Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 12 страница

Мать с нежностью обратилась к...

Чтобы закончить данную фразу, необходимо назвать адресата, к которому обратилась мать, — того самого «цыпленочка». Просто перенести это имя в нашу формулу косвенной речи нельзя: деметафоризация выражения повлекла бы за собой юмористический эффект, ср.:

* Мать с нежностью обратилась к цыпленку.

Название адресата было бы неоправданно. Когда мы вычитаем экспрессивный элемент, остается лишь элемент значения, идентифицирующий лицо — адресата речи. А это лицо в косвенной речи должно быть названо так, как сочтет нужным автор всего высказывания. Таким образом, здесь могут быть разные варианты идентифицирующих выражений в зависимости от установки отправителя сообщения:

Мать (Аня, моя жена, женщина и т. д.) обратилась с нежностью к сыну (Янеку, маленькому мальчику, моему племяннику и т. д.).

Что бы произошло, если б мы «точно» воспроизвели рассматриваемое выражение в косвенной речи? Это возможно, если придать ему форму цитаты:

Мать с нежностью обратилась к своему «цыпленку».

Оставим пока что в стороне вопрос о типе текста, содержащего цитату. Во всяком случае, он уже не будет чистой формой косвенной речи. Заметим, что цитация, которая при произнесении сопровождается «отстраняющей» интонацией, привносит в высказывание оттенок иронии. Говорящий дает понять, что это не он, а другое лицо (в данном примере мать) относится с такой нежностью к ребенку. Таким образом, мы здесь имеем дело с ситуацией, которую можно было бы выразить с помощью предложения

Мать с нежностью обратилась к своему — как она его назвала — «цыпленку»

или

Мать назвала своего сына цыпленком;

Мать обратилась к ребенку, назвав его при этом цыпленком.

Ироничное употребление гипокористических имен — включая и метафору — часто выступает как стилистический прием, как средство высмеять аффектацию. Прием этот состоит в том, что ласковое обращение непосредственно к адресату в ситуации частной беседы переносится в высказывание о нем в другой коммуникативной ситуации, когда ласковая форма обращения неуместна либо из-за того, что сменился говорящий (а новый отправитель сообщения не находится в близких отношениях с адресатом), либо из-за официального характера высказывания. Например:

— Котенок, не нервничай! — говорит директору его приятельница.

— «Котенок» сегодня что-то нервный, — заявляет секретарша, случайно подслушавшая тот разговор ¹⁴.

Вот еще наблюдение. Метафорические конструкции, как нам кажется, легко могут быть преобразованы в прямую или косвенную речь даже тогда, когда автор внешнего акта речи не только не умеет найти смысловые мотивировки употребленной метафоры, но и вообще не понимает смысла данного метафорического выражения, так как оно взято из другого языка, архаично или поскольку оно принадлежит к другой функциональной разновидности языка или к другому стилистическому регистру. Ср.:

Янек — это сущий буян. → Петр сказал: — Янек — это сущий буян. → Петр сказал, что Янек — это сущий буян.

Руки императрицы — это цветы лян. → Китайский поэт сказал: «Руки императрицы — это цветы лян». → Китайский поэт сказал, что руки императрицы — это цветы лян ¹⁵.

Эти преобразования, включая перевод в косвенную речь, представляются нам абсолютно правильными. Ведь среди множества актов передачи чужого высказывания существуют такие, когда передаются слова и предложения, непонятные передающему лицу. Такого рода изложения чужой речи встречают-

ся, например, в процессе судопроизводства при допросах свидетелей, которые либо вовсе не понимают, либо не до конца понимают смысл передаваемых высказываний. Метафоричность передаваемых слов, казалось бы, не сказывается на способе их воспроизведения.

