Лекция 14. Богатство интонации Русской сказки, были, повести и поэзии

В прошлый раз мы начали речь об интонации естественной и неестественной, ложной; о напускном пафосе, о монотонности. Говорили о том, что правильной, отвечающей требованиям мы назовем интонацию естественную, то есть не грешащую скудостью, но разнообразную, как и сама жизнь.

А сегодня побеседуем о специфических интонационных рисунках, соответствующих и жанру, и стилистическим особенностям того или иного слова.

Беседе, выношенной проповедником или лектором в уме и сердце, текущей свободно, непринужденно, не боящейся так называемых лирических отступлений; беседе, ставящей целью словесное общение живых душ и сердец, – такой беседе присуща задушевная интонация, характерная для сказа, рассказа, повествования. Эта интонация содержит в себе те нотки, те тона и полутона, к которым прибегают умудренные, но не ожесточенные пожилые люди. Их когда-то называли «старинные добрые люди». Няня Арина Родионовна в нашем представлении и является эталоном рассказчика, всецело владеющего вниманием собеседника. Конечно, не произведет большого впечатления деланная, нарочитая задушевность человека, который ничего не имеет за душой, однако хочет казаться таковым.

Безусловно, чем больше выпадает испытаний на долю говорящего, чем более он потрудился, пострадал в своем подвиге очищения сердца и делании добра, тем больше подлинности, умудренности окажется в его сказе, в его беседе. Чем привлекает нас такой сказ? Может быть, тем, что человек, прошедший через горнила испытаний, достигает светлой умудренности или просветленности, в которой уже не слышится страстности, напряженности, тяжести.

Интонация должна быть такова, чтобы слушатель не ощущал давления на сердце. Умудренный жизнью рассказчик ничего не требует от своего слушателя, не влечет его «добровольно-принудительно» к высоким идеалам, но делится накопленным опытом и при этом радостно смотрит на жизнь.

Что значит – смотреть на жизнь радостно? Это значит усматривать в каждом жизненном явлении действие Промысла Божия, то есть попечение, заботу о нас Отца Небесного, Который хочет всем спастись. Такое видение мира и отзыв о нем на поверку оказывается куда нужнее, актуальнее, убедительнее, плодотворнее, эффективнее, успешнее всех казенных и монотонных сообщений, докладов, лекций и всех словесных жанров, какие только ни употребляются людьми на этой грешной земле.

Указанная интонация подразумевает определенную плавность, умеренную тягучесть – то, что соответствует в музыке знаку «легато». Заметим, что еще двадцатый век отличался бешеным темпом информационных сообщений. На телевидении программы «Время» и «Времечко» так быстро выстреливали новости, что никто не успевал почесать за темечком; Татьяна Миткова была пулемет номер один. И современник, несколько оглушенный телевизионными информационными очередями, саму размеренность вашей речи (если только вы не психический больной с вялотекущими процессами, но просто человек, который умеет остановиться, поразмышлять над жизнью, унестись от злобы дня в область непреходящих нравственных понятий, чувствований), саму интонацию вашей речи воспримет как врачующую, успокаивающую, умягчающую сердце.

В то время, когда еще не было программы «Времечко», а шло привычное «Время» по Первому каналу телевидения, ко мне пришли представители этого самого Первого государственного канала и сказали: «Отец Артемий, мы хотим предоставить вам эфир после программы «Время» в двадцать один час тридцать минут. Пятнадцать-семнадцать минут вещания на шестую часть континента. Чего мы от вас хотим? А хотим мы такого эффекта, чтобы вы как бы положили свою священническую ладонь на воспаленные мозги населения Советского Союза и чтобы всем стало просто хорошо. Поэтому мы хотели бы вам предложить выступить с вашим словом о добре и правде, но без идеологической наполненности. Мы хотим, чтобы просто всем стало хорошо. Но только не нужно акцентов расставлять... мировоззренческих». Послушал я их вкрадчиво-льстивые речи и говорю: «Простите, но мыльных проповедей у нас в Красном Селе никогда не произносилось»...

