Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Лекция 13. Техника речи: интонация и сила звучания




Итак, мы беседуем о технических средствах, необходимых для нашего словесного искусства. В прошлый раз мы говорили о том особом усилии любви, какое мы должны вкладывать в звучание нашей речи. Говорили об артикуляции, т.е. о том, как важно, чтобы каждый звук произносился членораздельно, чтобы каждое слово было как бы ограждено заборчиком и, как гвоздь или как камешек в мозаике, становилось на свое место. А теперь в фокусе нашего внимания будет не менее важный предмет, а именно интонация проповеди, лекции, выступления. А в конце, если успеем, поговорим о звучании, о силе или о громкости проповеднического и учительского слова.

Интонация есть первая проводница и лоцман для внимательного собеседника. Ей можно было бы написать оду или гимн. Я бы назвал ее кровью, разносящей питательные вещества по всему организму. Интонация в техническом смысле одушевляет вашу речь. Либо это какое-то унылое постукивание отдельных костей скелета, либо перед вами жизнь во всех ее проявлениях.

Об интонации можно много говорить, но начнем с существенного. Интонация часто, хотя и не всегда, выдает духовный строй человека или то, что называется конституцией, устроением его души, складом личности. Если перед вами человек, у которого мышление словно застегнуто на все пуговицы, как мундир, если он, в общем-то, перестал уже размышлять о тайнах бытия, если жизнь для него уже не таит в себе неожиданностей, а мир во многом обесцветился (он воспринимает его в черно-белом варианте), если для него педагогика – это уже накатанная дорожка (есть план лекций, и ее конспекты, и дополнительная информация), и он вам механически рассказывает, то монотонность интонации, крайняя скудость в выборе интонационных средств выдает человека либо равнодушного к предмету, либо уставшего от своего педагогического дела: Ну как же вы мне все надоели. И вот, когда человеку уже все приелось и он просто отчитывает свои часы, да еще приписками занимается, то тут жди монотонной интонации. Тут проявляется равнодушие к своему предмету, либо просто неопытность, неумение размышлять. Для такого человека проповедничество – ремесло, но не искусство, не творчество, а лучше сказать, не дело Богоугождения. А мы вспомним апостола Павла, который называл проповедь священнодействием. Священнодействие проповеди – этим все сказано.

А теперь давайте-ка поразмышляем, чего не должно быть в интонации. С монотонностью ясно – это убийство слушателя. А еще не должно быть ложных интонаций, не должно быть ложного пафоса, не должно быть искусственной патетики, не должно быть соцреализма, который тщился изображать действительность такой, какой она должна быть, а не такой, какой она является на самом деле. Вот эта ложная патетика – враг многих проповедников, может быть, тех, кто более овладел приемами и искусством речи, а менее живет духовной жизнью. Тут надо, конечно, вам показывать больше, чем рассказывать, а показывать – это не значит осуждать, это значит вразумлять. Вот различные примеры екоторых интонационных клише, которые, не дай Бог, кто-то усвоит себе. Есть свои клише и на учительских кафедрах в школе: Здравствуй­те. Садитесь. Семенов к доске.

Итак, какие случаются искушения в плане интонации у проповедников, говорящих с церковного амвона. Например, есть слезливая мелодраматическая интонация, которая тщится изобразить полноту переживаемых чувств. И такая интонация просто рвется в небеса, дабы поделиться некоторым восторгом, высосанным из пальца: Братья и сестры! – прямо сходу оседлал Пегаса. - Братья и сестры-ы-ы..., – немножко так растянуто: тры-ы-ы.... Сегодня... – прямо хватаешься за сердце, – ...завтра... две Божественных литургии, ранняя в семь часов, а поздняя в десять часов. Да. На грядущей седмице особых праздников нет…, – какая-то даже радость, что нет праздников, и ходить не надо ,- а завтра… На самом деле это не так, потому что литургия - это такое событие, ради которого и приползти можно на четвереньках, как говорит преподобный Серафим: Хотя бы ты был весь изъеден червями, и то на литургию ползи. А тут не одна, а целых две литургии: ранняя и поздняя. На первой можешь исповедоваться, а на второй причаститься, а можешь на обеих молиться, сначала на клиросе, а потом еще где-нибудь. Спаси вас, Господи! – искренно отвечает народ, потому что при антихристе-то будет уже не две литургии, а одна, да и то где-нибудь в подземелье; а тут целых две, какое богатство.

И вот такая патетика – это плохо, многие даже отмечают, что она была свойственна иным пастырям в период советской жизни, когда Церковь была скована по рукам и ногам во внешнем проявлении, и даже отдельные темы были исключены из проповеднического каталога: ни апологетической, ни обличительной, а только пересказ священной истории.

