Становление энциклопедизма в журналистике. «Торговое направление» и его оппоненты 3 страница

С его приходом обновился состав сотрудников за счет бывших участников кружка Станкевича (Бакунин, Боткин). Стихи и художе­ственная проза были представлены именами А. Кольцова, К. Аксако­ва; литературная критика — П. Кудрявцева, М. Каткова и др. Активно выступал сам Белинский: с марта 1838 по май 1839 г. он поместил в журнале 120 статей и рецензий. Среди них — рецензия «Гамлет, дра­ма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», ставшая образцом в этом жанре театральной критики. Из зарубежных авторов предпочтение отдавалось Шекспиру и Гете.

Первый номер обновленного журнала открывался переводом «Гимназических речей» Гегеля с предисловием автора перевода Баку­нина. Тем самым «Московский наблюдатель» определил свою фило­софскую направленность, свой взгляд на теорию искусства. Идея «ири-мирения с действительностью», которую извлек Белинский из гегелевской формулы «все действительное разумно, а все разумное действительно», покоилась на признании законосообразности истори­ческого процесса, предопределенности каждой фазы истории обще­ства, а значит, и нецелесообразности попыток изменения су­ществующих порядков. В этих философских суждениях игнорировались борьба противоположностей как основа развития, диалектический под­ход к действительности. Примирительные настроения Белинского на­шли отражение в его осуждении протестующего искусства, отрицании cai ирических жанров. В творчестве Шекспира, Гете, Пушкина он це­нил объективное созерцание жизни и внутреннюю гармонию.

Весной 1839 г. Белинский оставил «Московский наблюдатель». Чи­татель не поддержал преобразованное издание, не найдя в нем обе­щанного энциклопедического разнообразия, простоты и доступно­сти изложения, занимательной беллетристики, острой литературной полемики. По договоренности с новым редактором «Отечественных записок» А. А. Краевским Белинский возглавил отдел критики и биб­лиографии в его журнале и переехал в Петербург.

«Библиотека для чтения» была заявлена в 1834 г. как «журнал сло­весности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод». Про­грамма энциклопедического журнала включала в себя следующие отделы: «Русская словесность», «Иностранная словесность», «Науки и художества», «Промышленность и сельское хозяйство», «Критика», «Литературная летопись», «Смесь». «Библиотека для чтения» выхо­дила регулярно первого числа каждого месяца, объем одного номера составлял 25-30 печатных листов. Журнал имел привлекательный вне­шний вид: отличная бумага, четкий шрифт, цветные картинки мод.

Основал «Библиотеку для чтения» известный книгоиздатель и книгопродавец, хозяин самой популярной книжной лавки в Петер­бурге А. Ф. Смирдин. Редактором журнала он пригласил Осипа Ива­новича Сенковского — университетского профессора-ориенталиста, возглавлявшего кафедры арабского и турецкого языков. Сенковский хорошо знал Восток, воочию познакомился с его культурой во время путешествий. Эрудиция, редкая работоспособность, общительность, умение заинтересовать читателя, предприимчивость помогли Сенковскому быстро освоить новое для него дело.

«Библиотека для чтения» создавалась по европейскому образцу как коммерческое предприятие. Редактор получал значительное но тем временам жалование — 15 тыс. рублей в год. помимо гонорара. Вводилась полистная оплата авторского труда — 200 рублей, а для знаменитых писателей гонорар повышался до 1000 рублей за печат­ный лист. Стихи оплачивались построчно, с учетом известности поэта. Подписная плата на журнал составляла 50 рублей ассигнациями в год. Издатель рассчитывал на то, что невысокая подписная цена позволит расширить читательскую аудиторию, и этот расчет оправ­дался. К концу третьего года «Библиотека для чтения» имела около 7 тыс. подписчиков.

«Библиотека для чтения» ориентировалась на средний класс насе­ления — чиновничество, мелкопоместное дворянство, городское ме­щанство. Ставка делалась на семейное чтение, отсюда — внимание к разнообразию материалов, занимательности изложения, учет вкусов и повседневных интересов широких кругов читателей.

