Человек, возделанный мифом

МИФ И ПРИРОДА ДЕТСТВА

Итак, миф - это то, что указывает границы человеческой сво­боды, и, тем самым, делает эту свободу впервые возможной. Свобода впервые является человеку в мифе и благодаря мифу. Лишь имея перед глазами более или менее четкую иерархию мира и умея следовать законам этой иерархии, человек может позво­лить себе роскошь свободы по отношению к этой иерархии.

Миф - это своеобразная школа мышления, навязывающая че­ловеческому сознанию определенную норму понимания и смы­словой интерпретации окружающего мира.

Разумеется, я употребляю здесь термин "школа" в более чем условном смысле: и по своим "учебным технологиям", и по свое­му психологическому механизму школа мифа не имеет ровным счетом ничего общего с тем особым культурным и социальным институтом, который мы традиционно именуем школой. Школу мифа проходит всякий ребенок, в том числе в современной куль­туре, даже не замечая того, как он усваивает те или иные соци­альные и культурные нормы: школа мифа вводит все эти нормы незаметно, и ребенок принимает их как естественные и самооче­видные. Настолько естественные и самоочевидные, что ему даже в голову не приходит в них сомневаться.

Вселенная ребенка-дошкольника - это Вселенная, центриро­ванная его семьей, его ближайшим окружением, и ему, в сущнос­ти, дела нет до существования иных Вселенных. Он твердо зна­ет, что абсолютной и высшей точкой отсчета для всех совершаю­щихся в мире событий являются мнение и позиция тех людей, которых он называет мамой и папой. И весь мир для него постро­ен принципиально "мамоцентрично" или "папоцентрично". И это является настолько самоочевидным и естественным фактом его жизни, что всякая попытка сформировать у него позицию объек­тивистского мироцентризма будет психологически обречена.

В этом отношении ребенок безусловно похож на первобытно­го человека: тот тоже абсолютно твердо знает, что ценности его племени - это единственные ценности, которые имеют статус ре­альных и подлинных, и что знание его племени - это единствен-

ное знание, которое имеет смысл, и которое надо иметь в виду. Все прочее - бессмысленно. То знание, которое у него есть - это единственно возможное знание. Другого знания не существует и не может существовать. И для представителей тысяч других племен дело обстоит точно таким же образом: их знание существует как единственное. Первобытному человеку нет дела до того, что у других племен существуют свои мифологические представления по поводу происхождения вещей, по поводу смысла и предназна­чения тех или иных предметов. Только знание ЕГО племени имеет для него статус реально существующего знания, а все прочие зна­ния как бы не существуют.

Что касается настоящего школьного обучения, не знакомого первобытному человеку, то там все подчинено задаче объектива­ции сознания ребенка, задаче формирования у ребенка образа ДРУГОГО, и, вследствие этого, не может осуществляться как естественный процесс принятия самоочевидного и единственно возможного, а предполагает специальные волевые усилия ребен­ка, что, между прочим, оборачивается неизбежным интеллекту­ально-психологическим травматизмом и отчуждением мира школь­ных знаний от личности.

Впрочем, о фундаментальном несовпадении школы мифа и той школы, которая возникает как особый социальный институт в эпоху цивилизации, еще предстоит разговор в дальнейшем. Сейчас же достаточно той оговорки, что школой мифа я называю особый культурный механизм, с помощью которого человек ус­ваивает некие нормы восприятия мира, не прибегая к специаль­ному школьному учению. Это те мифологические нормы воспри­ятия, которые только и свидетельствуют о том, что человек куль­турен, т.е. принадлежит к некоей культуре. Любой человек гор­дится этой своей культурной принадлежностью, этой своей спо­собностью воспринимать мир в нормах своего племени, в нормах своей культуры: как уже отмечалось выше, каждое первобытное племя (а, в общем, это относится и к любой развитой культуре) воспринимает себя как особый культурный вид, отделенный от других племен жесткими линиями семантической демаркации. Будь это племя красных попугаев или племя водяных крыс, будь это культура античного грека или культура православного хрис­тианина, - все они с подчеркнутой гордостью манифестируют свою особую способность видеть мир: видеть, воспринимать мир ина­че, чем видят и воспринимают мир представители иных племен и иных культур. А поскольку культура - это и есть способность ценностно-упорядоченного восприятия мира, каждая культура предлагает свой вариант такого упорядоченного восприятия.

