Сталин и война. Минное поле клеветы 7 страница

Судя по всему, у Гранина есть только одна книга о войне – однотомная «Энциклопедия Великой Отечественной войны», и он беспощадно ее поносит. Да, в ней кое‑чего нет и кое‑что лишнее, так ведь она вышла двадцать лет тому назад. Но статья «Ленд‑лиз» как раз имеется. В ней все перечислено: американцы поставили нам 14 795 самолетов, 7056 танков. 8218 орудий и т. д. И все это не превышало 4% отечественного производства (с. 400). Как же назвать это стенание: «Мы до сих пор молчим…»?

И не только «тянули» союзнички со вторым фронтом, не только за нашу кровь платили консервами. Валентин Фалин, семь лет бывший послом в ФРГ, затем – секретарь ЦК КПСС и заведующий его Международным отделом, глубокий знаток истории Второй мировой, изучив недавно опубликованные в Англии и США новые документы, пишет, как союзники опасались Сталинградской и других советских побед. Да что там! «Разгром немцев на Курской дуге еще более озадачил наших союзников. 20 августа 1943 года в Квебеке на заседании начальников штабов США и Великобритании (при участии Черчилля и Рузвельта) стоял вопрос о выходе этих стран из антигитлеровской коалиции и об их союзе с нацистами против СССР» (Слово, 7 мая 2005). Ну, этого простительно не знать человеку, не читавшему «Войну и мир».

Дальше уже о весне 1945 года: «По логике Черчилля (кумира наших губошлепов вроде правозащитника В. Лукина. – Авт.), Западу давался шанс использовать момент, когда рессурсы СССР были на пределе, тылы растянуты, войска устали, техника изношена, требовалось бросить вызов Москве, понуждая подчиниться диктату или испытать тяготы еще одной войны.

В начале апреля (по другим сведениям, в конце марта) Черчилль приказал готовить в пожарном порядке операцию «Немыслимое». Что за «Немыслимое»? Война против СССР. «Дата начала войны приурочивалась к 1 июля 1945 года. В ней должны были принять участие американские, английские, канадские силы, польский корпус и 10–12 немецких дивизий из тех, что держали нерасформированными в Шлезвиг‑Гольштейне и в южной Дании.

Как должна была действовать Ставка после поступления соответствующих сигналов? Берлинская операция явилась реакцией на план «Немыслимое». Подвиг наших солдат и офицеров был предупреждением Черчиллю и его единомышленникам. Политический сценарий Берлинской операции принадлежал Сталину. Генеральным автором его военной составляющей являлся Георгий Жуков» (там же). Какая богатая пища для ума даже Героев Социалистического Труда!

* * *

Считая историю войны то извращенной, а то даже и ненаписанной, Гранин сам восполняет пробелы. Рассказывает такую, например, историю: «Самое начало войны. Мы наткнулись на четырех немецких солдат. Они, уставшие, грязные, свалились в кусты и спали». Странно, конечно. Что за солдаты? Почему они отбились от своей части? Почему так беззаботно без охраны все дрыхнут на чужой земле, в которую вторглись? И где это случилось? Объяснить бы надо. Ну, да ладно, допустим, на войне все бывает. Что дальше? «Командир сказал: «Не будем стрелять в спящих» Его тогда чуть не отдали под суд».

Да, я думаю, что и князь Андрей не стал бы стрелять в спящих. Но с другой стороны, ведь это солдаты, пришедшие разорить твою землю, а среди тысяч и тысяч спящих жителей Минска, Киева, Севастополя были и ни в чем не повинные спящие дети, и это не остановило немцев в ночь на 22 июня 41 года бросить на них бомбы, погибли не четыре человека, а сотни, тысячи спящих; а разве не было спящих среди 135 тысяч мирных жителей Дрездена, погибших под англо‑американскими бомбами 13 и 14 февраля 45‑го; а в те августовские ночи 45‑го года неужели никто не спал среди всех возрастов мирных жителей Хиросимы и Нагасаки, неужели все бодрствовали, ожидая американскую атомную бомбу?..