Воображение читателей поразил объявленный состав сотрудников — 57 имен писателей и поэтов, весь цвет российской словесности. Пре­следуя рекламные цели, издатель платил до 1000 рублей за согласие известного пола или писателя назвать свое имя в числе будущих со­трудников.

Отдел «Русская словесность» был представлен именами В. Одо­евского, Д. Давыдова, В. Даля, А. Марлинского, Н. Кукольника, М. Загоскина, А. Тимофеева, В. Бенедиктова и др. В первые два года существования журнала в нем печатал стихи и художественную про­зу Пушкин («Пиковая дама», отрывки из «Медного всадника», «Пес­ни западных славян», сказки). В отделе «Иностранная словесность» помещались произведения Э. Сю, Бальзака. Среди жанров беллетри­стики главенствующее место занимала повесть. В этом жанре выс­тупали в журнале сам редактор («Иван и Роза»), Булгарин («Петербург­ская чухонская кухарка»), В. Ушаков («Пиюша»). Последняя повесть имела сатирическую направленность против Белинского. Художе­ственные произведения отечественных и зарубежных авторов Сен-ковский перерабатывал, приспосабливая к цензурным требованиям и вкусам обывательской аудитории. К концу десятилетия состав авто­ров изменился, после образования «Современника» Пушкина и пе­рехода «Отечественных записок» в ведение Краевского именитые писатели и поэты покинули журнал.

В отделе «Науки и художества» приоритет отдавался естествен­нонаучным, экономическим статьям иностранных авторов, в кото­рых популяризировались технические достижения. При этом редак­тор стремился придать им занимательную форму, исключая из них теоретические рассуждения и оставляя любопытные факты, полез­ные сведения. Практическую направленность имел отдел «Промыш­ленность и сельское хозяйство», где содержались разного рода сове­ты и рекомендации: но уходу за скотом, но использованию новых орудий сельского труда, по изготовлению продуктов питания и т. д. Рекламируемые блага цивилизации сулили читателю комфорт и бла­гополучное существование.

Критический отдел журнала отличался фельетонным стилем, кото­рый исключал необходимость глубокого анализа содержания и худо­жественных достоинств произведений. Взяв на себя эту функцию, Сенковский стремился позабавить читателя веселыми остротами, на­смешками по поводу отдельных эпизодов или языка рецензируемых произведений и т.п.

В «Литературной летописи» Сенковский в полной мере использо­вал изобретенную им литературную маску барона Брамбеуса, от лица которого он смешил и дурачил публику, развлекая ее анекдота­ми из жизни литераторов, мистификациями и пародиями на произве­дения современных авторов.

Отдел «Смесь» стал средоточием разнообразных сведений и любо­пытных фактов из истории, географии, метеорологии, театра и т. п. — на любой вкус, возраст, образование. От руководства но разгадыва­нию снов и рецептов чудодейственных лекарств до сенсационных эпизодов из жизни королей, полководцев и т. д. — таков диапазон «Смеси».

Все названные отделы «Библиотеки для чтения» обретали содержательное и стилистическое единство благодаря деятельному участию самого редактора. Избегая политических и острых соци­альных проблем и в то же время не скрывая неприязни к революци­онным идеям («Брамбеус и юная словесность»), Сенковский раз­влекал и одновременно просвещал публику, предлагая ей занимательное чтение и обилие полезных сведений. Читательский успех журнала пришелся на период смятения и растерянности об­щества после декабрьских потрясений 1825 г. и событий фран­цузской революции 1830 г. Спустя десятилетие читатели, оценив ка­чественный уровень обновленных «Отечественных записок» и «Современника», нашли в них отклик на запросы времени и отхлы­нули от «Библиотеки для чтения».

А. С. Пушкин — журналист и редактор («Литературная газета», «Современник»)

Об Александре Сергеевиче Пушкине написаны тысячи книг и ста­тей. Во много раз больше, чем сочинил сам поэт. И все же сказано о нем мало. «Пушкин, — но словам Белинского, — принадлежит к веч­но живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха произносит о них свое суждение, и как бы ни верно поняла она их, но всегда оставит следующей за нею эпохе сказать что-нибудь новое и более верное, и ни одна и никогда не выскажет всего». Таков секрет неувядаемости творений Мастера. «Вечно тот же, вечно новый» — эти пушкинские слова можно, без сомнения, отнести к его собственному наследию.

