КНИГА XXXIX 1 страница

1. Пока в Риме происходили вышеописанные события, если только они и впрямь относятся к этому году [187 г. до н.э.][4373], оба консула вели войну против лигуров[4374]. (2) Этот противник словно нарочно был создан для того, чтобы римляне в промежутках между крупными войнами не утеряли боевой выучки, ибо ни один театр военных действий так не оттачивал римскую доблесть, как этот. (3) Ведь Малая Азия с ее роскошными городами, щедрыми дарами земли и моря, трусливыми воинами и богатыми царями, не столько закаляла римское войско, сколько баловала его легкой добычей. (4) Особенно это относится к войску Гнея Манлия, где распущенность достигла недопустимых пределов[4375]: не случайно во Фракии оно было наголову разбито[4376], как только столкнулось с чуть более трудными дорогами и лучше обученным неприятелем. (5) А в Лигурии были все условия для настоящей закалки: суровая горная местность, где с боем приходилось брать каждую высоту и выбивать неприятеля с занятых им позиций; (6) узкие тропы с вражескими засадами, легковооруженный и подвижный противник, постоянно тревоживший римлян внезапными нападениями; необходимость штурмовать, с тяжелыми потерями, неприступные укрепления; бедная, неплодородная страна, приучавшая воинов к суровым лишениям и не сулившая богатой добычи. (7) Неудивительно, что за войском не шли маркитанты, а в хвосте походной колонны не тянулся длинной вереницей обоз. Здесь было только оружие и воины, привыкшие на оружие полагаться. (8) Причин и поводов к войне было более чем достаточно, так как лигуры, теснимые бедностью, постоянно разоряли окрестные территории, но еще ни разу не удавалось дать им настоящий отпор[4377].

2. Консул Гай Фламиний в нескольких сражениях разбил фриниатских лигуров[4378]на их территории, принудил к капитуляции и к сдаче оружия. (2) Поскольку сдачу оружия они всячески затягивали, он принял к ним карательные меры, в ответ на что они начали покидать свои деревни и стекаться на гору Авгин. Фламиний тотчас последовал за ними. (3) Фриниаты бросились в отчаянное бегство: большей частью безоружные, они сумели, карабкаясь по отвесным кручам, забраться на такую высоту, что стали недосягаемы, и благодаря этому ушли за Апеннины. Оставшиеся в лагере были подвергнуты осаде и уничтожены, (4) после чего легионы двинулись за Апеннины. Окруженные на высокой горе, фриниаты пытались сопротивляться, но вскоре сдались на милость победителей. Им учинили строжайший обыск и изъяли оставшееся оружие. (5) Затем военные действия были перенесены на апуанских лигуров[4379], которые так часто опустошали окрестности Пизы и Бононии, что тамошние земли было невозможно возделывать. (6) Усмирив также и апуанов, консул обеспечил мирную жизнь их соседям. Обезопасив от вражеских набегов провинцию и не желая развращать свое войско праздностью, Гай Фламиний построил дорогу от Бононии до Арреция[4380]. (7) Другой консул, Марк Эмилий, разорил и сжег поля и деревни лигуров, и на равнине и в горных долинах, тогда как сами лигуры отсиживались на вершинах двух гор: Баллисты и Свисмонтия[4381]. (8) Затем, поведя наступление на укрывавшихся в горах, он измотал противника легкими стычками, вынудил его, спустившись, построиться в боевой порядок, и наголову разбил в регулярном сражении, в котором еще и дал обет построить Диане храм[4382]. (9) Покорив все племена по сю сторону Апеннин, Эмилий перенес военные действия за хребет, и все тамошние племена, включая фриниатских лигуров, сумевшие скрыться от Гая Фламиния, он подчинил, и принудив к сдаче оружия, заставил спуститься с гор и поселиться на равнине. (10) Усмирив лигуров, Эмилий повел войско в Галльскую область и построил дорогу от Плацентии до Аримина, так чтобы она смыкалась с Фламиниевой[4383]. (11) В последнем своем генеральном сражении, проведенном в Лигурии, он дал обет построить храм Юноне Царице[4384]. Таковы были события этого года в Лигурии.

3. В Галлии царил мир, но претор Марк Фурий, стремясь создать видимость, будто вовлечен в военные действия, отобрал у невинных ценоманов оружие. (2) Представители ценоманов отправились в Рим с жалобой к сенату; тот отослал их к консулу Эмилию, уполномочив его рассмотреть жалобу и вынести решение. В яростном споре с претором ценоманы[4385]доказали свою правоту, (3) а Фурию было приказано вернуть им оружие и покинуть провинцию. (4) Затем в Рим явились и были приняты сенатом послы от союзных латинских городов, жаловавшиеся на то, что очень многие их граждане переселились в Рим и там внесены в списки римских граждан[4386]. (5) Сенат поручил претору Квинту Теренцию Куллеону выявить таких лиц и выслать из Рима тех, кто начиная с цензорства Гая Клавдия и Марка Ливия [204–203 гг. до н.э.], сам или его отец[4387], попал в списки римских граждан, уже имея, согласно показаниям союзников, гражданство у себя на родине. (6) В итоге этого расследования были возвращены к себе на родину двенадцать тысяч латинских граждан: таков уже тогда был наплыв иммигрантов в столицу[4388].

4. Еще до возвращения консулов в Рим, из Этолии вернулся проконсул Марк Фульвий. (2) Сенату, собравшемуся в храме Аполлона, он отчитался о своей деятельности в Этолии и на Кефаллении[4389]и просил сенаторов, если им будет угодно, ввиду успешного исполнения им своей должности, назначить жертвы бессмертным богам и дать ему разрешение на триумф. (3) Плебейский трибун Марк Абурий заявил, что наложит вето на данное сенатское постановление, если оно будет принято в отсутствие консула Марка Эмилия. (4) У консула на этот счет имеются возражения, и отправляясь в провинцию, он поручил трибуну[4390]задержать сенатские прения до его возвращения. Фульвию придется лишь подождать, а сенату присутствие консула не помешает вынести решение, какое он сочтет нужным. (5) На это Фульвий ответил, что Марк Эмилий просто питает к нему черную зависть и в пылу соперничества пытается присвоить себе поистине царские полномочия, чего, однако, ему никто не позволит: (6) недопустимо, чтобы консул в свое отсутствие запрещал воздавать почести бессмертным богам и задерживал законный, заслуженный триумф; (7) чтобы полководец, совершивший блистательные деяния, и победоносное войско с добычей и пленниками перед городскими воротами терпеливо ждали, пока в Рим не соизволит вернуться консул, который именно потому и не спешит возвращаться. (8) При откровенной вражде между ними как можно ждать беспристрастного мнения от консула, который по‑воровски, при неполном составе сената, провел и сдал на хранение в казначейство постановление, гласящее, что (9) нет свидетельств о взятии Амбракии штурмом[4391], хотя ее осаждали с применением насыпного вала и подвижных навесов, а когда осадные сооружения сжег неприятель, они были построены заново, хотя вокруг стен, и поверх земли и в подкопах, шли яростные бои в течение пятнадцати дней, (10) хотя с самого утра, когда солдаты ворвались в город, до заката шло, с переменным успехом, сражение, где было перебито свыше трех тысяч врагов[4392]? (11) Что за клеветническую историю рассказал он понтификам[4393]о разграбленных по взятии города храмах бессмертных богов? (12) Если Рим было дозволено украсить добычей из Сиракуз и других захваченных городов, то почему Амбракия должна быть единственным городом, на который не распространяются законы войны? (13) Он умоляет сенаторов и просит трибуна не делать его посмешищем на радость врагу.

5. Сенаторы, окружив трибуна со всех сторон, стали его уговаривать, но решила дело речь его коллеги Тиберия Гракха. (2) Любое должностное лицо, сказал он, не должно поддаваться неприязни к кому‑либо, но для трибуна служить орудием чужой неприязни вдвойне позорно и недостойно трибунской власти и священных законов, ее охраняющих. (3) Любить или ненавидеть, одобрять или порицать следует, руководствуясь только собственным мнением, но не по чужому приказу, следуя чужой прихоти, вступая с консулом в сговор, будучи плебейским трибуном. (4) Пусть он помнит личное поручение Марка Эмилия, но не забывает, что трибуном его сделал римский народ, и сделал не для рабского прислуживания консулу, а для того, чтобы отстаивать права и свободы граждан. (5) Он даже не понимает, что оставит потомкам пример того, как из двух трибунов‑коллег один отказывается от своей личной вражды ради государственных интересов, а другой раздувает ссору, да еще не из своих личных побуждений, а по поручению другого лица. (6) Когда трибун, пристыженный этими аргументами, покинул сенатское заседание, то по докладу претора Сервия Сульпиция Марку Фульвию был назначен триумф. (7) В ответном слове Фульвий поблагодарил сенаторов и добавил, что он в день взятия Амбракии дал обет устроить Великие игры в честь Юпитера Благого Всевышнего. На эту цель города ему преподнесли сто фунтов золота, (8) и он просит, чтобы от денег, которые будут нести в триумфе и которые после триумфа он собирается сдать в казну[4394], ему разрешили отделить это золото. (9) Сенат повелел обратиться к коллегии понтификов с запросом, правильным ли будет все это золото истратить на игры. (10) Понтифики ответили, что с точки зрения религии не имеет значения, какая на игры будет затрачена сумма, и тогда сенат удовлетворил просьбу Фульвия, при условии, что общая сумма расходов не превысит восьмидесяти тысяч сестерциев[4395].

(11) Празднование триумфа Фульвий намечал на январь, но узнав, что консул Марк Эмилий, извещенный письмом плебейского трибуна Марка Абурия об отказе использовать право вето, (12) лично направляется в Рим, чтобы помешать триумфу, и только болезнь задерживает его в пути, испугался, что триумф будет стоить ему большей борьбы, чем победа в войне, и перенес его на более ранний срок. (13) Триумф над Этолией и Кефалленией состоялся за десять дней до январских календ. (14) Перед колесницей триумфатора несли сто золотых венков, каждый весом в двенадцать фунтов, восемьдесять три тысячи фунтов серебра, двести сорок три фунта золота, (15) сто восемнадцать тысяч аттических тетрадрахм, двенадцать тысяч четыреста двадцать два филипповых золотых, семьсот восемьдесять пять бронзовых статуй, двести тридцать мраморных статуй, везли груды оружия и вражеских доспехов, (16) катапульты, баллисты и другие метательные орудия; число полководцев, проведенных в процессии (либо этолийцев и кефалленян, либо царских военачальников, оставленных в Греции Антиохом), было не меньше двадцати семи. (17) В тот же день, еще до въезда в город, во Фламиниевом цирке триумфатор раздал боевые награды своим трибунам, префектам, всадникам, центурионам, из числа как римских граждан, так и союзников[4396]. Солдатам он из добычи раздал по двадцать пять денариев каждому, центурионам вдвое больше, всадникам втрое.

6. Приближалось время консульских выборов. Так как Марк Эмилий, который должен был проводить их, с приездом запаздывал, в Рим прибыл Гай Фламиний. Под его руководством были избраны консулами Спурий Постумий Альбин и Квинт Марций Филипп. (2) Затем были выбраны преторы: Тит Мений, Публий Корнелий Сулла, Гай Кальпурний Пизон, Марк Лициний Лукулл, Гай Аврелий Скавр, Луций Квинкций Криспин[4397]. (3) В конце года, уже после магистратских комиций, за три дня до мартовских нон, Гней Манлий Вульсон справил триумф над малоазийскими галлами. (4) Отсрочка триумфа объяснялась тем, что он хотел ускользнуть от привлечения к ответственности по Петиллиеву закону[4398]в претуру Квинта Теренция Куллеона и избежать скандального процесса, в котором был осужден Луций Сципион, (5) тем более что к Манлию судьи были настроены еще враждебнее, чем к Сципиону, ибо тот держал войско в строгой дисциплине, а про этого говорили, что став преемником Сципиона, он превратил его армию в распущенный сброд. (6) Слухи о распущенности солдат Манлия в далекой провинции с очевидностью подтверждало их поведение в столице, на глазах сограждан. (7) Именно это азиатское воинство впервые познакомило Рим с чужеземной роскошью, понавезя с собой пиршественные ложа с бронзовыми накладками, дорогие накидки и покрывала, ковры и салфетки, столовое серебро чеканной работы, столики из драгоценных пород дерева. (8) Именно тогда повелось приглашать на обеды танцовщиц и кифаристок, шутов и пантомимов, да и сами обеды стали готовить с большими затратами и стараниями. (9) Именно тогда стали платить огромные деньги за поваров, которые до этого считались самыми бесполезными и дешевыми рабами, и поварский труд из обычной услуги возвели в ранг настоящего искусства. Но это было только начало, лишь зародыш будущей порчи нравов[4399].

7. В триумфе Гнея Манлия несли двести золотых венков, каждый весом в двенадцать фунтов, двести двадцать тысяч фунтов серебра, две тысячи сто три фунта золота, сто двадцать семь тысяч аттических тетрадрахм, двести пятьдесят кистофоров, шестнадцать тысяч триста двадцать филипповых золотых, (2) на повозках везли груды галльского оружия и доспехов, а перед колесницей триумфатора было проведено пятьдесят два вражеских полководца. Солдатам было роздано по сорок два денария каждому, центурионам вдвое больше, всадникам втрое, и кроме того, пехотинцам было выплачено двойное жалованье. (3) За колесницей триумфатора шли награжденные боевыми наградами военные всех рангов. Из насмешливых песенок, которые солдаты распевали о триумфаторе, было видно, что адресованы они безвольному командиру, заискивающему перед солдатами, и что блеск триумфу придает не столько народная любовь, сколько расположение солдат к победителю. (4) Но и народное благоволение сумели завоевать друзья Манлия: (5) их стараниями сенат постановил, чтобы из денег, пронесенных в триумфе, народу возместили ту часть военных налогов, которая до сих пор оставалась невозмещенной. Квесторы, произведя добросовестный и точный подсчет, выплатили гражданам по двадцать пять с половиной ассов на тысячу[4400]. (6) Тогда же из обеих Испаний прибыли двое военных трибунов с письмами от наместников этих провинций Гая Атиния и Луция Манлия[4401]. (7) В письмах сообщалось, что кельтиберы и лузитаны вновь подняли оружие и разоряют земли римских союзников. Сенат поручил решение этого вопроса новоизбранным магистратам. (8) На Римских играх, проводившихся в том году Публием Корнелием Цетегом и Авлом Постумием Альбином, плохо укрепленная мачта в Цирке рухнула на статую богини Поллентии[4402], сбросив ее на землю. (9) Встревоженные этим знамением сенаторы постановили продлить игры на один день и вместо поверженной статуи воздвигнуть две новых, причем одну позолоченную. (10) Были устроены также Плебейские игры, продолжительностью в один день, эдилами Гаем Семпронием Блезом и Марком Фурием Луском.

8. В наступившем году [186 г. до н.э.] консулы Спурий Постумий Альбин и Квинт Марций Филипп были отвлечены от армии, военных действий и управления провинциями необходимостью подавления заговора внутри государства. (2) Преторы распределили между собою провинции так: Тит Мений получил судопроизводство между гражданами, Марк Лициний Лукулл – судопроизводство между гражданами и иностранцами, Гай Аврелий Скавр – Сардинию, Публий Корнелий Сулла – Сицилию, Луций Квинкций Криспин – Испанию Ближнюю, Гай Кальпурний Пизон – Испанию Дальнюю. (3) Консулам же было поручено расследование тайного заговора. Началось все с того, что в Этрурии объявился низкого происхождения грек, несведущий ни в одной их благородных наук, с которыми познакомил нас, для совершенствования тела и духа, просвещеннейший из народов. Это был жрец и прорицатель, (4) не из тех, кто во всеуслышание проповедует свою веру, и набирая себе платных учеников, пятнает людские умы заблуждениями, но руководитель тайных ночных обрядов[4403]. (5) Сперва в эти таинства были посвящены лишь немногие, но затем, наряду с мужчинами, к ним были допущены женщины, а чтобы привлечь еще больше желающих, обряды стали сопровождать хмельными застольями. (6) После того, как вино подогрело страсти, а ночное смешение женщин с мужчинами и подростков со взрослыми окончательно подавило чувство стыдливости, стал набирать силу всевозможный разврат, ибо каждый имел под рукой возможность удовлетворить тот порок, к которому больше всего склонялся. (7) Но дело не ограничилось растлением женщин и благородных юношей: из этой кузницы порока стали распространяться лжесвидетельства, подделка печатей и завещаний, клеветнические доносы, (8) оттуда же – отравления и убийства внутри семьи, не оставлявшие подчас даже останков для погребения. Много творилось подлогов, но еще больше насилий, причем последние долго удавалось скрывать, так как крики насилуемых и убиваемых, звавших на помощь, заглушались воплями и завываниями, грохотом барабанов и звоном литавр.

9. Из Этрурии это тлетворное зло, словно заразная болезнь, просочилось и в Рим. Поначалу, огромность столицы, дававшая простор и безнаказанность такого рода проделкам, помогала скрывать их, но слух о происходящем все же дошел до консула Постумия вот при каких обстоятельствах. (2) Публий Эбутий, чей отец служил в коннице[4404], осиротел в раннем детстве, а после смерти опекунов[4405]рос и воспитывался под присмотром своей матери Дуронии и отчима Тита Семпрония Рутила. (3) Мать была целиком предана новому мужу, а отчим, пользуясь положением опекуна, так бессовестно обкрадывал мальчика, что потом бы не смог отчитаться[4406], и потому искал способа погубить пасынка или превратить его в забитое, покорное существо, средство к чему нашел в Вакханалиях. (4) И вот, мать заявила мальчику, что дала во время его болезни обет, как только он выздоровеет, посвятить его в Вакховы таинства, и теперь, когда боги вняли ее мольбе, она желает обет свой исполнить. Для этого он должен в течение десяти дней блюсти целомудрие, а на десятый день, когда он поужинает и чисто вымоется[4407], она его отведет в святилище. (5) Там же жила известная всей округе куртизанка, вольноотпущенница по имени Гиспала Фецения. Благородство ее души не соответствовало ремеслу, к которому ее приучили еще маленькой девочкой, но и получив свободу, она продолжала зарабатывать тем же. (6) Близкая соседка Эбутия, она вступила с ним в связь, не вредившую, впрочем, его доброму имени и имуществу, так как она полюбила его сама, первая с ним искала знакомства, а поскольку родные его были скупы, охотно ему помогала деньгами. (7) Привязанность ее к юноше была столь велика, что после смерти своего патрона, когда над ней уже не было ничьей опеки, она сама у трибунов и претора попросила опекуна и составила завещание, назначив Эбутия своим единственным наследником[4408].

10. При таких доказательствах любви с ее стороны у них не было друг от друга секретов, и вот однажды юноша в шутливом тоне велит своей подруге не удивляться, если несколько ночей он будет спать без нее: (2) чтобы исполнить обет, данный за его выздоровление, он хочет приобщиться к таинствам Вакха. Услыхав об этом, Гиспала пришла в волнение и вскричала: «Да сохранят нас от этого боги! Лучше обоим нам умереть, чем тебе это сделать». И она стала призывать проклятия на голову тех, кто внушил ему это намерение. (3) Изумленный такими речами и такой горячностью, юноша велит ей не бросаться проклятиями: ведь это приказание дала ему, с согласия отчима, мать. (4) На это она сказала: «Значит, твой отчим (потому что, наверное, несправедливо винить твою мать) спешит погубить твою честь, доброе имя, надежды на будущее и самую жизнь». (5) Удивленный еще больше, юноша требует объяснить, наконец, в чем дело. Тогда, заклиная богов и богинь простить ей, что побуждаемая любовью, она разглашает то, о чем подобает молчать, Гиспала рассказала, что, еще в бытность свою служанкой, она, сопровождая свою госпожу, бывала в этом святилище, но, получив свободу, больше не приближалась к нему. (6) Она знает, что это – кузница всех пороков и преступлений, и ни для кого не секрет, что два последних года туда принимают новичков не старше двадцати лет. (7) Как только новичка туда вводят, его, словно жертвенное животное, передают в руки жрецам, а те ведут его в некое помещение, оглашаемое завываниями и пением, звоном литавр и грохотом барабанов, так чтобы ни единый крик насилуемого не вырывался наружу. (8) Она просит и умоляет его хорошенько подумать, прежде чем ввязываться туда, где ему придется претерпевать, а затем и совершать всевозможные виды насилий. (9) И она отпустила юношу не раньше, чем он дал ей слово воздержаться от этих обрядов.

11. Когда он пришел домой и мать стала ему объяснять, как он должен готовиться к посвящению сегодня, и как – в последующие дни, он объявил, что ничего этого делать не будет и что он вообще раздумал принимать посвящение. (2) При разговоре присутствовал отчим. Мать тут же завопила, что мальчишка, видите ли, не может потерпеть, чтобы не спать со своей Гиспалой каких‑нибудь десять ночей, что эта змея так опоила его приворотными зельями, что он уже ни мать, ни отчима, ни богов ни во что не ставит. С криками и бранью мать и отчим выгнали Эбутия с четырьмя его слугами из дому. (3) Юноша нашел прибежище у своей тетки Эбутии и рассказал, за что мать его выгнала из дому, а на другой день, по ее совету, он отправился к консулу Постумию и с глазу на глаз все ему рассказал. (4) Консул его отпустил, приказав снова явиться через три дня, а сам расспросил Сульпицию, свою почтенную тещу, знает ли она пожилую Эбутию с Авентина. (5) Когда та ответила, что знает ее как честную женщину строгих правил, он сказал, что должен обсудить с ней важное дело, и велел Сульпиции ее пригласить. (6) Получив приглашение, Эбутия приходит к Сульпиции, а консул чуть позже, войдя как бы невзначай, заводит разговор об Эбутии, ее племяннике. (7) Та горько заплакала, сетуя на судьбу юноши, который, будучи ограблен теми, от кого меньше всего можно было этого ждать, находится теперь у нее в доме, после того, как мать его выгнала за то, что добропорядочный юноша (да простят ее боги) отказался быть посвященным в грязные, какими их считают, мистерии.

12. Сочтя, что знает теперь достаточно об Эбутии, и что свидетельство это заслуживает доверия, консул, отпустив Эбутию, просит свою тещу послать за соседкой Эбутии по Авентину, вольноотпущенницей Гиспалой, которую там все хорошо знают: ее он тоже хочет кое о чем расспросить. (2) Когда посыльный явился к Гиспале, та сильно встревожилась, что ее приглашают, неизвестно зачем, к столь знатной и столь уважаемой женщине, а когда, прийдя к ней, в прихожей увидела ликторов, консульскую свиту и самого консула, то от страха едва не лишилась чувств. (3) Когда ее отвели во внутренние покои, консул, в присутствии тещи, заявил, что если она готова честно ответить на ряд вопросов, то может ничего не бояться, (порукой тому слово столь почтенной госпожи, как Сульпиция, и его собственное), (4) но она должна ему рассказать обо всем, что обычно творится в роще Стимулы[4409]при ночных Вакханалиях. (5) Вопрос привел Гиспалу в такой ужас, и ее начала бить такая нервная дрожь, что она долго не могла выговорить ни слова. (6) Наконец, собравшись с силами, она сказала, что будучи совсем молодой девчонкой, вместе со своей госпожой приняла посвящение в таинства, но с тех пор, как ее отпустили на волю, вот уже несколько лет, она ничего не знает о том, что там происходит. (7) Консул похвалил уже то, что она не отрицает факт своего посвящения в таинства: но пусть так же честно расскажет и остальное. (8) Гиспала возразила, что больше ничего не знает, на что консул предостерег ее, что в случае разоблачения она не может рассчитывать на прощение или даже награду, какую получила бы при добровольном признании, потому что ему уже все известно со слов человека, узнавшего обо всем от нее.

13. Полагая, и вполне справедливо, что ее тайну выдал Эбутий, Гиспала бросилась Сульпиции в ноги, (2) умоляя не принимать слишком всерьез, а уж тем более как улику в серьезнейшем преступлении, разговор вольноотпущенницы со своим любовником: она ему рассказала все это просто, чтобы его попугать, а не потому, что действительно что‑то знает. (3) Тут Постумий разгневался не на шутку, сказав, что она, видно, воображает, будто забавляется со своим любовником, а не разговаривает в доме весьма знатной женщины с самим консулом. Сульпиция стала успокаивать дрожащую Гиспалу и упрашивать зятя смягчиться. (4) Прийдя наконец в себя, и кляня вероломство Эбутия, который так отплатил ей за все, что она для него сделала, (5) та объяснила, что очень боится гнева богов, чьи таинства разглашает непосвященным, но куда больше страшится гнева людей, которые ее, как доносчицу, растерзают собственными руками. (6) Поэтому она просит Сульпицию и молит консула отослать ее куда‑нибудь за пределы Италии, где остаток жизни она смогла бы провести в безопасности. (7) Консул велел ей успокоиться, сказав, что он лично примет меры к тому, чтобы она могла безопасно жить в Риме. (8) Тогда Гиспала рассказала о происхождении этих таинств. Сначала это было чисто женское таинство, куда ни один мужчина не допускался. В году было три установленных дня, когда, еще засветло, совершалось посвящение в Вакховы таинства, причем жрицами выбирали почтенных замужних женщин. (9) Но когда жрицей стала Пакулла Анния, уроженка Кампании, то она, якобы по внушению свыше, изменила заведенный порядок, впервые допустив к обрядам мужчин и посвятив в таинства своих сыновей Миния и Геренния Церриниев, сами обряды перенеся на ночное время, и вместо трех дней в году справляя их пять раз в течение месяца. (10) С тех пор, как состав вакхантов стал смешанным, а к смешению полов прибавилась и разнузданность ночных оргий, там уже нет недостатка ни в каких пороках и гнусностях. Больше мерзостей мужчины творят с мужчинами, нежели с женщинами. (11) Тех, кто противится насилию или уклоняется от насилия над другими, закалают как жертвенных животных. Верхом благочестия у них считается готовность к любому кощунству. (12) Мужчины, словно безумные, во время обряда раскачиваются всем телом и выкрикивают пророчества, а замужние женщины, одетые словно вакханки, с распущенными волосами, с пылающими факелами устремляются к Тибру, окунают факелы в воду, и так как те начинены горючей серой с известью, вынимают столь же ярко горящими. (13) Про тех, кого, привязав к театральной машине[4410], сбросили в подземные бездны, они говорят, что те взяты богами. Этими жертвами становятся те, кто отказался или вступить в их сообщество, или участвовать в преступлениях, или подвергаться насилию. (14) Они составляют огромное множество, почти равное населению Рима[4411], и среди них есть даже члены знатных фамилий, и мужчины и женщины. Последние два года стало правилом, чтобы в таинства посвящали лиц моложе двадцати лет, ибо таких легче увлечь на путь разврата и преступлений.

14. Кончив давать показания, Гиспала снова бросилась в ноги консулу, умоляя отослать ее куда‑нибудь из столицы. (2) Консул обращается к своей теще с просьбой освободить в доме помещение, куда Гиспала могла бы переселиться. Ей отвели комнатку на втором этаже, причем лестницу ведущую на улицу перегородили, так что попасть туда теперь можно было только изнутри дома. (3) Все пожитки Фецении немедля перенесли туда, и туда же было велено перебраться ее прислуге, а Эбутию было приказано поселиться в доме одного из клиентов консула[4412]. Теперь, когда оба свидетеля оказались у него в руках, Постумий обо всем по порядку докладывает сенату, рассказав сначала о поступившем к нему доносе, а затем об итогах проведенного им дознания. (4) Сенаторы сильно встревожились, опасаясь как за судьбу государства, которое могло пострадать от заговора и ночных сборищ, так и за судьбу своих близких и родственников, которые могли быть в заговор вовлечены. (5) Сенат вынес консулу благодарность за то, что он тщательно и без лишней огласки провел предварительное дознание. (6) Затем, наделив консулов чрезвычайными полномочиями, сенат поручил им расследовать дело о Вакханалиях и ночных таинствах. Им было поручено позаботиться о безопасности Эбутия и Фецении, а также наградами привлечь новых доносчиков. (7) Жрецов этих таинств, будь то женщины или мужчины, было велено разыскивать не только в Риме, но по всем городкам и местам сельских ярмарок[4413], и предавать в руки консулам. В столице был оглашен и по Италии разослан эдикт, (8) запрещающий участникам Вакханалий устраивать сходки и собрания для отправления этих таинств, а главное, привлечь к ответственности тех, кто использовал эти собрания и обряды в безнравственных и развратных целях. (9) Таковы были меры, предпринятые сенатом. Консулы поручили курульным эдилам разыскать всех жрецов этого культа, и арестовав, держать под стражей для последующего допроса. Плебейским эдилам было поручено следить за тем, чтобы эти обряды нигде не совершались при свете дня. (10) Уголовным триумвирам[4414]было приказано расставить по городу караулы и не допускать в ночное время недозволенных сборищ, а для предотвращения поджогов в помощь им были приданы квинквевиры, ответственные за безопасность построек каждый в своем квартале по эту сторону Тибра.

15. Разослав магистратов с этими поручениями, оба консула созвали народ и поднялись на Ростры. После официальной молитвы[4415], какую магистрат произносит, прежде чем обратиться с речью к народу, слово взял консул Постумий, сказавший: (2) «Квириты, еще ни в одном народном собрании эта официальная молитва богам не была настолько уместной и даже необходимой. Она должна вам напомнить, что именно этих богов ваши предки завещали чтить обрядами, жертвами и молитвами, (3) а не тех, которые, словно фурии[4416]своими бичами, толкают на преступления и разврат умы, ослепленные порочными, чужеземными суевериями. (4) Я, право, колеблюсь, о чем умолчать в своей речи, а что изложить обстоятельно и подробно: если от вас утаить часть правды, то боюсь, вы отнесетесь к ней пренебрежительно; а если всю правду открыть до конца, то боюсь, что ум ваш помутится от страха. (5) Сколько бы ни сказал я, этого вам покажется мало в сравнении с опасностью, нам грозящей, но я постараюсь сказать достаточно, чтобы побудить вас к самозащите. (6) Что повсюду в Италии, а теперь уже и во многих местах нашей столицы справляются таинства Вакха, не сомневаюсь, вы знаете не только из слухов, но по шуму и завываниям, ночью оглашающим город, (7) но я также уверен, что никто из вас не знает, в чем заключаются Вакханалии. Одни полагают, что это – некая форма культа, другие в них видят дозволенные игры и увеселения, но все уверены, что участвуют в них немногие. (8) Что до числа их участников, то вы сразу придете в ужас, если я скажу, что оно составляет уже многие тысячи, если я не добавлю при этом, что эти люди представляют собой. (9) Так вот, их большую часть составляют женщины, которые и положили начало этому злу. Затем, это – напоминающие женщин мужчины, совращаемые и совратители, исступленные и неистовые, обезумевшие от ночных оргий и попоек, шума и криков. (10) Сейчас преступное сообщество бессильно, но оно набирает силу с устрашающей быстротой, и численность его растет со дня на день. (11) Ваши предки не разрешали даже благонамеренным гражданам[4417]самовольных, неорганизованных сходок, кроме трех случаев: когда знамя, водруженное на городской цитадели[4418], созывало граждан с оружием в руках для проведения за городом центуриатных комиций; когда трибуны назначали сходку плебеев; и когда кто‑то из магистратов в законном порядке созывал народную сходку. И всюду, где собиралась толпа, считалось необходимым присутствие законного ее председателя. (12) Как после этого вы должны относиться к сборищам, которые проводятся по ночам и в которых женщины участвуют вместе с мужчинами? (13) Если бы вы знали, в каком возрасте мужчин посвящают в эти мистерии, то вы бы не только жалели их, но и стыдились за них. Неужели, квириты, вы полагаете, что, дав такую клятву, юноши могут служить в вашем войске? (14) Им ли, прошедшим школу разврата, вы захотите доверить оружие? Неужели, покрытые своим и чужим позором, на поле брани они будут отстаивать честь ваших жен и детей?

Дата добавления: 2014-11-20