A Splitting Of The Mind 4 страница

Я обнаружил дверь, но, к сожалению, не сам. Я как раз валялся на полу, думая о своем, когда часть стены неожиданно исчезла. Это очень подошло бы для какого-нибудь фильма: свет заливает комнату, и среди этого потока света угадываются очертания фигур людей. Эффектное зрелище. Еще бы немного дыма – и можно получать «Оскар». Жаль, что в моих глазах нет встроенных камер… Но люди явно не оценили красоту своего появления (потому что не видели его), просто приказали мне подняться и идти за ними, и я подчинился. Я был невероятно счастлив видеть наконец хоть кого-то, а то уже начинал подумывать, что обо мне забыли.

Но, судя по тому, как меня схватили за руку, я понял, что они боятся, как бы я не попробовал сбежать, очутившись вне треклятой комнаты. Сказать честно, я думал об этом, но дело не стоило усилий. Меня явно вели к Маркман, и я вдруг осознал, что как будто целую вечность только и ждал, что встречи с этой стервой. У меня было много времени, чтобы поразмыслить о происшествии в конференц-зале и… о снах, где я играл в водное поло.

Иными словами, у меня было много времени, чтобы вдоволь надуматься о Майкле.

Прикольно, я интересуюсь им так, будто мы знакомы.

Мои раздумья были прерваны, когда я оказался перед дверью офиса Маркман. Я никогда не приходил сюда с той стороны, откуда меня сейчас привели, и с интересом глазел по сторонам. Один из моих конвоиров осторожно постучал в дверь, и я раздраженно закатил глаза. Блин, я бы уже сто раз зайти успел. Но, когда Маркман нас пригласила, почувствовал, что волнуюсь. Немножко. Совсем чуть-чуть.

- Нам нужно о многом поговорить.

Я совершил ошибку, посмотрев на Маркман.

Ох, ё-моё!

Знаменитый взгляд!

Это был тот самый «Джерард», только приумноженный в раз, эдак, семьсот. Семьсот миллионов.

Доктор показала на стул напротив своего стола. Пока я еле-еле брел в указанном направлении, Маркман распустила конвоиров, а я почувствовал, что не хочу, чтобы они уходили. Неужели придется умирать без свидетелей?!

- Как ты узнал код к двери? – Маркман была совершенно серьезна.

Я пожал плечами, и она гневно вскочила с места.

- Ты что, угрожал кому-то из персонала?
- Нет.

Думаю, мой голос ее немного успокоил. Он вообще на всех так действует. Если бы я захотел, я мог бы стать певцом, наверное…

- Ты шантажировал кого-то? Или попросил «забыть» хорошо закрыть дверь?
- Нет, - абсолютно честно ответил я.

Маркман опять начинала психовать.

- Ты узнал код от кого-то из пациентов?
- Нет.
- Или это, наоборот, тебя шантажировали или угрожали тебе? Если такое происходит, я должна знать, Джерард! Только тогда я смогу помочь!
- Нет, ничего подобного.
- Тогда как ты попал в конференц-зал?! – сердясь, Маркман едва ли не кричала.

Я понимаю, что она сбита с толку. Но мой мозг – это поразительная штука. Иначе, почему тогда они хотят выудить оттуда все тайны? Нет, Маркман все равно не поймет.

- Я подошел к двери и ввел код. 64593, это ведь тот самый код. И всегда был таким. Я не знаю, почему, но мне он известен… Я набрал его, лампочка загорелась зеленым, и я смог зайти… - я все сказал совершенно без утайки.

Маркман тяжело опустилась в свое дорогое кожаное кресло.

- Я тебя не понимаю. Я просто тебя не понимаю… - она смотрела с чистым изумлением, - Почему ты достался именно мне? Что я такого сделала, что ты достался мне в наказание?!
- Вы надули всех, когда сдавали экзамен по физике.
- Что?!

Ненавижу повторять. Я вздохнул.

- Вы спросили, что вы такого сделали, и я сказал, что это, возможно, из-за того, что вы обманули всех, когда сдавали физику.

Леденящая кровь тишина. Тут услышишь не только, как иголка падает, а даже как волосок.