Поэт откликался на самые животрепещущие вопросы современ­ности, остро чувствовал противостояние молодых сил России раб­ству и тирании, тормозившим развитие общества. Он не мог и не хотел молчать, когда попирались законы и права человека, и брался за журналистское перо, чтобы пробудить и укрепить в душах людей нравственность и милосердие.

В пушкинской публицистике документальность соседствует с причудливой фантазией, глубокие философские раздумья — с наивно-простодушными откровениями журнальной маски. Мистификация, к которой часто прибегал публицист, помогает читателю понять жиз­ненные реалии. Пушкинский гений художника слова, мыслителя и гражданина, воплотившийся в газетных и журнальных статьях, спо­собствовал в прошлом и содействует ныне возвышению престижа журналистской профессии.

Каким хотел видеть Пушкин журналиста? Об этом он недвусмыслен­но заявил в небольшой статье «Обозрение обозрений», написанной в 1831 г. и опубликованной посмертно. «Сословие журналистов, — писал он, — есть рассадник людей государственных — они знают это и, соби­раясь овладеть общим мнением, они страшатся унижать себя в глазах публики недобросовестностью, переметчивостью, корыстолюбием или наглостью. По причине великого конкурса невежество или посредствен­ность не может овладеть монополией журналов, и человек без истинно­го дарования не выдержит Tepreuve (испытания. — Авт.) издания».

Отвечая на вопрос о назначении журналистики, Пушкин в «Обо­зрении обозрений» писал, что она управляет общим мнением рус­ской публики. С этой точки зрения он рассматривал русскую перио­дику. Пушкин не признавал монопольного права «указателей общественного мнения» за официозными газетами и журналами, потому что сами эти издания не являлись голосом общественного мнения. «Спрашиваю, — писал он, — по какому праву „Северная пчела" будет управлять общим мнением русской публики; какой го­лос может иметь „Северный Меркурий"?»

Пушкин противопоставлял европейскую периодику русской и ука­зывал на качества, которых лишена последняя, — широкий спектр политических направлений, свобода мнений: «Журнал в смысле, при­нятом в Европе, есть отголосок целой партии, периодические памф­леты, издаваемые людьми, известными сведениями и талантами, име­ющие свое политическое направление, свое влияние на порядок вещей».

В согласии с признанием просветительской и нравственно-воспитательной роли журналистики находились его высказывания о свободе творчества, о правовой защищенности авторов, о цензур­ном законодательстве.

Современники обратили внимание на своеобразие пушкинской литературной критики и публицистики, на их художественную основу. В. Ф. Одоевский восхищался удивительным умением Пушкина «в не­многих словах заковать много мыслей». По словам И. В. Киреевского, Пушкин «открыл средство в критике, в простом извещении о книге быть таким же необыкновенным, таким же поэтом, как в стихах».

В статье 1822 г., впервые опубликованной в 1884 г. под заглавием «О русской прозе», Пушкин иронически комментировал прозу со­временных писателей, которые видели главную задачу в том, чтобы выразиться «поэтичнее», и насыщали свои произведения пестрыми эпитетами, надуманными сравнениями. «Но что сказать об наших писателях, — замечал Пушкин, — которые, почитая за низость изъяс­нить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами?.. Должно бы сказать: рано поутру — а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба — ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее». Приведя не­сколько подобных примеров, Пушкин определил основные требова­ния к прозе: «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат».

Чутко улавливая специфику журнальной прозы, Пушкин в 1827 г. так отозвался в письме к М. П. Погодину о статьях П. А. Вяземского: «Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побоч­ных мыслей и их выражения резко оригинальны, он мыслит, сердит и заставляет мыслить и смеяться: важное достоинство, особенно для журналиста!» Новая свежая мысль журналиста должна побудить чи­тателя мыслить. Сатирическая направленность журналистики вызы­вала искренние симпатии поэта.