Между тем они, наверное, имели в виду, что сам голос священнослужителя – не встревоженный, не нервный, не дерганый, несет с собою какое-то благое воздействие на слушателя. И этого нельзя недооценивать.

Итак, главное, пользуясь интонацией сказа, достигать подлинности, то есть избегать всякой деланности, жеманства, актерства. Приметим: когда приглашают актера читать сакральный, священный текст (библейский или иной), то они, владея всем богатством и всеми тайнами интонации, выполняют свое дело сверхстарательно, но при этом едва-едва достигают, а чаще и вовсе не достигают успеха. Почему? Потому что техничность и профессионализм в деле интонации еще не все. Главное – это сердечность слова, прочувствованность его, не в смысле эмоциональной насыщенности – у актеров с этим все в порядке, они могут смеяться и плакать по заказу. Главное – это умение воздействовать на дух слушателя, на его совесть. Это требует определенной духовной глубины, а, следовательно, жизненного опыта, внутреннего трудничества, плод которого – наше слово.

Наш теоретический материал должен подкрепляться конкретными примерами. Давайте обратимся к таким примерам именно с точки зрения интонации, а не только смыслового содержания.

Скажем, вы прибегаете к русской сказке. «Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок». Ведь многие дети еще в наше время просили бабушку рассказать сказочку, без сказки с трудом засыпали. Сейчас, конечно, все изменилось, однако мы не будем отрекаться от этого жанра, одного из самых интересных, увлекательных, глубоких и близких по духу к русской церковности.

Попробуем проследить за интонацией в рассказывании сказки, за ее движением.

«Ну что ж, дорогие друзья, сегодня вместо лекции я расскажу вам сказку. Хотите? – Да-а-а!»

Одна из сказок, которая прошла по первой программе телевидения (вы были маленькими и, наверное, ее не видели), триумфальным шествием прокатилась по нашей стране - это «Сказка о рыбаке и рыбке». Я рассказывал ее, будучи еще не пожилым священником, но немножко озорным и уже немножко освоившимся в общении с детской аудиторией учителем. Когда на меня устремились «юпитеры», то я сам себе сделал наказ не волноваться, думая, что со мной действительно общаются дети, а это не так уж трудно себе представить: при свете телевизионных прожекторов вы чувствуете миллионы глаз, устремленных на вас. Так вот, перекрестившись и благословясь, я начал свою сказочку: «Жили-были...»

«Жили-были» – этого оказывается уже достаточно, чтобы полностью вывести слушателей из атмосферы нашего сумасшедшего века.

«Жили-были дед и бабка...». Интонация уходит вниз, вы понижаете голос, все настроились слушать что-то спокойное, задушевное и небезынтересное.

«По большей части... – Вы несколько замедляете темп речи, как это бывает в сказках, говорите протяжно – это интонационное легато, –...бабка сидела до-о-ма...». – Мы так не говорим, общаясь друг с другом, и так не читаем лекций, однако для детей нет ничего более заманчивого, интересного, чем погрузиться в подобную патриархальную атмосферу.

«...Бабка сидела до-о-ма...». – Может быть, у англичан, у французов дело обстоит по-другому, а у нас вот такой рисунок.

«А утром, до того, как вставало солнце, старик отправлялся к синему морю. Шел он к синему морю, влача за спиною невод. И там, свершив утреннюю молитву, благословясь у Бога, начинал нелегкий свой труд. Волновалось море, шла волна за волною, а старик, засучив рукава, тянул на себя не-е-вод, говоря: «Ловись рыбка, малая и большая...».

Сколько потом вышло возмущенных статей! В «Комсомольской правде», в «Аргументах и фактах», в «Независимой газете»... Даже по радио «Свобода» знаменитая дама-поэт и публицист Юнна Мориц выступила в защиту русской сказки, чтобы оградить ее от «растлевающего влияния поповства». Средства массовой информации дружно накинулись на бедного батюшку, который решил детям рассказать сказку, как всякая няня или бабушка ее рассказывает, не слишком заботясь о буквальной верности подлиннику.

