Путешествие в Византию 12 страница

Но тут появился еще один странный гость, и ни одно смертное ухо не услышало бы его шагов. Это была огромная собака, словно материализовавшаяся из воздуха, – она прошла по переулку и направилась на задний двор.

По запаху я чувствовал ее приближение, однако саму собаку не видел, пока не перешел на ту сторону крыши, что выходила на задний двор. Я ожидал вот‑вот услышать ее рычание и лай, потому что она, естественно, меня почует, инстинктивно поймет, что я не человек и поднимет тревогу.

За двести лет меня облаяло достаточно собак, но это бывает не всегда. Иногда мне удается ввести их в транс и заставить слушаться. Но я побаивался этого инстинктивного отторжения, всегда вызывавшего боль в сердце.

Собака не загавкала и ничем не дала понять, что вообще меня заметила. Она напряженно смотрела на черный ход дома и на масляно‑желтые квадраты света, падавшие из окошка в двери на глубокий снег.

У меня появилась хорошая возможность внимательно ее рассмотреть, и, должен признаться, я очень редко встречал таких красивых собак.

Густая блестящая шерсть прекрасного золотистого цвета, местами – серая, на спине смешавшаяся с черной и более длинной. Внешне она походила на волка, но для волка была слишком велика и лишена свойственных этому хищнику хитрости и лицемерия. Напротив, она сидела и смотрела на дверь с истинно королевским видом.

При ближайшем рассмотрении я сделал вывод, что больше всего она похожа на гигантскую немецкую овчарку – особенно характерной для этой породы черной мордой и настороженным поведением.

Когда я приблизился к краю крыши, она наконец взглянула на меня, и острый ум, светившийся в темных миндалевидных глазах, вызвал в моей душе смутное волнение.

Но она не залаяла, не зарычала. Казалось, она все понимает, почти как человек. Но чем объяснить ее молчание? Я ничего не делал – не вводил ее в транс, не приманивал, не воздействовал на мозг. И тем не менее никакой инстинктивной неприязни с ее стороны я не ощущал.

Я спрыгнул в снег рядом с собакой, но она просто продолжала смотреть на меня своими сверхъестественно выразительными глазами. И была такой огромной, спокойной и уверенной в себе, что я засмеялся в душе от восхищения. Я не смог удержаться от искушения протянуть руку и потрогать мягкую шерсть между ушами.

Она склонила голову на бок, не сводя с меня глаз, что я нашел очень обаятельным, а потом, к моему вящему изумлению, подняла громадную лапу и погладила мое пальто. У нее была тяжелая кость, и я вспомнил о моих старых мастиффах. Все ее движения были исполнены медленной, тяжеловесной грации. Восхищенный ее силой и размерами, я протянул руки, чтобы обнять собаку, а она встала на задние лапы, положила огромные передние лапы мне на плечи и лизнула в лицо длинным ветчинно‑розовым языком.

Это привело меня в состояние удивительного счастья, я был близок к тому, чтобы расплакаться или легкомысленно расхохотаться. Я уткнулся в нее носом, обнял ее, погладил, наслаждаясь чистым мохнатым запахом, расцеловал черную морду и посмотрел прямо в глаза.

Так вот что увидела Красная Шапочка, подумал я, когда смотрела на волка в бабушкином чепце и халате. Ужасно смешная проницательная темная морда.

– Ну что, разве ты не понимаешь, кто я такой? – спросил я. И когда она, опустившись на снег, уселась в прежней величественной позе и посмотрела на меня почти покорным взглядом, меня осенило: эта собака – знамение.

Нет, «знамение» – не то слово. Этот дар мне никто не дарил. Появление собаки просто вселило в меня уверенность относительно моих намерений и их причины, дало понять, насколько мало меня волнуют сопутствующие риски.

