Потребность в языке

Та потребность в языке, которая возникает у маленького ре­бенка - это вовсе не потребность в сигнальной коммуникации, знакомая любым представителям живого мира. Почему у живот­ных возникает потребность в освоении тех или иных коммуника­тивных сигналов, в общем понятно: они это сигналы, которые имеют биологическую значимость. Сигнальная коммуникация, свойственная миру животных, - это коммуникация, которая яв­ляется средством решения тех или иных биологических проблем и освоение языка этой коммуникации является для животных одним из средств биологического выживания. Но совсем другой вопрос - почему у маленького ребенка возникает потребность в освоении и дешифровке того семантически неисчерпаемого язы­ка, на котором говорят окружающие его взрослые. Ведь речевая реальность человеческого языка абсолютно избыточна по отно­шению к прямым биологическим потребностям, и здесь нужно искать принципиально другие объяснительные схемы.

Та непрерывная расшифровка семантики взрослого мира, ко­торой занимается ребенок, никак не может быть объяснена био­логическими нуждами. Если бы дело было в биологических нуж­дах, то следовало бы ожидать, что ребенок в первую очередь на­учится произносить именно сигнальные слова, свидетельствую­щие о тех или иных его жизненно важных потребностях. А с освоением некоего минимума слов-сигналов его дешифрующая лингвистическая деятельность должна была бы прекращаться. Кстати, именно так происходит во всех экспериментах по науче­нию словам человеческой речи шимпанзе. При этом обычная по­вседневная коммуникация шимпанзе продолжает совершаться с помощью сигналов-звуков и сигналов-жестов, даже когда они овладевают запасом из нескольких десятков, а то и сот челове­ческих слов. Да и сами человеческие слова используются им в той же самой сигнальной функции, что и традиционные для шим­панзе звуки и жесты. И никакого интеллектуального прираще­ния при таком "овладении языком" не происходит. Просто меня­ется форма сигнала.

Что же касается маленького ребенка, то он начинает разгова­ривать - и это удивительно! - вовсе не словами-сигналами. Пожа­луй, только до полутора лет его звуковая активность имеет сиг­нальный характер. Ребенок этого возраста пытается звуками или жестами сигнализировать миру взрослых о тех или иных своих потребностях. В этот период времени он может употреблять не­сколько устойчивых звукосочетаний, которые можно было бы определить как псевдослова: по своему звучанию они являются вроде бы словами, но по своей сути выступают как сигналы-ука­затели, используемые наряду с жестами. А затем, после полутора лет вдруг начинается словесный прорыв, когда ребенок начинает использовать многие десятки слов, но при том никогда невозможно заранее запланировать, какие конкретные слова и в какой после­довательности будут появляться в речи конкретного ребенка. Во

всяком случае, можно уверенно сказать, что это не будут слова-сигналы, а будут слова, с самого начала обладающие сложными семантическими измерениями. При этом слово выступает не как средство-сигнал, а как самоцель: ребенок начинает своеобразную игру с каким-то заинтересовавшим его словом взрослой речи, бес­конечно повторяя его (а точнее - повторяя напоминающее это слово звукосочетание) в самых разных жизненных ситуациях, присмат­риваясь к реакции взрослых и корректируя свое словоупотребле­ние. И в результате этой деятельности происходит раскручива­ние сложной семантики интересующего ребенка слова. У ребенка формируется многоуровневый и многомерный ОБРАЗ этого сло­ва - образ, предполагающий множество тонких семантических оттенков. И таким образом закладываются первые кирпичики в фундамент будущей языковой Вселенной. Стоит ли говорить, что это могут быть слова, находящееся на достаточно далекой пери­ферии непосредственных жизненных потребностей ребенка.

Таким образом, язык является ребенку как тайна, как самодо­статочная цель, а вовсе не как средство банальной коммуника­ции.

Вот пример развития словаря ребенка от полутора до двух лет по работе известного специалиста в области детской речи, А.Н.Гвоздева, наблюдавшего за развитием речевого поведения своего сына в 1923-1924 гг. ³¹.