Примечательная черта пушкинской журнально-критической прозы — полемичность. Привлекает сдержанный тон его полемики, точность в передаче мыслей оппонентов. Пушкинская критика шла под девизом, сформулированным впоследствии В. Г. Белинским: «Критика не есть брань, а брань не есть критика». Пушкину импонировала боевая целеустремленная журнальная полемика. Сам Пушкин отвечал на брань и клевету журналов той неумолимой насмешкой, которая, как писал В. Одоевский, «не прощала ни одной торговой мысли... и кото­рой многие из рыцарей-промышленников, против воли, одолжены бес­смертием».

Пушкину-журналисту чужды ложный пафос, «кудрявый слог», наукообразие, вычурность письма. Журналистские труды Пушкина — произведения художника слова. Они вобрали в себя мудрость народ­ной речи, ее образность, лукавый юмор, пословицы и поговорки. «Изу­чение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка», — писал поэт. Он видел в живой речи народа истинную школу совершенствования языка сочинителя: «Вслу­шивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели, — вы в нем можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах».

В статьях, письмах к друзьям, редакторских заметках на полях ру­кописей Пушкин высказал свое понимание журналистики и роли журналиста в общественной жизни, определил главные требования к содержанию, языку и стилю журнальной прозы, которыми руковод­ствовался, уточняя, дополняя и развивая свои мысли, поверяя тео­рию практикой.

Первые пушкинские статьи появились на с границах журналов «Сын Отечества», «Московский телеграф», альманаха «Северные цветы». Поэт откликался на новинки отечественной и европейской словесности, определял их место и значение в литературном процессе.

В 1825 г. «Московский телеграф» напечатал небольшую статью «О г-же Сталь и о г. А. М-ве», подписанную буквами Ст. Ар., т. е. Старый Арзамасец. Поводом к выступлению Пушкина послужила статья в «Сыне Отечества» под названием «Отрывки г-жи Сталь о Финляндии. С замечаниями» за подписью А. М-в. Автором публикации был А. Муха-нов— адъютант финляндского генерал-губернатора. Муханов пере­вел отрывки из изданной во Франции и запрещенной в России книги Ставь «Десять лет изгнания», в которых высланная Наполеоном писа­тельница делилась своими впечатлениями о России, и отрицательно оценил их. С этой оценкой Пушкин не согласился.

Пушкин стремится доказать, что г-н А. М-в недобросовестно от­несся к своим обязанностям переводчика и рецензента. Он цитирует признание самого Муханова: «Пробегая снова книжку г-жи Сталь, набрел...» и курсивом подчеркивает знаменательность этих слов. Да­лее он иронически комментирует наивный довод Муханова, призван­ный подтвердить мысль о том, что Сталь свойственны «ветреное лег­комыслие», «отсутствие наблюдательности» и «пошлое пустомельство». Муханов обращает внимание на мрачные пейзажи Финляндии в книге воспоминаний Сталь. Пушкин психологически убедительно объясняет причины этого: «Из России г-жа Сталь ехала в Швецию но печальным пустыням Финляндии. В преклонных летах, удаленная от всего милого ее сердцу, семь лет гонимая деятельным

деспотизмом Наполеона, принимая мучительное участие в полити­ческом состоянии Европы, она не могла, конечно, в сие время (в осень 1812 года) сохранить ясность души, потребную для наслаждения кра­сотами природы. Не мудрено, что почернелые скалы, дремучие леса и озера наводили на нее уныние».

Муханов противопоставляет описаниям Сталь собственные или, как говорит поэт, «ставит в пример самого себя». Пушкин не приво­дит полностью этих описаний, так как уже первые строчки дают о них ясное представление, и лишь насмешливое резюме поэта намекает на «дистанцию огромного размера» между прозой г-жи Сталь и г-на А. М-ва: «„Нет! никогда, — говорит он (Муханов. — Авт.), — не забу­ду я волнения души моей, расширявшейся для вмещения столь силь­ных впечатлений. Всегда буду помнить утра... и пр." — Следует опи­сание северной природы слогом, совершенно отличным от прозы г-жи Сталь».