Время шло, а я продолжал стоять рядом с собакой, похлопывая ее, поглаживая... Сад был маленький, опять повалил густой снег, и холодная боль в моей коже усилилась. Голые черные деревья, безмолвная метель. Если здесь и росли цветы или трава, то их, конечно, не было видно; однако несколько потемневших цементных садовых статуй и острые прутья густых кустов, запорошенные снегом, образовывали отчетливый прямоугольник.

Должно быть, мы с собакой пробыли там минуты три, когда я нащупал круглый серебряный диск, болтавшийся на ошейнике‑цепочке, поднял его и вынес на свет.

Моджо. А, я знал это слово. Моджо. Он имело отношение к нуду и амулетам. Моджо – это амулет, приносящий счастье, амулет для защиты. Я решил, что это хорошее имя для собаки, действительно отличное; и когда я назвал ее «Моджо», она слегка взволновалась и еще раз энергично погладила меня огромной лапой.

– Моджо, верно? – спросил я. – Очень красивое имя.

Я поцеловал ее и почувствовал прикосновение кожаного черного носа. Однако на диске было кое‑что еще. Адрес этого дома.

Неожиданно собака напряглась; она медленно и грациозно поднялась и встала в стойку. Это пришел Джеймс. Я услышал, как снег захрустел у него под ногами. Я услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Я почувствовал, как он вдруг осознал, что я рядом.

Собака громко и яростно зарычала и медленно двинулась к черному ходу. Внутри под тяжелыми шагами Джеймса скрипели половицы.

Собака злобно гавкнула. Джеймс открыл дверь, устремил на меня взгляд своих безумных глаз, улыбнулся и швырнул в собаку какой‑то тяжелый предмет, но она с легкостью увернулась.

– Рад вас видеть! Что‑то вы рано, – сказал он.

Я не ответил. Собака все так же угрожающе рычала, и он бросил на нее раздраженный взгляд.

– Избавьтесь от нее! – с неподдельной яростью воскликнул он. – Убейте!

– Это вы мне? – прохладно спросил я. Я снова погладил собаку по голове и шепотом велел успокоиться. Она потянулась ко мне, потерлась и уселась рядом.

Джеймс наблюдал за этим с дрожью. Внезапно он поднял воротник, защищаясь от ветра, и скрестил руки. Снег засыпал его с ног до головы и лип к коричневым бровям и волосам.

– Она из этого дома, не так ли? – холодно спросил я. – Из дома, который вы украли?

Он ответил мне ненавидящим взглядом и изобразил одну из своих жутких порочных улыбочек. Как жаль, что он вышел из образа английского джентльмена. Мне было бы намного проще. Мне вдруг подумалось, насколько же недостойное это общение. Быть может, Эндорская ведьма показалась Саулу не менее мерзкой? Но тело – ах, это тело, как же оно великолепно!

Даже отвращение, читающееся в обращенных на собаку глазах, не могло окончательно испортить красоту этого тела.

– Да, похоже, вы и собаку тоже украли, – сказал я.

– Я от нее избавлюсь, – прошептал он с презрением и злобой. – А вы как, решились? Я не собираюсь целую вечность дожидаться вашего решения. Вы так и не дали мне определенного ответа. Мне нужен ответ немедленно.

– Идите завтра утром в свой банк, – ответил я. – Увидимся после захода солнца. Да, одно условие.

– Какое еще условие? – спросил он, скрежеща зубами.

– Покормите собаку. Дайте ей мяса.

Я удалился так быстро, что он и не заметил, как я исчез, и, оглянувшись напоследок, я увидел, что Моджо следит за мной сквозь снежный мрак; я улыбнулся при мысли, что собака все‑гаки заметила мое движение. Последними звуками, которые я услышал, были непристойная ругань Джеймса и громкий хлопок входной двери.

Через час я уже лежал в темноте в ожидании солнца и опять вспоминал свою юность во Франции, лежавших рядом собак и то, как в последний раз поехал на охоту с двумя огромными мастиффами, осторожно пробиравшимися сквозь глубокий снег.

