Описание. Существует история о том, как директор супермаркета в Нью-Джерси обнаружил, что убытки магазина (от выноса товара) составляют 20 процентов

Анализ

Существует история о том, как директор супермаркета в Нью-Джерси обнаружил, что убытки магазина (от выноса товара) составляют 20 процентов. Он распорядился провести тщательнейшее служебное расследование. Все цифры были внимательно изучены. Каждому кассиру было поручено внимательно следить, чтобы все покупки тщательно фиксировались. Детективы смешались с покупателями с целью выявить возможный масштабный вынос неоплаченного товара, но ничего не смогли обнаружить. Система работала как следует, без мошенничества с чьей-либо стороны. Однако потери по-прежнему имели место. Однажды владелец лично посетил супермаркет. У него появилось странное чувство, будто что-то не так. Внезапно он понял, в чем дело. Изначально в торговом зале были установлены четыре кассы, а теперь их было пять. Оказалось, что из пятой кассы сотрудники брали всю выручку. Итак, система работала исправно в каждом своем узле, но это была уже другая система.

Анализ работает с закрытыми системами. Как много можно назвать по-настоящему закрытых систем? Где провести черту? Казалось бы, легко было предположить, что анализ деятельности мошенников в супермаркете должен был предусмотреть количество имеющихся касс. Как просто все представляется задним числом.

В одной из моих предыдущих книг вниманию читателя был предложен ряд проблем из области механики, например построить мост при помощи нескольких ножей и бутылок в качестве опор. В условии одной задачи было сказано, что может быть использовано четыре ножа. Однако решение задачи допускало использование всего трех ножей. В результате я получил много раздраженных писем. Читатели считали, что не следовало изначально говорить о четырех ножах, раз требовалось всего три. Это является отражением анализа закрытых систем и традиций школьных учебников: используйте всю информацию, данную в условии задачи.

Анализ закрытых систем напоминает умение способных учеников решать головоломки-мозаики. Когда имеются все необходимые кусочки, учащиеся прекрасно справляются с задачей.

В нашем традиционном отношении к анализу мы вели себя подобным образом: «Проведите линию, которая охватит все, что относится к делу. Какую часть всего мира мы собираемся включить в нашу систему?» После этого мы анализируем все факторы и отношения между ними.

В недавнем прошлом люди, стоя в очередях у разного рода окошечек (в банке, на почте, у контрольно-пропускного пункта в аэропорту), бывало, «застревали», когда какого-нибудь человека впереди обслуживали непомерно долго. Поэтому была введена концепция «одноточечной» очереди. Имеется одна очередь. Когда вы подходите к ее концу, вы имеете возможность проследовать к любому окошечку, которое свободно. Это был большой шаг вперед (по крайней мере, психологически), поскольку теперь вы не могли «застрять» позади кого-нибудь, кого обслуживают слишком долго. Ныне ведутся различные сложные исследования по анализу механизма очередей. Вырабатываются предложения по поводу оптимальных стратегий формирования очереди в смысле требуемого числа точек обслуживания и так далее. Откуда взяться новым идеям в рассматриваемом вопросе?

Представьте себе дополнительное окошечко по обслуживанию очереди, помеченное надписью «Пять долларов за обслуживание в этом окошечке». Любой человек из очереди, который считает, что его время стоит больше пяти долларов, направится к этому окошечку. Выбор перед вами: соглашайтесь или нет. Вы теперь в состоянии назначить цену своему терпению. Если слишком много людей направятся к такому окошечку, тогда цена поднимается до десяти долларов или еще выше. Заметим, что данная мысль вряд ли явилась бы результатом исследовательского анализа механизма очередей.

Итак, первая проблема с анализом звучит как вопрос: имеем ли мы в действительности закрытую систему? Второй вопрос выглядит так: где нам провести границу, чтобы получить закрытую систему? Очевидным образом ответы на эти вопросы в большой степени зависят от нашего восприятия. Мы можем включать вещи, которые, как нам представляется, относятся к делу, но для начала нужно иметь это восприятие.

Анализ является традиционным и мощным инструментом мышления по многим важным причинам. Мы. можем не видеть весь комплекс вещей в целом, поэтому мы разбиваем его на узнаваемые паттерны, после чего уже знаем, что нам делать. Чтобы понять работу системы, мы разбираем ее на элементы (выполняя анализ) и изучаем отношения между ними. Такова суть прикладной математики. Желая понять суть явления, мы анализируем ситуацию, чтобы получить объяснение.