По поводу интонации при пересказе священной истории тоже надо высказаться отдельно. Вот вам пример: прочитано Евангелие, выходит батюшка, рассказывает: Мы с вами слышали сегодня, братья и сестры, повествование о воскрешении сына вдовы Наинской. Все вы хорошо знаете это повествование, которое содержится у евангелиста Луки. Сын вдовы Наинской был сначала жив, потом умер, а когда умер, тогда Господь его и воскресил, о чем вы все слышали.... Это я, конечно, утрирую, но о страшных чудесах Богочеловека Иисуса Христа какой-то обыденной интонацией повествовать – это, кажется, согрешать тем же фарисейством, которым согрешил известный служитель синагоги. Вот он, наверное, тогда и сказал: Приходите исцеляться во все дни, кроме субботы, с восьми утра до шести вечера. Зачем в субботу пришли с больными? Исцеляться будете завтра, в первый день от субботы. А Господь говорит: Лицемер! – потому что кто же тут исцеляет, кроме Него, Господа? – Упавшую овцу или осла ты вытащишь, наверно.... Тут обыденная интонация – нам не друг, а враг.

А какою же должна быть интонация? Мне кажется, что интонационному богатству мы должны с вами учиться у мира Божьего. Вот, пожалуйста, посмотрите на город, какое богатство красок и настроений даже в нашем смоге. Тут вам и голубизна небес, и легкое перистое облачко, а там где-то розовая дымка, и храм Христа Спасителя червонным золотом сияет и взоры наши утешает, а там где-то сзади красный, багряный убор осенних скверов и бульваров. Такая нежная гамма: и золото листвы, и темно-зеленые ели, и бархатистые коричневые шишечки. Да как между собой все сочетается, а вместе с тем и не сливается! И вот интонация, если она правдивая, если она органична человеку, если она исходит из недр души – безусловно, прежде всего, когда речь идет об устном проповедовании – более всего свидетельствует с технической стороны о духовной жизни. Потому что, как мир многообразен и прекрасен и как мир нам никогда не наскучит (даже человек умирающий, вроде бы, что ему уже надо? и то он не в силах расстаться с этим многоцветием земли), так многообразно и наше слово. Оно же тоже живописует, оно тоже на сердце полагает какие-то мазки, и наше слово должно отражать богатство внутреннего мира, мира сердца. А там ничего нет затверженного, ничего заученного. Православие – ведь это же не система ограничений! И если уж древний грек какой-нибудь выходил на высоту Акрополя, смотрел на звездное небо - и вся греческая философия воплощалась не в предложении, не в слове, а лишь в одном звуке, междометии: О-о-о! Как удивление перед миром: О-о-о.... А что же православный-то? Он что, «без божества, без вдохновенья, без слез, без веры, без любви»? И, таким образом, как Бог является паки, несет нам пакибытие и дарует нам полноту жизни, так, стало быть, в слове богатство интонаций является первейшим средством к назиданию, освежению, услаждению, просвещению и прочим благодатным действиям на слушателя.

Обобщая пройденный материал, можно сказать, что интонация – это одно из лучших свидетельств опытности, равно как и неопытности проповедующего. Владение интонацией показывает не только человека живого, непосредственного, чуждого формализма, механичности в искусстве проповеди, но и человека, имеющего внутреннюю жизнь. Как бесконечно многообразный и красочный мир Божий являет нам втайне присутствие Бога, так и богатая, естественная, а главное, правдивая интонация нашей речи имеет способность не только освежать и доставлять отдых слушателям, но и приобщать их к тем духовным сокровищам, которыми, как предполагается, владеет выходящий на помост трибун, оратор, проповедник, в широком смысле – поэт. Помните, мы говорили, что греческое слово «поэт», «поэзия» переводится как «действие, изменение». Поэт – это тот, кто изменяет мир. Именно такого поэта в широком смысле хотят видеть люди в проповеднике слова Божия.

Что еще можно сказать полезного об интонации? Мы обличили и сентиментально-мелодраматический пафос, обличили и монотонность, обыденность, всегда ложную, когда речь идет о размышлении над Евангелием. Кратко говоря, с помощью интонированной речи вы приобретаете себе друзей. Не размышляя же о воздействии интонации на психологию человеческую, вы из союзников делаете себе врагов.