И лицо вампира, уставившегося на меня во тьме парижской ночи, который с таким благоговением – с безумным благоговением – назвал меня Убийцей Волков и... вонзил клыки мне в шею.

Моджо... знамение...

Мы тянемся к бушующему хаосу, хватаем какую‑то блестящую мелкую вещицу и держимся за нее, уверяя себя в том, что в ней полно смысла, что мир совсем не так плох, что мы не самое страшное зло и что все мы в конце концов вернемся домой.

Завтра ночью, думал я, если выяснится, что мерзавец врал, я разорву его грудь, вытащу бьющееся сердце и скормлю той красивой собаке.

Что бы ни случилось, собаку я оставлю себе.

Так и вышло.

И прежде чем я продолжу свой рассказ, позвольте поведать вам кое‑что еще о собаке. Она, а точнее, он – Моджо – в этой книге ничем не отличится.

Он не спасет утопающего ребенка, не ворвется в горящий дом, чтобы прервать роковой сон его обитателей. Он не одержим злым духом; это не собака‑вампир. Он появился в этой истории просто потому, что я нашел его в снегу за тем домом в Джорджтауне и полюбил, а он с того самого момента почему‑то полюбил меня. По безжалостным и слепым законам, в которые я верю, по законам природы, как говорят люди, по законам Сада Зла, как сам я их называю, это совершенно справедливо. Моджо полюбил меня за силу; я полюбил его за красоту. А что еще имеет значение в этом мире?

ГЛАВА 10

– Я хочу подробно знать, как вы вытолкнули его из этого тела и заставили войти в ваше.

Наконец‑то наступила среда. И получаса не прошло с тех пор, как село солнце. Появившись у черного хода, я застал его врасплох.

Теперь же мы сидели в безупречно белой кухне, на удивление лишенной всякой загадочности для столь эзотерической встречи. Лампочка на красивой медной подставке озаряла разделявший нас стол мягким розовым светом, создавая обманчивый уют.

Снегопад не стихал, и где‑то внизу непрерывно рычала печь. Я привел с собой собаку, к неудовольствию хозяина дома, и после некоторых увещеваний пес молча улегся, словно египетский сфинкс, подняв к нам глаза, растянув передние лапы на вощеном полу. Джеймс то и дело беспокойно поглядывал на него, и не без причины. Пес выглядел так, словно внутри его прячется дьявол, которому обо всем известно.

Джеймс вел себя гораздо непринужденнее, чем в Новом Орлеане. Он полностью перевоплотился в английского джентльмена, что только красило его высокое молодое тело. На нем были темные брюки и серый свитер, плотно облегающий широкую грудь.

На пальцах – серебряные кольца. На запястье – дешевые часы. Я не мог вспомнить эти вещи. Он рассматривал меня с искоркой в глазах, что было гораздо легче снести, чем жуткие внезапные улыбочки. Я не мог отвести от него взгляд – от тела, которое вскоре станет моим.

Конечно, от него пахло кровью, что возбудило во мне глухую, тлеющую страсть. Чем больше я смотрел на него, тем больше думал: а что, если выпить его кровь и покончить со всем прямо сейчас? Может быть, он попытается сбежать из тела и оставит у меня в руках только дышащую оболочку?

Я посмотрел ему в глаза, вспомнил, что передо мной сидит колдун, и непривычное, незнакомое возбуждение заставило напрочь забыть о голоде. Я по‑прежнему не был уверен в его способности совершить обмен. Думал, что вечер, скорее всего, закончится просто вкусной трапезой.

– Как вы нашли это тело? Как вы заманили в свое тело его душу? – постарался я прояснить свой вопрос.

