Фаллические игры на грани фола

Безусловным центром всей системы инициационных обрядов являются крайне болезненные операции, осуществляемые по от­ношению к половым органам мальчиков и девочек, и прежде все­го - по отношению к мальчикам.

Вернемся к инициационной практике австралийских абориге­нов. Накануне обрядов маленьким мальчикам сообщают, что мифический питон Юлунггул чувствует запах их крайней плоти и пришел проглотить их. Здесь важно заметить, что Юлунггул -это мифический символ племенного фаллоса. Это символ фалли­ческой и одновременно культурной мощи племени. А, следова­тельно, Юлунггул - это зримый образ того, насколько несоверше­нен пока еще слабый половой орган инициируемого мальчика, и какую сложную дистанцию жестоких испытаний нужно пройти, чтобы встать вровень с культурой своего племени.

Итак, женщины начинают плакать и причитать, а мужчины отлавливают мальчиков и отводят их на священную землю. После того, как мальчики, подлежащие инициации, удаляются, начи­наются длительные, многонедельные празднества с массовыми представлениями, танцами и пением. Зато, что касается самих мальчиков, то они, разумеется, продолжают все эти недели нахо­диться в крайнем психологическом напряжении.

Один из первых обрядов, с которого начинаются инициации у аборигенов Австралии - "обряд подбрасывания", когда над головами инициируемых мальчиков и танцующих вокруг них женщин подбрасывается горящая палка, символизирующая муж­ской половой орган (ср. огненный фаллос Шивы из древнеин­дийского мифа). Один из вариантов интерпретации этого обря­да: он символически представляет мифологический сюжет, в ко­тором Юлана (пенис Ньираны) пытается в очередной раз овла­деть женщинами Гунггаранггара, но они улетают, и Юлана в виде горящей палки пытается улететь за ними - но возвращается на землю, доставляя людям огонь (и вновь мы сталкиваемся с фено­меном творящей культуру сублимированной энергии неудовле­творенного фаллоса).

Просверливание носовой перегородки - это, практически, уни­версальная для всех первобытных племен процедура, выполняе­мая чаще всего специально заточенной костью и может быть ин­терпретирована как своеобразная репетиция обрезания, посколь­ку сам нос достаточно часто ассоциируется в культуре с пенисом. Подтверждение тому, что этот обряд связан с операцией обреза­ния - обычай, существующий в ряде племен: по завершении опе­рации протыкания носовой перегородки с близкорастущего дере­ва (дерево - выраженный фаллический символ) срезается кусок коры (символ обрезанной крайней плоти) и бросается в направ­лении священного места зачатия матери посвящаемого мальчика.

Возможно, что и выбиваемый в некоторых обрядах передний зуб может символизировать обрезанную крайнюю плоть - в этом случае сам мальчик ассоциируется с фаллосом. При этом риту-

ально выбиваемый зуб бросается в сторону тотемистического цент­ра матери инициируемого (какой, между прочим, это требует точ­ной ориентировки на местности!) Аналогичным образом, в каче­стве своеобразной репетиции обрезания может быть проинтер­претирована и практикуемая в некоторых племенах крайне бо­лезненная операция удаления (вырывания) ногтя на одном из пальцев.

Но подлинным центром всех инициационных обрядов являет­ся, разумеется, совокупность священных действий вокруг поло­вых органов инициируемых мальчиков. Это действия, как прави­ло, кровавые, и так же направлены на развитие мужественности. Можно было бы сказать, что все эти обряды проходят под тайным девизом: "прежде, чем из пениса вытечет сперма, из него должна вытечь кровь".

Так, весьма характерен обряд кровопускания, когда у ини­циируемых делается надрез либо на пенисе, либо на руке. При этом кровь, вытекающая из пениса или из руки (так же символи­зирующей пенис в этом обряде), считается, священной. Ею нати­рают или обмазывают инициируемых и участников церемоний и пьют. Поскольку мифологически это кровь Юланы, совместное питье этой крови всеми участниками церемонии символизирует, по-видимому, наделение их демиургической силой, содержащей­ся в эрегированном члене. Кроме того эту кровь предлагают во время обряда мифическому огромному удаву Юлунггулу, кото­рый, судя по всему, выступает тотемистическим символическим аналогом пениса Юланы.

