторику – направление, обобщающее исторический опыт риторики [Там же: 121-127];

в) риторическую критику – методологическое течение, объединяющее вокруг себя исследования, цель которых состоит в разработке и систематизации процедур, направленных на анализ и оценку конативности письменных и устных текстов [Александрова 1987: 71; Медведева 1987: 99];

г) риторическую герменевтику – учение, рассматривающее феномен понимания как важный фактор интенсификации (усиления) речевого воздействия [Александрова 1987: 71];

д) этнориторику – область риторики, изучающую эффективность общения в свете проблем этнической идентичности и национально-культурного разнообразия речевой коммуникации [Михальская 1996: 39].

Во-вторых, в ХХ веке на основе переосмысления традиционных для риторики категорий было реанимировано и получило дальнейшее развитие учение о таких экспонентах (средствах) воздействия, как аргументы (см. работы по теории аргументации [Алексеев 1991; Баранов 1990; Безменова 1991: 44-56; Брутян 1984; Волков 1987; Ивин 1997; Караулов 1987: 245- 258; Перельман, Олбрехт-Тытека 1987; Проблема эффективности речевой коммуникации 1989; Уолтон 2002; Хазагеров, Ширина 1999]), а также тропы и фигуры (см. исследования по элоквенции [Баранов 2001: 213-228; Безменова 1991: 112-138; Голубина 1999; Дюбуа, Пир, Тринон и др. 1986; Клюев 1999; Когнитивные исследования по стилистике языка 1999; Лакофф, Джонсон 1987; Теория метафоры 1990; Хазагеров, Ширина 1999; Эко 1998: 176-202]). В этих исследованиях делается акцент на знаковой природе разнообразных средств речевого воздействия и указывается на недостаточность тех трактовок комплекса аргументативно-элоквенциональных элементов, согласно которым последние есть лишь способы организации текста. «Прориторичекий поворот» в этой проблематике состоит в восстановлении связи между формальной и содержательной сторонами подобных знаков, в признании того факта, что экспоненты риторической составляющей речевого сообщения есть показатели «эффективного» мышления продуцента (говорящего, пишущего) и одновременно необходимые предпосылки для изменения состояния и поведения реципиента (читающего, слушающего).

Все эти дисциплинарные преобразования не могли не создать «внутреннего напряжения» в риторике и не привести к пересмотру ее содержательных компонентов. Учитывая всё усиливающуюся теоретичность данной дисциплины (теоретичность, напоминающую о том, что способность к говорению и пониманию, делая человека предрасположенным к воздействию, составляет «фундаментальную установленность человеческого существования» [Гадамер 1991: 206], а не просто техническую сторону, «чистое искусство» знакового управления людьми, некую профессию), а также принимая во внимание наличие новых подходов к решению «вечных» проблем речевого воздействия и сообразуясь с тем, что нынешний период развития риторики характеризуется неослабевающей динамикой прикладных исследований, можно предложить следующую структуру современной риторики:

1) теория конативного общения, в составе которой находятся:

а) этнический (этнориторика[1]), социальный (прагматически ориентированные парариторические концепции), индивидуальный (психолингвистика и др. частные психологии как парариторические дисциплины) и, кроме того, синхронный и диахронный (метариторика) аспекты изучения риторизованной коммуникации;

б) основные понятия речевого воздействия – продуцент, реципиент (теория ритора), речепорождение (риторическое построение, отчасти риторическая герменевтика) и восприятие речевого сообщения (риторическая герменевтика), речевое взаимодействие (часть лингвопрагматики как парариторической дисциплины);

в) единицы, воплощающие конативную функцию языка / речи, такие как коммуникативное событие (например, для теории аргументации в данном случае будет значимой категория «аргументативной ситуации»), речевой акт (аргумент, аргументация) и другие языковые механизмы и единицы, формирующие сообщение в зависимости от условий речевого контекста и конкретного адресата (включая тропы и фигуры);

2) приложения теории конативного общения (так называемые «частные риторики», структурируемые сообразно практической, как правило имеющей отношение к ортологии, задаче);

3) процедуры и формы риторического анализа, рациональной оценки эффективности высказывания (так называемая «риторическая критика»; это направление носит межотраслевой и даже паранаучный характер, поскольку ведает поисковыми приемами и социально значимыми формами, имеющими значение не только для теоретических, но и оптимизирующих задач риторики)[2].