- О, и это ты тоже «просто знаешь»? – сдавленным голосом спросила Маркман.

Ну… да. Нет, это ошибочное предположение. Да конечно, я это просто знаю! Я многое знаю.

- Я многое знаю.
- Вот что, Джерард, я начинаю думать, что это не тебя нужно защищать от мира. Скорее наоборот.

Я нахмурился. Не понял…

- Что вы имеете в виду?

Доктор кивнула в подтверждение своих слов, и я разозлился. Как она может говорить такое? Она совсем не думает, что говорит?! Я яростно уставился на нее: я что, дитя малое? Вечно или «ты не хочешь знать», или «тебе не надо знать». Конечно, я хочу все знать! Иначе я бы не задавал вопросов. Думаете, я не хочу почитать то, что в моей папке? Черт возьми, это моя папка, почему я не вижу ее?

- Вы никогда мне ничего не рассказываете! – рявкнул я.
- Да, не рассказываю, - отрезала доктор.

Сердце запрыгало в груди – неужели у меня есть шанс? Я резко подвинулся к Маркман.

- Тогда кто такой Майкл?

Всего через какие-то доли секунды после этого вопроса все мои надежды испарились. Почему у меня ничего не выходит? Нет, Маркман все-таки ответила, но ее ответ был тем, что я уже не мог больше слышать. Уже два года я только такой ответ и получаю.

- Я не могу сказать.

И понеслось… Гребаные четыре слова, которые звучат на протяжении всей жизни. Маркман ведь могла хоть немного приоткрыть для меня завесу тайны, но опять не сделала этого… Я, вспылив, изо всех сил долбанул здоровой рукой по столу. Маркман подскочила на месте и внимательно вперилась в меня взглядом.

- Почему вы мне ничего не рассказываете?! – закричал я.
- Потому что я не могу.
- Но я не придумываю его! Этот Майкл – не просто выдумка!
- Я верю тебе, Джерард. Он реален, - доктор произнесла эти слова так, как будто это было больно - говорить их, - Но я не могу сказать тебе, кто он.

Видимо, с этим мальчиком связано что-то очень значимое. А я был просто звуком выстрела среди битвы. Но какой? В чем все дело?

- Но почему вы не можете рассказать?

Маркман на миг прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Сейчас, бледная, с темными кругами под глазами, она казалась усталой и изможденной, такой я ее еще не видел. И как это относится ко мне?

- Джерард, я не могу тебе все рассказать не потому, что не хочу, а просто… мне нельзя. Я знаю, эта информация может помочь тебе и нескольким людям еще, но это не входит в мои полномочия – все раскрыть.

Оооо, даже так? Значит, все нормально? Должно быть, несколько здоровяков из Мира Марио явились сюда и приказали Маркман ничего не рассказывать бедному Джерарду.

- Кстати, чтобы не отходить от темы… как твоя рука? – слабым голосом спросила доктор.

Какого черта? «Чтобы не отходить от темы». Говорить по теме – это после летних каникул поинтересоваться по поводу возобновления учебы, а затем – узнать, в какой колледж поступил Джонни.

Но, что касается руки… болит. Очень, очень сильно болит. Мне бы немножечко морфия… Но я не собираюсь ничего отвечать. Я сел, скрестив руки на груди. Маркман не соизволяла поговорить со мной в течение нескольких недель, а то и месяцев, пока я был заперт в этой палате. Почему бы теперь и мне не помолчать? Это не особо-то трудно. Я ведь молчал целых два года, какие проблемы?

- Не начинай, - предупредила доктор.

И что? И что ты сделаешь?

Нет, она слишком хорошо меня знает. Но я знаю ее не хуже. Я сощурился.

- Тебе очень больно?

Какие хитрые вопросы, на которые трудно не ответить… Но я проигнорировал. Она игнорировала меня, оставив гнить или сходить с ума в белой комнате. Нельзя отдать должное?

