На пути в Питер. Теория падения самолётов

Два часа ночи. В аэропорт нас везёт мой друг Ваня, бывший одногруппник, ныне работник краевого УФМС. Встречаемся мы не часто, это скорее как дружба бывших сослуживцев. Но мы оба её ценим. В институте у нас был отличный тандем, мы дополняли друг друга и справлялись со всеми задачами. В последнее время виделись очень редко. Произошел один случай, когда он повёл себя не лучшим образом, так что общаться не было желания. Недавно у него был день рождения, так что мы увиделись спустя пару месяцев. За столом сидели Ванины родственники и друзья. Он бросал на меня осуждающие взгляды, мол, чего пропал? Чтоб сгладить ситуацию, я решил произнести хвалебный тост. Но с намёком, что ему нужно задуматься о направлении своего движения.

- Мы знаем друг друга уже много лет, – сказал я. – Много всего было. Все мы меняемся, меняются наши черты и характеры в лучшую, а иногда в худшую сторону... Но главное, что мы по-прежнему идём рядом. Ваня сложный человек, и иногда бывает неправ. Но у него есть одно несомненное достоинство. Что бы ни происходило, какие бы ситуации ни случались, ты знаешь одно. Ты знаешь, что если ты вдруг почему-то окажешься тёмной ночью, в тёмном городе, на тёмной улице, в непонятных обстоятельствах... Ты позвонишь Ваньке, и он приедет. И этого качества у него не отнять!

Все весело заугукали и потянулись чокаться. Ваня всей глубины моего комплимента не оценил и отреагировал фразой: «Вы поменьше попадайте посреди ночи!».

Путь в аэропорт Емельяново проходит в неспешном разговоре. Дело в том, что мой друг был прошедшей осенью в Питере. Поэтому не преминул поделиться впечатлениями и дать рекомендации.

- Где жить-то будете? – спросил он потом.

Я вдруг понял, что упустил этот момент. В дневной спешке я не подумал, где мы остановимся.

- Хостел какой-нибудь найдём. На месте определимся. Забыл по Интернету посмотреть, – отвечаю.

- Вот, возьми, – он протянул картонную бумажку размером чуть больше стандартной визитки.

Читаю: «Эмигрант! Помощь гостям города».

- Там телефон и адрес, это общежитие. Стоит всего 250 рублей в сутки, находится в центре. Сэкономишь на жилье. Там, конечно, комнаты большие, мест по 10, да и народ такой, наши клиенты... А так нормально, у нас парни жили, говорят, ничего. А то разориться можно на одних гостиницах...

Кладя эту бумажку в кошелек, я и не мог тогда подумать, что она станет маяком, который приведёт нас в место, определившее вектор нашего настроения в этой поездке.

А пока мы прощаемся с Ваней и входим в аэропорт. Знаю, что у нашего правительства есть планы построить современный большой аэропорт. Но сейчас это старое двухэтажное здание, наверняка не лучше и не хуже тех, что принимают пассажиров во многих российских городах. Мы с Олесей здесь в первый раз. Она вообще летит первый раз в жизни, я же в прошлом году улетал за границу из соседнего международного терминала. Пока она осматривается, смотрю на табло. Регистрация начинается через сорок минут. Решаем пойти в зал ожидания на втором этаже.

Нашему взору предстаёт куча молодых солдат. Они заняли весь зал ожидания. Валяются пачками на мягких лавках. Мы идём дальше и обнаруживаем за спинками казавшихся не занятыми лавок всё новые штабеля солдат. Находим, наконец, свободное место и садимся рядом с двумя парнями в форме.

Подходит командир и происходит разговор, из которого становится ясно, что ребята нарушили два приказа. Первый — спать. И второй — никого не пускать на соседнюю лавку. Непонятно, как их можно выполнить одновременно, но, видимо, военная логика этого не учитывает. Нарушение второго приказа солдаты тут же с горящими глазами готовы исправить, но командир проявляет адекватность, понимая, что мы с Олесей не находимся в его подчинении, и спускает ситуацию на тормозах. Я немного расстроен, потому что уже настроился поскандалить.

Голод ведёт нас в буфет. Жуём какие-то жалкие бутерброды за триста рублей. Олеся говорит, что у одного из мужиков за соседним столом кобура с пистолетом. Начинаем строить предположения о захвате самолёта террористами.

Надоедает глупо сидеть в буфете, и мы прёмся глупо сидеть на лавках. Сонные, то слушаем музыку, то пытаемся лежать, перебрасываясь пустыми фразами. Начало регистрации запаздывает. Наконец, его объявляют и мы проходим мимо солдат, высказывая предположение, что им всем снится один и тот же сон о жене комбата. Сдаём багаж, через металлоискатели попадаем в соседний зал, гораздо более комфортный, с магазинами, телевизорами, вещающими передачи о дикой природе, и удобными сидениями. Здесь нам тусоваться полтора часа до посадки.

Я уверен, что нам будет весело в Питере. Нам всегда весело. Когда-то наши отношения начались с прогулок по дворам и мечтах о месте для подвигов, нашей порноквартире. Ей было 16, мне 21. Её молодость — это череда метаний между несчастной любовью и желанием стать рок-звездой. Хотя вру, метаний не было, несчастная любовь всегда была её путеводной звездой. Сначала одна, потом вторая. Где-то между ними мы и провстречались несколько месяцев. Сейчас память о том времени потускнела, но я навсегда запомню ту черноволосую девочку в мини-юбке и кедах - невероятную, сумбурную, взбалмошную и готовую на любое приключение. Сейчас она, конечно, повзрослела и успокоилась. Собирается поступать в вуз, проторчав до этого несколько лет в каких-то непонятных техникумах. Вообще, некоторые люди из этих техникумов в сотни раз интереснее университетских студентов, добивающихся потом больших должностей и денег. Есть в них всё тот же талант просто жить, шутить, творить весёлый сумбур, чувствуя мгновение. Видеть мелочи окружающей жизни так талантливо, что остаётся потом только десять минут лежать на полу от смеха. Конечно, неизвестно, что с ними будет дальше. Но в молодости это часто лучшие люди из всех.