Но что дальше‑то было с теми странными немецкими солдатами – взяли их в плен или хотя бы разоружили, допросили? Неужели только полюбовались спящими оккупантами, согнали с них комаров, мух и пошли дальше? Об этом Гранин молчит, ему и это неинтересно, для него главное – нарисовать драматическую ситуацию сомнительной достоверности и демагогического оттенка.

Еще одна загадочная история: «Был 41‑й год, конец августа, мы (?) выходили из окружения. Шли несколько дней. И самое трудное было – выбираться». Откуда, из чего выбираться? И хотелось бы знать, с какого именно участка фронта шли так долго? Ведь все крупные окружения известны. Назвал хотя бы армию или ближайший город. Опять никаких данных! «Немцы наступали на Ленинград. Мимо нас шло огромное количество транспорта, бронемашины, мотоциклисты, велосипедисты». Шли мимо и не трогали? Интересно. Другим так не везло. «Днем мы часами лежали в кюветах, ожидая паузы». Крайне странная картина! Группа советских солдат, как увидим, даже с оружием, в дневное время часами лежит в придорожных кюветах, а по этим дорогам валом валят немцы и на этих солдат, судя по всему, еще и в форме, не обращают ни малейшего внимания. Может, вы, Даниил Александрович, хотели сказать что‑то другое? Или не знаете, что такое кювет?

И вот, говорит, как сейчас помню, однажды лежим мы полеживаем в кювете, ничто нас не колышет, вдруг видим: «Идет колонна наших пленных, человек пятьсот. Черные от грязи, изможденные. А впереди немецкий велосипедист и сзади немецкий велосипедист – все!.. 500 человек идут покорно».

Поверить в это еще трудней, чем в безмятежное лежание при свете дня в кювете на глазах немцев. Во‑первых, чтобы велосипед не повалился, надо ехать с некоторой скоростью, и она выше, чем движение пешехода, тем более, изможденного. Так что передний велосипедист непременно укатил бы от колонны, а задний врезался в нее. Во‑вторых, не составляло никакой проблемы налететь сзади на переднего велосипедиста, руки которого заняты рулем, сбить его на землю и прикончить, причем так, что задний из‑за колонны ничего и не услышал бы и не увидел. Да и с ним расправиться можно. Ведь чтобы защититься, немцу надо соскочить с велосипеда, снять из‑за спины винтовку или автомат и открыть стрельбу – времени и возможности на это у него не было бы. И велосипедисты не могли не понимать такой просто вещи.

Но самое глубокомысленное дальше. Кюветчики «решили подстрелить охрану (почему «под», а не снять вообще? Ведь тут не спящие. – Авт.), но Саша Ермолаев сказал: «Думаете, они разбегутся?» В лицах их читаешь поражение». И основываясь на анализе выражения лиц пленных, кюветчики ничего не предприняли для их освобождения. А один из них через 65 лет не стесняется изобразить нам поведение шкурников как некий увлекательный психологический феномен одних наших солдат на фоне комплекса поражения и безнадеги других. И это в самом начале войны, в дни Брестской крепости и обороны Одессы.

«Неправда в деталях разрушает представление о войне», – в этом‑то Гранин прав.

* * *

Итак, тема пленных. Писатель видит причину того, что наши солдаты и офицеры «претерпели голод, нечеловеческие условия в немецком плену» только по той причине, что «не были защищены Женевской конвенцией». Давненько я не встречал сей замшелый довод, когда‑то не сходивший со страниц сочинений самых тупых антисоветчиков. Видимо, даже они все‑таки в конце концов сообразили, что это разоблачает их как людей, ни уха, ни рыла не смыслящих в том, какой и чем была война со стороны германского фашизма. И вот на тебе – патриарх Гранин эксгумировал дохлятину и подает как новинку к празднику Победы!