Я принялся изучать свои ногти, которые превратились черт-те-знает во что, потому что я беспрестанно их грыз. Удивительно, как только не сжевал совсем еще в первые часы своего заточения. Ненавижу скукоту. Надо было дать ногтям хоть небольшой перерыв… Голос Маркман раздавался где-то на заднем плане, но я не мог его слышать. Как и меня никогда не слышат.

И все-таки, одна вещь сумела просочиться сквозь выстроенную мною стену. Вещь, которая привела меня в ужас.

- Я начала давать тебе Клозапин.

Это не было ни вопросом, ни угрозой. Просто утверждением. Но… о, ну и гадство. Фак, фак, фак! Теперь мне каждую неделю придется сдавать анализы крови! Я схватил близлежащий листок бумаги, ручку, и написал огромными буквами: «Я НЕ ДАВАЛ СОГЛАСИЯ!!» Даже два восклицательных знака поставил. Я уже давно уяснил, что несколько восклицательных знаков или подчеркивания очень эффективны. Особенно в случае Рэя. Но, когда я закончил, то понял, что все без толку. Да и написано было коряво, я плохо пишу левой рукой. Как бы я хотел хорошо владеть обеими! Сейчас я бы просто убил ради этого.

Маркман пожала плечами, и теперь-то я испытал на себе, как это приводит в бешенство, когда кто-то так делает.

- Мне не нужно твое согласие, Джерард. Я – твой лечащий врач. Я выписываю лекарства, которые тебе подойдут. Сейчас Клозапин – это лучшее, что я могу тебе дать, - мой страх явно сыграл ей на пользу. Я же говорил – продажная сука. Но она хорошо разбирает корявый почерк, хоть премию давай.

«Я не буду это принимать».

Маркман улыбнулась.

- Поздно. Ты уже принимаешь, и твой ближайший анализ крови в… среду. Сегодня понедельник, - услужливо сообщила она.

Ооооооо, черт! Теперь я знаю, чего боюсь – среды. Я же ни дня не проживу нормально! Они будут пытать меня, вводя под кожу иголки и забирая мою кровь! Я почувствовал, что подскочило давление. Я паниковал. Я был испуган. Я никогда не боялся так с тех пор, как обвалилась крыша, и я думал, что они пришли. Я не терплю иголки, они просто уничтожают меня! Едва ли я осознавал это в тот миг, однако, весь покрылся холодным потом и непроизвольно сжал ручки кожаного кресла. Боюсь, мои руки все равно тряслись.

Металлические кончики. Я их уже видел. Полая игла, втыкающаяся в мою вену, наполняющаяся кровью и выходящая обратно.

Я наклонился, мокрая спина отклеилась от кресла с отвратительным звуком, а Маркман равнодушно наблюдала за моими действиями. Она казалась ничуть не обеспокоенной, а ей лучше бы такой не быть. Только она может привести меня в такое состояние! Я еще ниже наклонился… и меня мощно вырвало прямо на ковер. Доктор не отреагировала вообще, просто достала свой коммуникатор и защелкала кнопками.

Чувствуя во рту отвратительный привкус желчи, я приподнял голову, не зная, что делать. Кажется, сейчас что-то вроде той ситуации, когда я ударил рукой по стеклу. В голове напрочь отсутствовали мысли, и поэтому я схватил первый предмет, попавшийся под руку, им оказалась старинная ваза, которая наверняка должна разбиться на тысячи осколков. Одним движением я мог выбросить на ветер сто пятьдесят тысяч долларов.

Маркман оставалась спокойной, как удав. Но все же, вряд ли она хотела, чтобы ее ваза повстречалась с полом.

- Прежде, чем ты будешь уничтожать мои вещи, позволь сообщить кое-что. После того, что случилось в конференц-зале перед Министром Здравоохранения, я должна тебя предупредить. Ты близок к этому… - она щелкнула пальцами, - Ты близок к Гринвуду, Джерард. Это не угроза. Просто предупреждение. Будь паинькой.

Желудок снова подскочил, а ваза выпала из моих рук. Но вместо того, чтобы разбиться, она с глухим стуком приземлилась на ковер. В тот же момент вошли конвоиры, подхватили меня под руки и повели из офиса. Я повернулся, глядя на Маркман… неужто она не шутит?! Я не мог быть близок к Гринвуду, это не для меня! Я умоляюще смотрел на женщину, чтобы получить ответ, чтобы она успокоила меня… Какое отношение я имею к Гринвуду?