Недостаток традиционного процесса анализа состоит в том, что в случае сложных систем, когда вы имеете в своем распоряжении куски, вы уже не имеете целого. И это целое не может быть заново построено из этих кусков. Например, в медицине существует интуитивное мнение, что душевный настрой больного способен повлиять на его выздоровление, но это не отражается в результатах бактериологического анализа или уровне содержания антител. Даже в математике имеет место движение в сторону более холистических воззрений. Кстати, зависит ли точность метеорологических прогнозов от последовательности точечных измерений или общего видения погодных систем и процессов?

Очень может быть, что наш аналитический и атомический взгляд на экономику послужил сдерживающим фактором в этой области знания.

Теперь я хотел бы перейти к тому, что, на мой взгляд, является еще более серьезным недостатком анализа. Нас воспитывают в духе того постулата, что, если мы хотим быть в курсе происходящего и желаем иметь свежие идеи, нам необходимо анализировать имеющиеся в наличии данные или собирать дополнительные посредством экспериментов и опросов. В этом основа науки и исследований рынка. Компьютеры позволили нам осуществлять сбор и сортировку данных с невиданной доселе производительностью. Поэтому мы по идее должны были следовать означенной традиции анализа с еще большей эффективностью. Существует убеждение, что анализ данных достаточен и является основой рационального поведения. Имеется, к сожалению, серьезный недостаток в рассматриваемой традиции.

Проблема состоит в том, что по-настоящему проанализировать данные нам не удается никогда. В лучшем случае мы проверяем подлинность некой гипотезы, которая у нас есть, или пытаемся обнаружить в имеющихся данных небогатый арсенал зависимостей и отношений, который находится в нашем распоряжении. Короче говоря, для начала нам необходимо иметь перцепционные рамки или систему отсчета. Чаще всего мы используем очень упрощенные перцепционные рамки, такие как корреляция, причина и следствие, временные ряды, период полураспада.

В пору моих занятий медициной я проводил ряд исследований кровообращения в легких. В модели нормального потока необходимо измерить падение давления между двумя точками и затем измерить поток. Это даст меру сопротивления. При таком подходе цифры никогда как следует не сходились. Затем я использовал модель водопада. В водопаде высота, с которой падает вода, не имеет никакого влияния на поток выше точки падения.

При разработке новой области знания — теории хаоса — математики вернулись к старым данным и применили новую концептуальную модель. Таким образом, анализ данных способен подтвердить или опровергнуть гипотезу и позволяет сделать выбор между хорошо известными моделями, но сам по себе не генерирует новые концепции. Лишь сравнительно недавно новые типы зависимостей и отношений (нелинейные, пороговые, «водопад» и другие) получили опробирование в экономике. Если бы анализ данных мог напрямую генерировать подобные новые идеи, они попали бы в поле зрения уже давным-давно и заменили бы те примитивные связи, с которыми экономисты работали до этого. Я вернусь к этому вопросу, когда буду рассматривать научный метод. Это очень важный вопрос, который напрямую опирается на перцепционную организацию: мы можем увидеть только то, что готовы увидеть.

По мере того как компьютеры становятся все более способными выполнять анализ данных за нас, нам следует разрабатывать все больше концептуальных моделей. В настоящее время возможно проведение экспериментов на компьютерах. Первоначальные данные свидетельствовали о том, что люди, пристегивавшиеся ремнем безопасности, имели гораздо меньшую вероятность гибели в дорожных авариях. Это прямо указывало на то, что использование ремней безопасности резко повышает число выживающих в авариях. Дальнейший анализ показал, что данная зависимость (хотя и верная) на деле сложнее, чем кажется. Осторожные водители пристегиваются ремнями безопасности и водят машину аккуратно, в связи с чем дорожно-транспортные происшествия с их участием являются менее серьезными. Лихачи же склонны не пристегиваться, и аварии с их участием гораздо более серьезные. В серьезных авариях гораздо выше вероятность гибели кого-нибудь из участников. Но следует сначала подумать о такой возможности, прежде чем приниматься искать ее.

Почему мы не можем просто проанализировать данные во всех возможных комбинациях? Комбинациях чего? Даже если выделить отдельно все факторы, они уже будут перцепционными предположениями. Даже для этих изолированных факторов количество возможных организаций было бы колоссальным, поскольку математическая комбинаторика оперирует очень большими числами. Имеется 362 880 способов разместить числа от 1 до 9 в матрице, состоящей из девяти ячеек (9 х 8 х 7 и так далее).