В формировании человеческого взгляда как культурно упоря­доченного, как взгляда, способного смотреть на всепредметный мир не безразличным взглядом животного и не хаотическим взгля­дом сумасшедшего, а взглядом, опосредованным некоей культур­ной нормой, и состоит базовая, фундаментальная функция мифа в культуре. Человек, прошедший ту или иную школу мифа

(=школу той или иной культуры) - это человек, усвоивший некую модель миропонимания и построивший свой взгляд, свое миро­понимание по законам этой модели. Это человек, который спосо­бен воспринимать мир не хаотически, не бессмысленно, а в соот­ветствии с ценностно-мифологическим законом своего племени (своей культуры). Поэтому он и является человеком мифа, а, ста­ло быть, человеком своего племени, человеком своего социума, человеком своего коллектива. Миф - это именно то, что делает человека социальным (и ограниченным в своей социальности).

Миф облагораживает взгляд человека на мир. Взгляд челове­ка, прошедшего школу мифа - это взгляд, который о-гранивает мир, навязывает ему некоторую эстетическую размерность, а вслед за тем - размерность смысловую и понятийную. Да и сам мифо­логический человек - это человек, определенным образом огра­ненный, культурно возделанный,

способный к неким культурным формам восприятия действи­тельности. Не случайно в любом древнем мифе главный пафос -это пафос противостояния хаоса гармонии, пафос возделывания хаоса и обращения хаоса в гармонию. Мифологический человек -это человек, настаивающий на своей принадлежности к какой-то культуре и противостоящий в этом своем культурном пафосе акультурному началу.

В древнейшей мифологии носителем акультурного начала яв­ляется Тотем - странный и чудовищный первопредок человека. Тотем - это такой мифологический персонаж,' который живет в мифе, но который сам... не знает мифа как высшего регулятора своей жизни, т.е. не знает смыслового упорядочения своих взаи­моотношений с миром. Тотем ни в коем случае нельзя назвать животным первопредком человека: это именно ЧУДОВИЩНЫЙ, мифологический первопредок, несущий в себе в концентрирован­ном виде все то, что первобытному человеку представляется асо­циальным и акультурным. Он грязен, распущен, безобразен, и его жизнь не знает смысла. Он прародитель человеческой куль­туры, но сам он - абсолютная стихия акультурного. Тотем - это мифологический первопредок, которого ни в коей мере не косну­лось облагораживающее начало мифа, облагораживающее нача­ло культуры. И этим он отличается от возникающих в последую­щие эпохи богов. Хотя ранние боги еще несут на себе черты то­темных чудовищ, между ними есть и фундаментальное различие: боги являются носителями и создателями культуры. Богам инте­ресен человек, и оттого боги вступают с людьми в сексуальные отношения, производя на свет богочеловеческое потомство - всех тех, кто в последующей истории играет роль культурных героев, носителей божественного знания. Что же касается тотемных пред­ков первобытного человека, то они абсолютно акультурны, и весь пафос тотемистического мышления, не знающего богов, состоит в том, чтобы жить... вопреки законам тотемных предков.

В этом и состоит высшая функция первобытного мифа: на­учить человека жить по закону, противоположному тотемисти-

ческому началу в человеке. И создать тем самым совокупность искусственных и иллюзорных смысловых ориентиров, которые позволили бы человеку обрести уверенность по отношению к фе­номену всепредметного, всевозможностного мира. Создать такие точки отсчета, на которые мог бы опереться глаз в своем воспри­ятии этого мира, - так, чтобы можно было бы занять по отноше­нию к этому миру спокойную познавательную позицию. И оттого суть раннемифологического человека состоит в том, что он совер­шает деяние ВОПРЕКИ своему собственному тотемному предку. Впрочем, об Этих странных взаимоотношениях первобытного че­ловека с собственным тотемом самая подробная речь в последую­щих главах.

