КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Завтрак в Специи
Убийцы
Дверь закусочной Генри отворилась. Вошли двое и сели у стойки. — Что для вас? — спросил Джордж. — Сам не знаю, — сказал один. — Ты что возьмешь, Эл? — Не знаю, — ответил Эл. — Не знаю, что взять. На улице уже темнело. За окном зажегся фонарь. Вошедшие просматривали меню. Ник Адамс глядел на них из-за угла стойки. Он там стоял и разговаривал с Джорджем, когда они вошли. — Дай мне свиное филе под яблочным соусом и картофельное пюре, — сказал первый. — Филе еще не готово. — Какого же черта оно стоит в меню? — Это из обеда, — пояснил Джордж. — Обеды с шести часов. Джордж взглянул на стенные часы над стойкой. — А сейчас пять. — На часах двадцать минут шестого, — сказал второй. — Они спешат на двадцать минут. — Черт с ними, с часами, — сказал первый, — Что же у тебя есть? — Могу предложить разные сандвичи, — сказал Джордж. — Яичницу с ветчиной, яичницу с салом, печенку с салом, бифштекс. — Дай мне куриные крокеты под белым соусом с зеленым горошком и картофельным пюре. — Это из обеда. — Что ни спросишь — все из обеда. Порядки, нечего сказать. — Возьмите яичницу с ветчиной, яичницу с салом, печенку. — Давай яичницу с ветчиной, — сказал тот, которого звали Эл. На нем был котелок и наглухо застегнутое черное пальто. Лицо у него было маленькое и бледное, губы плотно сжаты. Он был в перчатках и шелковом кашне. — А мне яичницу с салом, — сказал другой. Они были почти одного роста, лицом непохожи, но одеты одинаково, оба в слишком узких пальто. Они сидели, наклонясь вперед, положив локти на стойку. — Есть что-нибудь выпить? — спросил Эл. — Лимонад, кофе, шипучка. — Выпить, я спрашиваю. — Только то, что я сказал.
— Веселый городок, — сказал другой. — Кстати, как он называется? — Саммит. — Слыхал когда-нибудь, Макс? — спросил Эл. — Нет. — Что тут делают по вечерам? — спросил Эл. — Обедают, — сказал Макс. — Все приходят сюда и едят этот знаменитый обед. — Угадали, — сказал Джордж. — По-твоему, я угадал? — переспросил Эл. — Точно. — А ты, я вижу, умница. — Точно. — Ну и врешь, — сказал Макс. — Ведь он врет, Эл? — Балда он, — ответил Эл. Он повернулся к Нику. — Тебя как зовут? — Ник Адамс. — Тоже умница хоть куда, — сказал Эл. — Верно, Макс? — В этом городе все как на подбор, — ответил Макс. Джордж подал две тарелки, яичницу с салом и яичницу с ветчиной. Потом он поставил рядом две порции жареного картофеля и захлопнул окошечко в кухню. — Вы что заказывали? — спросил он Эла. — А ты сам не помнишь? — Яичницу с ветчиной. — Ну разве не умница? — сказал Макс. Он протянул руку и взял тарелку. Оба ели, не снимая перчаток. Джордж смотрел, как они едят. — Ты чего смотришь? — обернулся Макс к Джорджу. — Просто так. — Да, как же, рассказывай, на меня смотришь. Джордж рассмеялся. — Нечего смеяться, — сказал ему Макс. — Тебе нечего смеяться, понял? — Ладно, пусть будет по-вашему, — сказал Джордж. — Слышишь, Эл? Он согласен, пусть будет по-нашему. — Макс взглянул на Эла. — Ловко, да? — Голова у него работает, — сказал Эл. Они продолжали есть. — Как зовут того, второго? — спросил Эл Макса. — Эй, умница, — позвал Макс. — Ну-ка, ступай к своему приятелю за стойку. — А в чем дело? — спросил Ник. — Да ни в чем. — Ну, ну, поворачивайся, — сказал Эл. Ник зашел за стойку. — В чем дело? — спросил Джордж. — Не твоя забота, — ответил Эл. — Кто у вас там на кухне? — Негр. — Что еще за негр? — Повар. — Позови его сюда. — А в чем дело? — Позови его сюда. — Да вы знаете, куда пришли? — Не беспокойся, знаем, — сказал тот, которого звали Макс. — Дураки мы, что ли?