Пушкин подмечает логические неувязки в статье Муханова, кото­рый распространяет свои замечания о записках Сталь на все ее творчество. «Какое сношение имеют две страницы Записок с „Дельфиною", „Коринною", „Взглядом на французскую революцию" и пр.?» — резонно спрашивает поэт. Он указывает на оскорбительный характер некоторых обвинений критика и заявляет о необходимости «говори гь языком вежливым образованного человека».

Возражая Муханову, Пушкин излагает свой взгляд на творчество Сталь, на обязанности рецензента. Краткий заключительный вывод его таков: журнальная статейка г. А. М-ва — не весьма острая и весьма неприличная; уважен хочешь быть, умей других уважить.

Много общего с этой статьей в композиции и направленности имеет другая — «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», также напечатанная в 1825 г. на страницах «Москов­ского телеграфа». При всем уважении к трудам французского исто­рика Лемонте Пушкин вынужден признать, что его предисловие к парижскому изданию басен Крылова изобилует неточностями и ошибками. В частности, Лемонте утверждает, что «владычество та­тар оставило ржавчину на русском языке». Пушкинское возражение точно, кратко, афористично: «Чуждый язык распространяется не саб­лею и пожарами, но собственным обилием и превосходством».

Пушкин опровергает слова Лемонте, будто Крылов не знает иностранных языков, кроме французского: «Крылов знает главные европейские языки и, сверх того, он, как Альфиери, пятидесяти лет выучился древнему греческому». В других странах этот факт, по словам поэта, был бы прославлен во всех журналах, «но мы в биографии славных писателей наших довольствуемся означением года их рождения и подробностями послужного списка».

Высказывания Лемонте о М. В. Ломоносове побуждают Пушкина в немногих словах глубоко и полно оценить деятельность «великого сподвижника великого Петра»: «Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник: первый углубляется в историю отечества, утверждает правила обще­ственного языка его, дает законы и образцы классического красноре­чия, с несчастным Рихманом предугадывает открытия Франклина, утверждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мо­заическими произведениями и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка».

Пушкин переходит от частных вопросов к общим, от меткой характеристики творчества поэтов и прозаиков к животрепещущим проблемам развития отечественной словесности и языка. Его крат­кий экскурс в историю русского языка отличается масштабностью и диалектичностью мысли, художественным проникновением в суще­ство национальной традиции и иностранного заимствования: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими; судьба его была чрезвы­чайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обду­манной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величествен­ное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Про­стонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились...»

В заключение Пушкин возражает тем критикам, которые видели в баснях Крылова, «истинно народного поэта», подражание Лафонте-ну: «Некто справедливо заметил, что простодушие (naivete bonhomie) есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться: Лафонтен и Крылов представители духа обоих народов».

Пушкинским разборам свойственны логическая стройность, ост­рая и яркая полемичность. Чаще всего он вступает в спор в связи с тем или иным словом, фразой оппонента и от их характеристики переходит к общей оценке высказывания. При этом он активно цитирует автора, выделяет курсивом отдельные слова, использует в скобках вопроси­тельные знаки, тем самым сразу же, в процессе цитирования, вступая в полемику. Краткое заключение подготовлено всем ходом его рассуж­дений, является концентрацией основной мысли поэта.

В 1820-е годы Пушкин проявляет себя как незаурядный памфле­тист. Одно из замечательных сатирических произведений «Вообра­жаемый разговор с Александром I» написано в тяжелые дни Михай­ловской ссылки 1824 г. и осталось в рукописи. Поводом к переводу поэта из одесской ссылки в Михайловскую послужило его письмо к приятелю, распечатанное полицией, в котором прозвучали атеисти­ческие ноты.

Никакое другое из его публицистических произведений не имеет такого личного характера, как этот «Разговор», в котором поэт и царь касаются исключительно событий жизни и творчества Пушкина. Поэт с иронией выслушивает царскую похвалу, с которой начинается бе­седа: «Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: „Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи". Алек­сандр Пушкин поклонился бы мне с некоторым скромным замеша­тельством...» Вопросы, задаваемые царем, содержат обвинительный подтекст, на который остро реагирует поэт, отстаивая свой образ мыслей, нравственные позиции. Упрек в атеизме вызывает с его сто­роны протест против полицейского вмешательства в личную жизнь, в чем фактически признается царь: «Но вы же афей? Вот уж никуда не годится». — «Ваше величество, как можно судить человека по пись­му, писанному товарищу, можно ли школьную шутку взвешивать как преступление, а две пустые фразы судить как бы всенародную про­поведь?»