«Выплывала золотая рыбка, хвостиком в волнах прозрачных виляя. – Что тебе надобно, старче?»

Я и сейчас размышляю, что бы это была за рыбка? И, кажется, понимаю: то был ангел Божий...

Мы говорили в прошлый раз, что оснащенная правильной интонацией речь – это такая, в которой правильно расставлены акценты, выделена смысловая часть. В речи, к которой вы хотите привлечь внимание, можно использовать, конечно, и жест («перст указующий»), и мимику (хотя батюшка – это не мим). И, конечно же, интонация сочетается с темпом речи. В этом как раз весь секрет риторической, т.е. украшенной устной речи, которая подчинена ясному доброму замыслу – запечатлеть в умах и сердцах слушателей значимые истины, но, по возможности, незаметно и ненавязчиво.

«Что же это была за рыбка, которая слышала и говорила? Теперь-то я понимаю, милые дети, это был ангел Божий...». Какой здесь рисунок?

«Ангел» – интонация идет сначала вверх, потом вниз: «Божий». А затем – риторическая пауза – значимая смысловая пауза, которая для того и употребляется, чтобы слушатель вобрал в себя ваше слово, запомнил его, запечатлел в своей памяти и напитался всеми образами, ассоциациями, которые рождают это слово, вобрал в себя глубину смысла, стоящего за этими понятиями.

«Смилуйся, государыня рыбка! Совсем мы со старухой обнищали. Давно уж Россия... – это еще, помню, был Советский Союз, – отступила от заветов и преданий старины глубокой. Не видно в народе ни искры, ни вдохновения, а трудятся у нас лишь по привычке...».

Потом уже, лет пять спустя, приезжаешь куда-нибудь в Астрахань и слышишь:

«– Батюшка, вы – наш батюшка!

– Почему я – ваш батюшка?

– Ну, как же?! Это вы тогда нам про рыбку рассказали. Мой дедушка, дважды Герой Советского Союза, он ведь и в церковь никогда не ходил, а когда услышал про долю трудового народа, сказал: «Теперь, кажется, я готов, созрел. Пойду в храм!»

Даже удивляться приходилось, как маленький рассказ про золотую рыбку могущественно воздействовал на население Советского Союза, которое уже к тому времени питалось невесть чем, благодаря телевидению, и вместе с тем, как чутко многие восприняли слово священника, завуалированное пушкинскими образами!

«Вот и моя старуха ничем не довольна, все ропщет и злится, плешь мне проела, не вижу я, чтобы сердце ее было спокойно. Не радует ее ни природа, ни лучи солнца, восходящего над землей, ни лунный свет серебристый, ни шум прибоя. Не хватает ей мыла и сала». – «Что ж, милый старче...»

Меняется интонация, чтобы она не вконец убаюкала. В этой диалогической форме, конечно же, нужно прибегать к каким-то иным обертонам. Иногда трудно бывает объяснить, что это значит. Иная резкость, иной тембр голоса...

«...Что ж, милый старче...». Когда вы за старика говорите, у вас больше шумов в речи, какая-то дремучесть-скрипучесть, а вместе и умудренность жизнью, а рыбка – ангельское начало, больше должно быть звучности в голосе. Это не совсем напрямую имеет отношение к интонации, но вместе с ней изменение тембра в устной речи значит очень и очень много.

«...Возвращайся, ступай поскорее. Пусть будет по твоему желанию. Обретет старуха и мыло, и шампунь, и все, что нужно ей для гигиены женской». Поклонился старик, свернул свой невод тяжелый и отправился поскорей домой. Как-то встретит его злая бабка? А она уж стоит в дверном проеме, уперев руки костлявые в боки: «Ладно, видно, не зря ходил ты к синему морю. Наконец, я хоть голову свою шампунем яичным помыла. Но знай, всего этого мне мало. Мне бы хотелось еще обрести машинку стиральную».