— Тебя послушать, так похоже на то, — сказал Эл. — Чего ты канителишься с этим младенцем? Эй, ты, — сказал он Джорджу. — Позови сюда негра. Живо. — А что вам от него нужно? — Ничего. Пошевели мозгами, умница. Что нам может быть нужно от негра? Джордж открыл окошечко в кухню. — Сэм, — позвал он. — Выйди сюда на минутку. Кухонная дверь отворилась, и вошел негр. — Что случилось? — спросил он. Сидевшие у стойки оглядели его. — Ладно, черномазый, стань тут, — сказал Эл. Повар, теребя фартук, смотрел на незнакомых людей у стойки. — Слушаю, сэр, — сказал он. Эл слез с табурета. — Я пойду на кухню с этими двумя, — сказал он. — Ступай к себе на кухню, черномазый. И ты тоже, умница. Пропустив вперед Ника и повара, Эл прошел на кухню. Дверь за ним закрылась. Макс остался у стойки, напротив Джорджа. Он смотрел не на Джорджа, а в длинное зеркало над стойкой. В этом помещении раньше был салун. — Ну-с, — сказал Макс, глядя в зеркало. — Что же ты молчишь, умница? — Что все это значит? — Слышишь, Эл, — крикнул Макс. — Он хочет знать, что все это значит. — Что же ты ему не скажешь? — отозвался голос Эла из кухни. — Ну, как ты думаешь, что все это значит? — Не знаю. — А все-таки? Разговаривая, Макс все время смотрел в зеркало. — Не могу догадаться. — Слышишь, Эл, он не может догадаться, что все это значит. — Не кричи, я и так слышу, — ответил Эл из кухни. Он поднял окошечко, через которое передавали блюда, и подпер его бутылкой из-под томатного соуса. — Послушай-ка, ты, — обратился он к Джорджу, — подвинься немного вправо. А ты. Макс, немного влево. — Он расставлял их, точно фотограф перед съемкой. — Побеседуем, умница, — сказал Макс. — Так как, по-твоему, что мы собираемся сделать? Джордж ничего не ответил. — Ну, я тебе скажу: мы собираемся убить одного шведа. Знаешь ты длинного шведа, Оле Андресона? — Да. — Он тут обедает каждый вечер? — Иногда обедает. — Приходит ровно в шесть? — Если вообще приходит. — Так. Это нам все известно, — сказал Макс. — Поговорим о чем-нибудь другом. В кино бываешь? — Изредка. — Тебе бы надо ходить почаще. Кино — это как раз для таких, как ты. — За что вы хотите убить Оле Андресона? Что он вам сделал? — Пока что ничего не сделал. Он нас в глаза не видал.
— И увидит только раз в жизни, — добавил Эл из кухни. — Так за что же вы хотите убить его? — спросил Джордж. — Нас попросил один знакомый. Просто дружеская услуга, понимаешь? — Заткнись, — сказал Эл из кухни. — Слишком ты много болтаешь. — Должен же я развлекать собеседника. Верно, умница? — Много болтаешь, — повторил Эл. — Вот мои тут сами развлекаются. Лежат, связанные, рядышком, как подружки в монастырской школе. — А ты был в монастырской школе? — Может, и был. — В хедере ты был, вот где. Джордж взглянул на часы. — Если кто войдет, скажешь, что повар ушел, а если это не поможет, пойдешь на кухню и сам что-нибудь сготовишь, понятно? Ты ведь умница. — Понятно, — ответил Джордж. — А что вы с нами после сделаете? — А это смотря по обстоятельствам, — ответил Макс. — Этого, видишь ли, наперед нельзя сказать. Джордж взглянул на часы. Было четверть седьмого. Дверь с улицы открылась. Вошел вагоновожатый. — Здорово, Джордж, — сказал он. — Пообедать можно? — Сэм ушел, — сказал Джордж. — Будет через полчаса. — Ну, я пойду еще куда-нибудь, — сказал вагоновожатый. Джордж взглянул на часы. Было уже двадцать минут седьмого. — Вот молодец, — сказал Макс. — Одно слово — умница. — Он знал, что я ему голову прострелю, — сказал Эл из кухни. — Нет, — сказал Макс, — это не потому. Он славный малый. Он мне нравится. Без пяти семь Джордж сказал: — Он не придет. За это время в закусочную заходили еще двое. Один спросил сандвич "на вынос", и Джордж пошел на кухню поджарить для сандвича яичницу с салом. В кухне он увидел Эла; сдвинув котелок на затылок, тот сидел на табурете перед окошечком, положив на подоконник ствол обреза. Ник и повар лежали в углу, связанные спина к спине. Рты у обоих были заткнуты полотенцами. Джордж приготовил сандвич, завернул в пергаментную бумагу, положил в пакет и вынес из кухни. Посетитель заплатил и ушел. — Ну как же не умница — ведь все умеет, — сказал Макс. — И стряпать, и все, что угодно. Хозяйственный будет муженек у твоей жены. — Может быть, — сказал Джордж. — А ваш приятель Оле Андресон не придет.