Я ничего такого не делал. Гринвуд – место для сумасшедших. Но не для простых. Для преступников с психическими отклонениями.

Я ничего такого не делал.

***

Я думал, меня снова отправят в одиночную палату, но вместо этого оказался помещен в лазарет, где бывал до этого лишь несколько раз. Абсолютно тихое и мирное место, а вдобавок – еще и пустое, так что я мог выбирать ту кровать, которую мне вздумается.

Медбрат был совсем молодым парнем, наверное, только-только выпустившимся из училища. Казалось, он просто без ума от своей профессии, но при этом он не вел себя, как остальные - старые дьяволы, которые следовали правилам вплоть до буковки. Я отказался от его предложения поесть, меня до сих пор подташнивало, а также плохую службу сослужило то, что я посмотрел по сторонам. Ну скажите, ну кто выставляет шприцы на всеобщее обозрение за стеклянными дверцами шкафов?!

Я свернулся в комок под тяжелым одеялом. Меня клонило в сон, но заснуть я не мог, так и лежал, прижимая к груди кулек и надеясь, что он мне не понадобится.

Второй моей ошибкой стало то, что я начал думать. Мыслей кое о чем я изо всех сил старался избегать. И да, я немного соврал, сказав, что думал обо всем, о чем только возможно, пока находился в заточении. Я заставлял себя не думать о нем.

Когда у вас что-то случилось или вы больны, вы можете целыми днями не думать вообще. Вот она, очередная тайна человеческого мозга, которая чем-то сродни работе воспоминаний. Когда человек в тяжелейшей депрессии, он забывает о простейших вещах, таких, как гигиена или даже умение смеяться. То же самое – когда он болен. Вы забываете о Дне рождения сестры, о том, что собаке пора сделать прививку. Однако если вам просто скучно – тут дело обстоит немного по-другому. Кажется, мне пора искать понятие того, что происходит, когда вам скучно.

Все то время, как я был в одиночной палате, я размышлял о том, каким способом мне оттуда выбраться. Остальные мысли кружили вокруг да около, и трудно оказалось заставить мысль о Фрэнке не захватить всю мою голову. Поверьте, я много чего чувствую по отношению к этому мальчику. И, если он появился однажды в моих мыслях… я уже не мог не вспоминать о нем.

Вскоре, не в силах больше бороться, я так и заснул, думая о Фрэнке.

***
На следующее утро, когда я проснулся, я понял, что впервые за долгое время сумел поспать нормально, во всяком случае, спокойно. Даже несмотря на то, что мои мысли наводняли Фрэнк, белая палата, Майкл и Гринвуд, снов я не видел, что просто великолепно. В общем, спал я, как бревно. Если бревна, конечно, спят.

Открыв глаза, я увидел утреннее солнце, лучи которого пробивались сквозь стекло. Никогда не думал, что могу так радоваться солнцу… Как же все-таки я замучился! Обычно всякая ерунда вроде солнечного света меня не волнует, но сейчас я до невозможности хотел снова вернуться к прежнему распорядку дня и всему остальному; к тому, как жил раньше.

Я больше ни за что не пойду туда, в этот конференц-зал.

Медбрат сменил повязку на моей руке, которая теперь напоминала руку мумии, а не лазерную пушку. А затем мы отправились в мою старую, привычную комнату, откуда я, переодевшись, должен был шлепать на завтрак.

Вот черт… Завтрак. Люди. Рутина.

Быстро переодеться я не мог, но у меня просто руки чесались скорее избавиться от одежды, в которой я находился в заточении – неестественно белых штанов и футболки с удлиненными рукавами. Перестарались с отбеливателем, что ли? Я швырнул эти надоевшие вещи на пол, пускай уборщики подбирают. Это эгоистично, но я же на самом деле эгоист…

Глава 6.2. It is not a lie, it is a terminological inexactitude.