Однако легкость грамматических преобразований не должна вводить нас в заблуждение. Если при ближайшем рассмотрении предложения, передаваемые в прямой речи, не вызывают возражений (непонятная метафора входит в высказывание в форме цитаты), то «перевод» этих предложений в косвенную речь нарушает ее основной структурный принцип. Мы уже говорили, что косвенная речь передает содержание, а не форму выражения высказывания. Здесь (в приведенных выше примерах) мы, по сути дела, не имеем доступа к содержанию, так что единственный способ включить такую непостоянную метафору в косвенную речь — как и в случае метафорических гипокористик — передать ее в форме цитаты. Поэтому представляется, что в наших примерах адекватной формой косвенной речи было бы употребление слов буян и лян в кавычках, что можно было бы выразить голосовым воспроизведением соответствующих предложений в косвенной речи. В этом случае говорящий сигнализирует, что формы «лян» и «буян» — это чужеродные определения, не входящие в его словарный запас, ср.:

Петр сказал, что Янек — это «буян».

Китайский поэт сказал, что руки императрицы — это «цветы лян».

О такого рода взятых в кавычки вкраплениях писал еще В. Волошинов, указывая на возможность выделения двух их разновидностей: «...Анализ косвенной конструкции может идти по двум направлениям или, точнее, может относиться к двум существенно различным объектам. Чужое высказывание может восприниматься как определенная смысловая позиция говорящего, и в этом случае с помощью косвенной конструкции аналитически передается его точный предметный состав (что сказал говорящий)... Но можно воспринять и аналитически передать чужое высказывание как выражение, характеризующее не только предмет речи..., но и самого говорящего: его речевую манеру, индивидуальную или личную (или и ту и другую), его душевное состояние, выраженное не в содержании, а в формах речи (например: прерывность, расстановка слов, экспрессивная интонация и пр.), его умение или неумение хорошо выражаться и т. п. Эти два объекта аналитической косвенной передачи глубоко и принципиально различны. В одном случае расчленяется смысл на составляющие его смысловые, предметные моменты, в другом — само высказывание как таковое разлагается на его словесно-стилистические пласты»¹⁶.

Первый способ образования косвенной речи Волошинов назвал «предметно-аналитической модификацией», а второй — «словесно-

аналитической модификацией». Эту последнюю он далее характеризует следующим образом: «Она вводит в косвенную конструкцию слова и оборот чужой речи, характеризующие субъективную и стилистическую физиономию чужого высказывания как выражения. Эти слова и обороты вводятся так, что отчетливо ощущается их специфичность, субъективность, типичность, чаще же всего они прямо заключены в кавычки...»¹⁷.

С такой ситуацией мы сталкиваемся тогда, когда непонятное метафорическое выражение воспроизводится в своем исходном облике, но заключается в кавычки, чтобы подчеркнуть дистанцию, отделяющую чужую речь от речи автора высказывания. В данном случае в высказывании выявляется метаязыковая функция. Сходным образом могут быть истолкованы и менее экзотические, менее непонятные метафорические конструкции в косвенной речи — лишь бы они отвечали одному условию: метафорическое выражение не должно принадлежать к словесным регистрам, активно используемым лицом, передающим его в составе косвенной речи, или относиться к тем выражениям, которые это лицо могло бы употребить без каких-либо затруднений в данной ситуации. Когда пан Заглоба говорит, что Бася Володиевская — «марципан», мы, передавая его слова, заключим слово марципан в кавычки. Между тем человек, разделяющий языковую установку и точку зрения Заглобы, например пан Володиевский, не мог бы использовать здесь кавычки.

В связи с появлением в косвенной речи закавыченных выражений возникает одна теоретическая проблема: как отличить словесно-аналитическую модификацию косвенной речи от так называемой внешне косвенной речи? М. Р. Майенова в своей «Теоретической поэтике» иллюстрирует последнюю несколькими примерами, о которых пишет, что «все они омонимичны с точки зрения говорящего, а вернее, двусмысленны относительно способа введения в речь чужих слов». И далее, говоря о типах высказываний, описываемых терминами «несобственно-прямая речь (style indirect libre)», «мнимо косвенная речь» и «мнимо прямая речь», она пишет:

«Именно такие двусмысленные структуры... являются гибридными, в принципе не связанными, не сохраняющими ни общей направленности передаваемых слов, ни постоянной дистанции между двумя говорящими: тем, который вводит чужие слова в свою речь, и тем, которому эти слова принадлежат»¹⁸.