Остается, наверное, последний, очень важный вопрос. А как по существу прикоснуться к тому богатству? Если так страшно сфальшивить и быть не подлинным в разговоре с людьми, то как овладеть этой настоящей, живой интонацией ради пользы дела? Ведь в аудитории любой возрастной категории у нас есть возможность как победить, так и потерпеть поражение. С детьми, например, нехорошо сюсюкать. А это такая свойская, и потому привлекательная интонация – сюсюкание. Там такие богатые мелодические ходы: У-у, ты моя тютелька, тю-тю-тюлечка..., – и пошло-поехало. Или, когда раньше хотели пристыдить старшеклассников или студентов, то говорили с нажимом: Вы – комсомольцы! Для нашего же времени в отношении выбора верного тона сложность в том, что люди успели отвыкнуть (по вине, прежде всего, вездесущего телевидения и изменившегося стиля и духа взаимоотношений) от непосредственного живого, бескорыстного дружеского общения. Такое общение сейчас подменяется всевозможными дикторами, лекторами, учителями либо развязностью: Вы слушаете радиостанцию «Серебряный дождь!» – мне трудно, конечно, это изобразить. Эти прокуренные женские голоса с хрипотцой, как бы запанибрата, балдеют вместе со слушателями. За этим стоит, по существу, не только отсутствие уважения к личности, но та поверхностность и та ущербность, которые никогда не были свойственны русскому человеку с глубокой душой и благородным сердцем. Еще раз повторю: в наше время трудность заключена в том, что люди уже отвыкли от нормального разговора, им негде было восчувствовать подлинную глубину общения в духе. А какая интонация более всего соответствует этому непредвзятому, доверительному, благородному, полезному общению? Безусловно, это собеседование, о котором говорят: от уст к устам, от сердца к сердцу. И еще говорят: Сердце сердцу весть подает. В наше время даже мамы и папы предпочитают не рассказывать ничего детям, муж с женой практически не способны делиться друг с другом впечатлениями прожитого дня, а если кто-то попытается, то другой (другая) тотчас отсечет ему крылышки. Собеседника, а тем паче задушевного, у которого за душой что-то есть, днем с огнем не сыскать. Вот почему упомянутые конференции и «столы», симпозиумы часто сохнут на корню именно потому, что при интересной проблематике, а лучше сказать, при богатом содержании сами выступающие не ценят ни на йоту тайны человеческого общения. И самая подкупающая интонация, самая неотразимая – это интонация, свойственная живому и непосредственному рассказу, такому, который мы ведем экспромтом, т.е. без детальной начетнической подготовки. Если у вас есть что сказать, то оно само скажется в соответствии с расположением слушателей и обстоятельствами времени, которым вы располагаете.

Рассказ бабушки, нянюшки, дедушки (сейчас это уже отходит в область преданий и классической литературы, ибо дедушки прокурены, бабушки слушают «Маяк») – вот богатство, которое передалось, очевидно, А. С. Пушкину сполна. «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя… Выпьем, няня, где же кружка?» У современных студентов только ухмылка на опухших физиономиях возникает: «А чё пил-то?» А когда нянюшка рассказывает что-либо ребеночку, она не относится к нему снисходительно-покровительственно, она не задается целью вложить в его ментальные структуры информацию. Няня не воспитывает специально, как говорят, она чужда дидактичности и морализирования, но няня делится с маленьким человечком, который слушает ее по-взрослому. Она износит от полноты своей любящей души тот свет, ту радость, как говорят: чем богаты, тем и рады. У нее задача простая: чтобы ребенок заснул. А уж что там он усвоит, знает Господь. Няня говорит сама с увлечением, но няня не заходится, ее не заносит. А самое главное, в словах и интонации няни есть та небесная мудрость, та эпичность повествования, которая подразумевает отрешенность от земных, душных и знойных страстей. Это, пожалуй, самое важное. Человек страстный может, конечно, интонировать свою речь, всячески ее разнообразить. Но у няни, в душе которой, может быть, все уж давно отшумело, которая прожила трудовую и жертвенную жизнь, воспитала три поколения детей, никогда не была мучима страстями, была полна послушания, смирения, безграничного терпения и неоскудевающей любви – у нее эти интонации естественные, неповторимые, диктуемые сердцем. (Помните няню Татьяны Лариной? Ее выдали замуж, и она была верна, потому что воля Господа через господскую волюшку себя явила.) Няня, между прочим, не рефлектирует, на себе болезненно не сосредоточена, у нее никогда не бывает плохого настроения, она всегда в духе веры, верности, любви, мира. За эти-то добродетели, за эту тихую и небогатую внешними событиями жизнь Господь награждает няню той премудростью, которая помогает ей являть такое же интонационное богатство, как богат солнечный свет, струящийся сквозь полупрозрачную пелену перистых облаков. Ибо солнечный свет (художники об этом хорошо знают) бесконечно многообразен. Только люди, посещающие вернисажи, галереи ничего не смыслят в свете, а художники знают такое богатство тонов и оттенков, переливов от нежно-розового до темно-синего, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот почему рассказ няни в хорошем смысле завораживает, он жизнен. Рассказ няни как бы раздвигает горизонт. Няня, в отличие от Шагала или Малевича, не задается целью создать какой-то антимир, в котором богом будет ее человеческое «я». Нет! Няня с Божьим миром всегда говорит в резонанс. Но через слова няни дитя убеждается в том, что нравственный миропорядок является стержнем земного бытия.