— Дадим ему еще десять минут, — сказал Макс. Макс поглядывал то в зеркало, то на часы. Стрелки показали семь часов, потом пять минут восьмого. — Пойдем, Эл, — сказал Макс, — нечего нам ждать. Он уже не придет. — Дадим ему еще пять минут, — ответил Эл из кухни. За эти пять минут вошел еще один посетитель, и Джордж сказал ему, что повар заболел. — Какого же черта вы не наймете другого? — сказал вошедший. — Закусочная это или нет? — Он вышел. — Идем, Эл, — сказал Макс. — А как быть с этими двумя и негром? — Ничего, пусть их. — Ты думаешь — ничего? — Ну конечно. Тут больше нечего делать. — Не нравится мне это, — сказал Эл. — Нечистая работа. И ты наболтал много лишнего. — А, пустяки, — сказал Макс. — Надо же хоть немного поразвлечься. — Все-таки ты слишком много наболтал, — сказал Эл. Он вышел из кухни. Обрез слегка оттопыривал на боку его узкое пальто. Он одернул полу затянутыми в перчатки руками. — Ну, прощай, умница, — сказал он Джорджу. — Везет тебе. — Что верно, то верно, — сказал Макс. — Тебе бы на скачках играть. Они вышли на улицу. Джордж видел в окно, как они прошли мимо фонаря и свернули за угол. В своих черных костюмах и пальто в обтяжку они похожи были на эстрадную пару. Джордж пошел на кухню и развязал Ника и повара. — Ну, с меня довольно, — сказал Сэм. — С меня довольно. Ник встал. Ему еще никогда не затыкали рта полотенцем. — Послушай, — сказал он. — Какого черта, в самом деле? — Он старался делать вид, что ему все нипочем. — Они хотели убить Оле Андресона, — сказал Джордж. — Застрелить его, когда он придет обедать. — Оле Андресона? — Да. Негр потрогал углы рта большими пальцами. — Ушли они? — спросил он. — Да, — сказал Джордж. — Ушли. — Не нравится мне это, — сказал негр. — Совсем мне это не нравится. — Слушай, — сказал Джордж Нику. — Ты бы сходил к Оле Андресону. — Ладно. — Лучше не впутывайся в это дело, — сказал Сэм. — Лучше держись в сторонке. — Если не хочешь, не ходи, — сказал Джордж. — Ничего хорошего из этого не выйдет, — сказал Сэм. — Держись в сторонке. — Я пойду, — сказал Ник Джорджу. — Где он живет? Повар отвернулся. — Толкуй с мальчишками, — проворчал он. — Он живет в меблированных комнатах Гирш, — ответил Джордж Нику. — Ну, я пошел. На улице дуговой фонарь светил сквозь голые ветки. Ник пошел вдоль трамвайных путей и у следующего фонаря свернул в переулок. В четвертом доме от угла помещались меблированные комнаты Гирш. Ник поднялся на две ступеньки и надавил кнопку звонка. Дверь открыла женщина. — Здесь живет Оле Андресон? — Вы к нему? — Да, если он дома. Вслед за женщиной Ник поднялся по лестнице и прошел в конец длинного коридора. Женщина постучала в дверь. — Кто там? — Тут вас спрашивают, мистер Андресон, — сказала женщина. — Это — Ник Адамс. — Войдите. Ник толкнул дверь и вошел в комнату. Оле Андресон, одетый, лежал на кровати. Когда-то он был боксерам тяжелого веса, кровать была слишком коротка для него. Под головой у него были две подушки. Он не взглянул на Ника. — В чем дело? — спросил он. — Я был в закусочной Генри, — сказал Ник. — Пришли двое, связали меня и повара и