Вот один из примеров, приводимых М. Р. Майеновой:

Потом он стал рассказывать о своей давней, несчастной для Евки любви. Нет жизни ему без этой девки! Любил он ее все эти годы, разлуки.

Здесь рассказчик перевоплощается в своего героя, принимает его способ мышления и переживания. И как следствие этого, он рассказывает о его судьбе, перенимая интонацию и речь героя, стирая специфику своей собственной стилистической установки.

Эта ситуация диаметрально противоположна интонационному подчеркиванию особенностей передаваемой речи, когда за цитатами зачастую скрывается ирония и когда цитаты указывают на дистанцию между говорящим и автором чужой речи. Повторяя чужие слова буквально, говорящий вместе с тем показывает, что они ему чужды или по крайней мере не исходят от него самого. Иронические кавычки еще не раз появятся в наших примерах. В связи с этим нам бы хотелось указать на существование особых сигналов, позволяющих распознать в данной конструкции косвенной речи то, что В. Волошинов определил как словесно-аналитическую модификацию. Напомним, что он писал об этом типе речи: «Введенные в косвенную речь... чужие слова и выражения (особенно если они заключены в кавычки) «остраняются», говоря языком формалистов, и остраняются именно в том направлении, в каком это нужно автору; они овеществляются, их колоритность выступает ярче, а в то же время на них ложатся тона авторского отношения — иронии, юмора и пр.... Словесно-аналитическая модификация косвенной конструкции создает своеобразные живописные эффекты передачи чужой речи. Эта модификация предполагает высокую степень индивидуальности чужого высказывания в языковом сознании, умение дифференцированно ощущать словесные оболочки высказывания и его предметный смысл. Это не свойственно ни авторитарному, ни рациональному восприятию чужого высказывания»¹⁹.

Перейдем теперь к рассмотрению ряда других особенностей метафорических выражений в косвенной речи. Нас будет интересовать тот случай, когда автор сообщения прекрасно понимает метафору, когда между ним и автором передаваемого выражения или высказывания нет существенных различий в языковой или культурной компетенции. Поэтому чужую речь можно передать содержательно, то есть осуществить, как сказал бы Волошинов, «предметно-аналитическую модификацию косвенной речи». Оказывается, что в этом случае может появиться (вместо простого воспроизведения) более или менее исчерпывающая экспликация или перифраза метафоры²⁰.

В этом месте следует оговориться — речь идет не о придании сформулированной ad hoc перифразе статуса смыслового эквивалента метафоры, полностью исчерпывающего ее содержание. Значение живой метафоры нельзя передать при помощи какой бы то ни было замкнутой формулы-толкования, объясняющей ее значение. То, что имеется в виду, — явление совсем иного рода, ибо речь идет о передаче одного высказывания в составе другого. Такая передача может быть верной или неверной, адекватной или неадекватной, исчерпывающей или неисчерпывающей. Включение одного высказывания в другое — это факт из области речевой коммуникации. В этом смысле предложение Янек — медведь может быть в косвенной речи передано как:

Петр сказал, что Янек тяжел и неповоротлив.

В словесно-аналитической модификации преобразованное предложение звучало бы так: Петр сказал, что Янек — «медведь»; в предметно-аналитической модификации метафора — даже рассматриваемая с точки зрения одного лишь содержания — осталась бы не проинтерпретированной, ставя «задание на интерпретацию» адресату: Петр сказал, что Янек — медведь.

Благодаря возможности перефразирования метафор возникает еще один тип транспозиции прямой речи в косвенную, который можно было бы назвать «интерпретационной разновидностью» той предметно-аналитической модификации, которая была выделена В. Н. Волошиновым. Этот тип представлен в следующей цитируемой В. Гурным и приведенной М. Р. Майеновой последовательности предложений:

— Ты теперь такая стройная, такая изящная.