В случаях, когда слово «метод» используется в общем значении, речь идет, как правило, о средствах, позволяющих речедеятелю добиться своей цели. Так, Ю.В. Рождественский «методическим» называет тот стандартный алгоритм, по которому говорящий может подготовить свою речь [Рождественский 1997: 167-168]. А.К. Соболева, рассуждая о том влиянии, которое риторика оказала на речемыслительную культуру античных и средневековых юристов, отмечает, что в качестве эффективного средства изобретения юридически значимой речи применялся топический метод; при этом топический метод представляется в виде мыслительного механизма, с помощью которого предмет правового спора может рассматриваться в различных ракурсах, с различных точек зрения [Соболева 2000: 84-87]. К. Бёрк в качестве риторического метода рассматривает идентификацию (динамический способ достижения консенсуса между адресатом и адресантом – людьми, имеющими разные модели опыта) (приводится по: [Медведева 1987: 85-87]). Е.А. Киселев словом «метод» именует софистический прием увода от тезиса, когда идея А сознательно переводится в несовместимую идею В [Киселев 1999: 124, 129, 150].

Такое понимание категории метода отсылает нас скорее к предмету риторики, нежели проливает свет на характер тех способов, которые влияют на процессы получения теоретических и оптимизирующих знаний, связанных с природой речевого воздействия. Поэтому термин «метод» далее употребляется нами в узко специальном смысле и затрагивает проблему того, с помощью чего в науке изучается речевое воздействие. И хотя в настоящее время достаточно популярной является мысль о том, что в сфере наук о духе немалую познавательную роль играет интуиция, необходимо отметить, что важное значение в изучении феномена речевого воздействия имеют и рациональные, осознанно разрабатываемые методы. Однако в риторике их исчерпывающее описание осложнено тем фактом, что воздействующее общение долгое время (пока риторика была в забвении) входило в сферу интересов ряда наук – социологии, психологии, философии, логики, языкознания и т.д. А это означает, что каждая из указанных дисциплин сформировала свои подходы и предложила свои средства для изучения конативной коммуникации. Следовательно, имеет смысл говорить не о своеобразии методов, применяемых в риторике, а прежде всего об их познавательной направленности, исходя из которой средства изучения речевого воздействия имеют тенденцию группироваться вокруг теоретического и прикладного полюсов дисциплины.

Теоретические методы риторики предполагают такое описание конативного общения, при котором свойства, механизмы, структурные и динамические характеристики, условия и особенности функционирования феномена устанавливаются путем идеализации (обобщения) реальных фактов и выявляются при опоре на разнообразные процедуры анализа.

Общим методом прикладной риторики можно считать оптимизирующее моделирование, когда описываемая проблемная область сохраняет в результирующем представлении – «на выходе» – только те существенные свойства феномена, которые необходимы для решения поставленной практической задачи. Традиционно оптимизирующее моделирование осуществляется по плану, предполагающему следующие этапы:

1) составление технического задания;

2) процедурный анализ конкретной (ограниченной рамками технического задания) проблемной области;

3) формирование способов описания и их применение к проблемной области;

4) проверка эффективности результата каким-либо путем, в том числе и научным (о стадиях прикладного моделирования см. также: [Баранов 2001: 11]).

Внимательное изучение данного плана показывает, что оптимизирующее моделирование, будучи методом, в качестве промежуточного (2) и итогового (4) этапов может включать в себя процедуры теоретического анализа. В чем же тогда специфика этого метода? Прежде всего – в особенностях технического задания, не выходящего за сферу прикладной риторики, а также в тех критериях, которые применяются для отбора моделируемого материала. Так, задача «Выявить текстовые способы разоблачения политических оппонентов, представленные в предвыборных выступлениях кандидатов на пост президента» еще не выглядит как прикладная, поскольку не объясняет, для каких (не собственно риторических, методических или кодификационных) целей она решается, т.е. остается в плоскости теоретического изучения, характеризуясь своей отвлеченностью и обобщенностью. Но ситуация изменится, если данную задачу «погрузить» в контекст исследований, основная цель которых будет не собственно риторической и сведется к тому, чтобы составить модель мышления какого-либо политика. Иначе: если изучаются индивидуальные конативные стратегии политиков как таковые, то такое описание следует признать теоретическим (в связи с этим работа [Ушакова, Цепцов, Алексеев 1998] может служить наглядным примером такого анализа). Если же способы речевого воздействия, рассматриваясь в ряду прочих показателей, помогают установить своеобразие менталитета того или иного политика, то подобное исследование необходимо расценивать как прикладное из-за «надриторичности» того результата, к которому ученый в конце концов приходит (интересна в этом смысле книга немецкого филолога В. Клемперера «Язык Третьего рейха» [Клемперер 1998]).