Задним умом все это, конечно же, будет казаться очевидным. Как только мы получили ответ, нам остается только сказать: если бы мы посмотрели туда и сюда; если бы мы сформулировали проблему таким образом; если бы мы измерили то, что требовалось измерить. Как я неоднократно упоминал выше, такие утверждения мало что значат (всякая стоящая творческая идея всегда выглядит логичной в ретроспективе). Задний ум справедливо применять в настольной логике, но бессмысленно — в паттерн-системе. Когда вам известно, какой путь ведет к ответу, всегда легче избрать этот путь.

Одним из важнейших вкладов древних греков в мышление была концепция «почему». Перед ее введением мыслителям было достаточно сказать «это так» и оставить все как есть. Концепция «почему» ведет к богатой мыслительной активности анализа и поиску объяснения.

Следующий шаг таков: понимая вещи и выделяя среди них фундаментальные, быть может, мы в состоянии изменять их. В связи с этим легко видеть, почему подобное классическое мышление пользуется большим уважением. Оно ведет к научному методу, хотя сами греки предпочитали мыслить в терминах настольной логики и конструированных систем, а не эксперимента.

Концепция «почему» является базовой частью нашей интеллектуальной традиции, и я решил рассмотреть ее в данном разделе, посвященном анализу, поскольку большая часть последнего предназначена для поиска ответа на вопрос «почему?»: почему растет инфляция; почему вирус СПИДа такое долгое время пребывает в спящем состоянии; почему произошел скачок на 5 процентов на последних выборах; почему имеет место внешнеторговый дефицит?

Я уже упоминал о вкладе восприятий и концепций в поиск объяснений путем анализа: нам следует уделять столько же внимания нашему перцепционному репертуару, сколько и данным. Теперь я хотел бы посмотреть в противоположном направлении. Объясняя что-либо, мы смотрит назад, дизайн же смотрит вперед.

Мы были очарованы возможностями анализа, но при этом очень мало внимания уделяли дизайну. Разумеется, дизайн породил храмы, расцветки тканей, мебель и космические ракеты, однако он всегда рассматривался сугубо как ремесло в сравнении с интеллектуальным совершенством анализа. Частично это результат наших поисков истины, которые (возможно, ошибочно) мы считали следствием анализа, а не дизайна. Вероятно, это еще один аспект влияния теологических измышлений на образование. Главным образом это результат ошибочного убеждения, что тогда как анализ обнажает компоненты и системы, У дизайна задача гораздо проще, а именно сведение элементов вместе для достижения какой-нибудь цели.

Традиционная концепция состоит в том, что «знания — это все». Если мы обладаем знаниями, то вещи вроде разработки конкретных действий и дизайна становятся второстепенными интеллектуальными операциями. В этой связи школы и университеты озабочены в первую очередь тем, чтобы предоставлять знания. Навыки прикладного плана перенесены в ведомство технических колледжей и бизнес-школ, которые воспринимаются как нечто гораздо более низкого интеллектуального уровня. Возможно, дизайн автомобиля или радарной системы проще с интеллектуальной точки зрения, чем анализ политического развития в XIX веке, однако реальный процесс дизайна гораздо сложнее и во всех своих аспектах не менее важен, чем анализ.

Есть две вещи, которые мешали нам осознать важность дизайна: вера в то, что анализ данных обеспечит нас всеми необходимыми идеями (что не соответствует истине в самоорганизующейся перцепционной системе), и вера в то, что эволюция обеспечит нам весь необходимый прогресс (также неверно в самоорганизующейся системе).

Противоположностью «почему» является «по». С «по» мы смотрим в будущее, на то, что могло бы получиться как результат изменившихся восприятий и дизайна новых концепций. «Что могло бы быть» лишь отчасти основывается на том, «что есть сейчас». Может даже возникнуть необходимость отмежеваться от того, что «есть», от существующих восприятий и парадигм.

Аристотель сказал, что всякое новое знание вытекает из существующего. В этом есть, возможно, доля правды, если согласиться с тем, что мы не в состоянии увидеть новое знание иначе, чем через призму существующих восприятий. Иными словами, приобретению значительной части нового знания на деле мешает существующее. Это происходит оттого, что существующие восприятия должны быть пересмотрены, чтобы мы могли увидеть вещи по-другому.