— Так ты говоришь, что я похудела? ²¹

Женщина, отвечающая на обращенную к ней реплику, анализирует ее и осмысляет ее импликации, или, как сказал бы Грайс, импликатуры²². Она сомневается, будут ли эти импликации соответствовать действительным намерениям автора первой реплики; а может быть, она ждет только подтверждения желаемого для нее или нежелательного состояния (похудения) и задает вопрос в форме косвенной речи. Вопрос этот возник как результат глубокой интерпретации первого высказывания. В нем отражены и знание женщины, внешний вид которой оценивается, и знание антонимичных пар прилагательных стройный/тонкий/худой — толстый /полный /тучный, и учет стилистической оппозиции в группе синонимов стройный/тонкий/худой, и, наконец, умение ориентироваться в различных типах речевого поведения (ср. возможность эвфемистического словоупотребления или ожидания комплиментов со стороны собеседника). Короче говоря, здесь мы имеем дело с типичной ситуацией речевого общения (в грайсовском понимании термина «речевое общение»). Косвенная передача чужой речи сочетается здесь с извлечением из нее импликатур. Буквальное повторение содержания первой реплики диалога имело бы смысл только при определенных коммуникативных условиях, например, если бы первый собеседник забыл, что он только что сказал:

— Теперь ты такая стройная, такая изящная.

(...)

— Что я сейчас сказал?

— Ты сказал, что я стройная.

Рассмотренный пример позволяет сделать более общий вывод, отвечающий как духу новейшей лингвистической прагматики, так и замечательному анализу языкового взаимодействия, содержащемуся в работах М. М. Бахтина и В. Н. Волошинова. Необходимо осознать, что формы передачи чужой речи являются одними из самых важных приемов коммуникативной техники. Наука еще не до конца исследовала все их многообразие

и действующие здесь механизмы. Теперь, когда наше знание природы языковой коммуникации стало более богатым, следует при описании форм передачи чужой речи отбросить шаблонные представления, навязанные нам грамматикой с ее постоянным сопоставлением параллельных в смысловом и лексическом отношении пар высказываний в прямой и косвенной речи.

Если уже много сделано в плане фиксации, уточнения и дифференциации высказываний, вводящих цитаты (заслуга здесь принадлежит писателям, хотя и в стилистике такие формы также отмечались), если уже построена более адекватная модель цитации, в которую введено противопоставление предметного и метаязыкового употреблений — в кавычках и без кавычек (это заслуга Бахтина, Волошинова и их последователей), — то третий круг проблем, связанных с передачей чужой речи, а именно проблемы, относящиеся к интерпретации сообщений и способам дедукции, применяемым в живой естественноязыковой коммуникации, еще предстоит изучить более глубоко и полно. Речь идет о более глубоком использовании в стилистике текста идей, содержащихся в концепции Грайса и в современной теории языковой коммуникации. Огромную стимулирующую роль тут может сыграть анализ различных форм разговорного языка и нестандартных диалоговых установок, живительной струей вливающихся в литературу и вызывающих постоянно растущий интерес к ним со стороны языковедов.

* * *

Подводя итоги вышесказанного, ответим на вопрос: чего все-таки следует опасаться при передаче метафорического высказывания в форме косвенной речи? Я говорю здесь лишь о косвенной речи, поскольку, если метафорическое высказывание приводится в форме прямой речи, бояться того, что будет искажено его содержание, не следует, так как прямая речь передает всю информацию дословно. До сих пор все наши примеры были взяты в основном из разговорных диалогов. Сейчас мы обратимся к публицистике, где постоянно возникает необходимость непосредственно привести или передать в косвенной форме чье-либо высказывание. Аналитические особенности косвенной речи позволяют, с одной стороны, выделить и словесно передать отдельные элементы содержания излагаемого высказывания и даже его импликатуры. Это может привести к тому, что в публицистическом изложении данное высказывание будет казаться более ясным, более понятным. С другой стороны, вмешательство передающей инстанции, то есть второго говорящего, создает определенную опасность, связанную с присутствием иной познавательной и оценочной точки зрения. Трудности, возникающие из-за наличия второго говорящего лица, касаются как буквальных, так и метафорических высказываний, но при передаче последних они про-