Так или иначе, но раннемифологический человек светится антитотемным мифологическим благородством. МИФОродством. Ведь он не из утробы женщины рожден, а... из утробы культу­ры, из утробы мифа. Именно миф, а не женщина является его подлинной пра-родиной. И он не ЖИВОрожденный, А МИФО-рожденный. Миф - это именно то, благодаря чему он стал тем, что он есть. И именно с мифа - с иллюзии, вводящей в мир некую совершенно условную и совершенно субъективную идею порядка (порядка ВОПРЕКИ),- начинается сам феномен человека, а, зна­чит, и феномен культуры как феномен нескончаемого диалога мифологически-субъективного человека с миром объективной природы. Ведь миф, выступающий основанием для надбиологического предметного выбора, сам становится элементарной ячей­кой культуры, той элементарной ячейкой, с которой реально на­чинается строительство всего грандиозного культурного здания. Парадокс мифологической ограниченности. Итак, глядя на мир сквозь призму своего культурного мифа, человек огранивает мир, заставляет его существовать по законам той или иной мифологической размерности, того или иного ми­фологического порядка. Мир начинает светиться для него особой - мифологической - гармонией. И, тем самым, человек огранива­ет самого себя: делает себя самого мифологически возделанным, окультуренным, надприродным.

Но, о-гранивая, он неизбежно о-граничивает. Он манифести­рует свою культурность, и, вместе с тем - свою культурную огра­ниченность. Ведь культура - это и есть граница, которую человек пролагает между "своим" и "чужим". Между своим образом мира и чужим. Между своей структурой понимания и чужой. Между своими культурными шифрами и чужими. А это значит, что че­ловек культурный - это человек принципиально ограниченный. Человек, ограниченный определенным культурным углом зрения. Человек, ограниченный своим мифом. Человек, ограниченный некоей совокупностью норм культурного мировосприятия.

Впрочем, эта специфическая культурная ограниченность и есть не что иное, как источник творческого отношения человека к миру. Ведь миф - это не только координаты наличной культуры. Это субъективные ориентиры порядка в ПРЕД-СТОЯЩЕМ диалоге

человека с предметным миром, это направляющие стержни, на которые нанизывается тот диалог, который еще только возможен. И вся культура создается путем нанизывания на эти мифологи­ческие оси порядка.

Культура влекома мифом, но она не тождественна мифу. Мифы - это только точки опоры, на которых возводится предметное здание культуры. Миф - это только средство упорядочения пред­метного мира, а реальная культура в ее предметном многообра­зии - это результат некоего человеческого деяния, некоего демиургического творческого процесса, который совершается челове­ком, влекомым мифологическими ориентирами.

Таким образом, мы получаем еще одно определение мифа. Миф - это то, что искушает человека на творчество, искушает че­ловека на создание культуры, которое происходит не хаотически, а в неких искусственно положенных границах. Это значит, что человек, о-граненный и о-граниченный своим мифом, есть человек, который научается видеть объективный мир не безлико-объектив­ным взглядом, а взглядом, исповедующим определенную культур­ную позицию, взглядом откровенно субъективным. И, похоже, другого способа видеть объективный мир просто не существует.

Это нужно специально и многократно подчеркнуть: в той мере, в какой человек культурен, он - субъективен. И именно субъек­тивность делает его человеком культуры (и одновременно - чело­веком, способным видеть сам объект, а не свои биологические потребности в объекте), коль скоро культура есть не что иное, как эксплицированная в пространстве и времени субъективность

- субъективность того или иного мифа, субъективность того или иного способа вести диалог с объективным миром. Коль скоро культура есть форма человеческой ограниченности.