Итак, не отступая слишком далеко от сюжета, вместе наполняя его иными реалиями, мы можем вполне осовременить эту сказочку. А можем и идти непосредственно по проложенному Александром Сергеевичем пути, лишь только оттеняя то, что относится к нравственности, говоря о том, как неполезно ходить вслед за своими желаниями, как важно уметь благодарить Бога за то, что есть. Вложим в уста старика молитву русского народа: «Господи, благодарю Тебя за то, что есть у меня, и трижды благодарю за то, чего у меня нет». Давайте сделаем эту молитву смысловой кульминацией подобного рассказа. Врачуя болезнь старухи, укажем на пользу благодарения, благодарности, на умение довольствоваться малым. Одним словом: не ищи того, чего у тебя нет, но благодари за то, что у тебя есть!

Такое душевное лекарство покажется весьма и весьма ценным для многих людей, источенных заботой о завтрашнем дне, истомленных погонею за земными благами, которых почему-то всегда не хватает.

Думаю, что всякий, размышляя самостоятельно и пробуя сам себя в пересказе замечательных русских народных или тех же пушкинских сказок, вскоре обнаружит, какое богатство лежит у нас под руками. Так как все мы рождены этой землей, воспитаны на русской культуре, и в нас это сокровище, в отличие от иностранных граждан, вложено с детства и даровано с молоком матери, за нами остается лишь востребовать его.

Всякий русский человек, особенно православный, тонко чувствующий культуру и слово, без труда сможет взойти на высоты сказа, рассказа, собеседования. И совершается это по преемству, по таинственной связи с ушедшими поколениями, много нас превосходившими по щедрости, мягкости сердечной, умудренной просветленности, по знакомству со сказаниями, преданиями старины глубокой.

А вот другая интонация. Предположим, вы хотите детям, не слишком внимательным и не слишком послушным, предложить нечто из современности, притом, что цель всегда благая – нравственное воспитание. Главное, чтобы эта цель содержалась в вашем рассказе имплицитно, то есть скрыто, не декларировалась и не постулировалась: «Сегодня, дети, мы побеседуем с вами о пользе воздержания...». И таким образом мы можем использовать какой-нибудь остросюжетный детектив и сыграть именно на этом. У нынешних детей чуткая реакция на всякие триллеры, страшилки, и надо уметь пользоваться особенностями психологии современного ребенка, дабы достигать нужного вам и нужного им результата.

«Друзья, хотите, я сегодня расскажу вам страшную историю? – Да. – А вы не боитесь? – Нет. – А спать будете спокойно? – Конечно».

Вам предстоит теперь не изобрести, но преподнести слушателям некую домашнюю заготовку. Здесь речь пойдет не столько о содержании, сколько об интонации.

«Черный-черный город. В этом черном-черном городе... (всякий владеет этой интригующей интонацией; в чем ее особенность – можно поразмышлять уже после) была одна большая черная улица... По этой улице шел черный-черный человек. Он остановился у черного подъезда и стал взбираться по черным ступенькам...». Действительно, какой-то совершенно иной мир предстает пред слушателем. Ваша задача, безусловно, не напугать. Вы и не должны пересказывать никаких ужастиков, но должны заранее обдумать, каким ходом, каким приемом выведете детей к нравственному миропорядку. При этом вы, повторяю, можете пользоваться всеми интонационными «заначками», приемами, действующими весьма сильно, а иногда просто убийственно, если речь идет о вредном воздействии на умы и сердца детей.