Важным показателем социальной зрелости человека в перво­бытных сообществах является, далее, татуировка. Процедура та­туировки имеет здесь поистине тотальный характер: люди из са­мых отдаленных уголков земного шара, разделенные многими тысячами километров и никогда не подозревавшие о существова­нии друг друга, на протяжении тысячелетий поддерживали эту удивительную и странную традицию наносить на лицо и тело различные рисунки посредством наколов, надрезов и введения в эти наколы и надрезы красящих веществ. Универсальность этой процедуры для племен самой различной пространственной лока­лизации заставляет предполагать в ней нечто неизмеримо более существенное, нежели простое "стремление к красоте" - тем более, что за "красоту" приходилось платить мучительной болью. Во всяком случае, ренессанс и расцвет татуировки в современном обществе имеет весьма далекое отношение к тому, каким образом это древнейшее из искусств практиковалось в первобытных сооб­ществах и какую смысловую нагрузку оно имело там.

Исследователи подчеркивают, что "это была болезненная и сложная операция, она приводила к потере крови и сильным вос­палительным процессам, язвам, которые долго не заживали..., к лихорадке и даже к смерти" ¹³. "Во время операции родственни­ки, собравшиеся около юноши, громко пели и завывали, чтобы заглушить его стоны и крики. Когда накалывали рисунок на лице,

щеки и губы распухали так, что пациента приходилось кормить с большой осторожностью - маори для этого использовали даже специальную воронку" '⁴.

К этому надо добавить, что татуировкой покрывались весьма обширные площади тела, а это значит, что процедура татуирования растягивалась на месяцы или даже годы. "У самоанцев, на­пример, такую работу делали постепенно, не спеша; в течение часа успевали нанести узор лишь на поверхности кожи в 9 кв. см., иногда на участке тела величиною в ладонь. Возобновлялась операция через неделю, и так продолжалось от трех до четырех месяцев, пока не было татуировано все тело. У маркизцев на каж­дый рисунок уходило от трех до четырех месяцев, а полная тату­ировка знатного островитянина оканчивалась лишь на 30-м году его жизни. Но когда наносились последние узоры, первые начи­нали тускнеть, срастаться и исчезать. Поэтому богатые маркизцы приказывали татуировщику подновлять рисунки, а некоторые островитяне подправляли их до трех раз за свою жизнь. (...) На о-вах Таити, если воин получал раны во время стычек, то им давали зажить, а затем по свежей коже восстанавливали старый, наколотый ранее рисунок или делали его заново" ''.

В результате поверхность тела приобретала чрезвычайно эк­зотический вид, представляя собой зримый социально-знаковый код принадлежности к тому или иному племени, к той или иной культурно-мифологической целостности. "Наибольшей изощрен­ностью отличалась криволинейная татуировка новозеландцев... Однако более роскошной, симметрично расположенной татуиров­ки, чем у маркизцев в прежние времена, не было ни у одного народа мира. Маркизцы татуировали все тело, голову, пальцы рук и ног, причем все рисунки были сделаны самым тщательным образом. Чтобы можно было татуировать голову, волосы коротко стригли, сбривали, оставляя лишь по пучку над ушами, которые затем заплетали - эти пучки на висках торчали вверх, как рожки, и придавали мужчинам сатанинский вид" ^1б.

Так что же двигало людьми, подвергавшими себя столь мучи­тельным операциям? Стремление к красоте? Однако порою слои татуировки накладывались на кожу настолько плотно, что рису­нок переставал быть различим. "От несовпадения отдельных эле­ментов и линий узоров кожа становилась совсем черной" ¹⁷.

Но если не стремление к красоте являлось движущей пружи­ной столь странных манипуляций с телом, то что же? Несомнен­но, что татуировка в первобытном обществе - важная составляю­щая обрядов социализации, причем преимущественно - обрядов социализации мальчиков. У детей татуировка отсутствует, а у женщин носит гораздо менее значительный характер. Что же ка­сается мужчин, то им начинают татуировать тело в ходе обрядов инициации, сразу же после операции обрезания, что подчеркива­ет особый социально-педагогический статус этой процедуры. Воз­можный вариант объяснения сущности этой процедуры состоит в том, что татуировка в своей исходной культурной нагрузке - это