Как уже отмечалось, оптимизирующий метод в силу своей специальной направленности должен накладывать ограничения на отбор источников, необходимых для решения прикладных исследовательских задач. Это условие позволяет осознать не только то, что, например, для выявления стиля политического мышления Г. Явлинского было бы необоснованным использовать речи других политиков (хотя в исследованиях подобного типа сопоставительный анализ нередко бывает оправданным), но и то, какие критерии наиболее приемлемы для отбора материала, пригодного для нормализаторства и кодификации. Последнее обстоятельство особенно значимо для ортологической составляющей риторики. Риторика, традиционно имея дело с изучением и культивированием «речи погруженной в жизнь» (Н. Д. Арутюнова), выработала свой подход к выявлению конативных ценностей. Он состоит в привлечении для ортологического описания образцовых речей, характеризующихся авторитетностью и престижностью, неоспоримым социальным влиянием, длительностью проявляемого к ним интереса, незаурядным этико-эстетическим качеством. Иными словами, использование в этих целях образцовых текстов имеет преимущество уже потому, что их свойства, являясь своеобразным ориентиром для общества и / или сообщества, приобретают статус норм – «образцов конвенционализированного в культуре социально-духовного поведения» [Матвеева 2000: 26]. Более того, в риторике в качестве образца иногда выступает один текст, имеющий особую социальную и культурологическую значимость. См. способы выявления текстовых норм, представленные в [Волков 1996], где лучшие средства речевого воздействия нередко устанавливаются на материале отдельных сочинений Н.А. Бердяева, А.Ф. Кони, В.И. Ленина, П.А. Столыпина, Святителя Филарета Московского и др. риторов. Например, для того, чтобы выявить стандарт так называемого «обычного вступления», А.А. Волков ограничивается анализом начала речи А.Ф. Кони «Общие черты судебной этики», поскольку оно образцово и, как следствие, может демонстрировать собой требования, предъявляемые к зачинам подобного типа, т.е. краткость, эмоциональную умеренность, отсутствие контраста с основной частью речи, соответствие теме, постепенность перехода к сути вопроса, презумпцию согласия между ритором и аудиторией [Там же: 196-198].

Если различия между оптимизирующим и теоретическим моделированием касаются познавательной направленности каждого из указанных методов, то общность последних проистекает из природы того объекта, в который речевое воздействие погружено.

Как уже не раз отмечалось, стихией речевого воздействия является общение (коммуникация). Однако в современной науке для обозначения области, в которой речевое воздействие осуществляется, параллельно используется специальный термин ди́ску́рс. Его введением подчеркивается динамический, символьный, ситуативно обусловленный, многоуровневый характер коммуникации, раскрывающий становление единого для коммуникантов «мира» через ту или иную форму, фактуру речи в неразрывности языкового и доязыкового, поведенческого и деятельностного, наблюдаемого и постигаемого. Иными словами, дискурс представляет собой не просто набор связанных, написанных и произнесенных определенным образом языковых единиц, но «текст, взятый в событийном аспекте» [Арутюнова 1990: 137], некоторую форму жизни [Витгенштейн 1994], «тонкую контактирующую поверхность, сближающую язык и реальность, смешивающую лексику и опыт» [Фуко 1996: 49]. Дискурс «не сводим к языку и / или речи, поскольку его параметры соотносятся и с положением, которое … субъект может занимать в отношении различных областей и групп объектов», в силу чего дискурс – «внешнее пространство, в котором размещается сеть различных мест» [Там же: 56], отсылающих к статусам и позициям, занимаемым или принимаемым субъектами.

Следовательно, все риторические методы, подходя к моделированию общения с дискурсивных позиций, берут необходимые сведения о феномене речевого воздействия не столько из «живой речи, произносимой в процессе развертывания коммуникативного события» [Михальская 1996: 47] – из того, «что можно записать на магнитофон» (звучание) и того, «что записывается только на видео» (жесты, мимика, пространственное поведение) [Там же: 46], – сколько из целого коммуникативного события. Это означает, при любом моделировании речевого воздействия могут учитываться, помимо устного и / или письменного текста, еще и экстралингвистические (общечеловеческие, социальные и индивидуальные) элементы (склонности, знания о мире, мнения, установки, конвенции, цели адресата и адресанта, текущие состояния сознания собеседников, результат, время, место, условия протекания события и т.д., а также механизмы преобразования идеи в текст и текста в идею), а речь должна рассматриваться как средство доступа к внутреннему миру партнеров по общению и к ситуации, в которой происходит коммуникация.