«Запомни, Мишенька, – говорит она, – как аукнется, так и откликнется. Или: Шел Иванушка-дурачок, видит колодец, а в колодце вода не простая, а какая? – Живая! Не плюй, дитятко, в колодец..., и тому подобное. И вот няня-то и сообщает, передает своей речью все богатство жизненных интонаций, отрешенных от смрада страстей. Поэтому ни одного слова из ее рассказа не выкинешь, все в нем проникнуто Божественной правдой и Силой, и любовью, которая и грешного милует, помышляет о том, чтобы не отвергнуть и отверженного. Когда, стало быть, с таким душевным зарядом, с таким устроением сердечным вы придете в аудиторию, кто бы перед вами ни сидел: рэкеры, рокеры в банданах, кто бы вас ни слушал, вы найдете тот золотой ключик, а лучше сказать, подойдете к той заветной двери, на которой веревочка психологического общения болтается. Дерни за веревочку – дверь и откроется. А пирожки у вас в корзиночке испечены давно.

Благо тому, кто самой душой усвоил эти тайны интонационные. Такой будет всегда на волне. Нужно вам сделать замечание? Вовсе не обязательно для этого бить кулаком по магнитофону. Вы только скажите что-нибудь, правильно интонируя ваше слово: «Что-о-о?! (сильное возвышение голоса). А ну-ка посмотри сюда» (с понижением тона). Всё, конец! «Э-этто что такое?!» (опять с повышением). Помню незабвенную учительницу в десятом классе, которая, сама того не подозревая, чудо интонации являла в своих, тоже удивительных, к нам обращениях. Она говорила примерно так: «У вас что? М о зги мохом поросли?!» А когда первое не действовало, то она второе припасала: «Я что, к кубатуре обращаюсь?» И вот, повторяю, педагоги даже советского времени, они кладезь в себе этой премудрости носят. Но, оставив в стороне шутки, снова подытожу: богато интонированная речь – это, в определенном смысле, признак духовной зрелости человека. Богато интонированная речь обладает силой назидания. И напротив, никак не окрашенная речь напоминает собою работу той машины в реанимации, которая подключена к человеку уже скончавшемуся. И педагоги должны обязательно это иметь в виду.

Об интонации сказали.

Теперь скажем о громкости и тихости речи. Какой это параметр? Который в герцах измеряется? Сила? Звучность? Громкость?Опять-таки, если человек не понимает, что он словом служит ближнему, то он часто свою речь произносит будто для самого себя. А здесь особенной громкости и не нужно. Например, бывает, что молодому священнику из монашествующих (а монахи – это черные лебеди Церкви, которые бороздят воды покаяния; для них внимание к себе, исследование собственных страстей – это подлинная жизнь; как, впрочем, и для каждого из нас) довольно долго приходится практиковаться, пока-то он найдет золотую середину между служением ближнему и главным деланием своей жизни – покаянием. Иногда (такое приходилось наблюдать) храм полон народа. Читают братья акафист. Монахи ангелоподобные, такие постные, такие тонкие, обостренные черты лица, светлые очи. Ну, просто страшно смотреть. От них веет святостью. Вот он наклонил голову свою в клобуке и читает акафист: Радуйся, Бога невместимого вместилище, радуйся, – и дальше совсем невнятно. Слушаешь и питаешься только благоговейным образом его. Нет, безусловно, речь наша должна быть достаточно громкой и понятной, чтобы ее слышали без труда на галерке, на «камчатке», на задних рядах.

Между прочим, опытный проповедник, входя в аудиторию, каким-то внутренним чувством оценивает для себя ее кубатуру, вместимость (а человек – существо очень богатое; в нем и акустические тоже чувствилища имеются), взвешивает и находит для себя тот необходимый регистр, уровень, на котором должно ему говорить. Очень неприятно, когда в маленькой аудитории человек говорит неестественно громко, а в большой – слишком тихо. Первое вызывает смех, а второе – раздражение. И здесь, повторяю, очень важно найти некоторый резонанс, потому что каждая аудитория имеет свою емкость. И нужно вам найти такую силу звучания, когда вы попадете в резонанс.