Кровати Фрэнка больше здесь не было, и я не знал, расстроиться или разозлиться. Опустившись на колени там, где находилась прежде кровать, я пробежался пальцами по полу, собрав слой пыли, которая копилась тут уже в течение нескольких недель, не меньше. Фрэнк давно покинул это место, а это значит, что либо отремонтирована его старая комната, либо… его выписали.

Я молился, чтобы последний вариант оказался неверным. Сейчас я бы не вынес этого…

Мне было нужно поговорить с ним. Я хотел поговорить с ним!

Думаю, я по нему скучал.

Это странно, потому что раньше я не скучал ни по кому…

Чувствуя себя в полном одиночестве и вдобавок умирая от голода, я притащился в кафетерий, где почти никого не было в столь ранний час. Сидели на своих местах разве что Зак и Бен, а также еще двое пациентов, которых я знал только наглядно.

Охранники разом повернули головы в мою сторону, Бен улыбнулся, а Зак молча кивнул. Я тоже кивнул в ответ, но улыбаться не стал.

Я не улыбаюсь. Я могу усмехнуться, но улыбка никогда не трогала моих губ.

Некоторое время мы так и созерцали друг друга, но затем я все-таки отвел взгляд и направился за едой, которой по утрам выступали хлопья. Не кукурузные, их я не особо люблю, потому что они раскисают в молоке всего минуты за три.

Когда я шел обратно, минуя Зака и Бена, я резко остановился, увидев, что кто-то сидит за столом. За моим столом.

Как он посмел?

Я сел напротив новичка, которому (конечно, я знал) было восемнадцать лет. Ну, и кем он себя возомнил? Ему что, никто не сообщил, что этот стол мой? Мой стол!

Сложив руки на груди, я вперился в парня злым взглядом, но бесполезно: парень невозмутимо улыбался. Когда я обратил внимание на его зубы, то просто съежился от ужаса: желтые зубы заядлого курильщика. Ногти вообще трудно было назвать ногтями, это были какие-то огрызки, а пальцы также пожелтели от никотина.

Парень заприметил, что я интересуюсь его ногтями, и показал руки, так, чтобы я мог получше все рассмотреть. Я скривился, а он снова заулыбался и протянул ладонь.

- Берт.
- Берт, почему ты здесь? – равнодушно спросил я, не беря его руку.

Нахальная ухмылка появилась на лице новичка, и он наклонился ближе, видимо, ожидая от меня того же и глядя дико расширенными горящими глазами. Затем рассмеялся прямо мне в лицо; меня передернуло, и я едва не отпрянул, но парень вдруг заговорил каким-то странным голосом:

- Он немножко похож на Годзиллу. Я его так и зову – Годзилла. Но он страшнее, - закончил Берт шепотом и сжал пальцы.

Я сел нормально. Кажется, бедный маленький Берт переусердствовал с грибами. Никогда не делайте это в одиночестве! У парня случилась передозировка, в результате которой его мучили галлюцинации, и ему казалось, что монстры типа Годзиллы придут и заберут его. Когда он пришел в себя, рядом не было никого, кто сказал бы ему, что все его видения – не реальны, и теперь его мозг упорно отказывается в это верить. Бертом очень легко манипулировать, оно и понятно.

- Эй, Берт, давай договоримся, - ободряюще произнес я и показал на стол, а парень улыбнулся и кивнул, - Это мой стол. Да, мой стол. Если ты еще раз за него сядешь, я выдам тебя Годзилле. Ладно? Вот такой договор. Держись подальше от моего стола, и я буду молчать.

Улыбка Берта погасла: теперь он выглядел ужасающе напуганным. Он громко сглотнул, лихорадочно затряс головой, выражая свое согласие, а потом выскочил из-за стола и умчался, напоследок бросив в меня несчастный взгляд.

А прикольно получилось. Ухаха, какая же я задница!

- Засранец.

Мне плевать, когда кто-то говорит мне такие слова. Я согласен. Но теперь, когда я услышал это от Фрэнка, то почувствовал острый укол совести. Да, Фрэнк стоял напротив меня с совершенно непроницаемым выражением лица; в следующую секунду с громким стуком поставил свой поднос на стол.