Во‑первых, что такое конвенция? Это собираются мужики иностранных дел из разных стран и за рюмкой коньяка говорят друг другу: «Ребята, давайте жить дружно!» Например, Женевскую конвенцию 1925 года о запрещении отравляющих веществ сразу подписали 37 стран, позже – 93, в том числе СССР. И это не помешало Японии в начале 30‑х годов использовать газы в войне против Китая, немного позже – Италии против Абиссинии, а в 60‑е годы США вовсю применяли дефолианты во Вьетнаме. Женевскую конвенцию 1949 года по защите жертв войны подписали 120 стран. И неужели вам неизвестно, писатель Гранин, что после этого вытворяли американцы сперва в Корее в 1950 году, потом – во Вьетнаме?

Другое дело – конкретный договор между двумя конкретными государствами, какими и были два советско‑германских договора 1939 года. В этом случае степень ответственности, мера прочности неизмеримо выше. Так вот, если немцы наплевали на два конкретных межгосударственных договора с нами, то откуда у вас, Гранин, уверенность, что они стали бы считаться с решением какой‑то благостной многонациональной конференции о пленных и обращались бы с советскими солдатами и офицерами как с французами или датчанами?

Во‑вторых, зачем порядочным людям нужна какая‑то международная конвенция, чтобы по‑человечески обращаться с пленными, – так, например, как мы обращались с немецкими и японскими пленными?

В‑третьих, в этом же номере «Новой газеты» напечатана статья военного историка Вячеслава Дашичева. В советское время, когда этот историк фигурировал как приличный человек, он издал фундаментальный двухтомный труд «Банкротство стратегии германского фашизма» – собрание документов германского командования и других властей военного времени. Комментарии автора уж слишком шибали в нос верноподданными ссылками на Маркса, Ленина и Сталина, цитатами из речей Брежнева, постановлений ЦК КПСС, «Истории партии» и т. п. Но документы сами по себе представляют большой интерес.

Приведу лишь один, впрочем, давно и хорошо известный всем, кто интересовался историей Второй мировой войны. Еще в 1934 году, за пять лет до войны, Гитлер говорил тогда близкому приятелю и президенту сената Данцига Герману Раушнингу: «Нам надо изыскать методы депопуляции, т. е. уничтожения, целых расовых единиц. Именно это я намерен осуществить… Если я могу послать цвет немецкой нации в ад войны без малейшего сожаления по поводу того, что будет пролита драгоценная немецкая кровь, то я, конечно, вправе уничтожить миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как паразиты» (Te voice of distruction. London. 1940. P. 137). Такого же рода заявления во множестве делались Герингом, Гиммлером, Геббельсом, Йодлем и другими главарями фашистской Германии. И было сделано ими все, чтобы в СССР реализовать свои планы.

Короче говоря, писатель Гранин, этими «расовыми единицами», «людьми низшей расы», «паразитами», подлежавшими по плану Гитлера «депопуляции», были прежде всего я – как русский, вы – как еврей и наши народы. Словом, со стороны немцев их агрессия против Советского Союза была войной на истребление. А вы лепечете о Женевской конвенции! Это можно объяснить только либо полным невежеством в данном вопросе, весьма странном в вашем возрасте, либо сознательным намерением обелить фашистов: коли Советский Союз не подписал конвенцию, то истребление его граждан вполне законно.

И это обеление фашистов дополняется клеветой на советскую власть: «Одно из тяжких и постыдных последствий войны – отношение к пленным. Плен у нас карался как преступление… Бывших пленных подвергали репрессиям, они пребывали отверженными, бесправными».

Тут самое малое – бесправными. И что за высокомерная манера – всегда вещать об ужасах, не приводя никаких данных, ни одного доказательства! Я, мол, такая личность, что мне вы все обязаны верить на слово.

Хотя бы в «Энциклопедии», которая у вас есть, Гранин, вы можете прочитать, например, про генерал‑лейтенанта М.Ф. Лукина, коммуниста, разумеется, не имеющего ничего общего с Лукиным‑черчеллефилом. Михаил Федорович командовал войсками в окружении под Вязьмой в октябре 1941 года. Там он был ранен и попал в плен, где и пробыл до конца войны. В плену держался мужественно. После освобождения продолжал службу в армии. Был награжден, как вы, орденом Ленина (впрочем, у вас их даже больше, чем у генерала – два), пятью орденами Красного Знамени и опять же как вы – орденами Трудового Красного Знамени и Красной Звезды. Умер в 1970 году, не дожив, слава Богу, до Горбачева, Путина и ваших размышлизмов о войне.