На вопрос, почему он, ладивший с Инзовым во время кишинев­ской ссылки, не смог ужиться в одесской ссылке с графом Воронцо­вым, Пушкин дает убийственную оценку последнему, которая имеет косвенное отношение к личности самого царя. При этом он исполь­зует оригинальный прием теневого портрета. Отрицая определенные черты в характере и поведении одного человека (Инзова), он изобли­чает другого (Воронцова): «Скажите, как это вы могли ужиться с Ин­зовым и не ужились с графом Воронцовым?» — «Ваше величество, генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе, он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и не­известным своим соотечественникам. Он уже не волочится, ему не 18 лет от роду; страсти, если и были в нем, то уж давно погасли. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благо­родные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не под­вергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям».

Общая шутливая форма беседы не означает сама но себе миролю­бия в вопросах царя, так же как и раскаяния в ответах поэта. Царь искусно ведет обвинение. Он говорит о пушкинской вольнолюбивой оде «Вольность» и оставляет без внимания предложение поэта про­читать его романтические поэмы. Финал воображаемого разговора имеет две редакции. Счастливая развязка в первой редакции («Я бы тут отпустил А. Пушкина») соответствует сказочной фабуле «Разго­вора», с первых строк («Когда б я был царь...») выдержанного в этом стиле. В новой редакции «Разговор» заканчивается решением царя сослать поэта в Сибирь, которое, хотя и написано в шутливой форме, значительно усиливает его общественное звучание. Такая развязка подготовлена логикой всей беседы и не противоречит жизненной ре­альности: «Но тут бы Пушкин разгорячился и наговорил мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он написал поэму „Ермак" или „Кочум", разными размерами с рифмами».

В «Воображаемом разговоре с Александром I» Пушкин говорит о времени и о себе, о судьбе поэта в деспотическом государстве. Характерен сам прием воображаемого разговора — счастливая твор­ческая находка Пушкина.

Новые грани пушкинского сатирического таланта раскрылись в памфлете «Отрывок из литературных летописей», написанном в свя­зи с доносом редактора «Вестника Европы» М. Т. Каченовского на редактора «Московского телеграфа» Н. А. Полевого и опубликован­ном в альманахе А. А. Дельвига «Северные цветы на 1830 год». Пер­вые пушкинские памфлеты отличались злободневностью, такими оригинальными приемами, как воображаемый разговор, теневой портрет, перечень трудов литературной посредственности без всяко­го комментария и пр.

Важный этап журналистской деятельности Пушкина связан с «Литературной газетой», которую издавал А. А. Дельвиг. В ней со­трудничали П. А. Вяземский, П. А. Катенин, Сомов. Во время отсут­ствия Дельвига непосредственное участие в редактировании первых номеров «Литературной газеты» (с 3-го по 12-й на 1830 г.) принимал Пушкин. Газета Дельвига и Пушкина познакомила читателей с про­зой и стихами лучших отечественных и зарубежных писателей. В них отчетливо выступала тенденция к основательной разработке характе­ров, к правдивости и народности. В «Литературной газете» были опубликованы отрывки из VIII главы «Евгения Онегина» и очерка «Путешествие в Арзрум» («Военная Грузинская дорога») Пушки­на, повестей «Учитель» и «Успех посольства» Гоголя, произведений А. Погорельского «Монастырка», П. Яковлева «Удивительный человек», а из зарубежных авторов — сочинения В. Скотта («Сокрови­ще»), Манцони (введение к роману «Обрученные») и др.