Человек племени красных попугаев, представитель древне­греческой цивилизации или современный человек - все они, явля­ясь представителями различных культур, находятся в глубокой зависимости от тех умственных схем, которые характеризуют их культуры. Причем, чем более архаична та или иная культура, тем более субъективный характер она носит и тем менее ее волну­ет какая бы то ни было объективность. Именно субъективность, а не объективность представляет собой сущностную характеристи­ку феномена культуры. Субъективность - это ведь и есть ограни­ченность, а ограниченность - это и есть субъективность. И только субъективность (=ограниченность) является подлинным началом творчества, подлинным началом авторской позиции в культуре. Именно ограниченность (а вовсе не универсальность), и только ограниченность является подлинным началом культуры как та­ковой. Лишь обладая некоей мифологической ограниченностью взгляда на мир, человек способен вступать в субъективно-автор­ский диалог с этим миром в его реальной объективной много­сложности.

Человек культуры - это неизбежно человек мифа, а, значит, человек ограниченный. Ограниченный мифологическим углом

зрения на мир. Ограниченный рамками какого-то смыслового понимания. Ограниченный (и, тем самым, спровоцированный) неким субъективно-культурным представлением о приоритетах. О-гранить - это и значит вместе с тем о-граничить. А потому, сколько мифов - столько и субъективных способов огранки пред­метного мира. А, стало быть - способов о-граниченного воспри­ятия. Поскольку миф - это и есть определенный горизонт воспри­ятия, определенный угол зрения на мир. Определенная ограни­ченность восприятия. Горизонт как граница. И это та форма ограниченности, без которой принципиально невозможен диалог со всепредметным миром.

Однако вот что при этом удивительно. Любой миф, являя со­бой форму очевидной ограниченности человеческого взгляда, оказывается чрезвычайно емким пространством, способным вмес­тить в себя практически бесконечные объемы информации о мире. Если это и ограниченность, то ограниченность, вмещающая в себя бесконечность. Очерченное этим горизонтом пространство ока­зывается поразительно универсальным, вмещая в себя... всю объек­тивную действительность без остатка. Какие угодно познаватель­ные факты и явления окружающей действительности способны получить в рамках этого мифа достаточную интерпретацию и право на жизнь без нарушения принципиальной топологии этого пространства.

Миф функционирует по законам того, что М.К.Мамардашвили описал как "превращенную форму": он выступает самостоя­тельным механизмом в управлении реальными процессами на поверхности системы '. Пространство мифа - это в каком-то смысле исчерпывающее и самодостаточное образование. Любые познава­тельные данные, как губкой, впитываются этой универсальной топологией, упорядочиваются по силовым линиям ее "гравитацион­ного поля", и нет такого факта который мог бы потревожить ее фундаментальный характер.

Впрочем, миф не столько вмещает в себя или вбирает в себя бесконечность окружающего человека мира, сколько воистину творит бесконечность, или, точнее, сам раздувается в бесконеч­ность, подчиняя своей мифологической логике все предметы окружающего человека мира и делая эти предметы мифонесущими предметами, заставляя эти предметы складываться в причуд­ливые смысловые орнаменты. А в результате возникает множест­во параллельных мифологических Вселенных, насыщенных, ка­залось бы, одними и теми же предметами (с точки зрения их объективных, природных качеств), но на самом деле - совершенно разными предметами с точки зрения разных культур, предметами, имеющими совершенно различную мифологическую семантику.

Казалось бы: всем без исключения племенам светит одно и то же солнце, одна и та же луна, одни и те же звезды; над ними простирается одно и то же небо. А что касается близкоживущих племен, то они и вовсе имеют дело с одними и теми же деревья­ми, животными, водными источниками, с одними и теми же ре-

льефами местности... Однако даже ближайшие соседи, живут как бы в разных Вселенных: им светят разные Солнца, разные Луны, разные звезды и т.п. Представители двух соседних племен, пока­зывающие на одно и то же дерево или на один и тот же каньон, или на одну и ту же горную вершину видят в них воистину раз­ное. Они видят в них не одинаковую объективную реальность, а то, что диктуют им их культурные мифы. Видят различную куль­турно-смысловую семантику этих природных объектов. А поскольку мифы различных племен заведомо разные, постольку и реальность, предстающая их глазам, выглядит существенно по-разному.