– Я искал такой экземпляр – человека, пострадавшего от психологического шока и в результате лишенного воли и способности рассуждать, однако обладавшего здоровым телом и неповрежденным мозгом. В таких делах очень помогает телепатия, поскольку только телепат может добраться до скрытых остатков разума. Мне пришлось убеждать его на, так сказать, глубоком подсознательном уровне в том, что я пришел помочь ему, что я знаю – он хороший человек, что я на его стороне. И как только я добрался до рудиментарного ядра, похитить его воспоминания и добиться повиновения уже не составляло труда. – Он пожал плечами. – Бедняга. Сплошные суеверия в голове. Подозреваю, что в конце он принимал меня за своего ангела‑хранителя.

– И вы выманили его из тела?

– Да, именно так, с помощью целой серии необычных и довольно заманчивых предложений. Телепатия – сильный союзник. Так манипулировать людьми может только экстрасенс. В первый раз он поднялся на фут‑два, но тут же шлепнулся обратно в свою плоть. Скорее рефлекс, чем сознательное решение. Но я был терпелив – о, как я был терпелив! И когда я наконец выманил его на несколько секунд, мне хватило времени перебраться в его тело и сосредоточить весь поток энергии на том, чтобы запихнуть его в то, что оставалось от моего прежнего «я».

– Как вы мило выражаетесь.

– Что ж, вы ведь знаете, мы – тело и дух, – ответил он с умиротворенной улыбкой. – Но зачем нам все эти подробности? Вы же умеете подниматься над телом. У вас сложностей не возникнет.

– Будьте готовы к неожиданностям. Что с ним стало, когда он попал в ваше тело? Он понял, что произошло?

– Нисколько. Поймите же, этот человек был психологическим калекой. И, конечно, невежей и глупцом.

– И вы не оставили ему ни секунды времени, да? Вы его убили.

– Месье де Лионкур, для него это был акт милосердия! Ужасная мысль – оставить его в том теле, в таком состоянии! Он никогда бы не оправился, поймите, в каком бы теле он ни находился! Он убил всю свою семью. Даже младенца в колыбели.

– Вы принимали в этом участие!

– Что же вы такого низкого обо мне мнения?! Нет, ни в коем случае. Я наблюдал за больницами в ожидании подобного экземпляра. Я знал, что кто‑нибудь да подвернется. Но к чему эти последние вопросы? Разве Дэвид Тальбот не говорил вам, что в архивах Таламаски полным‑полно свидетельств об обмене телами?

В разговоре со мной Дэвид ни словом не обмолвился об этом, но я его не виню.

– И везде фигурирует убийство? – спросил я.

– Нет. В некоторых случаях заключались сделки, как у нас с вами.

– Удивительно. Мы – необычная пара.

– Да, но признайтесь, мы подходим друг другу. У меня для вас отличное тело, – сказал он и положил ладонь на широкую грудь. – Не такое красивое, как ваше собственное, естественно. Но очень хорошее! Именно то, что вам нужно. Что касается вашего тела, то у меня нет слов. Надеюсь, вы не стали слушать, что про меня скажет Дэвид Тальбот? Он совершил множество трагических ошибок.

– В каком смысле?

– Он – раб этой никчемной организации. Они полностью подчинили его себе. Будь у меня возможность побеседовать с ним под конец, он бы понял, сколь важные веши я могу предложить, как многому научить. Он рассказывал вам про свои эскапады в Рио? Да, выдающийся человек, хотел бы я познакомиться с ним поближе. Но с ним, я вам скажу, шутки плохи.

– Что остановит вас, если вы захотите убить меня, как только мы поменяемся телами? Как вы убили того, кого заманили в свое старое тело, одним быстрым ударом по голове.

– А, все‑таки поговорили с Тальботом, – спокойно отреагировал он. – Или просто провели собственное расследование? Меня остановят двадцать миллионов долларов. Чтобы пойти в банк, мне понадобится тело, помните? Как чудесно с вашей стороны удвоить сумму! Но я бы и на десять миллионов согласился. Ах, вы дали мне свободу, месье де Лионкур. С этой пятницы, с того самого часа, когда Христа пригвоздили к кресту, мне больше никогда не придется воровать.