- Зачем ты это сказал ему? Или это смешно – испугать человека до полусмерти? Ты имеешь на это право?! – Фрэнк обвинял меня, а я не знал, что и сказать. Почему-то я не мог объяснить, что Берт сел за мой стол. Внезапно заболело сердце, и я не хотел, нет, ни за что не хотел, чтобы Фрэнк сердился на меня!

- Как ты мог? Неужели ты и вправду такой мелочный? Хочешь использовать меня, поэтому дружишь со мной?! – его голос задрожал, и сейчас я уже не мог угадать, от злости ли это или Фрэнк сейчас ударится в слезы.

Нет, нет, нет… Ничего из вышеперечисленного ко мне не относится! Я не собираюсь использовать тебя, Фрэнк! О, ну почему это все – не сон? Фрэнк, пожалуйста, не злись на меня!

Мальчик сел, отодвинув поднос в сторону, и приблизившись ко мне, процедил сквозь зубы:

- Ты дружишь со мной, потому что знаешь, что не будет никаких трудностей. Знаешь, что я просто слабый малыш. Я – питание для твоего эго. Ты знаешь, что я не буду сопротивляться, ты знаешь, что я сдамся. Я никогда не борюсь до конца, и это тоже удобно для тебя, да? Когда не сопротивляются, легче. Но я такой. Я не сопротивлялся. Я позволил им сделать все, что они захотят. Ты знаешь, что в твоем случае будет то же самое, ты сможешь сделать со мной все, что хочешь. Я просто беспомощный и никому не нужный человек, который слишком быстро перестает противиться трудностям!

Я чувствовал, что сейчас просто-напросто взорвусь. Все, что от меня останется – облачко розового дыма, который развеется по кафетерию, и мелкие ошметки. Ошметки Джерарда приклеятся к потолку и столам, и лишь только одна часть меня будет невредимой. Перед Фрэнком останется лежать мое сердце, которое он украл еще тогда, когда впервые появился в той комнате, где все смотрели телевизор.

Фрэнк подсел к Берту и принялся болтать с ним, как будто они знали друг друга уже целую вечность. Я обхватил себя руками, будто пытаясь согреться… Лучше бы произошел взрыв! Как Фрэнк мог так обо мне подумать? Я бы никогда, ни за какие блага не прикоснулся к нему и не сделал бы ничего… такого! Как он мог сравнить меня с теми двумя парнями?!

Я поднял ложку. Хлопья уже окончательно размокли, выживших не осталось. А прошло только три с половиной минуты.

Я бы тоже хотел умереть, как и эти хлопья.

За три с половиной минуты.

***

Все утро я был совершенно безучастен к происходящему. Сразу после завтрака Фрэнк исчез и больше не появился. Я надеялся, что с ним все в порядке…

Бену даже не пришлось уговаривать меня выйти на улицу. Я отправился туда в надежде, что найду сумах и умру от его яда. Мерзкому настроению особенно соответствовала погода: серое небо, покрытое тучами, угрожало дождем.

Слова Фрэнка беспрестанно вертелись у меня в голове. Может, он вовсе не думал обо мне так плохо? Я уже хотел извиниться перед Бертом, но отговорил себя от этого. Причем здесь Берт? Сделанного не воротишь, любые мои уговоры могут быть восприняты в штыки.

Почему мне никто ничего не рассказывает? Фрэнк явно имел в виду большее, чем просто мое отношение к Берту. Я постоянно препирался с Рэем, Фрэнк слышал это, но даже глазом не моргнул. Нет, его что-то другое расстроило, а я не хотел видеть его таким подавленным. Я хотел, чтобы он был счастлив.

Стыдно сказать, но я ни разу не был на улице. Не знаю, почему так… Такая простая вещь, а я не могу объяснить ее. Двор учреждения состоял из баскетбольной площадки со специальным покрытием, линии на котором уже были едва заметны (я никогда, кстати, не играл в баскетбол и тоже не знаю, почему), и небольшого участка, поросшего зеленой травой, местами нестриженой. Я сел на эту траву.