являются весьма своеобразно, что вытекает из смыслового своеобразия метафоры и зависит от места метафорического выражения в тема-рематической структуре передаваемого высказывания. Так что тут допустимы разные манипуляции с содержанием, хотя определенный инвариант относительно исходной информации, бесспорно, сохраняется.

Рассмотрим следующий пример:

Политическая близорукость Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий.

Представим себе, что эту фразу произнес комментатор Би-би-си и что эта фраза была передана тремя разными лицами в трех разных коммуникативных ситуациях: (1) в обзоре новостей, обращенном к читателям серьезной политической газеты; (2) оратором во время митинга, организованного политическими противниками Амина; (3) в обзоре новостей, предназначенном для самого Амина и сделанном его секретарем-льстецом. Предметом наших наблюдений будут две содержащиеся в этой фразе метафоры: метафора тематическая — близорукость; и метафора рематическая — <это> болезнь.

Ситуация 1 (обзор новостей в серьезной политической газете).

а) Комментатор Би-би-си сказал, что политическая близорукость Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий.

б) Комментатор Би-би-си сказал, что деятельность Амина отличает «политическая близорукость» и что это будет иметь много серьезных последствий.

в) Комментатор Би-би-си сказал, что для деятельности Амина характерно, что тот не замечает существенных политических проблем и что это будет иметь много серьезных последствий.

В варианте (а) сообщение отождествляется с осознанием политики Амина как разновидности политической близорукости, могущей иметь весьма серьезные последствия. Вариант (б) отражает дистанцию между его автором и комментатором Би-би-си и содержит оценку Амина: здесь точно указывается, что говорил комментатор и как он выразился, характеризуя деятельность Амина. Интересующие нас слова комментатора заключены в кавычки. Наконец, вариант (в) иллюстрирует нейтральный способ именования передачи содержания слов комментатора Би-би-си. Автор высказывания (в) перефразирует все метафорические выражения, употребленные комментатором. Из такого переложения нельзя узнать, как в точности выразился комментатор. Приведен только общий смысл его слов, лишенный экспрессивной окраски, каковую вносила метафора с отрицательными коннотациями.

Ситуация 2 (митинг, организованный противниками Амина).

а) Комментатор Би-би-си сказал, что политическая близорукость этого подлеца Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий.

Человек, передающий высказывание комментатора Би-би-си, не занимает отстраненной позиции по отношению к оценке политики Амина, он солидаризируется с ней и также определяет деятельность Амина как «политическая близорукость». Одновременно автор пользуется случаем, чтобы в развернутой тематической дескрипции передаваемого предложения усилить отрицательную оценку Амина, и вводит соответствующие «эпитеты». Знаменательно, что в такого типа пересказах избегают нейтрального определения темы высказывания, сделанного комментатором Би-би-си, и отстраненной передачи его слов с помощью кавычек. В противном случае постороннему слушателю было бы трудно отделить ту порцию информации, за которую несет ответственность сам комментатор Би-би-си, от той, которую прибавил от себя участник митинга.

Ситуация 3 (Амину докладывает его секретарь, неисправимый льстец).

а) Комментатор Би-би-си сказал, что ясная политика господина Президента будет иметь много серьезных последствий.

б) Комментатор Би-би-си — эта журналистская бездарь! — посмел сказать, что деятельность господина Президента отличает «политическая близорукость» и что это «болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий».