Существенное значение для выявления общественной позиции «Литературной газеты» имела опубликованная в первом номере без заголовка и без подписи пушкинская библиографическая заметка о «Некрологии генерала от кавалерии Н. Н. Раевского». В десятистроч­ном известии о выходе новой книги Пушкин с искренней симпатией отозвался о ее авторе: «Сие сжатое обозрение, писанное, как нам кажется, человеком, сведущем в военном деле, отличается благород­ною теплотою слога и чувств».

Фамилию автора изданной анонимно «Некрологии» Пушкин знал, но не мог объявить читателям. Прославленный участник Отечествен­ной войны 1812 г. генерал-майор М. Орлов, названный Пушкиным среди имен близких ему декабристов сразу после восстания, был из­вестен как один из руководителей Союза благоденствия и, хотя избе­жал Сибири, находился под надзором полиции в собственном калуж­ском имении. Свою книгу он посвятил герою войны 1812 г. генералу от кавалерии Николаю Николаевичу Раевскому, с семьей которого дружил Пушкин. Дочь генерала Раевского Екатерина вышла замуж за Орлова. Другая дочь Мария, вышедшая замуж за Сергея Волконско­го, сосланного в числе других заговорщиков на каторгу, отправилась вслед за ним в Сибирь. Оставленный на попечение родных маленький сын Марии скончался, скорбную надпись на его могиле составил Пушкин.

Доброжелательный отзыв о «Некрологии» Пушкин завершил упре­ком в адрес ее автора: «С удивлением заметили мы непонятное упуще­ние со стороны неизвестного некролога: он не упомянул о двух отро­ках, приведенных отцом на поля сражений в кровавом 1812-м году!.. Отечество того не забыло». Поэт имел в виду сражение при Дашковке 11 июля 1812 г., в котором Раевский участвовал вместе с сыновьями — одиннадцати и шестнадцати лет. После событий на Сенатской площади сыновей Раевского арестовали, но вскоре освободили.

Пушкинская заметка о «Некрологии» касалась памятных имен и событий Отечественной войны 1812 г. и декабрьского восстания 1825 г. Заключительные слова «Отечество того не забыло» звучали в этой связи символически. Мария Волконская получила в Сибири номер «Литературной газеты» с пушкинской статьей, и ее слова о «Некро­логии» в ответном письме оказались созвучны с пушкинскими.

Небольшая заметка Пушкина о «Некрологии генерала от кавале­рии Н. Н. Раевского» в нервом номере «Литературной газеты» за­веряла читателей, что двенадцатый и двадцать пятый годы получат

освещение на страницах нового издания. Подтверждением служили опубликованные в «Литературной газете» произведения: ссыльных декабристов А. Бестужева и А. Одоевского, отважных защитников отечества Ф. Глинки и Д. Давыдова, пушкинское стихотворение «Арион» («Я гимны прежние пою...»). Однако замысел поэта не мог реа­лизоваться полностью. В «Литературной газете» он сотрудничал око­ло года. Прежнюю идею Пушкин возродил на страницах созданного им журнала «Современник».

В «Литературной газете» пушкинские статьи публиковались в отделах «Смесь» и «Библиография», чаще всего без подписи и без заглавия, и являлись откликом на животрепещущие факты литератур­ной жизни. Их примечательная особенность — частое обращение к первоисточнику — с тем чтобы процитировать и одобрить свежую, оригинальную мысль того или иного автора. В отклике на альманах «Денница» он относит к числу замечательнейших «Обозрение рус­ской словесности 1829 года» И. Киреевского, цитирует и комменти­рует его суждения о писателях, цитаты составляют большую часть его заметок О «Карелии» Ф. Глинки, о стихотворениях Делорма.

В других случаях цитата необходима Пушкину, чтобы показать абсурдность, несуразность публичного высказывания, нелогичность доводов его автора. В заметке «Г-н Раич счел за нужное отвечать...» Пушкин полностью процитировал заявление Раича. Гот, отвечая оп­понентам, напечатал в «Галатее» список своих сочинений, до смеш­ного малый, и выразил удивление: где критики нашли у него «вялость воображения», «щепетильную жеманность чувств», «недостаток во­ображения»? Пушкин в «Литературной газете» воспроизвел этот ре-естр и признал неоспоримость возражений Раича.

Дата добавления: 2014-12-24