говорили, что хотят вас убить. На словах это выходило глупо. Оле Андресон ничего не ответил. — Они выставили нас на кухню, — продолжал Ник. — Они собирались вас застрелить, когда бы придете обедать. Оле Андресон глядел в стену и молчал. — Джордж послал меня предупредить вас. — Все равно тут ничего не поделаешь, — сказал Оле Андресон. — Хотите, я вам опишу, какие они? — Я не хочу знать, какие они, — сказал Оле Андресон. Он смотрел в стену. — Спасибо, что пришел предупредить. — Не стоит. Ник все глядел на рослого человека, лежавшего на постели. — Может быть, пойти заявить в полицию? — Нет, — сказал Оле Андресон. — Это бесполезно. — А я не могу помочь чем-нибудь? — Нет. Тут ничего не поделаешь. — Может быть, это просто шутка? — Нет. Это не просто шутка. Оле Андресон повернулся на бок. — Беда в том, — сказал он, глядя в стену, — что я никак не могу собраться с духом и выйти. Целый день лежу вот так. — Вы бы уехали из города. — Нет, — сказал Оле Андресон. — Мне надоело бегать от них. — Он все глядел в стену. — Теперь уже ничего не поделаешь. — А нельзя это как-нибудь уладить? — Нет, теперь уже поздно. — Он говорил все тем же тусклым голосом. — Ничего не поделаешь. Я полежу, а потом соберусь с духом и выйду. — Так я пойду обратно, к Джорджу, — сказал Ник. — Прощай, — сказал Оле Андресон. Он не смотрел на Ника, — Спасибо, что пришел. Ник вышел. Затворяя дверь, он видел Оле Аидресона, лежащего одетым на кровати, лицом к стене. — Вот с утра сидит в комнате, — сказала женщина, когда он спустился вниз. — Боюсь, не захворал ли. Я ему говорю: "Мистер Андресон, вы бы пошли прогулялись, день-то какой хороший", — а он упрямится. — Он не хочет выходить из дому. — Видно, захворал, — сказала женщина. — А жалко, такой славный. Знаете, он ведь был боксером. — Знаю. — Только по лицу и можно догадаться, — сказала женщина. Они разговаривали, стоя в дверях. — Такой обходительный. — Прощайте, миссис Гирш, — сказал Ник. — Я не миссис Гирш, — сказала женщина. — Миссис Гирш — это хозяйка. Я только прислуживаю здесь. Меня зовут миссис Белл. — Прощайте, миссис Белл, — сказал Ник. — Прощайте, — сказала женщина. Ник прошел темным переулком до фонаря на углу, потом повернул вдоль трамвайных путей к закусочной. Джордж стоял за стойкой. — Видел Оле? — Да, — сказал Ник, — Он сидит у себя в комнате и не хочет выходить. На голос Ника повар приоткрыл дверь из кухни. — И слушать об этом не желаю, — сказал он и захлопнул дверь. — Ты ему рассказал? — Рассказал, конечно. Да он и сам все знает. — А что он думает делать? — Ничего. — Они его убьют. — Наверно, убьют. — Должно быть, впутался в какую-нибудь историю в Чикаго. — Должно быть, — сказал Ник. — Скверное дело. — Паршивое дело, — сказал Ник. Они помолчали. Джордж достал полотенце и вытер стойку. — Что он такое сделал, как ты думаешь? — Нарушил какой-нибудь уговор. У них за это убивают. — Уеду я из этого города, — сказал Ник. — Да, — сказал Джордж. — Хорошо бы отсюда уехать. — Из головы не выходит, как он там лежит в комнате и знает, что ему крышка. Даже подумать страшно. — А ты не думай, — сказал Джордж.