Коль скоро мы завели речь о детях, продолжим примеры, касающиеся этой аудитории. Здесь рассказчику большой плод приносит, как и на примере с золотой рыбкой, интонация сказа, переосмысление тех или иных устойчивых сюжетов. Есть, например, советские сказы. Они эксплуатировали в свое время наследие древнерусского сказа, наполняя его новыми реалиями. Вспомните, откуда это: «Пролетели над могилой Кибальчиша самолеты и покачали крылами с красными звездами, взвились и скрылись в небесной дали. Показались танки Т-34, у могилы дула опустили, отсалютовали и дальше поползли, оставив в земле гусеничные следы. А вот проходили пионеры, салют Кибальчишу отдавали: «Всегда готовы твоими стопами, Мальчиш-Кибальчиш, в бой идти за правое дело! Левой! Левой! Левой!»[47]

И советские идеологи, конечно, очень мудро и расчетливо пускали в ход лиризм такого духовного стиха. Еще с Некрасова пошло это обольщение – использовать религиозные термины в деле просвещения народа чуждой идеологией. Всякие Гриши Добросклоновы[48] ввели Некрасова в грех перед русским мужиком, если тот, конечно, читал Некрасова. Тем не менее, сам поэт в его творческом замысле всего более уподобляется здесь волку в овечьей шкуре.

Применяясь к психологии восприятия нашего слушателя, мы можем весьма свободно кочевать из одного жанрового пространства в другое. Если перед нами разновозрастная аудитория, не будем бояться находить такие жанры и так одушевлять их интонационно, чтобы плод слышания говорил сам за себя.

Предположим, перед вами молодежь, которую сказочками не накормишь. Известно, что уже в подростковом возрасте – пятый, шестой, седьмой класс – дети жаждут коллизий, столкновения. Их интересует драма, борьба, противостояние, поэтому особым успехом пользуются такие сюжеты, в которых сталкиваются добро и зло, положительный и отрицательный герои. Добавим, что мальчишки и девчонки пятого-шестого класса еще сочувствуют добру, еще не заражены, не расслаблены злом в такой мере, чтобы петь ему дифирамбы. Это старшеклассники находятся в сложном состоянии героев Федора Михайловича Достоевского, они уже способны писать «Записки из подполья», они уже поклоняются незнамо чему, потеряв чистоту сердечную. Поэтому, оказавшись в аудитории пятого-шестого-седьмого класса, лучше всего выбирать героическую тематику, например, времен Великой Отечественной войны. Сейчас это действует очень сильно, потому что военной эпохе соответствует определенный аромат здорового патриотизма, сердечного воодушевления. И если современный учитель этим владеет и сам в состоянии проникаться духом стихотворения Симонова «Жди меня» или рассказов наших военных писателей, это просто приобретение для современной молодежи.

Там своя интонация, свои творческие секреты, которыми можно и должно овладеть миссионеру, «своему среди чужих, чужому среди своих».

«Светало, над болотом поднимался туман. Лишь опытный взгляд мог распознать среди сугробов замаскировавшихся в особых защитных халатах разведчиков-снайперов. К шести часам утра послышался лязг гусениц, медленно подползали «пантеры». Ребята все замерли в окопах. «Внимание, немец идет! Саша, потуши сигарету. Все как один умрем в борьбе за это!» Первые залпы...» – и повествование потекло рекой.

В нашем примере необходимо определенное знакомство с подобной литературой, но на деле все решается за счет интонации, за счет сопереживания, и это не игра. На самом деле у всякого русского человека, даже современного юноши, произведения военной тематики, особенно если в них рассказывается о реальном подвиге, в состоянии вызвать и слезы, и умягчение сердца. Сегодня такая героика более всего нужна нашим детям, образно говоря, лишенным боевого знамени, лишенным счастья ощущать себя единым, целым народом. Сегодня век уже не «буржуазного индивидуализма», а холодящей душу демонической обособленности друг от друга.

Громко сказать нашим слушателям: «Вставай, страна огромная...» – значит взрезать плугом слова некие пласты сознания, которые для нас еще были жизненны. Обращение к ним было весьма существенно в деле нашего нравственного становления. А вот бедные нынешние детки находятся в этом отношении в вакууме.

И повторяю, что нас во всех приводимых мною примерах интересует самая атмосфера рассказа, достигаемая и за счет сюжетики, описываемых словом реалий, и за счет интонации, которая запечатлевает в себе дух эпохи. Всего труднее прикосновение к библейским сюжетам, ибо велика опасность погрешить в слове и интонации. Эти сюжеты вневременные, назидающие все поколения всех исторических эпох. В обращении с Библией нужна особенная чистота языка, особенная возвышенность духа. Но ни в коем случае не патетика, не слезливость, не сентиментализм, о чем мы беседовали на прошлом занятии. Нам нельзя идти путем протестантов, которые подменяют благоговение пред святыней закатыванием глаз и уменьшительными суффиксами.

Назидательные повествования Ветхого Завета об Иосифе и его братьях, жизни пророков Моисея и Даниила, скитаниях Давида-царя, его возвышениях, ошибках и победах – это кладезь неисчерпаемый, но, к сожалению, мало востребованный современными законоучителями по понятной причине: дети не вполне готовы слушать Священное Писание, если мы не умеем его хорошо преподнести.

Попробуем прикоснуться к старой как мир повести об Иосифе Прекрасном. Не надо забывать, что во все века христианской письменности учителя Церкви эту историю перелагали в соответствии с особенностями художественного слова своего времени. Так, например, хорошо известна повесть об Иосифе Прекрасном преподобного Ефрема Сириянина, обращенная именно к юношеству. В русской духовной литературе есть знаменитая по красоте, идеальная по стилистической выдержанности повесть об Иосифе Прекрасном святителя Игнатия Брянчанинова во втором томе его «Аскетических опытов». Можно было бы дать вам такое ненавязчивое домашнее задание: кто не читал библейской истории об Иосифе в переложении святителя Игнатия, прочитать ее. И поскольку пересказать ее слогом отечественного витии мы не можем, то, по крайней мере, составим малое размышление – в чем, по нашему суждению, состоит ее стилистическое своеобразие. Интонацию святителя мы, безусловно, воспроизвести не можем, но зато можем поразмыслить, чем дышит эта повесть, что она запечатлевает в сердце внимательного читателя.

В указанном произведении святитель Игнатий заявил о себе как великий писатель Русской земли, хотя он, конечно, меньше всего об этом думал. Мир не знает его и до сих пор. Студенты филологического факультета готовы изучать какой-нибудь трудночитаемый гроссбух Томаса Манна «Иосиф и его братья», но не эту жемчужину нашей духовной литературы.

Не претендуя на высоту, чистоту и возвышенность речи святителя Игнатия, попробуем начать пересказ библейского текста для современных детей, учитывая особенности их восприятия.

Вы знаете, дорогие друзья, что Авраам родил Исаака, а Исаак родил Иакова, от Иакова же родилось двенадцать сыновей, среди которых особенно выделялся младший, прекрасный собою... Ваша задача не умалить ничего от библейского текста, не внести в него никаких искажений, но переложить его в вашем слове для восприятия юного русского слушателя.

...Иосиф именуется в Священном Писании Прекрасным... У вас уже нет никакой своеобразной интонации (свойственной военным рассказам или сказкам), здесь нужна особая чистота, прозрачность, простота; вы не имеете права ни на какой индивидуализм, психологизм, ни на какие, лично вам присущие модуляции голоса. Ваша задача ввести слушателя в удивительный, прекрасный мир Библии и раскрыть его духовный смысл.

...Внешняя красота Иосифа соответствовала чистоте его души. Очень часто юноша уединялся на лоне природы, созерцая красоту небес, раскинувшихся над головой. От сердца он воссылал свои теплые молитвы Богу. Молился о престарелом родителе, молился о братьях, которые, к несчастью, недолюбливали Божьего избранника, тайно завидовали ему, видя, что отец с особенной нежностью относится к ласковому и послушному сыну. При первых минутах общения с аудиторией вы ощущаете на своих плечах как бы неподъемный груз. И немудрено, потому что задача явно превышает ваши силы. Что мы можем? Ни-че-го. Но отступать нельзя – «позади Москва». «Назвавшись груздем – полезай в кузов». «Только смелым покоряются моря». «Приблизьтесь ко Мне, и Я приближусь к вам», – говорит Господь.