Секретарь Амина, по крайней мере официально, не разделяет оценки, содержащейся в метафоре политическая близорукость. Пользуясь тем, что эта метафора составляла тему исходного предложения, он заменяет ее в варианте (а) на другую — с диаметрально противоположной установкой. Вместо сочетания политическая близорукость Амина появляется сочетание ясная политика. В последней дескрипции нейтрализовано отрицательное звучание метафор, употребленных в исходном предложении, но при такой передаче нельзя в действительности понять, что же именно сказал об Амине комментатор Би-би-си. В этом смысле вариант (б) более информативен, он сообщает ровно то, о чем и как было сказано. Поскольку оценки комментатора Би-би-си резко расходятся с позицией секретаря, тот при передаче слов комментатора подчеркивает дистанцию и свое ироническое отношение к этим оценкам, дискредитируя при этом личность самого комментатора Би-би-си (журналистская бездарь, посмел сказать). При передаче чужих слов сталкиваются две точки зрения, две разные коммуникативные установки, причем установка секретаря выступает здесь как главная по отношению к установке комментатора, высказывание которого дискредитируется.

Мы привели несколько возможных способов воспроизведения одного предложения в трех разных коммуникативных ситуациях. Их анализ показывает, что передача чужих слов подчинена интересам участников речевого общения, их системам оценок; она отражает различие в их мировоззренческих установках. Кроме того, на этих примерах можно увидеть, как ловко используются разные виды номинации объектов. При переводе в косвенную речь сообщение подвергается многочисленным преобразованиям и искажениям. Самым точным и самым нейтральным оказался пересказ в Ситуации 1. Он был нацелен на передачу всего информативного содержания высказывания. На страницах серьезных газет публицисты избегают добавления собственных оценочных элементов; иногда они допускают истолкование и перефразировку исходного сообщения. Ситуации 2 и 3 предоставляют возможность далеких перефразировок передаваемого высказывания. При этом в его тематическую часть могут быть введены различные оценочные элементы, усиливающие или совершенно меняющие первоначальную оценку предмета высказывания. В случае полного расхождения в оценках (последняя ситуация) предикативные элементы в теме и реме исходного высказывания берутся в кавычки и таким образом высказывание переносится с предметного уровня на метаязыковой, что меняет его информативное содержание. Следует отметить, что при всех наблюдаемых нами преобразованиях очень тонко используются сравнительно простые языковые механизмы. По-своему все пересказы соответствуют оригиналу и не являются явно неверными. Ведь меняется одна только дескрипция, называющая объекты высказывания, что является вполне естественным приемом актуализации объекта, который регулярно применяется при переводе прямой речи в косвенную. Кроме того, здесь — только! — переводится высказывание с предметного уровня на метаязыковой, что каким-то образом приближает к наиболее точной форме воспроизведения высказывания — к прямой речи. Достаточно, однако, сравнить следующие два предложения:

Комментатор Би-би-си сказал: «Политическая близорукость Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий»

и

Комментатор Би-би-си сказал, что деятельность господина Президента отличает политическая «близорукость» и что это «болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий»,

чтобы понять, насколько прямая речь отличается от словесно-аналитической разновидности косвенной речи, которая может отдаляться от первоначальной оценки и которая, будучи произнесена с иронической интонацией, может даже полностью изменить эту оценку.