Переводчик: Е. Калашникова
5. Che ti dice la patria? [4]
Рано утром дорога через перевал была твердая, гладкая и еще не пыльная. Внизу были холмы, поросшие дубом и каштановыми деревьями, а еще ниже вдали — море. По другую сторону — снеговые горы. Мы спускались с перевала по лесистой местности. Вдоль дороги лежали груды угля, а между деревьями виднелись шалаши угольщиков. Был воскресный день. Дорога то поднималась, то опускалась, но все время удалялась от перевала, шла через деревни и мелкие кустарники. За деревнями раскинулись виноградники. Они уже потемнели, и лоза стала жесткой и грубой. Домики были белые, а на улицах люди, одетые по-праздничному, гоняли мяч. Вдоль домиков росли грушевые деревья, и их ветки на фоне белых стен были похожи на канделябры. На листьях были заметны следы опрыскивания, и на стенах еще виднелись пятна, отливавшие сине-зеленым металлическим блеском. Вокруг деревень были небольшие расчищенные участки, где рос виноград, а за ними — леса. В деревне, в двадцати километрах от Специи, на площади собралась толпа. Какой-то молодой человек с чемоданом в руке подошел к нашему автомобилю и попросил довезти его до Специи. — Только два места, и оба заняты, — сказал я. У нас был старый двухместный форд. — Я поеду на подножке. — Вряд ли вам будет удобно. — Ничего. Мне нужно в Специю. — Возьмем его? — спросил я Гая. — Он все равно увяжется, — ответил Гай. Молодой человек протянул нам в окно сверток. — Возьмите это к себе, — сказал он. Двое мужчин привязали его чемодан поверх нашего сзади машины. Он попрощался с ними за руку, сказав, что для фашиста и человека, привыкшего к путешествиям, не существует неудобств, вскочил на левую подножку автомобиля, просунув правую руку в окно. — Можно ехать, — сказал он. Из толпы ему замахали. Он махнул в ответ свободной рукой. — Что он сказал? — спросил меня Гай. — Что мы можем ехать. — Хорош, а? — заметил Гай. Дорога шла вдоль реки. За рекой тянулись горы. Иней на траве таял на солнце. Холодный прозрачный воздух врывался через поднятый щит машины. — Интересно, как он там себя чувствует? Гай смотрел вперед. С левой стороны наш спутник закрывал от него дорогу. Молодой человек торчал на подножке машины, как фигура на носу корабля. Он поднял воротник пальто и нахлобучил шляпу. Нос его посинел от холода. — Может быть, это ему скоро надоест. С той стороны у нас садится шина, — сказал Гай. — Да он живо соскочит, если шина лопнет, — ответил я. — Он не захочет испачкать в пыли свой дорожный костюм. — Ладно. Он мне не мешает, — сказал Гай. — Только здорово кренит машину на поворотах. Леса кончились; река осталась позади; дорога пошла в гору; вода в радиаторе кипела; молодой человек со скучающим и недоверчивым видом смотрел на пар и ржавую воду; машина кряхтела. Гай нажал педаль первой скорости, толчок вперед, еще вперед, потом назад, опять вперед, и машина взяла подъем. Кряхтенье прекратилось, и в наступившей тишине слышно было только бульканье воды в радиаторе. Мы были на самой высокой точке над Специей и морем. Дорога стала спускаться короткими крутыми петлями. Наш попутчик свешивался на виражах, почти опрокидывая на себя перегруженную машину. — Нельзя же запретить ему, — сказал я Гаю. — Ведь это инстинкт самосохранения. — Великий итальянский инстинкт. — Величайший итальянский инстинкт. Крутыми поворотами, сквозь густую пыль, мы спускались к морю. Оливы посерели от пыли. Внизу раскинулась Специя. Перед городом дорога выровнялась. Наш попутчик просунул голову в окно. — Мне здесь надо сойти. — Стой, — сказал я Гаю. Мы замедлили ход и остановились у края дороги. Молодой человек соскочил, подошел сзади к машине и отвязал чемодан. — Ну, я останусь здесь. Теперь у вас не будет неприятностей из-за пассажира. Мой сверток. Я протянул ему сверток. Он порылся в кармане. — Сколько с меня? — Ничего. — Почему? — Да так, — ответил я. — Ну что же, благодарю. Молодой человек не сказал: "благодарю вас", или "очень вам благодарен", или "тысяча благодарностей", — словом, все то, что полагалось раньше говорить в Италии человеку, который протягивал вам расписание поездов или объяснял, как пройти куда-нибудь. Он выбрал самое сухое «благодарю» и очень подозрительно посмотрел на нас, когда Гай тронул машину. Я помахал ему рукой. Он был слишком преисполнен собственного достоинства, чтобы ответить. Мы въехали в город. — Этот молодой человек в Италии далеко пойдет, — сказал я Гаю. — Конечно, — ответил Гай. — На двадцать километров он уже продвинулся.