В активный словарь полуторагодовалого Жени Гвоздева вхо­дят полтора десятка слов-сигналов, свидетельствующих о том, что Женя еще весьма далек от расшифровки семантики взрослой речи, но просто воспроизводит некоторые звуки внешнего мира и придает этим звукам сигнальную функцию. Так, увидев собаку, он говорит: "ам-ам". Увидев гуся, произносит: "га-га". На коро­ву реагирует: "му". На петуха - "ка-ка", на кошку - "кс-кс", на папу - "па-па", на маму - "ма-ма". Причем, что касается двух последних, то универсальный характер употребления маленьки­ми детьми этих, действительно существующих в культуре взро­слой речи слов, вовсе не означает, что дети полутора лет действи­тельно расшифровывают их культурную семантику. Скорее, они воспринимают их как персональные имена наиболее часто появ­ляющихся в их жизни взрослых людей. Кроме того, к одному году и семи месяцам в активном словаре Жени Гвоздева появля­ется пять слов-сигналов для обозначения неживых предметов: молока, сахара, каши, часов и банки, с которой Женя как-то играл. Кроме того к двенадцати перечисленным словам-сигна­лам, обозначающим предметы или существа окружающего ма­ленького Женю Гвоздева мира, он добавляет еще несколько сиг­налов-требований, приблизительно расшифровываемых взрослы­ми как требование пойти на прогулку ("пру" - возможно, имеется в виду то, что на прогулке можно увидеть лошадку - "тпру"), требование дать что-нибудь ("да!"), требование отойти, отстать ("пысь"), предложение взять что-нибудь ("на!"). При этом бро­сается в глаза удивительная медленность развития этого сигналь-

ного словаря: если в один год и четыре месяца Женя употребляет 11 слов-сигналов, то в последующие три месяца к ним добавляет­ся еще восемь.

И вдруг, после года и семи месяцев происходит своеобразный взрыв Жениной речевой активности. Взрыв, хорошо известный всем психологам, начиная с классических исследований В.Штер­на, написавшего первую в истории психологии "полноценную научную монографию о развитии детской речи" (Л.С.Выготский). Суть происходящего в этот период перелома в развитии детского речевого сознания до сих пор вызывает множество вопросов. Но во всяком случае очевидно, что с этого момента ребенок не про­сто расширяет количество употребляемых им слов, но меняет ка­чество их употребления. Он начинает работать в своеобразном жанре исследователя-экспериментатора: вытаскивать из окружа­ющей его языковой среды какие-то заинтересовавшие его слова, употреблять эти слова в различных жизненных контекстах, от­слеживать реакцию взрослых на это словоупотребление, и посте­пенно создавать своеобразный семантический портрет данного слова. Причем значимость того или иного слова с точки зрения физиологических нужд и потребностей ребенка с этого момента окончательно отходит в сторону. Ребенок все чаще демонстри­рует, что для него сверхзначим сам факт того, что ему удалось расшифровать семантику того или иного словоупотребления. И оттого в активный словарь ребенка все чаще и чаще начинают попадать слова, которые следовало бы определить как случай­ные, необязательные.

Так, в активном словаре Жени Гвоздева за два месяца (с 1 года 7 месяцев до 1 года 9 месяцев) появляется три новых слова для обозначения пищи, причем среди них слово "я" для обозна­чения любых яблок, слово "колька" (корка) для обозначения любого хлеба и слово "мася" (масло) для обозначения сливочно­го масла в масленке, которое он... никогда не ест (!). Разумеется, никакой биологической логикой абсолютно невозможно объяс­нить, почему именно эта, а не другая пища попадает в зону сло­варного внимания маленького Жени Гвоздева. Равно как и то, почему одновременно с этим в зону его словарного внимания по­падают чайник, стакан, ножик, мыло, таз, вода, картинка, книга, ножницы, спички, пепельница, сундук и щетка, но не попадает множество других предметов (и обозначающих эти предметы слов). Ведь если сравнить развитие словаря Жениной речи с раз­витием словаря речи любого другого ребенка того же возраста, мы увидим факт принципиального несовпадения тех траекторий, по которым разные дети (даже если это дети-близнецы) осваи­вают мир слов. Никогда и ни у одного ребенка нельзя заранее предугадать, какое следующее слово попадет в зону его словар­ного внимания, к какому следующему слову из культурного мира взрослых он подберет семантический код. Достаточно сослаться на результаты наблюдений В.С.Мухиной за речевым развитием своих детей-близнецов ³².