Возле дверей шла ссора, немедленно привлекшая мое внимание. Похоже, Магда, грузная, полная медсестра, не собиралась давать Бобу упаковки с пластырем.

Я знал, что долго медсестра не продержится: Боб имеет редкостный дар убеждения. Наверное, он сумел бы продать презервативы Римскому Папе. Блин, да он бы уговорил Папу стать геем, если бы захотел.

Действительно, момент спустя Боб уже шагал с двумя упаковками в руках по направлению к пеньку, оставшемуся на месте недавно срубленного за баскетбольной площадкой дерева. Я отправился следом, пытаясь расслышать, что Брайар говорит. Его слов было не разобрать, однако вряд ли они как-то относились ко мне.

- Привет, Джерард, - добродушно сказал Боб, повернувшись.
- Здравствуй, - пробормотал я, чувствуя некоторое неудобство.
- Из-за тебя срубили это дерево… - я не ответил, а Боб тем временем возился с первой упаковкой, - Когда ты исчез, Рэй всем раззвонил, что ты сбежал.

Я потерял челюсть. Брайар печально кивнул.

- Рэй сказал, что ты залез на дерево и с него перебрался через стену. На следующий день дерево спилили, потому что не хотели, чтобы кто-то повторил то, что сделал ты.
- Я не убегал!
- Конечно, ты не убегал. Это Рэй все болтает, вы же с ним говорили на эту тему, помнишь? Но, как бы там ни было, жизнь Перси угасает. Я просто стараюсь помочь ему спокойно умереть.

Боб отвернулся и медленно провел пальцами по шершавой поверхности пня.

- Кто такой Перси?

Боб показал на пень.

- Вот Перси. Точнее, то, что от него осталось.

Я хотел уйти отсюда. Черт, что я здесь делаю среди этих людей?! Но я тут же вспомнил осуждающий взгляд Фрэнка… Может, я перестаю быть таким козлом по отношению к окружающим?

- Прости…

Опустившись на колени рядом с Бобом, я осторожно положил руку на Перси. Я не просил прощения у кого-то одного из них, наверное, это было адресовано обоим.

Боб кивнул и вручил мне пластыри. Я усмехнулся, увидев на них маленькие изображения Мистера Бина. В упаковке Боба на пластырях были нарисованы котята.

Брайар проверил, есть ли кто поблизости, и, шепнув, что он раздобыл кое-что еще, достал из кармана куртки тюбик антисептического крема. Выдавив немного на палец, он втер крем в участок на поверхности пня, куда я тут же приклеил пластырь. Боб, одобрив мои действия, принялся за следующий участок.

- Он был таким грустным…

Сердце бешено застучало, и я изумленно воззрился на Боба:

- Фрэнк?!
- Ему не объяснили, где ты. Все докладывал Рэй. Сперва он сказал, что тебя перевели. Когда ты и к концу недели не вернулся, все тоже поверили в это. Фрэнк был в бешенстве… Он думал, что ты бросил его. Джерард, тебя ведь так долго не было… Этим утром Фрэнк рассердился, потому что всегда сердится, когда ему действительно плохо.

Я думал, что у меня сейчас случится сердечный приступ.

- Но раз я вернулся, почему он не обрадовался?

Боб поджал губы.

- Я едва знаю Фрэнка. Может, тебе следует спросить его самого?
- Он меня теперь ненавидит…

Боб вскинул брови и покосился куда-то.

- Он не сводит с тебя глаз уже минут десять. Не думаю, что он ненавидит тебя.

Я завертел головой и увидел Фрэнка, сидевшего на краю площадки и бессмысленно крутившего в руках травинку. Сообразив, что он сейчас поднимет голову и заметит, что я на него смотрю, я поспешно отвел взгляд и ощутил, как начинаю покрываться испариной. Интересно, от предвкушения или от беспокойства?

Голос Боба вывел меня из этого странного состояния.

- Мать твою, ты давишь цветок! Она меня уже бесит!

Мимолетно глянув вниз, я действительно увидел под левой ногой расплющенный желтый цветок. Почему-то чувствуя себя виноватым, я отодвинулся.