Он глотнул теплого чая. Несмотря на внешнее спокойствие, он волновался все больше и больше. Меня охватывало сходное, но еще более сильное чувство. Что, если ничего не выйдет?

– Да нет, выйдет, – тепло произнес он. – Есть и другие веские причины, по которым я не причиню вам вреда. Давайте обсудим их.

– С удовольствием.

– Во‑первых, вы сможете выбраться из смертного тела, если я совершу нападение. Я уже объяснил, что вы должны со мной сотрудничать.

– А если вы нападете слишком быстро?

– Вопрос чисто академический. Я не стану стараться навредить вам. Иначе обо всем узнают ваши друзья. Пока вы, Лестат, находитесь в здоровом человеческом теле, ваши спутники и не подумают уничтожить вашу сверхъестественную оболочку, даже если ей управляю я. Они же не поступят с вами так плохо? Но если я убью вас – расквашу вам лицо прежде, чем вы сумеете выпутаться... видит Бог, это возможно, я сам прекрасно это сознаю, уверяю вас! – ваши спутники рано или поздно разоблачат во мне самозванца и быстренько со мной разделаются. А вдруг они почувствуют вашу смерть! Как думаете?

– Не знаю. Но в конце концов они все выяснят.

– Конечно!

– Вы непременно должны держаться подальше от них, пока находитесь в моем теле, не вздумайте приближаться к Новому Орлеану, не подходите ни к одному вампиру, даже к очень слабому. Вы мастерски скрываете свои мысли – воспользуйтесь своим умением...

– Разумеется. Будьте уверены, все продумано. Сожги я вашего красавчика Луи де Пон‑дю‑Лака – об этом сразу узнают, правда? И следующим костром, разгоревшимся в ночной тиши, буду я сам.

Я не ответил. По моему телу разливался холодный гнев, вытесняя всякое мужество и радость предвкушения. Но мне хотелось! Мне так хотелось, а оно было рядом, только руку протянуть!

– Прекратите вы беспокоиться из‑за такой чепухи, – взмолился он. Его манеры ужасно напоминали Дэвида Тальбота. Возможно, он подражал им намеренно – сознательно копировал Дэвида. Но я решил, что дело здесь все‑таки в сходстве воспитания и врожденном инстинкте убеждения, которым не обладал даже Дэвид. – Поймите, я в душе не убийца, – напряженно сказал он. – Мне важно приобретение ценностей. Я хочу, чтобы меня окружали комфорт и красота, всякая мыслимая и немыслимая роскошь, свобода идти куда хочется, жить как понравится.

– Вам нужны инструкции?

– По какому вопросу?

– Что делать, когда вы окажетесь в моем теле.

– Вы уже дали мне все инструкции, дорогой мой мальчик. Я ваши книги прочел. – Он расплылся в широкой улыбке, чуть‑чуть наклонил голову и взглянул на меня исподлобья, словно хотел заманить меня в постель. – Я также прочел все документы в архивах Таламаски.

– Какого рода документы?

– Ну, подробные описания анатомии вампира – пределы ваших возможностей и так далее. Вам самому стоит в них заглянуть. Может быть, посмеетесь. Самые ранние главы относятся к средним векам, в них полно цветистого вздора, от которого заплакал бы даже Аристотель. Но последние документы имеют научную основу и вполне точны.

Такой поворот разговора меня не устраивал. Мне вообще не нравилось то, что происходило. Я чуть не поддался искушению покончить с этим немедленно. И неожиданно понял, что дойду до конца. Понял.

На меня снизошло удивительное спокойствие. Да, все это случится через несколько минут. Все получится. Я почувствовал, как у меня от лица отхлынула краска – почти неощутимое охлаждение кожи, которая все еще болела после невыносимой пытки на солнце.