Ребенок, осваивающий мир взрослой культуры и реконструи­рующий в этом процессе семантику взрослой речи, напоминает в некотором роде информационного Плюшкина: он подбирает все, что попадается у него на пути, притом без всякой видимой систе­мы. В первую сотню слов детского активного языка может по­пасть все, что угодно. Это могут быть гвоздь, стена, тапок, што­ра, а могут быть и совершенно другие слова. И было бы весьма рискованным утверждать, что это слова, представляющие для ребенка наибольшую жизненную значимость. Становление сло­варя детской речи определяется совсем иными потребностями. Ребенок начинает использовать то или иное слово не прагматич­но: не потому, что оно ему оказывается нужно в той или иной жизненной ситуации, а просто потому, что само это слово его по каким-то причинам заинтересовало. Поэтому потребность в ос­воении новых слов двугодовалым ребенком можно охарактеризо­вать как поистине мифологическую потребность.

А ведь эта странная потребность в накоплении каких угодно слов, слов "на всякий случай", слов, не имеющих для ребенка выраженного биологического смысла, и дает ему в конечном сче­те ключ к безумно сложной семантике культурного мира. В самом деле, для удовлетворения бытовых потребностей ребенку вовсе не требуется то невероятное обилие слов, которое он осваивает в первые несколько лет жизни. Точнее сказать, ему вообще не тре­буются семантически многомерные слова для удовлетворения ка­ких бы то ни было естественных потребностей - как раз там до­статочно одномерных сигналов в форме звуков и жестов. И если многомерная вселенная слова все же появляется в жизни малень­кого ребенка, то она появляется вовсе не как средство удовлетво­рения каких-то иных потребностей, а как вполне самостоятель­ная и самодостаточная потребность в этом слове. Слово появля­ется не как средство, а как цель. Как самостоятельная, загадоч­ная реальность, которую требуется расшифровать, чтобы полу­чить пропуск в мир взрослых.

Когда у двухлетнего малыша начинается бурный период рече­вой активности, можно отчетливо наблюдать: его речь с самого начала носит вполне герметичный и самодостаточный характер. Маленький ребенок наслаждается самим процессом словоупот­ребления, наслаждается фактом правильной расшифровки семан­тического смысла того или иного слова - в частности, юмористи­чески примеряя это слово к семантически неадекватным ситуаци­ям. Но при этом он менее всего использует свой язык, свои слова как средство для достижения каких-то целей. Достаточно пона­блюдать, с каким удовольствием ребенок общается сам с собой или многократно, на все лады, абсолютно вне всякой связи с ситуацией готов повторять пришедшееся ему на язык словосоче­тание.

То, что язык для ребенка - это не средство общения, а некото­рая самостоятельная и самозначимая культурная реальность, от­четливо видно и из того обстоятельства, что ребенок в процессе

освоения языка не столько пользуется языком в прагматическом смысле этого слова, сколько играет с языком, с большим удо­вольствием создавая новые слова и устраивая различные семан­тические путаницы. Еще Л.С.Выготский подчеркивал то обстоя­тельство, что "ребенок в игре весьма охотно обозначает любой предмет названием любого другого предмета. Например, у игра­ющих детей тарелка или часы могут выполнять любую функцию. Так, мы можем условиться, что, допустим, нож - это доктор, крыш­ка от чернильницы - извозчик, часы - аптека, еще какой-нибудь предмет - лекарство и т.д. Затем мы производим ряд простейших действий между этими предметами, и ребенок прекрасно запоми­нает их символическое значение. Ребенок легко может расска­зать соответствующую историю, например, о том, как доктор сел на извозчика, поехал к больному, выслушал его, прописал ле­карство и за этим лекарством пришлось пойти в аптеку. Иногда ребенок рассказывает и более сложные вещи. Интересно отметить, что ребенок хорошо запоминает, что часы - это аптека и т.д." ³³. И не менее широко известен факт постоянного сочинительства ре­бенком новых слов - таких, которых он никогда не слышал в мире взрослых. Сочинительство такого рода слов так же являет­ся знаком расшифрованной ребенком семантики. И это так же является важным свидетельством того, что потребность в языке у ребенка не прагматична, а мифологична.

Дата добавления: 2014-11-29