Мы заехали в Специю, чтобы закусить. Улица была широкая, дома высокие и желтые. По трамвайным путям мы добрались до центра города. На стенах домов виднелись сделанные при помощи трафарета портреты Муссолини с вытаращенными глазами, а под ними от руки «Vivas»; от двух V по стене шли брызги черной краски. Боковые улочки спускались к гавани. День был яркий, и все высыпали на улицу по случаю воскресенья. Мостовая была только что спрыснута, и струйки воды сбегали в пыли. Мы ехали вдоль тротуара, чтобы не столкнуться с трамваем. — Выберем ресторанчик попроще, — сказал Гай. Мы затормозили около двух ресторанных вывесок. Наша машина остановилась на противоположной стороне улицы. Я купил газеты. Оба ресторана были рядом. Женщина, стоявшая у входа одного из них, улыбнулась нам. Мы пересекли улицу и вошли. Внутри было темно. В глубине комнаты за столом сидели три девушки и старуха. Прямо против нас за другим столиком сидел матрос. Он ничего не ел и не пил. Еще дальше — молодой человек в синем костюме писал за столом. Волосы его были напомажены и блестели; он был хорошо одет и имел франтоватый вид. Свет проникал через входную дверь и окно, где на витрине были выставлены фрукты, овощи, ветчина. Одна из девушек подошла к нам принять заказ, другая стояла в дверях. Мы заметили, что платье ее было надето на голое тело. Девушка, принимавшая заказ, обняла Гая за шею, пока мы рассматривали меню. Девушек было три, и они по очереди выходили и стояли в дверях. Старуха, сидевшая в глубине комнаты за столом, пошепталась с ними, и они снова уселись вместе с ней. В комнате была только одна дверь, которая вела в кухню. На ней висела занавеска. Девушка, принявшая заказ, принесла из кухни спагетти. Она поставила перед нами блюдо, подала бутылку красного вина и подсела к столику. — Ну вот, — сказал Гай, — ты искал местечка попроще. — Да, здесь как будто совсем не просто. Скорее — наоборот. — Что вы говорите? — спросила девушка. — Вы немцы? — Южные немцы, — ответил я. — Южные немцы, приветливый, хороший народ. — Не понимаю, — сказала девушка. — Как здесь принято? — спросил Гай. — Обязательно, чтобы она меня обнимала за шею? — Конечно, — ответил я. — Муссолини уничтожил публичные дома. Это ресторан. На девушке было надето гладкое платье. Она облокотилась на стол, скрестила руки на груди и улыбнулась. С одной стороны лица улыбка у нее была привлекательнее, чем с другой, и она все время поворачивала эту сторону к нам. Очарование этой стороны подчеркивалось еще тем, что с другой нос ее был вдавлен, точно он был из теплого воска. Но, в сущности, ее нос не был похож на теплый воск. Он был очень холодный и твердый, только сбоку немного вдавлен. — Я вам нравлюсь? — спросила она Гая. — Он обожает вас, — сказал я. — Только он не говорит по-итальянски. — Ich spreche deutsch,[5]- сказала она и погладила Гая по волосам. — Гай, поговори с леди на твоем родном языке. — Откуда вы приехали? — спросила девушка. — Из Потсдама. — И побудете здесь? — В этой чудесной Специи? — спросил я. — Скажи ей, что мы собираемся уезжать. Скажи, что мы очень больны и у нас нет денег, — сказал Гай. — Мой друг — закоренелый женоненавистник. Он настоящий немец и ненавидит женщин. — Скажите, что я люблю его. Я сказал. — Перестань