Я и лично знал многих побывавших в плену. Приятель мой Николай Войткевич, член партии, попал в плен в 42‑м под Севастополем. После освобождения вернулся в столицу, поступил в элитный, как ныне говорят, Литературный институт им. Горького, все пять лет был старостой нашего курса, а потом, будучи восстановлен в партии, до пенсии работал на радио, которое вещало на заграницу. Идеологический фронт! Тоже не дожил он до вашего вранья о репрессиях против него. Он бы вам ответил.

Еще в Литинституте учились со мной побывавшие в плену Борис Бедный и Юрий Пиляр. И что? Да разве мало уже того, что приняты были в такой московский вуз! А они потом еще и успешно работали, печатались, помню хороший фильм «Девчата» по повести Бориса Бедного.

Был в институте даже преподаватель из числа пленных – А.Н. Власенко. Да продлят небеса его дни!

В «Дружбе народов» я работал дверь в дверь с большим поэтом Ярославом Смеляковым. Тоже прошел плен, у финнов. И что? Не замечая своей отверженности, бесправия и репрессий, работал, издавал книги, был председателем секции поэзии МО Союза писателей, а однажды как военному преступнику ему вручили Государственную премию за книгу «День России». Уж Ярослав‑то тоже за словом в карман не полез бы, чтобы просветить вас, гражданин Гранин, по вопросу о пленных.

А слышали вы, правдоискатель, о Степане Злобине? Попал в плен в том же Вяземском котле. Несколько раз пытался бежать, в январе 45‑го его освободили, и он продолжает службу в армии, работает в дивизионной газете, дошел до Берлина. После войны возвращается в Москву, восстанавливается в Союзе писателей, становится председателем секции прозы МО ССП. Его роман «Степан Разин» по личному предложению вождя был отмечен Сталинской премией первой степени.

Хватит или назвать еще репрессированных пленников? Пожалуйста, – Г. Бедняев, Ф. Бирюков, К. Воробьев, И. Дроздов, В. Саблин, Л. Семин, А. Стрыгин, Н. Трифонов, В. Кочетков, Н. Щербаков… Это только писатели и только России. За полноту списка не ручаюсь, но ручаюсь, что почти все были награждены и работали, печатались после войны. Разумеется, все они проходили соответствующую проверку, как во всех странах и армиях.

Но Гранину плевать на все это, он свое: «После победы многих военнопленных отправили в лагеря, уже наши». Да, отправили тех, кто это заслуживал.

В своих воспоминаниях «Лабиринт» один из главных руководителей германской разведки Вальтер Шелленберг (1910–1952) писал: «В лагерях для военнопленных отбирались тысячи русских, которых после обучения забрасывали в глубь русской территории. Их основной задачей, наряду с сообщением текущей информации, было политическое разложение населения, диверсии». И находились такие, что выполняли это. А как вы думали?

И. Пыхалов в книге «Время Сталина» (Ленинград. 2001), приведя обстоятельные аналитические таблицы, пишет, что на 1 октября 1944 года, т. е. за семь месяцев до конца войны, в фильтрационных лагерях прошли проверку 312 594 бывших пленных и окруженцев. Из них 75,1% кто был направлен опять в армию, кто в народное хозяйство, кто на лечение, а в штрафроты или арестовано – 6,2% (с. 65).

К 1 марта 1946 года, т. е. уже после войны, было репатриировано 1 539 475 пленных. Из них направлены в распоряжение НКВД, т. е.

могли после разбора их дел подвергнуться репрессиям 14,69%. «Как правило, это были власовцы и пособники оккупантов» (с. 69). Подумайте над этими цифрами, мыслитель Гранин.

Конечно, были тут и прискорбные факты разных ошибок и злоупотреблений, но ЦК и Совет министров приняли специальное постановление: «Осудить практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или в окружении противника, как противоречащую интересам Советского государства» (цит. по: Правда, 19 мая 2005).