Мифологический человек не просто поименовывает мир. По­средством называния мира он творит его как бы впервые - так, будто до момента этого поименования мира вовсе и не было. Впро­чем, в каком-то смысле его на самом деле не было вплоть до момента поименования. Не было как определенной культурной упорядоченности. Он был как потенциальный хаос, закрытый во всем своем реальном многообразии взгляду животного. И только человеческое, культурно-мифологическое поименование вносит в него тот порядок, который позволяет впервые увидеть мир, во всем его реальном, фантастическом многообразии. Увидеть его не в той заведомой ограниченности, которую предполагают те или иные животные потребности и инстинкты, но во всем реаль­ном, бесконечном объеме. Что и позволяет сделать призма мифа, как призма заведомо иллюзорного порядка. Но порядка, в кото­рый способна уместиться бесконечность.

И это удивительнейший парадокс человеческого познания. Чтобы увидеть мир в его реальном объеме, требуется особая призма - призма субъективной интерпретации этого мира. Призма, кото­рой принципиально не обладает взгляд животного: оттого-то бес­конечно-гигантские области окружающего животное мира на­ходятся за границами его восприятия. Человек же начинает ви­деть мир ВЕСЬ - но благодаря механизму субъективно-мифоло­гического восприятия. И оттого способность увидеть мир в его реальном объеме возникает в форме сотен и тысяч параллельных, не совпадающих друг с другом видений одного и того же универ­сально-предметного мира. Таким образом, миф - это условие по­стижения объективно-предметного мира, но постижения через предельную субъективизацию этого мира, постижения через твор­чески-мифологическое перевосоздание его. И это, судя по все­му, единственно возможный способ постижения мира в его ре­ально бесконечном многообразии. Десятки и сотни исследовате­лей первобытной мифологии обнаруживали тот факт, что миф по сути своей есть Вселенная, вмещающая в себя весь окружающий человека мир, без остатка. Но при этом не обсуждалось то обсто­ятельство, что миф - это ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНЫЙ спо­соб диалога человека с миром, коль скоро последний открывает­ся в своей реальной бесконечности. Миф, субъективность, автор­ство - это та точка отсчета, которая только и позволяет вести этот странный диалог с бесконечным.

Впрочем, есть вещь, которую миф принципиально отказыва­ется впустить в себя. Позицию другого мифа, позицию чужого взгляда на мир. Ее он отвергает высокомерно и безоговорочно, -ведь это ЧУЖОЙ угол зрения, заведомо ложный и неестествен­ный. Миф, если угодно, лишен любопытства по отношению к тому, что составляет основание иных культур, иных способов миропонимания. Он готов присвоить знание О других культурах, но не намерен поступаться своими собственными принципами и основаниями, своей эстетикой, своими богами, своими смысла­ми. Ему глубоко безразличны те умственные схемы, которые яв­ляются основой организации мышления и понимания у предста­вителей других культур. Его собственная культура для него - не просто центр Вселенной, но тождественна Вселенной. И потому, кстати, когда в древних цивилизациях происходили какие-то насильственные религиозные реформации, в результате которых изменялся удельный вес тех или иных богов или происходило завоевательное утверждение чужих богов, эти новые боги начи­нали действовать по схемам старых. Можно достаточно легко сменить имя бога, но неизмеримо труднее сменить схему миро­восприятия, лежащую в основании бога. И это - важнейшее свиде­тельство субъективности мифа: факт его глубокого равнодушия, глубокой невосприимчивости к другим углам зрения, другим точ­кам зрения на мир. Миф интересуется чужим исключительно как проекцией своего собственного. Впрочем, именно так работает творческое мышление.

Дата добавления: 2014-11-29