развернутая на поверхности тела метафора процедуры обрезания как процедуры укрощения сексуального социальным (памятуя о фундаментальном для древних обществ отождествлении челове­ческого тела с фаллосом). Но если процедура обрезания - это однократная процедура (правда, обрамленная сложными риту­ально обрядовыми действами и празднествами всех членов обще­ства), то процесс татуировки развернут во времени, и в ходе него социальные коды племени в буквальном смысле внедряются в человеческое тело в виде сложных символических композиций -так, что само это тело становится прообразом божественных скри­жалей. Жестокие инструменты первобытных мастеров тату на­мертво запечатлевают на поверхности человеческой кожи знаки социальной принадлежности, бесконечно возвышая человеческий дух над плотью, и подчеркивая, что для социализовэнного чело­века законы его племени неизмеримо выше, нежели законы его физического тела.

Процедура обрезания - это своего рода прообраз татуировки, а остающийся после операции обрезания шрам на половом орга­не мальчика - это, в сущности, первая татуировка, появляющаяся на его теле. Замечу в этой связи, что у многих племен было при­нято сразу после обрезания прикладывать к кровоточащему пе­нису золу и сажу для облегчения боли. А ведь сажа - это основа для приготовления татуировочной краски. "Краситель для чер­нения наколов полинезийцы делали обычно из сажи, получаемой при горении листьев некоторых растений... или смолы деревьев, смешивая ее с водой, соком растений или ягод. (...) В некоторых местах Новой Зеландии к саже добавляли также пепел сожжен­ных гусениц определенного вида, а простой и грубый краситель делали из экскрементов собак, которых кормили углем" ^IS.

То, что процедуры татуировки имеют сексуальную подопле­ку, а, точнее, являются одним из элементов целостной мистерии по укрощению человеческой сексуальности находит свое подтверж­дение в целом ряде косвенных фактов. В частности, известно, что татуировки начинают наноситься на тело мальчика (в про­цессе инициационных обрядов) сразу вслед за совершением про­цедуры обрезания. Кроме того и характер наносимых на тело инициируемого мальчика рисунков более чем показателен. Ис­следователи отмечают, что в тату-символике самых разных на­родностей чрезвычайно существенными являются фаллические символы. "...Семантика спирали в татуировке маори имеет в своем генезисе мифы, где угрю отводится фаллическая роль... Спираль, которую маори накалывали на лице в виде различных волют и сложных комбинаций, а также обязательно на бедрах, иногда на ягодицах, была, скорее всего, знаком половой зрелости и воз­можности вступления в брак. Отметим, что на о.Пасхи подобное значение имел знак вульвы - вытатуировать его у себя на груди мог только женатый мужчина" ^|Э. Единственная оговорка в связи с только что приведенной информацией: речь, разумеется, идет не о половой зрелости в физическом смысле, а о половой зрелое-

ти в смысле социальном, психологическом: право на брак имеет только тот мальчик, который с честью выдержал инициационные испытания и продемонстрировал достаточно высокий уровень волевых качеств и способность быть социально ответственным членом племени. Мальчик, чья физиология уже позволяет ему вступать в сексуальные отношения с лицами противоположного пола, но который еще не прошел необходимых инициационных обрядов, - это мальчик, который еще недостаточно психологичес­ки зрел для того, чтобы обладать женской вульвой. Зато мужчи­на, чье тело несет на себе множество ритуальных рубцов и наколок

- это мужчина, который достоин вульвы, и оттого он имеет право выколоть ее знак у себя на груди.

Таким образом, татуировка - это своеобразный паспорт, кото­рый получает инициируемый юноша на пороге взрослой жизни. Это паспорт, который всегда при своем хозяине. Он знак того, что юноша готов для вступления в брак не только физически, но и духовно. И, вместе с тем, он - знак принадлежности этого юно­ши какому-то конкретному племени, знак его готовности служить ЗАКОНУ этого племени.

Таким образом, тело аборигена в сложных узорах рубцов -это, возможно, самая яркая манифестация его фундаментального отличия от всего остального живого мира. Его испещренное знаками родовой социальной принадлежности тело является наиболее зримым свидетельством того, что подлинная ценность -это не данное ему от рождения тело, но созданный его сообщест­вом миф и тело, возделанное этим мифом.

Дата добавления: 2014-11-29