Есть анекдот о том, как мужчина оказывается в лифте с привлекательной молодой женщиной. Он спрашивает у нее, согласна ли она переспать с ним за 10 тысяч долларов. Женщина отвечает, что согласна. Он задумывается на некоторое время, а затем спрашивает: «А за 50 долларов?» «Да кто я, по-вашему, такая?» — спрашивает женщина с негодованием. «Это мы уже установили, — замечает мужчина. — Теперь мы просто утрясаем цену». Мужчине совершенно ясно, к какой описательной категории следует отнести женщину. Женщине же кажется, что есть очень большая разница между дешевой «женщиной легкого поведения» и «шансом заработать хорошие деньги».

Бокал падает с подноса и разбивается. Это понятно, потому что существуют правила гравитации. Описательное слово «гравитация» есть не более чем удобный способ выразить мысль: лишенный опоры предмет неизбежно упадет на землю. Далеко не все из тех, кто свободно оперирует этим словом, знают, что такое закон всемирного тяготения Ньютона или как Эйнштейн уточнил его. Далеко не все также знают, что ускорение гравитации равняется 9,81 м/с 2. Даже самые выдающиеся физики пока не знают, существуют ли гравитационные волны, или гравитоны[29]. Таким образом, в данном случае описание неполноценно, но удобно.

В течение долгого времени наука занималась не более чем классификацией вещей (даже в математике), и сегодня существует немало областей, где это по-прежнему имеет место. Не спешите определить это как примитив, прежде посмотрим, какой эффект это производит на восприятие и наши действия. Самые тонкие различия позволяют нам видеть вещи по-другому. До того как медицинские тесты стали более совершенными, врач мог различать между гемолитической желтухой (сопровождающейся разрушением [гемолизом] эритроцитов) и обтура-ционной желтухой (механическое препятствие на пути оттока желчи), поскольку в первом случае как моча, так и стул были бледного цвета. Хирургическое вмешательство являлось показанием в последнем случае, являясь бесполезным в первом. Таким образом, различение позволяло предпринимать корректные шаги в лечении.

В настоящей книге я призываю к гораздо более тонкому различению в восприятии, иначе мы будем по-прежнему иметь дело по большей части с обширными паттернами с прикрепленными к ним значениями-ценниками. Кто-нибудь может спросить, в чем разница между более тонкими различениями, к которым я призываю, и классической системой категоризации. Временами между ними имеет место пересечение, а временами — огромная разница.

Вернемся к случаю с желтухой. Если бы врач сказал: «И то и другое относится к общей категории желтухи, и операция является лучшим способом лечения», — тогда операция была бы сделана многим пациентам с гемолитической желтухой, но совсем бы им не помогла (не говоря об опасностях, связанных с хирургическим вмешательством). Утверждение, что пациенты как с гемолитической, так и с обтурационной желтухой относятся к категории «желтушных» на основании физических признаков желтой кожи и белков глаз, ничего не добавляет в данном случае. Это верно, что оба типа желтухи могут иметь общие признаки и побочные эффекты, и очень полезно знать о таких атрибутах. Однако с общими атрибутами можно иметь дело отдельно, не считая их членами одной категории. В этом ключевое различие.

Народные снадобья, многие из которых действительно работают, создавались путем проб и ошибок. Чтобы добиться эффективности в применении, необходимо провести четкое разграничение: в этих случаях данное средство поможет, а в этих нет.

Разумеется, слишком тонкие различения могут помешать нам увидеть глубинное сходство В таком случае применима классификация людей по их отношению к вещам на два типа — объединителей и разделителей (объединители видят сходные черты, а разделители — различия).

Итак, если мы хотим избежать грубого общего сравнения, нам необходимы более богатые описательные средства. Однако когда нужно определить глубинное сходство, следует заглянуть за название. Если бы бокал в руке, бокал, падающий из руки на пол, и бокал, разбивающийся об пол, имели разные названия, нам пришлось бы нелегко, соображая всякий раз, что речь идет об одном и том же процессе. Годовалый лосось, возвращающийся в свою родную речку, называется grilse. Англичане не употребляют его в пищу, относя к другому виду рыб. Французы же едят grilse, поскольку знают, что это просто иное название молодого лосося.

Название есть простейший способ описания. На следующем уровне, где используется описание (обычно с помощью языка, но не всегда), чтобы создавать модели мира, задействована очень большая часть наших интеллектуальных усилий и мыслительной традиции. Поскольку столь значительная часть нашей мыслительной культуры основана на языке и описании, нам необходимо знать границы системы. В одном из предыдущих разделов я уже рассматривал его с такой точки зрения.