С учетом же того, что и теоретическое, и прикладное моделирование в качестве обязательного этапа предполагает процедуры идеализации речевого воздействия, можно говорить о том, что для целостности риторики первостепенное значение имеет инструментарий так называемой «дискурсивной критики», а доминирующее положение занимают поисковые приемы, обязанные своим происхождением разным дисциплинам, и не только лингвистическим (об анализе дискурса, его истории см. подробнее [Макаров 1995: 4-7]). К таким методикам относятся интент- и контент-анализ; наблюдение за речевым воздействием как процессом, обязательно включающим его начальную и финальную стадии; экстраполяция канонов античной риторики при сведении воздействующей функции риторического текста к намерениям оратора, а не к достигнутому результату; процедура вопросно-ответной трансформации текста; корреляционный и детерминационный анализ; психолингвистический эксперимент и т.д. О сути данных приемов подробнее см. [Александрова 1987; Баранов 2001: 247-286; Конецкая 1997: 285-297; Леонтьев 1997; Макаров 1995; Медведева 1987; Пешё 1999; Рождественский 1997: 144-145], здесь же мы представим вариант дискурсивной критики конативной коммуникации, опираясь только на методику интент-анализа.

Интент-анализ (другое название – когнитивное картирование) зарекомендовал себя в области политологии и других социальных наук, развивается в работах Р. Аксельрода, Т. Н. Ушаковой и их коллег [Баранов 2001: 281-284; Слово в действии… 2000; Ушакова, Латынов, Павлова А.А., Павлова Н.Д. 1995; Ушакова, Цепцов, Алексеев 1998]. В основание интент-анализа положена идея о вербализуемости и, как следствие, распознаваемости намерений коммуникантов. Авторы данной методики считают, что побудительным моментом речевой деятельности является особая реактивная функция мозга, которая состоит в способности психики «выводить на поверхность» внутренние состояния человека, т.е. основным способом функционирования сознания признается принцип «интенциональной направленности во вне». Интенции (намерения) составляют глубинное психологическое содержание речи и являют собой то, по причине чего и благодаря чему мы общаемся (т.е. порождаем и воспринимаем сообщение, реагируем на высказывание). Например, за словами человека, делающего какое-либо объявление, слушатель усмотрит желание сделать достоянием аудитории какую-либо информацию, а также убежденность говорящего в том, что только таким образом все смогут об этом узнать. Таким образом, интенции можно определить как своеобразные единицы, акты сознания, стоящие за произносимыми или печатными фразами и составляющие личностный смысл последних. Поэтому суть коммуникативной компетенции языковой личности сводится как раз к тому, чтобы в зависимости от ситуации общения адекватно и максимально полно кодировать и декодировать эти смыслы. Как правило, речевые высказывания не всегда однозначно демонстрируют ту или иную интенциональную направленность коммуникантов (ср. степень выраженности интенции «я намереваюсь добиться того, чтобы Вы открыли окно» в высказываниях типа Сегодня в нашей аудитории душно; Не могли бы Вы открыть окно?; Откройте, пожалуйста, окно; Я прошу Вас открыть окно; Я хочу, чтобы каждому сегодня было комфортно в этой аудитории, поэтому прошу Вас открыть окно). Но при осуществлении социальной функции речи (т.е. при обращенности речи к другому) говорящий стремится к тому, чтобы его интенциональность совпала с целеустановкой высказывания, т.е. высказывание помогло реализовать намерение говорящего. Поэтому интент-анализ дает неплохие результаты прежде всего в тех случаях, когда изучению подвержены тексты с усиленной ориентацией на адресата.

Цель интент-анализа сводится к получению информации о смысловой текстовой структуре как такой, которая передает личностные состояния участников коммуникативного события [Ушакова, Цепцов, Алексеев 1998] и являет собой психическую форму текста, существующую в сознании человека [Рафикова 1999]. Риторика рассматривает такие структуры (или ментальные проекции текста, когнитивные карты) как аналоги состояний, способствующих принятию определенных решений, и потому через интент-анализ пытается выявить те установки, которые предрешают результат дискурса, т.е. кодируются (говорящим, пишущим) и в дальнейшем учитываются при окончательном выборе варианта поведения (слушающим, читающим).

Дата добавления: 2014-10-31