болтать вздор, и давай лучше удерем, — продолжал Гай. Девушка обняла его другой рукой. — Скажите ему, что он мой. Я сказал. — Уйдем мы отсюда когда-нибудь или нет? — Отчего вы ссоритесь? — сказала девушка. — Вы не любите друг друга? — Мы немцы, — ответил я с гордостью. — Настоящие немцы с юга. — Скажите ему, что он красивый малый, — сказала девушка. Гаю тридцать восемь лет, и он слегка гордится тем, что во Франции его принимают за путешествующего коммивояжера. — Ты красивый малый, — сказал я. — Кто это говорит? — спросил Гай. — Ты или она? — Конечно, она. Я всего-навсего переводчик. Ведь только потому ты и взял меня с собой. — Хорошо, что это она, — сказал Гай. — А не то пришлось бы нам тут расстаться. — Ну что же. Специя — приятное местечко. — Специя? — спросила девушка. — Вы говорите о Специи? — Приятное местечко, — сказал я. — Это моя родина. Специя — мой родной город, а Италия — моя родина. — Она говорит, что Италия — ее родина. — Оно и видно, что это ее родина. — Что у вас на десерт? — спросил я. — Фрукты, — сказала она. — Есть бананы. — Бананы, пожалуй, можно, — заметил Гай. — Они хоть с кожурой. — Ах, он любит бананы, — сказала девушка. Она обняла Гая. — Что она говорит? — спросил Гай, отворачивая лицо. — Она радуется, что ты любишь бананы. — Скажи ей, что я не люблю бананов. — Синьор не любит бананов. — Ах, — сказала девушка упавшим голосом, — он не любит бананов. — Скажи ей, что я люблю утром холодную ванну. — Синьор любит холодную ванну по утрам. — Не понимаю, — сказала девушка. Сидевший против нас бутафорский моряк не двигался с места. Никто в комнате не обращал на него никакого внимания. — Дайте нам счет, — сказал я. — Нет, нет, останьтесь! — Послушай! — сказал франтоватый молодой человек из-за стола, за которым он писал. — Пускай они уходят, они ничего не стоят. Девушка взяла меня за руку. — Ну останьтесь! Попросите его остаться. — Нам нужно ехать, — сказал я. — Сегодня к вечеру мы должны попасть в Пизу, а если удастся, то и во Флоренцию. Мы можем вечером там поразвлечься. Сейчас еще рано. Мы должны доехать засветло. — Отдохнуть немного — тоже хорошо. — Путешествовать необходимо при дневном свете. — Послушай, — сказал франтоватый молодой человек. — Не трать с ними времени понапрасну. Говорю тебе, они ничего не стоят. Уж я-то знаю. — Подайте нам счет, — сказал я. Девушка взяла счет у старухи, вернулась обратно и села опять за стол. Другая девушка вошла из кухни. Она прошла через всю комнату и стала в дверях. — Не трать с ними времени понапрасну, — сказал опять франтоватый молодой человек недовольным голосом. — Садись и ешь. Они ничего не стоят. Мы заплатили по счету и встали. Все девушки, старуха и франтоватый молодой человек сели вместе за стол. Бутафорский моряк сидел, опустив голову на руки. Пока мы завтракали, никто с ним не заговаривал. Девушка принесла нам сдачу, которую отсчитала старуха, и вернулась к своему месту за столиком. Мы оставили ей на чай и вышли. Когда мы сели в машину, чтобы двинуться в путь, девушка вышла и стала в дверях. Машина тронулась, и я махнул рукой девушке. Она не ответила, только посмотрела нам вслед.
Переводчик: Н.Георгиевская.
Дата добавления: 2014-11-06; Просмотров: 276; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |