Часть 2 5 страница

Барри: Но вы говорите, что ваши чувства ощущают мягкость?

У. Г.: Да, чувства.

Барри: Но вы не говорите, что это мягкое.

У. Г.: Я не говорю, что это мягкое; но я и не говорю, что это жесткое.

Барри: Так что никогда, ни в какой момент...

У. Г.: Мое осязание – чувство осязания – подверглось преобразованию, как и другое.

Барри: Так что если бы женщина вас обнимала, это бы вообще ничего не значило?

У. Г.: Нет, нет… вообще ничего.

Барри: Никакого удовольствия – вы просто ощущаете давление и тепло. Это все?

У. Г.: Нет даже этого. Забудем эту тему. Но для других, кто практикует безбрачие или воздержание… это лишь сдерживание.

Барри: Эта энергия сдерживается?

У. Г.: Мои железы работают нормально. Если бы они не работали нормально, была бы какая‑нибудь болезнь. Щитовидная железа должна функционировать нормально. Тогда что происходит с этим? У меня даже нет ночных поллюций, которые у меня бывали пару лет назад. Так что это означает, что нечто происходит.

Барри: Половые железы физически работают...

У. Г.: Физически железы работают.

Барри:…но нет никаких выделений.

У. Г.: Поэтому энергия идет в клетки мозга. Я думаю, это правильно. Это движение энергии, идущее от – думаю, я вам показывал – здесь, прямо над гениталиями (муладхара‑чз. крз. [11]). И также я вам показывал – пожалуйста, извините – гениталии теперь как у маленького мальчика семи или десяти лет. Размер уменьшился, и для него больше нет никакого применения. И это – изменение.

Барри: Это действительные физические изменения!

У. Г.: Это действительные физические изменения. При практике добродетелей есть возможность падения, поскольку вы сдерживаете эту энергию. Теперь это невозможно.

Барри: Да, но от практики добродетелей не бывает физических изменений. Это нечто совершенно иное.

У. Г.: Полностью иное.

Лулу: И это из‑за изменений?

У. Г.: У врачей могут быть свои мнения об этих вещах, и это их право. Мне это неинтересно. Когда‑нибудь они узнают.

Барри: А вы чувствуете, что есть эта сексуальная сила или энергия, которую они называют либидо?

У. Г.: Я вообще не думаю с точки зрения секса. Это просто энергия – творческая энергия – вот и все. Она генерируется здесь, в муладхара‑чакре, и потом поднимается вверх.

Барри: Это удивительно. Но, я полагаю, некоторые отрицают, что секс – это вид жизненной силы, или либидо. Это просто воспоминания... уходящие на миллионы лет в прошлое, могучее подсознание, вызывающее это явление, известное как сексуальный инстинкт. Но в действительности это не инстинкт – есть только эта сила памяти, которая рождается в ребенке.

У. Г.: В том, что касается вас, это память.

Барри: И все – это не то, что бы вы назвали инстинктом.

У. Г.: Вы когда‑нибудь наблюдали то сексуальное желание, или сексуальное влечение, или как бы вы это ни называли, – как они в вас возникают и как они приходят циклически…

Барри: В разные моменты это бывает по‑разному.

У. Г.: Если бы у вас не было секса многие годы, вы бы поняли.

Барри: Это должно быть нечто постоянное, как с памятью… или если что‑то пробуждает память.

У. Г.: Если нет никакой памяти, это просто прекращается.

Барри: И это – не что‑то такое, что настойчиво есть все время. Это нечто такое, что у маленького ребенка представляет собой инстинкт, который должен пробуждаться.

У. Г.: Вот почему есть мышление, и мышление возникало миллионы лет назад… я не знаю когда.

Барри: Да, миллионы лет коллективной памяти… это есть.

У. Г.: Секс – это тоже мысль, разве нет?

Барри: На Востоке говорят – миллионы прошлых жизней физического опыта, а Запад говорит – эволюция человека.

У. Г.: Единственная разница здесь в этом состоянии – мысли приходят и уходят, и нет никого, кто смотрит на них. Нет никого, кто смотрит на эти чувства и называет их, так же как я не называю ту чашку чашкой. Чувства внутри просто приходят и уходят.

Барри: Именно.

У. Г.: Будь это движение вашей руки тут или движение красивой девушки там, это два движения. Как это ни абсурдно для вас, для меня это одно и то же.

Барри: Так что никогда не было никакого разрешения сексуального инстинкта как такового, поскольку это не то, как…

У. Г.: Нет вообще никаких проблем. Нет создателя проблем.

Лулу: И конечно, в этом вся суть.

У. Г.: Понимаете, суть всей проблемы в «я». Так что вы можете быть уверены – пока внутри вас есть любая из этих вещей, там есть это «я».

Тело и природа ума: проделки создателя образа * Структура цивилизации и культуры строится на неправильном фундаменте * Никакого внешнего фактора нет * Ощущения – это движение жизни без мысли, образа, слова * Объект есть субъект * Заявление Декарта: «Я мыслю, значит, я существую» и его следствие: Если нет мышления, то есть ли «я»? * Различие между фактической и психологической памятью: Естественное состояние – это чистое и простое физическое и физиологическое состояние бытия

Пол: Мне казалось, что при выполнении упражнения йоги одно из главного – осознавать тело. И вы спрашивали меня, осознаю ли я форму своего тела. Я сказал, да, но теперь понимаю, что это неправда. Когда я сидя занимаюсь медитацией, я не осознаю форму тела. Я осознаю точки соприкосновения тела с чем‑то еще – осознаю, например, если напряжена какая‑то мышца; осознаю, если где‑то ощущается боль; осознаю сердцебиение или дыхание. Но все это – как точки. И если я, исходя из этого, говорю, что осознаю форму тела, значит, я должен проводить через все эти точки линию и говорить, что это форма. Но это не я. Это допущение... это предположение, что тело имеет определенную форму, и потому такая форма – нереальность, а имеющийся у меня образ. Вы это имеете в виду?

У. Г. Кришнамурти: Да. Вы также осознаете свое тело, когда вы больны.

Пол: Да.

У. Г.: В иных случаях мы вообще не осознаём свои тела, разве не так? Это просто имеющийся у вас образ себя, который вы всегда несете с собой. Но если вы действительно хотите посмотреть на форму своего тела, вы не можете это сделать. Как вы можете – за исключением образа, который у вас есть? И даже это представление мы берем из фотографий, из своих отражений в зеркале – вот и все. Как вы выглядите? Кто может вам сказать?

Пол: Вероятно, одной из причин того, почему я ошибался, было то, что я прочитал слишком много книг на эту тему Все они говорят об образе тела, и я говорил себе, что это должно быть верно. Но это не факт.

Спрашивающий: Возможно, когда вы видите руку, вы действительно чувствуете руку. Это не все тело. Если вы видите и говорите, что чувствуете свою ногу, возможно, у вас есть образ формы вашей ноги. Возможно, таким образом мы способны строить образ всего тела [12].

У. Г.: Осознание есть, только когда тело соприкасается с чем‑либо. Вот и все. Но вы дополняете это своим воображением. А что происходит, если воображения нет? Ладно, есть точки соприкосновения с вещами вокруг вас. Ну и где, вы думаете, происходит процесс мышления? Это нечто простое. Вы сами это знаете. Вам не нужно читать книг. Где внутри вас происходит это мышление?

Пол: Ну, кажется, я…

У. Г.: Скажите мне. Где находятся мысли?

Пол: У меня есть представление, что мышление находится в голове, но так ли это? Я не знаю.

У. Г.: Где оно? Вы думаете все время, даете ли вы этому выражение или нет, вербализуете ли вы это или нет. Как я на днях вам говорил, даже если вы не издаете звук, эти голосовые связки двигаются. Если вы очень внимательно следите за тем, что происходит внутри вас, вы почувствуете движения голосовых связок. Говорите ли вы вслух или нет, издаете ли звуки или нет, вы будете чувствовать движения. Вы должны это однажды попробовать в качестве эксперимента. Лягте на постель. Вы все время думаете и есть постоянный поток мыслей. Мысль вызывает движение голосовых связок.

Пол: Но где вы это чувствуете?

У. Г.: Если это то, о чем я спрашиваю вас, не задавайте этот вопрос мне. Где, по‑вашему, находится этот процесс мышления?

Пол: Ну, если вопрос касается точки соприкосновения с так называемым внешним миром, я могу ее определить. Например, я знаю, что моя рука находится здесь.

У. Г.: Но каким образом вы знаете, что ваша рука находится здесь? Я задаю не хитрый или коварный вопрос. Да, вы отождествили эту руку с собой.

Пол: Да?

У. Г.: Видите, я смотрю на свою собственную руку. Я не имею представления, что это моя рука. Я вам кое‑что покажу. Давайте. Это только для того, чтобы заставить вас понять. Вы смотрите на изображение, которое находится там (в зеркале). Отражение огня и всего такого – что происходит внутри вас, когда вы это видите?

Пол: Насколько я могу понять из того, что вы нам показали, мы обманываем самих себя, так как думаем, что мы все это чувствуем. На самом деле это только точки.

У. Г.: Это точки.

Пол: И что мы создаем связи между этими точками, и что в нас есть создатель образа.

У. Г.: Верно – создатель образа.

Пол: Но я вряд ли могу это понять, если дело касается моей руки.

У. Г.: Это в точности то же самое.

Пол: Но тогда это подразумевает, что нет никакой разницы между моей рукой и так называемым внешним миром.

У. Г.: Да. Это точно то же самое; это расширение того же самого.

Пол: Да, я могу это видеть.

У. Г.: Нет. Я не ожидаю, что вы увидите. Это не так просто.

Пол: Ну, на днях вы говорили нам, что когда вы видите, слышите и осязаете, это все разные чувства, что между ними нет никакой связи и что каждое ощущение независимо. К вам не приходит предположение, что между ними есть связь, представляющая собой движение мысли. Если необходимо, оно приходит позднее.

У. Г.: Оно приходит позднее, если есть необходимость. Если есть необходимость связывать эти две вещи, то оно есть. Например, вы видите там огонь. Во мне возникает вопрос: что это такое? Я такой невинный. Я не невежественный. В этом состоит различие. Ребенок невинен. Вы наблюдали за тем, как растет ваш ребенок. Дети невинны. Как вы их обучаете? Вы учите слову, и именно так в наших умах строится взаимосвязь. Вы кормите ребенка, вы говорите – это ложка, а потом повторяете это снова и снова, пока он не научится и не будет способен повторять слово. Поэтому всякий раз, когда ребенок смотрит на объект, отождествление объекта происходит посредством слова. Вот как это тогда начинается, очень просто.

Даже теперь вы не можете освобождаться от этого очень простого процесса, который начинался, когда вы были маленьким ребенком. Он продолжается. И это верно в отношении всего.

Имеется непрерывность, но на самом деле никакой непрерывности вообще нет. Непрерывность – это создатель образа, если вы хотите это так называть, или мыслитель, или центральная сущность внутри вас, или как бы вы это ни называли. На самом деле такой сущности вовсе нет. Но с практической точки зрения вы полагаете, что эта сущность, или центр, существует. Это, как я говорю, иллюзия. Именно это создает «я» – фокусирующую точку, собирающую вместе все эти вещи. Это соединялось не только с вашего детства. Наследственные характеристики – семь поколений со стороны вашего отца и семь поколений со стороны вашей матери, и семь поколений со стороны отца и матери вашей жены – эти наследственные характеристики тоже влияют на эту структуру. Это несут хромосомы. Индуисты называют это перевоплощением, но нас это не заботит. Так что влияние наследственности тоже имеет место, формируя то, что вы переживаете в этой жизни. Это соединяется. То, что соединяется, никогда не будет позволять себе разделяться. Не знаю, понятно ли это.

Пол: Где эта фокусирующая система, она внутри или снаружи нас?

У. Г.: Она внутри нас. Снаружи нет ничего[13]. Фокусирующий механизм строим мы сами.

Пол: Это механизм?

У. Г.: Это механизм. Чтобы мы не позволяли себе разваливаться. Он соединяет.

Пол: Как вы можете говорить, что это не центр, если он всегда есть, когда он нужен?

У. Г.: Когда он нужен, он есть. Когда не нужен, его нет. Но у вас имеется ощущение, что он там есть всегда.

Пол: Кто знает, нужен он вам или нет?

У. Г.: Вы думаете, что он вам нужен. Теперь вы привыкли к тому, что он должен там быть постоянно. Без этого вы пропали.

Пол: Вот почему мы не можем оставаться безмолвными. А если имеет место безмолвие, то все это...

У. Г.: Все это заканчивается. Вот почему я говорил, что если бы вы только могли слушать потрескивание той деревянной колоды, оно бы наполняло вас, поскольку вы пусты. Но вы никогда не бываете пустыми; взамен вы наполнены своими собственными идеями, своими собственными мыслями, своими собственными мыслительными процессами. Поэтому тот покой не имеет никакой возможности в вас входить. Вы не прислушиваетесь ни к чему снаружи, но все время прислушиваетесь к себе внутри. Так что здесь у вас есть ориентир, ключ. Здесь у вас есть ответ на все, что бы вы ни искали. Вам более интересно задавать вопросы. На это никто не может ответить. В конце концов, чего мы ожидаем от всех этих обсуждений, всех этих бесед, слушая кого‑нибудь или читая книги? Только одного – безмолвия – покоя, мира с самим собой. Это то, чего мы все ищем, – быть в мире с самими собой. Но это состояние – уже состояние покоя. Поскольку вы уходите от этого состояния покоя в поисках идеи покоя, у вас нет никакого покоя. Мы хотим быть в покое потому, что нас всех беспокоят эти мысли. Некоторые мысли хорошие, другие плохие, некоторые святые, другие нечестивые, некоторые приятные, другие болезненные. Именно центр классифицирует, приводит в порядок все это. Вы хотите оставаться с приятными мыслями и отбрасывать неприятные, болезненные мысли, что невозможно.

Теперь мы возвращаемся к моменту тождественности. Я смотрю на эту руку. Верно?

Пол: Да.

У. Г.: Каким образом я знаю, что это моя рука? Она имеет связь с мозгом. Если вы ее щиплете вот тут, имеет место боль, которую регистрирует мозг. Но нет никого, кто говорит: «Я чувствую боль». Видите разницу? Если имеется боль, мозг автоматически ее регистрирует и передает. В тот момент, когда я ввожу посторонний фактор – «Мне больно», «Я чувствую боль» и «Я чувствую»… эти посторонние факторы создают психологическую боль.

Пол: В конце концов, с физиологической точки зрения у боли есть своя роль, и это сохранение тела. Это означает, что если имеется боль, мозг должен это чувствовать, чтобы была правильная реакция для спасения тела. Но это все.

У. Г.: Тело все делает по‑своему. Это все, что можно сказать. Это то, что я говорю.

Андреас: Что‑то еще, кроме того, что это творение создателя образа.

У. Г.: Это творение создателя образа. Возьмем, например, голод. Восемь лет назад я экспериментировал. Я вообще ничего не ел просто для того, чтобы увидеть, что такое голод. Знаете, в первые два дня ты чувствуешь голод в то время, когда привык принимать пищу. А потом, спустя два дня, ты его вообще не чувствуешь. Нет такой вещи, как голод. Но ты становишься все слабее. Говорят, можно жить на своем собственном жире от шестидесяти трех до шестидесяти семи дней. Нет ничего приятного в том, чтобы морить себя голодом только для того, чтобы понять этот химический процесс. Для того чтобы поддерживать тепло тела, нужно горение. Нужна пища.

И также я тут должен вам сказать, что проделывал всевозможные эксперименты. Я много читал о боли, тайне боли, страдании и всем таком. Я сам выступал с лекциями о смысле и тайне боли. Я хотел сам проверить, что же в действительности представляет собой боль. У меня была такая идея. Я болел свинкой. Это была ужасная, мучительная боль, и врачи хотели, чтобы я лег в больницу. Я говорил – нет, я должен понять боль. Это была нестерпимая боль, но я все равно хотел. Я хотел, чтобы около меня сидел мой сын, и начал подробно описывать боль, а потом что‑то еще. И знаете, что случилось через пятнадцать минут? Я потерял сознание. Тело просто не могло выносить боль. Оно выбросило меня из сознания. Меня увезли в больницу, и спустя шесть часов я проснулся и никакой боли не было. Понимаете, у тела есть собственный механизм. Оно заботится о себе.

Пол: По‑видимому, в теле есть такой механизм, который, когда есть физическая опасность, заставляет сердце биться быстрее, и в кровь выделяется сахар, человек потеет и так далее. И все это для того, чтобы поддерживать готовность тела быстро реагировать, чтобы избежать физической опасности. Вероятно, это необходимо для выживания. Но стресс и конфликты в жизни тоже воздействуют на тело, кровяное давление, сон и так далее. Этого можно избежать, это лишнее, эти конфликты, но они есть.

У. Г.: Теперь говорят, что когда происходит падение фондовой биржи, в Америке растет число случаев язвы желудка, а также диабета. Это происходит из‑за тревоги, страха и всего такого. Это оказывает свое собственное действие.

Невозможно отделить ум от тела. Как я вам на днях говорил, ум – это не только психическая деятельность. Ум повсюду в вас. В любом нервном окончании есть мышление; есть мыслитель, «я». В каждой клетке вашего тела действует «я». Так что его не так легко отделить.

Пол: Вы имеете в виду, что ум не только в мозгу, но и повсюду...

У. Г.: Именно по этой причине вы не можете слушать. Безмолвие означает полное, абсолютное молчание каждой клетки в вашем теле, не обязательно вашей психической деятельности. Вот причина, почему вы не можете слушать. «Я» присутствует повсюду в вашем теле. У каждого нервного окончания есть свой ум. Это не только молчание психической деятельности. Это безмолвие означает молчание, в котором действует настоящее безмолвие. Все твое существо безмолвно. И единственное, что есть, это то, к чему ты прислушиваешься или на что ты смотришь. Когда ты на это смотришь, то весь ты – глаза. Только глаза – эти два глаза – все, что у тебя есть. Ты видишь все. Что бы ты ни видел, это ты сам… ты полон этим. И точно так же, когда ты к этому прислушиваешься, это звук, который наполняет все твое существо. Ты не отделен от этого звука. Так что безмолвие, о котором я говорю, это не отсутствие шума. Ты можешь сидеть прямо посреди Таймс‑сквер или в опере в Париже и, тем не менее, быть в этом состоянии безмолвия. Тебе ничто не будет мешать… ты можешь там медитировать. Ты и есть тот шум, резкий шум, гудки, движение машин, ты полон этим. Это не значит, что я предлагаю кому‑то сидеть там в опере и медитировать. Это не то. Ты полон тем звуком. Ты – тот звук, больше ничего.

Пол: Это в том смысле, что у тела нет определенной границы или раздела между так называемым мной и остальным миром. Когда это так, я полон потрескивающим шумом огня, так что...

У. Г.: Так что нет никакой отдельности.

Пол: Верно. Для меня это только слово.

У. Г.: Это слово. Поэтому мы бы с вами сейчас не разговаривали, если бы вы прислушались к тому. Ответ – там.

Андреас: Шум приходит извне. Вы говорите, что я и есть шум. Так что если нет никакого шума, то нет никакого меня?

У. Г.: Никакого «вас» нет. Именно объекты и вещи вне вас создают восприятие. Это чисто ощущение; чистое восприятие. Но как только вы говорите – «это плохо», «это хорошо» и так далее, ум приходит в действие, и полного восприятия нет. Оно невозможно, потому что чашка никогда не бывает пустой. Если внутри меня чашка пуста, то полностью ее наполняет. Поскольку вы всегда полны тем или другим, вы воспринимаете только часть того звука и часть того, что вы видите. Говорят, что глаз воспринимает только 2 % того, что вы видите, а 98 % того, что есть, утрачивается.

Андреас: Глаз воспринимает только 2 процента из‑за мыслей?

У. Г.: Да, из‑за мыслей. В этом разница. Теперь я способен иметь полное, тотальное видение – перспективное видение. Я вижу больше; я слышу больше. Но нет никого, кто интерпретирует эти ощущения. Я говорю именно о физиологическом явлении[14].

Андреас: Интерпретация – это мысль.

У. Г.: Да, это создает мысль. Мышление искажает само смотрение, сам процесс восприятия. Это очень тонко. Нелегко разделять эти две вещи. Это все переплетено.

Андреас: По‑видимому, есть разница между мыслью, которая представляет собой только ответ, приходящий из прошлого, и мыслью, которая в некотором смысле оживает и защищает себя и которую легко видеть, поскольку она вызывает физиологические эффекты, о которых мы недавно говорили, – учащение пульса и все такое.

У. Г.: Например, вы едите плод, который никогда раньше не ели. Обычно внутри вас происходит процесс, пытающийся распознать этот вкус с точки зрения какого‑то другого плода, который вы уже ели. Внутри вас происходит движение, пытающееся выяснить, на что похож этот вкус. Предположим, этот плод ем я, но внутри меня нет того движения. Я действительно не знаю, что это такое. Я просто ем его, вот и все. Я даже не скажу, что он сладкий, вкусный или какой‑то еще. Это не означает, что я буду есть ядовитый плод или что я буду продолжать пробовать подобное. Во мне нет этого любопытства, желания переживать все новое. Поэтому я ни при каких обстоятельствах не буду пробовать все, что попало.

Андреас: Можете ли вы относиться к тому плоду без его названия, только по вкусу?

У. Г.: Название вообще не имеет значения. Дело касается вкуса.

Андреас: Так что вы помните вкус без названия?

У. Г.: Я даже не пытаюсь. Это вещь, которой я не знаю. Нет никакого отношения, и потому это заканчивается.

Андреас: А тот плод – это слово или вкус?

У. Г.: Это был вкус; поскольку не было никакого названия, то и вообще никакого слова. Поэтому когда вы едите то, чего вы не знаете, как вы передаете тот вкус? Вот видите, внутри вас идет процесс.

Андреас: Пытающийся дать название?

У. Г.: Пытающийся назначить ему название. Когда невозможно пытаться дать чему‑то название, на этом все кончается. Я действительно не знаю. Это состояние незнания. Что означает, что внутри меня все безмолвствует. Это не только там, видите – то пламя снаружи. Я действительно не знаю, что это такое. Это значит постоянно быть в состоянии незнания. И одно различие в том, что название приходит, когда оно нужно. Каждый раз, когда я смотрю, я не знаю кто вы. Это трудно передать. Это в точности то же самое – нет никакой разницы. Я просто пытаюсь описывать это состояние бытия, вот и все.

Что, видимо, отличается от того, как процесс происходит внутри вас. Я даже не помню, как я смотрел на вещи несколько месяцев назад. Теперь это стало для меня естественным. Это кажется единственным способом жить; это настоящая жизнь. Пожалуйста, извините, но то, как живете вы, – это смерть; поскольку вы не способны воспринимать все, что есть там. Кажется, только так и можно жить.

Пол: Вся цивилизация ошибалась?

У. Г.: Вся структура цивилизации строится на неправильных основаниях – будь то цивилизация на Востоке или на Западе. Все, что вы видите в этом мире, – не природа, я говорю не о природе – все, что мы сделали, это творение ума. Весь прогресс, все – это творение ума, творение рук и ума. Я ни на мгновение не предполагаю, что нам следует подкладывать под это бомбы и все это уничтожать. Нет ничего, что мы можем с этим поделать. Мы не можем начинать с начала, но по крайней мере я могу начинать с самого себя.

Пол: Но вопрос не в желании делать это или нет. Это просто выпадает тебе или не выпадает. Ты ничего не можешь с этим поделать. Мы не можем сказать, что наша жизнь идет неправильно из‑за мышления.

У. Г.: Но мы принимаем его как должное, не так ли?

Пол: Достаточно ли понимать, что наша жизнь неправильна, потому что все время вмешивается мышление и потому что мы живем в мире, который сами создаем? Мы живем в умственном мире, который полностью искажен. И мы видим, что в этом умственном мире иногда возникает что‑то, с чем мы отождествляемся, и за это мы сражаемся и умираем. И мы никогда ничего не видели. Это достаточно легко видеть. И если видение, которое может изменять жизнь...

У. Г.: Видение, которое может вызывать изменение внутри вас. Это не что‑то внешнее: не какая‑то внешняя реальность, или кто‑то, или какая‑то внешняя сила, которая будет делать это за вас. Поэтому все наши поиски идут в неверном направлении, и мы гонимся за миражом.

Пол: Я хотел сказать, что это нелегко видеть, но это можно увидеть, это можно сделать.

У. Г.: То, что возможно для меня, возможно для вас. Это возможно для любого и каждого.

Пол: Но может ли человек быть точно уверен, что он больше не видит через посредство мышления?

У. Г.: Кто?

Пол: Я имею в виду, можно ли быть совершенно уверенным, что ты больше не видишь посредством мысли и что мысль больше не мешает, как ширма.

У. Г.: Вы бы несомненно знали это сами.

Пол: И не будет абсолютно никакой надобности в дискуссии?

У. Г.: Вы узнаете сами. Вы никого об этом не спрашиваете. Дело в том, что внутри вас есть противоречие, есть конфликт между двумя противоположностями. Единственная разница в том, что здесь есть мысли, но они не вызывают мысли, находящиеся напротив. Это означает, что эта мысль не создает ту сущность – или мыслителя, или как бы вы это ни называли. В этом вся разница. Как только в картину вводится этот центр, мыслитель, он создает всю беду. Поэтому, когда нет никакого конфликта, внутри вас больше нет никакого противоречия.

Андреас: Но когда ситуация вызывает мысли, может ли возникать противоречие?

У. Г.: Нет. Оно (состояние бытия) занимается проблемой там и тогда, и она заканчивается. Для того чтобы иметь дело с проблемой, доступна гигантская энергия.

Трудно говорить о гипотетической проблеме. Наш образ жизни становится все более и более сложным. Психология, ум, который начинался очень просто, стал таким сложным и запутанным. Сейчас это все становится наукой, областью специализации. Становится так трудно иметь дело с чем бы то ни было, когда в любой области есть такого рода специализация. Нам приходится это упрощать, чтобы понимать эту основную проблему.

Я никогда не устаю приводить эту историю. Женщина приходит к врачу с какой‑то болезнью глаза, а там в ожидании приема сидят около трехсот человек. Это очень известный врач, специалист по глазам с международной репутацией и все такое. Она долго ожидает приема, и когда наконец приходит ее очередь, входит в кабинет и жалуется врачу: «У меня ужасно болит вот здесь, и мой глаз все время слезится». Он говорит: «Мадам, мне очень жаль, у вас болит правый глаз, а я специализировался по левому глазу. Я не могу вам помочь, вам придется пойти к кому‑нибудь другому».

Пол: Сперва мы ничего не видим. Мы даже не знаем, что думаем и что внутри нас живут мысли и нами движет наше прошлое и все такое. Мы даже не знаем.

У. Г.: Все это факт. Ладно, я хочу задать вам вопрос. Где находится это мышление, и как вы можете смотреть на мысль? Можете ли вы смотреть на свое мышление?

Пол: Я предполагаю, что если я не думаю, то могу очень хорошо это видеть.

Дата добавления: 2014-12-08