Вряд ли он заметил эту перемену, равно как и ожесточение моего лица, поскольку продолжал в том же духе:

– Наиболее интересны наблюдения, записанные в семидесятых годах после публикации «Интервью с вампиром». И самые последние документы, вдохновленные вашими отрывочными и изощренными заметками об особенностях вампиров, – это что‑то! Нет, мне о вашем теле все известно. Может быть, даже больше, чем вам. Знаете, что на самом деле нужно Таламаске? Образец вашей ткани, образец клеток вампира! Уж постарайтесь, чтобы им эти образцы не достались. Право же, вы с Тальботом слишком уж на вольной ноге. Может, он подрезал вам ногти или позаимствовал прядь волос, пока вы спали под его крышей?

Прядь волос. Разве в том медальоне не было светлою локона? Ведь это и есть волосы вампира! Волосы Клодии. Я вздрогнул, замыкаясь в себе и углубляясь в воспоминания. Несколько веков назад Габриэль, моя смертная мать и созданная мною дочь, обрезала свои вампирские волосы. За долгие дневные часы, пока она лежала в гробу, они отросли снова. Я не хотел вспоминать, как она кричала, сделав это открытие – великолепные роскошные локоны опять падали на ее плечи. Я не хотел думать о ней и о том, что она сказала бы, узнав, что я собираюсь сделать. Я уже несколько лет с ней не встречался. Может быть, не увижу еще много веков.

Я снова взглянул на Джеймса, который весь светился от ожидания, прилагая при этом все усилия, чтобы выглядеть терпеливым; теплый свет падал на его лицо.

– К черту Таламаску, – еле слышно проговорил я. – Почему вам так сложно управляться с этим телом? Вы так неловки. Вам удобно только сидеть в кресле, оперируя лишь голосом и лицом.

– Удивительная наблюдательность, – сказал он с непоколебимым спокойствием.

– Вряд ли. Это всем заметно.

– Просто тело мне великовато, – хладнокровно ответил он. – Слишком мускулистое, слишком... так сказать, атлетическое. Но вам оно в самый раз.

Он помолчал, задумчиво заглянул в чашку и перевел глаза на меня. Глаза – такие круглые, такие невинные.

– Лестат, да хватит вам. – сказал он. – Чего ради мы теряем время на разговоры? Я же не собираюсь танцевать в вашем теле с Королевским балетом. Я просто хочу насладиться совершенно новыми ощущениями, поэкспериментировать, увидеть мир вашими глазами. – Он посмотрел на часы. – Я бы предложил вам немного выпить, чтобы приободриться, но в конечном счете это обернется против вас же, правда? Да, кстати, паспорт. Вам удалось раздобыть паспорт? Помните, я просил вас об этом? Очень надеюсь, что помните, и, конечно, я принес паспорт для вас. Боюсь, правда, что в такую метель вы никуда не поедете...

Я положил документ перед ним на стол. Он сунул руку под свитер, извлек из кармана рубашки свой паспорт и передал мне.

Американский паспорт, фальшивка. Даже дата двухлетней давности – и та фальшивка. Раглан Джеймс. Двадцать шесть лет. Нужная фотография. Хорошая фотография. Джорджтаунский адрес, этот самый дом.

Он рассматривал американский паспорт – тоже поддельный, – который я отдал ему.

– О, ваша загорелая кожа! Вы специально его подготовили... Должно быть, прошлой ночью.

Я не стал утруждать себя ответом.

– Какой же вы дальновидный, – продолжал он, – а фотография какая хорошая! Кларенс Оддбоди. С чего это вам такое имя в голову пришло?

– Небольшая шутка личного характера. А вам‑то что? Он вам понадобится только сегодня и завтра ночью, – пожал я плечами.

– Правда. Истинная правда.

– Жду вас здесь рано утром в пятницу, между тремя и четырьмя.

– Отлично. – Он начал было засовывать паспорт в карман, но спохватился и разразился резким смехом. Потом остановил на мне взгляд и засиял неподдельным восторгом. – Вы готовы?

– Не совсем.

Я вынул из кармана бумажник, открыл его, вытащил примерно половину купюр и передал ему.