- Да приклей ты ей пластырь на середину, пускай заткнется.

Я в шоке уставился на Боба. Тот спокойно подал мне пластырь с нарисованным котенком: свои пластыри я все израсходовал на нужды Перси. По-прежнему ошеломленный, я обернул цветок, а Брайар довольно заулыбался.

- Да, Джерард, не смотри так, я не сумасшедший, но я слышу голоса природы. Я слышу все… цветы, деревья траву, листья… Это дар, и я люблю свой дар. Однако цветы часто выводят из себя, они считают, что они самые прекрасные из всех растений. Все цветы – девочки, - недовольно заключил он.

Я стоял и не знал, идти ли мне самому к Фрэнку или ждать, пока он ко мне подойдет. Если я сделаю первый шаг, мальчик опять может рассердиться… а это уже не есть хорошо. Нет-нет, это просто ужасно! Поэтому я пошел к тому месту, что мне здесь особенно приглянулось – заросший травой участок около забора.

- Джерард? – окликнул меня Боб.
- Что?
- Легче ступай по траве!

Я криво заулыбался… но я ведь уже решил, что НЕ надо быть таким козлом по отношению к окружающим. Каждый день мы учимся чему-то новому. Кто бы мог подумать, что у природы есть голоса? Когда я размышлял об этом, то в самом деле пытался шагать аккуратнее, чтобы не мять траву сильно.

- Джерард! – судя по поведению, Фрэнк жаждал того, чтобы поговорить со мной.

И все мысли о траве мгновенно вылетели из моей головы.

- Фрэнк, - решительно произнес я, - я хочу, чтобы ты знал: я никогда, никогда не прикоснусь к тебе или сделаю с тобой что-то такое. Я…
- Знаю, - прошептал Фрэнк, - Я не хотел… Я думал, что ты ушел! Вся злость так долго копилась внутри… Я не хотел… - дрожащими губами повторил он.
- Я верю тебе, - даже если я и мучился и драматизировал целый день по поводу этого, теперь все разрешилось.

Надеюсь, что разрешилось.

- Я знаю, что ты не сделаешь ничего подобного. Ты хороший… Ты даже слишком хорош для меня. Ты просто хороший человек…

Фрэнк тяжело дышал, а его речь была быстрой и прерывистой. С ним явно происходило что-то не то, я чувствовал это еще сегодня утром. Что-то съедало Фрэнка изнутри, и необходимо было узнать, что именно. Я отвел мальчика к забору, где никто не мог нас видеть, хотя, и без того баскетбольная площадка пустовала.

- Фрэнк, что случилось?

Стоило мне это проговорить – и Фрэнк прямо-таки просиял, из-за чего сердце кольнуло щемящей болью. Я волновался.

- Пообещай мне.
- Что пообещать?
- Пообещай, что никому не расскажешь. Ни-ко-му. Вообще. Ты не напишешь это нигде и не будешь об этом говорить. Ни одной живой душе! Даже Маркман нельзя это знать! Ты должен пообещать, что умрешь, но ни слова ей не скажешь! Обещаешь, Джерард? Пообещай мне, пожалуйста!

Желудок поднялся куда-то к горлу.

- Это что-то очень плохое? А, Фрэнк? Почему Маркман нельзя это знать? Это, что ли, относится к ней?
- Джерард, ну пообещай! – вскричал Фрэнк, - Нельзя говорить Маркман! Она сообщит родителям, а если мой папа узнает это, то все, что он говорил обо мне, подтвердится! Ладно? Если он узнает, я буду виноват. Пожалуйста, пообещай, что ничего никому не расскажешь!

Я не мог слышать это отчаяние в голосе, поэтому кивнул.

- Обещаю.

Фрэнк сделал глубокий вдох и сильно потер глаза.

- Это очень плохо, Джерард. Я не знаю, что делать. Это грех. Но ты ведь не осудишь меня… Ты меня не осудишь?
- Я не осужу тебя, - я сел напротив Фрэнка, неотрывно глядя ему в глаза. Наши колени были в нескольких сантиметрах друг от друга.

Дата добавления: 2015-01-03