Некоторые люди в течение своей творческой жизни так и не преодолевают этого ступора, но, покрываясь бисеринками холодного пота, начинают умалять себя перед слушателями, да еще в такой мере, что вовсе отбивают у них охоту слушать.

«Вы меня простите, я вообще-то здесь по недоразумению оказался, задача много превышает мои силы, вероятно, и слушать меня будет вам противно. Но все-таки я должен рассказать то, что должен, заранее меня извините за слова-паразиты. Я вам сам сочувствую, потому что есть много людей меня талантливей, сообразительней, я здесь только по долгу, хотя и бесплатно».

Надеюсь, вы поняли, друзья, что весьма тонкое дело – смирять себя перед слушателем. И гораздо ценнее, набрав воздуха, благословясь, решительно отправиться в плавание, то есть, начать говорить, поначалу мучительно связывая между собою слова, но незаметно обретая второе дыхание. И вот трудности уже позади. Без опыта, может быть, многолетнего, невозможно рассчитывать на быстрый успех, но словесное служение – дело наживное. Бог даст, в свое время придет и ощущение полетности, то есть творческой свободы в общении с аудиторией, когда вас отпустят всевозможные страхи и останется лишь единение со слушателями. Вот та высота, к которой мы должны стремиться путем неудач, поражений и побед: пал – и снова встань.

И напоследок еще несколько замечаний. Всякий раз убеждаешься, что слово есть некая могущественная сила, посредством которой душа слушателя выходит за узкие грани времени и пространства. Слово действительно вводит душу в тот духовный мир, о котором оно свидетельствует. Слово Священного Писания, передаваемое нашими устами, помогает слушателям подняться на высоту птичьего полета, чтобы уже из вечности осмыслить собственную земную жизнь в свете Божьего Откровения. Таковы значение и сила библейского рассказа, с помощью которого мы прикасаемся к священной истории и одновременно выходим за грань времени.

Иосиф, будучи простым и незлобивым, чуждым мнительности человеком, рассказывает братьям о сне, который нельзя отнести к простым сновидениям и который лучше назвать видением, откровением. И видел я, братие, – говорит он своим слушателям, которые смотрят на него исподлобья, настороженно, время от времени шепча что-то друг другу (а он того и не замечает), – видел я большой сноп пшеницы, а вокруг одиннадцать малых снопов. И увидел, как перед снопом, состоящим из тяжелых полнозерных колосьев, пали ниц те малые снопы, словно поклонившись ему. Братья, выслушав об этом прозрачном сновидении, отойдя от Иосифа, совещались между собою: Что нам сделать этому сновидцу? Вот он уже и превознесся пред нами. Мечтает о том, чтобы мы ему служили. Гордец, не знающий, не помнящий родства.

«Да, – замечаете вы, – людям свойственно судить о ближних по испорченности своего сердца, приписывая другим то, что они сами усматривают в глубине собственной грешной души».

Вот это идеальный образ назидания, когда, не тыкая никого носом в лужу, вы вскрываете сокровенные пласты падшего человеческого «я», и каждый из ваших слушателей в меру своего нравственного развития открывает для себя нечто весьма важное, слушая ваше повествование.

Настолько пространна эта повесть, что, начав ее пересказывать, вы увидите: она может быть умещена по вашему желанию в три, четыре, пять, шесть собеседований. Потому что каждый ее эпизод – это особая тема. Скажем, столкновение Иосифа и жены Потифара – тема для собеседования о целомудрии, о чистоте душевной, о любви подлинной и вымышленной, о добродетели и пороке. И сила этих собеседований в том, что они не выдуманы и не пересказаны с натугой, но плавно, то есть сами собой истекают из библейского устья, до краев наполняя церковное русло. Нам лишь остается прикоснуться к этой реке самим и подвести к ней нашу аудиторию, жаждущую живой воды Слова Божия.

Итак, несомненно, творческое овладение интонационным богатством русской речи – одно из обязательных слагаемых успеха проповеднической деятельности.

Дата добавления: 2014-11-25