Вот, например, как-то мне пришлось преподавать в православной гимназии в Ясеневе, и был у нас очень интересный урок с десятиклассниками. Назывался он: «Дети и родители». Речь шла о детях и о том, как родители ощущают себя при появлении ребенка, что меняется в их сердцах. Использовал я для этого дневниковые записи царицы Александры Федоровны. Старшеклассники очень прилежно слушали. А комната, в которой мне пришлось говорить, была сдвоенной, смежной с еще одной. В классе находилось по существу, два коллектива: А и Б. И вторая комната, оказавшись пустой, явила некоторое чудо. Когда я, похаживая взад и вперед, вдруг оказался на уровне с дверью в ту аудиторию, я вдруг ощутил, что голос изменился и прямо полетел по полям, по долам. Возникло некое звуковое эхо. Тотчас я смекнул, какое интересное местечко я нашел, вот тот резонанс. А рассказывал я о девятилетнем мальчике, взирая на которого, мама вспоминает, как она носила его под сердцем, который является в подлинном смысле ее кровиночкой и слезиночкой. Она связывает с будущностью этого ребенка столько светлых мыслей и чаяний; поистине живет в своем дитяти. И вот подошел мой рассказ к тому, как мама хочет по обычаю благословить свое дитя, которое уже лежит в своей кроватке, наклоняется, чтобы поцеловать его в лобик, покрытый белобрысенькой челочкой, и вдруг... чувствует, что от отрока пахнет табаком! От этого светлого, чистого мальчика, который таким птенчиком улыбался на фотографиях в пять лет, от этой снежиночки, которой умилялись все родственники, вдруг пахнет табаком... А я всё это рассказываю, чтобы что-то милым деткам запало в душу (десятый класс!). А ребеночек-то, увидев страшное лицо мамы, говорит: «Мама!» И так уж само собой получилось, что когда я дошел до самого значительного места своего повествования, тут-то у меня звук эхом отозвался – «Мама... Мама... Мама». Словом, важно найти некоторый аудио-секрет в аудитории. Во всяком случае, звучность слова как бы покрывает, наполняет собою аудиторию. И в этом, безусловно, тоже искусство заключается.

Очень важно, когда в вашем слове речь дошла до каких-то ключевых моментов, суметь возвысить звучность, громко произносить главные тезисы, отчетливо, чтобы хотя бы они пали на сердце слушателя. Неопытные ораторы говорят на одном уровне звучности, а опытные выделяют и интонацией, и повышением громкости, и ударением, и жестом то, что они хотят запечатлеть в памяти аудитории. Вот урок мерно течет своей чередой, и вдруг педагог говорит: «Что же, дорогие дети, мы сегодня с вами прошли?!» И темп убыстрился, и речь стала звучнее: «Самые главные выводы, какие мы сегодня сделаем? Первый вывод?.. Первый вывод: революционные демократы были с ущербной психологией; они были, безусловно...», - и вот нанизываете дальше выводы. Если вы хотите привлечь внимание аудитории, то можете сделать, напротив, неестественно тихим ваш голос, так, чтобы заинтересованные в вашей речи ловили каждое слово, вслушиваясь в тишину. «Вы помните, друзья, что сказал о Добролюбове наш поэт?» И дальше совсем тихо: «Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!» И опять громко: «А что это за сердце? Сейчас я вам расскажу». Вот это все тоже не шутка – звучность речи. Повторяю, каких-то схоластических, внешних приемов дать тут невозможно. Просто нужно самому испытывать все и потихонечку набирать опыт. Таким образом, живя по правде Евангельской, медленно, но верно подтачивая и выгоняя вон душные страсти, христианин мало-помалу усваивает своей душе то, что выявляется потом и в православной интонации любви безгрешной и смирения нелицемерного, выявляется и в точно рассчитанной звучности речи, более всего боящейся быть как навязчивой и утомительной, так и слишком тихой и отрешенной. С опытом становится и все более значимым для проповедника мудрое знание, что сердца слушателей принадлежат единому Богу. И мы не поставлены на то, чтобы своими отмычками да гаечными ключами ржавыми эти сердца взламывать, но как Бог даст!

Теперь нам с вами, друзья, осталось побеседовать еще о таких предметах, как темп речи, риторическая пауза и акцентуация, жестикуляция и внешний облик проповедника, а также надо будет поговорить и о самом стиле проповеди. Ведь в идеале у каждого должен быть свой стиль проповеди, Богом данный.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-11-25; Просмотров: 790; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.018 сек.