– Ах да, мелочь наличными, как любезно с вашей стороны не забыть о этом! – воскликнул он. – От возбуждения я забываю все важные детали. Непростительно, но вы такой джентльмен!

Он собрал банкноты и опять спохватился, когда попытался набить ими карман. Он выложил их на стол и улыбнулся.

Я прикрыл рукой бумажник.

– Остальное забираю я, как только мы совершим обмен. Думаю, вам достаточно выданной суммы? Ваша воровская душа не уступит искушению позаимствовать остальное?

– Приложу все усилия, чтобы вести себя прилично, – добродушно ответил он. – Так, вам угодно, чтобы я переоделся? Я лично для вас украл эту одежду.

– Она меня устраивает.

– Следует ли мне опорожнить мочевой пузырь? Или оставить эту привилегию вам?

– Мне.

Он кивнул.

– Я голоден. Я решил, что так вам будет интереснее. Дальше по улице – превосходный ресторан. «Паоло». Неплохие итальянские спагетти. Можно дойти пешком, даже по снегу.

– Чудесно. Я не голоден. Я решил, что так вам будет проще. Вы упомянули машину. Где эта машина?

– Ах да, машина. Во дворе, слева от крыльца. Красный родстер, «Порше», я подумал, что он вам понравится. Держите ключи. Но будьте осторожны...

– Почему?

– Ну, из‑за снега, разумеется, – может быть, она вообще не сдвинется с места.

– Спасибо за предупреждение.

– Я не хотел вас обидеть. Если вы не вернетесь сюда в пятницу, это мне обойдется в двадцать миллионов. Как бы то ни было, на столе в гостиной лежат водительские права с нужной фотографией. В чем дело?

– Одежда для вас, – сказал я. – Я забыл ее приготовить.

– О, я давно уже об этом подумал, пока шнырял в вашем гостиничном номере в Нью‑Йорке. Не беспокойтесь, у меня есть собственный гардероб, и мне нравится ваш черный бархатный костюм. Вы все‑таки прекрасно одеваетесь. И так было всегда, правда? Но ведь в ваше время принято было ходить в таких роскошных костюмах! Современная эпоха, должно быть, кажется вам ужасно мрачной. Это антикварные пуговицы? Ну ладно, у меня хватит времени их разглядеть.

– Куда вы пойдете?

– Куда захочу, естественно. Теряете уверенность в себе?

– Нет.

– Умеете водить машину?

– Да. Если бы и не умел, то сообразил бы.

– Вы так думаете? По‑вашему, в этом теле с вами останется ваш сверхъестественный интеллект? Ну, не знаю. Я не уверен. Возможно, мелкие синапсы в смертном мозгу так быстро не воспламеняются.

– Я в синапсах не разбираюсь.

– Хорошо. Приступим к делу.

– Да, думаю, пора. – Мое сердце сжалось в крепкий маленький узелок, но его поведение внезапно стало властным и авторитарным.

– Слушайте внимательно, – начал он. – Я хочу, чтобы вы поднялись над своим телом, но не раньше чем я закончу говорить. Вы направитесь вверх. Вы и раньше так делали. Приблизившись к потолку, вы посмотрите вниз, на наши тела, сидящие за столом, и сделаете сознательное усилие устремиться в это тело. Больше ни о чем не думайте. Не позволяйте страху отвлекать вас. Не думайте о том, как все это происходит. Вам нужно опуститься в это тело, вам нужно полностью и мгновенно слиться к каждой его клеткой и тканью. Представляйте себе это визуально! Представляйте, будто вы уже внутри.

– Да, понимаю.

– Я уже говорил, что в теле есть нечто невидимое, что осталось от того, кто занимал его изначально, и это нечто жаждет обрести целостность – с помощью вашей души.

Я кивнул.