Одни описывают прогулочную трость как состоящую из двух частей — изогнутой ручки и всего остального. Другие описывают ее как имеющую три части — ручку, ствол и штучку, которая соединяет их вместе. Если прогулочная трость собрана из различных элементов, таковые могут лечь в основу описания. Описание может быть самым разнообразным (в зависимости от традиции, имеющихся паттернов восприятия, аналитической базы, прошлого опыта).

Описание — это восприятие, выраженное посредством доступного словарного запаса в соответствии с правилами грамматики. Описание имеет все достоинства и недостатки восприятия, включая невозможность истины. Простая фраза «Я вижу красное яблоко на тарелке» на самом деле должна звучать примерно так: «При данных обстоятельствах и в данный момент времени я переживаю опыт, который наилучшим образом может быть представлен тем, что я вижу красное яблоко на тарелке». Это могут быть голограмма, иллюзия или пластмассовый макет яблока.

Проблемы возникают, когда мы принимаем описание за действительную модель ситуации. Описание с помощью языка не является моделью и может лишь привести к новым описаниям. Настоящая модель должна включать в свой состав некие процессы (математические, химические, неврологические), и именно исходя из поведения последних мы оказываемся в состоянии делать прогнозы. В описательной модели отсутствует генерирующая энергия: здесь нет места неожиданностям.

Описания в состоянии служить триггером творческого озарения, как и случайные слова, поэзия или стечения обстоятельств. Описания могут менять восприятие, демонстрируя возможность иного восприятия вещей и позволяя последнему набрать силу через многократное использование. Они способны перемещать ценности через авторитетное суждение, моду, усиливая возникающие тенденции или посредством прямой эмоциональной пропаганды (путем использования прилагательных, частичного восприятия и всех других механизмов). Описания не в состоянии предоставить подлинное объяснение или истину, но могут утвердить своего рода истину, зиждущуюся на вере, предлагая соответствующие цикличные восприятия (например, недостаток заботы об охране окружающей среды приведет в итоге к катастрофе, поэтому охрана окружающей среды является хорошим делом, поэтому людьми, которые не согласны с этим, движет эгоизм или жадность, поэтому…).

Разумеется, ничто не может остановить человека в деле придумывания самых странных и причудливых описаний. Можно описать прогулочную трость как состоящую из 100 сегментов, 30 из которых приходятся на ручку, 50 — на среднюю часть и еще 20 — на остальную часть. Можно описать Солнце в виде бога, которого несет по небу колесница с запряженными в нее четырьмя лошадьми. Можно описать корову как воплощение определенного божества. Можно описать американскую внешнеполитическую деятельность как империализм. Границы между восприятием, описанием и верой очевидным образом не существует.

Описание дается без труда. В результате цивилизация постоянно озадачена новыми вариантами описания, пытающимися выдать связность вещей за истину.

Описание приносит большую пользу, коль скоро мы рассматриваем его как восприятие, а не как логику в рамках сконструированной системы. Если рассматривать его как восприятие, тогда оно имеет произвольность восприятия, подверженность ошибкам и зависимость от обстоятельств, свойственные восприятию.

Когда одно описание лучше другого? Когда оно интересно, имеет более высокую моральную ценность или широкую практическую применимость? Если вера в НЛО делает вашу жизнь интереснее, в добрый путь, но не пытайтесь резко переводить соответствующие выводы в практическую плоскость. Если одно описание имеет более высокую моральную ценность, чем другое, примите его на таком уровне, но не присваивайте себе право учить соответствующим выводам других людей, которые в свое время не сделали такой же выбор. Если описание имеет практическое значение, стремитесь добиться чего-нибудь большего на его основе.

Там, где описание становится предметом веры или гипотезой, в силу вступают иные факторы, которые я рассмотрю в последующих разделах.

Основная проблема нашего обращения с описанием состоит в том, что мы склонны принимать его за истину, вместо того чтобы иметь с ним дело как просто с восприятием.

Как я уже отмечал в данной книге, тот факт, что мы можем описать нечто определенным способом, не означает, что мы видим или понимаем это таким же образом. Кажется, что здесь я сам себе противоречу. Дело в том, что описание не менее соответствует действительности, чем восприятие, поскольку основывается на множестве восприятий. Когда мы видим нечто, мы используем непосредственно доступные нам простые восприятия, а не сложное описание, которое мы можем построить позднее. Я могу описать колесо как «траектория точки, движущейся на одинаковом расстоянии вокруг оси», но когда я вижу колесо, я вижу колесо, а не это описание.

Дата добавления: 2014-11-18