Вернемся теперь к вопросу, который был поставлен в начале

этих рассуждений: чего следует опасаться при передаче метафоры в косвенной речи? Очевидно, что в рассматриваемой нами ситуации Амин должен опасаться одного, а автор высказывания — комментатор Би-би-си — другого. Первый должен бояться, что получит от своего приспешника неадекватную информацию, лишенную тех оценочных характеристик, которые вносила в слова комментатора метафора: что этот льстец (секретарь) сознательно преуменьшает серьезную политическую угрозу, внушая ему, что сделанное высказывание — это всего лишь чьи-то слова. И еще Амину следует опасаться, что при передаче высказывания о нем (не говоря уже о других случаях) его политические противники воспользуются сполна предоставленной возможностью и введут в свои высказывания различные, в том числе и самые резкие инвективы в его адрес в форме идентифицирующих дескрипций (включая метафорические). Со своей стороны комментатору Би-би-си следует опасаться, что его сообщение будет искажено, что оно будет лишено оценочного смысла или суждения о действительности. И ему, естественно, следует опасаться мести Амина. Однако это уже совсем другая история.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Ср.: Bally Ch. Le style indirect libre en francais moderne (польск. перевод см. в кн.: Stylistyka Bally'ego. Wybór tekstów (red. M. R. Mayenowa). Warszawa, 1966; Кa1epkу Th. Zum "Style indirect libre" ("Verschleierte Rede"). — In: "Germanisch-Romanische Monatsschrift", V, 1913; Lerch E. Die stilistische Bedeutung des Imperfectums der Rede ("style indirect libre"). — In: "Germanisch-Romanische Monatsschrift", VI, 1914; Lerch G. Die uneigentlich direkte Rede. — In: Idealistische Neuphilologie. Festschrift für Karl Vossler. Heidelberg, 1922; Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке и языке. Л., 1930; Wóycicki К. Z pogranicza gramatyki i sty-listyki (Nowa zależna, niezależna i pozornie zależna). — In: Stylistyka teoretyczna w Polsce (red. K. Budzyk). Warszawa — Łódź, 1946; Mayenowa M. R. Poetyka teoretyczna. Zagadnienia języka. Wrocław, 1979, см. особенно гл. V: Struktura tekstu и в ней разд. 5: Tekst literacki pisany jako monolog a innorodne struktury.

Обзор исследований по структуре текста первой четверти XX в. (противопоставление позиции Балли, школы Фосслера и социологического подхода) можно найти в вышеуказанной работе В. Волошинова.

² Fillmore Ch. J. Pragmatics and Descriptin of Discourse. — In: Radical Pragmatics. P. Cole (ed.) New York, Academic Press, 1981; впервые опубликовано в: Pragmatik II. S. Schmidt (ed.). Wilhelm Fink Verlag, Munchen, 1976.

³ См.: Mayenowa M. R. Op. cit., s. 287 и сл.

⁴ Термин «сложный текст (tekst złożony)» был предложен В. Гурным для определения прямой, косвенной и внешне косвенной речи; см.: Górnz W. Składnia przytoczenia w języku polskim. Warszawa, 1966.

⁵ Там же, с. 289.

⁶ Полную гамму возможностей применительно к чешскому языку показал Отокар Шолтыс: Šoltys О. Verba dicendi a metajazyková informace. Praha, 1983; см. также: Perpník J. Reporting Phrases in English

Prose. — In: Brno Studien in English. Brno, 1969; Daneš F. Verba dicendi a výpovĕdní funkce. — In: Studia slavica pragensia. Universita Karlova. Praha, 1973.

⁷ См.: Wierzbicka A. Metatekst w tekscie. — In: О spójności tekstu (red. M. R. Mayenowa). Wrocław, 1971 (русский перевод: Вежбицка А. Метатекст в тексте. — В сб.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. VIII; Лингвистика текста. М., «Прогресс», 1978).

⁸ Основной глагол из группы verba dicendi говорю содержится в спрашиваю на глубоком уровне семантического разложения. По толкованию А. Вежбицкой: я спрашиваю означает 'я хочу, чтобы ты себе представил, что я не знаю того, что ты знаешь и что ты хочешь мне сказать; говорю это, потому что хочу, чтобы ты мне это сказал'; см. Wierzbicka A. Genry mowy. — In: Tekst i zdanie (red. T. Dobrzyńska i E. Janus). Wrocław, 1983, s. 129.

⁹ См.: Jakobson R. Shifters, Verbal Categories and Russian Verb. Harvard, 1957 (русский перевод: Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол. — В сб.: Принципы типологического анализа языков различного строя. М., «Наука», 1972, с. 95 — 113).

Дата добавления: 2014-11-20