Но вот странно: почему Гранин, рассуждая о бесправии и репрессиях тех, кто побывал в плену, ни слова не сказал об окруженцах? А ведь какой истинный любитель правды истории! В чем дело? Да очень просто: он же сам, если, конечно, верить, побывал в окружении, что не помешало ему не только избежать всяких притеснений и репрессий, но получить орденов больше, чем у иных генералов, а о премиях и званиях я уж и не говорю.

* * *

Нет у писателя Гранина конца обидам и претензиям к советской власти. И ведь где только он их не изыскивает. Смотрите: «Ни разу Сталин не помянул погибших за Родину». Ни разу! Объясните, как нормальный человек его возраста может не помнить, что все приказы Сталина о взятии городов кончались словами: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!» Все! И в обращении к народу 9 мая 1945 года: «Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим жизнь за свободу и счастье нашего народа!» И в обращении 2 сентября 1945 года по случаю победы над Японией: «Вечная слава героям, павшим в боях за честь и победу нашей Родины!» А разве салюты не имели к памяти погибших никакого отношения?

Тут опять одно из двух: или человек сознательно лжет, или, увы, не понимает, что лепечет.

А вот еще какая жуткая несправедливость и бездушие советской власти: «Только спустя двадцать лет после войны, в 1965 году, отметили солдат медалью в честь Победы». Вранье или маразм? В 65‑м году была медаль не в честь Победы, а в честь ее двадцатилетия. Медаль же в честь Победы – «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» – была учреждена сразу, 9 мая 1945 года. Ею наградили около 15 миллионов человек.

А медали за освобождение наших городов и за взятие иностранных столиц, – разве это не медали в честь Победы? Как иначе могу я смотреть на мою медаль «За взятие Кенигсберга» или «За победу над Японией»?

Но тут Гранин приводит, наконец, конкретный пример: «Мой товарищ Герман Гоппе, изувеченный под Кенигсбергом, инвалид первой группы, за свои боевые заслуги не имел ничего». Разумеется, в деле награждений, как и во всяком другом, были, есть и будут ошибки, несправедливости, злоупотребления. Неужели это новость для старого человека? Взглянул хотя бы на писателей или на себя в зеркало посмотрел.

А что совершил Гоппе? Он был ранен. Но это не подвиг. За ранение орденами не награждают, а в разных армиях выдают либо значки, либо нашивки, либо отмечают еще как‑то. А когда Гоппе умер? Гранин молчит. Если даже вскоре после войны, то и тогда Гоппе мог получить упомянутые медали «За победу над Германией» и «За взятие Кенигсберга». А позже, когда по случаю юбилея Победы орденом Отечественной войны были награждены все фронтовики, он должен был получить и этот золотой орден первой степени. Почему не получил, неизвестно.

Но скулежный список претензий продолжается: «Нечто странное: в 1946 году сняли выплату пенсии (?) за ордена. Деньги шли маленькие: в месяц за Красную Звезду – 15 рублей, за Красное Знамя на десятку больше… Ликвиднули, ничего не объясняя».

Ну, явление… Право, как говорится, достойно кисти Айвазовского. У народа ныне, ничего не объясняя, а мороча голову прелестями демократии, ликвиднули социалистический строй, страну развалили, и он, Герой‑суперлауреат, не протестовал, но не может забыть, что шестьдесят лет тому назад ему перестали платить 15 рублей за Красную Звезду. Ну фигура…

А что тогда надо было объяснять? В каком положении находились мы в 46‑м году? Полстраны лежало в развалинах. А за время войны всего за боевые отличия было произведено около 13 миллионов награждений. В тылу же одной лишь медалью «За доблестный труд» – свыше 16 миллионов человек. А платили не только за ордена, как пишет Гранин, но и за медали. У меня, скажем, медаль «За отвагу» № 3241244. И это была вовсе не последняя медаль войны, всего их около 5 миллионов. И до войны ведь тоже награждали. За орден Ленина платили, кажется, 50 рублей. А ему, высоколобому, требуется объяснение, какие тут суммы для послевоенного бюджета страны…

И опять: «23 декабря 1947 года (все‑то он помнит по этой части!) отменили выходной в День Победы… ни салютов, ни фейерверков не подавалось». Ему, видите ли, фейерверков не хватало. И наплевать, что стране было тогда не до праздников, не до фейерверков. Зато ныне что ни день – «подают» фейерверки, карнавалы, празднества. Любуйся, если сыт.