– Возможно, вы подвергнетесь разнообразным неприятным ощущениям, – продолжил он наставления. – Пока вы будете скользить вниз, тело покажется вам слишком тесным и узким. Не дергайтесь. Представляйте себе, как ваш дух проникает в пальцы каждой руки, каждой ноги. Смотрите его глазами. Это самое главное. Ведь глаза – это часть мозга. Когда смотришь через них, закрепляешься в мозгу. Теперь вас уже ничто не вытеснит, будьте уверены. Как только оказываешься внутри, выбраться не так просто.

– Я увижу ваш дух, пока мы будем меняться?

– Нет, не увидите. Увидеть можно, но потребуется большое количество энергии, а вам нельзя отвлекаться от непосредственной цели. Не смотрите ни на что, кроме этого тела; вам нужно попасть в него, начать им двигать, смотреть его глазами, как я сказал.

– Да.

– И еще. Возможно, вас испугает вид собственного тела – либо безжизненного, либо уже заселенного мной. Не позволяйте страху возобладать над вами. Здесь должны сыграть свою роль определенное доверие и смирение. Верьте, что мне удастся вселиться в ваше тело, не причинив ему вреда, а затем я сразу же исчезну, чтобы избавить вас от постоянного напоминания о том, что мы сделали. Вы увидите меня только в пятницу утром, как и договаривались. Я не буду разговаривать с вами, потому что звук моего голоса, исходящего из вашего рта, может вас расстроить. Это понятно?

– И как будет звучать ваш голос? Как будет звучать мой?

Он еще раз глянул на часы, потом повернулся ко мне.

– По‑другому, – сказал он. – Объем голосовых связок у всех разный. Этот человек, например, придал моему голосу глубину, которой я ранее не обладал. Но у вас, разумеется, сохранится ритмика, произношение, речевые модели. Изменится только тембр. Да, это подходящее слово.

Я посмотрел на него – долго, внимательно.

– Имеет значение, верю я в успех или нет?

– Нет, – отозвался он с широкой улыбкой. – Это же не спиритический сеанс. Вам нет необходимости воспламенять способности медиума своей верой. Через секунду увидите. Что еще сказать? – Он напрягся и наклонился вперед.

Собака внезапно громко зарычала.

Я успокоил ее, протянув руку.

– Вперед! – резко сказал Джеймс, переходя на шепот. – Выходите из своего тела, быстро!

Я откинулся назад, снова сделав собаке знак успокоиться. Потом приказал себе подняться и почувствовал, как внезапно все мое тело завибрировало. Тут наступило чудесное осознание того, что я и в самом деле поднимаюсь – как дух, невесомый и свободный; в поле моего зрения все еще оставалось мое мужское тело, руки и ноги, распростертые прямо под белым потолком, а когда я глянул вниз, моим глазам предстало поразительное зрелище: мое собственное тело неподвижно сидело в кресле. О, что за чудесное чувство – словно я мгновенно могу попасть туда, куда захочу! Как будто тело мне было вообще не нужно, как будто моя с ним связь с самого рождения была большим заблуждением.

Физическое тело Джеймса чуть‑чуть качнулось вперед, его пальцы принялись шарить по белой столешнице. Только не отвлекаться! Главное – обмен.

– Вниз, вниз, вот в то тело! – произнес я вслух, но никаких звуков не было слышно, и тогда я без слов заставил себя устремиться вниз и влиться в новую плоть, в физическую оболочку.

В ушах зашумело, началось сжатие, словно меня всего пропихивали в узкую скользкую трубку. Вот мучение! Мне захотелось на свободу. Но я чувствовал, как заполняю пустые руки и ноги, как тяжелеет и натягивается, смыкаясь вокруг меня, плоть, как на лицо, словно маска, опускаются те же ощущения.

Еще не понимая, что делаю, я попытался открыть глаза – но я управлял веками этого тела, по‑настоящему моргал, уставился смертными глазами на тускло освещенную комнату, на собственное тело, сидевшее напротив, на мои собственные синие глаза, впивающиеся в меня сквозь фиолетовые очки, на мою прежнюю загорелую кожу.

Дата добавления: 2014-12-23