«Перестали носить ордена: нескромно, говорили фронтовикам». Кто говорил? И тут молчит: сам, дескать, знаешь. Сталин, что ли? Да нет, Эренбург писал в одном стихотворении: «Носить нескромно стало ордена…» И был совершенно прав. Всему свое время. Когда‑то – посмотрите фотографии Гражданской войны – ордена носили даже на шинелях и полушубках, а потом стали носить планки, еще позже – надевать только в День Победы да и не все награды. Естественный ход жизни.

И особенно скорбно, что все это крохоборство, вся ложь – из уст благополучно прожившего жизнь человека, до пупа увешанного орденами, медалями, премиями.

* * *

Как уже сказано, на писателя Гранина порой накатывают приступы безумной любви к Советской власти, ко всему советскому. Вот один из таких приступов. Писатель, представьте себе, решительно осуждает тех, кто пытается опорочить и даже перечеркнуть советское искусство: «Именно советская литература, советское кино, советский театр, советская музыка оказались наиболее ценными в истории русского и мирового искусства». И приводит перечни имен действительно замечательных советских писателей, композиторов, режиссеров… И добавляет: «Стоит положить на весы советскую часть искусства и постсоветскую и сравнить». И еще: «Был Серебряный век в поэзии, но был и Золотой век в кино, в литературе. Разве не так?» Восхищается и советской наукой: «Мы были в первых рядах!»

Казалось бы, какой убежденный советский патриот! Но вот что читаем на этой же странице по поводу присуждения Нобелевских премий: «Против советской и нынешней России (на Западе) есть предубеждение. Мы зарабатывали его 70 лет», т. е. все советское время, за которое‑де и сейчас приходится расплачиваться.

Это чем же мы «зарабатывали» – названными передовыми позициями в физике, в биологии? замечательным искусством? всеобщим ростом культуры народа? или вскрытыми Граниным искажениями истории войны? репрессиями против наших военнопленных? отменой платы за ордена?.. Нет ответа.

И вот новый извив мысли в связи с вопросом о переименовании улиц в Ленинграде. Одна из них носила имя Куйбышева, теперь названа иначе. И писатель уверяет: «Даже если вы будете восстанавливать старое название, все равно не поймете – кто этот деятель». Какое высокомерие! И это почему же «не поймете»? В.В. Куйбышев (1888–1935) – крупнейший деятель партии и государства, занимал самые высокие посты: был членом Политбюро, Первым заместителем главы правительства и председателем Совета труда и обороны (СТО), председателем Всесоюзного совета народного хозяйства (ВСНХ) – как же можно «не понимать», кто этот деятель? Он был одним из крупнейших строителей той самой советской жизни, советского общества, советской науки и культуры, что порой припадочно восхищают Гранина.

И понимает же он, кто были, скажем, Меншиков Александр Данилович, сподвижник царя Петра, или Потемкин Григорий Александрович, помощник и любимец Екатерины, или хотя бы Плеве Вячеслав Константинович, николаевский министр внутренних дел… Попробуй сказать, что он не знает и не понимает, кто сии фигуры уже далекого прошлого! Это же обвинение в невежестве. А вот кто такой его современник Куйбышев не желает знать. В чем же дело? Почему?

Думается, у него гораздо больше оснований остаться в памяти народа, в нашей истории, чем у самого Гранина – в истории нашей литературы. Мне кажется, что вскоре после того, как Даниил Александрович исчезнет со страниц газет и с экрана телевидения, многие перестанут понимать, кто был этот деятель…

Дата добавления: 2014-11-20