А сейчас Олеся говорит:

- Слушай. Не помню, рассказывала тебе или нет. Как-то пару лет назад я с кем-то ехала автостопом в Абакан. Сначала остановился какой-то жёсткий гопник. Он сказал, что от нас не в восторге, но ему не с кем накуриться. Мы три часа потом ехали в страхе врезаться в какое-нибудь дерево!

А потом останавливается дорогая тачка. Водитель сказал, что он адвокат. Дальше пять часов стояло гробовое молчание. Но я не удержалась и натрепала несколько баек из своей жизни. А он сказал, чтобы я никогда не рассказывала такие вещи посторонним людям. А я ему говорю: «Почему? Мы же с Вами никогда больше не увидимся».

- Ну и что? – спрашиваю.

- Видишь того мужика? По-моему, это тот адвокат.

Мой взгляд переходит на сидящего напротив мужчину в средней дороговизны костюме. Он коротает время, растерянно глядя по сторонам. Взгляд скользит и по нам, лицо при этом не выражает никаких эмоций. Хотя у Олеси, в принципе, запоминающаяся внешность.

- Может, и так, – говорю, – но он тебя, похоже, не узнал.

- Наверно. Но это же вообще невероятно!

– Может, ещё узнает. Следи за ним.

- Угу.

Продолжаем скучать, углубляясь каждый в свои мысли. Думаю о предстоящем полёте. Моя подруга летит в первый раз и страхов у неё хватает. Придётся успокаивать. Мысли в сонном состоянии блуждают, выходя за привычные дневные границы. И тут за несколько минут в голове моей рождается теория. Теория падения самолётов.

Никто ведь не подсчитывает, сколько раз какой-то конкретный человек летал на самолёте. И соответственно нет статистики общей «опытности» всех пассажиров, собравшихся на каком-то конкретном рейсе.

Уверен, что, когда человек летит в первый раз, страх и волнение у него будут обязательно. Кто не слышал про авиакатастрофы? Хотя это самый безопасный вид транспорта. Но сегодня медийное пространство так широко, что каждая катастрофа вызывает шквал новостей. Так что в мыслях каждого человека потом проносится: не дай Бог со мной...

Со временем, чем больше опыт полётов, эти чувства, конечно, будут затухать. Но ведь они зависят и от личности человека. Кто-то перестанет бояться летать после третьего раза, а у кого-то фобия – не поможет и сотня. Да и сила, величина страха, именно страха того, что твой самолёт упадёт, у всех разная. Кого-то эта мысль может не оставлять весь рейс, а другого человека посетит раз, и всё. В общем, если сложить подобные мысли всех пассажиров, то получится общая величина – пусть это будет масса страха падения самолёта.

Если взять меня, то мысль о возможной катастрофе посещала бы меня, наверно, каждый раз, сколько бы ни летал. Но, в принципе, в каком-то запаре, в мыслях о чём-то, я, пожалуй, мог бы взять и не проговорить про себя это самое: а вдруг самолёт упадёт?.. Попросту забыть, упустить это. То есть величина моего страха в этом случае равна нулю. А если с другими людьми на борту случилось бы то же самое? Взяли и забыли. Упустили. Общая масса страха упала бы. Она колеблется — это факт.

А что, если – когда эта величина падает ниже определённого, постоянного критического уровня, когда люди забывают и не допускают возможности катастрофы – самолёт падает?

Да, эта теория обратно пропорциональна общепопулярным о том, что мысль материализуется. Тут наоборот, негативная мысль спасает тебя, а её отсутствие ведёт к последствиям.

Чушь какая-то. Надо отвлечься. Пытаюсь найти в окружающем пространстве хоть что-то интересное, можно сказать, не удаётся. Минут за двадцать до посадки иду в туалет на цокольном этаже. Небольшой холл, откуда две двери ведут в помещения для Мэ и Жэ. В нашем туалете три писсуара, один из которых почему-то обтянут огромным синим целлофаном. Как бахилы в больнице. На одном из писсуаров огромная синяя бахила.

И тут мне в голову ударяет мысль. Наверняка с вами случалось подобное хотя бы раз. Например, мысль о том, что тебе обязательно нужно перешагивать трещины на асфальте. Некоторые знакомые рассказывали мне о таком. Кто-то думал, что если сейчас не моргнёт десять раз подряд, то его любимая команда проиграет. Другой человек вдруг подумал, что если сейчас прикоснётся ко всем стенкам и потолку лифта, пока едет там — встретит свою любовь. Меня и самого иногда посещает нечто подобное. Я не могу объяснить происхождение таких загонов. Но один из них настигает меня в туалете аэропорта «Емельяново» в полпятого утра. Короче, я вдруг подумал, что если не порву сейчас эту огромную бахилу на писсуаре, наш самолёт разобьётся.

Отлично! Просто прекрасно. Как будет смотреться, если кто-нибудь пойдёт справить нужду и застанет меня рвущего полиэтилен в туалете? Как мне объяснить этому человеку, что я делаю это ради спасения жизней пассажиров? Пытаюсь выкинуть из головы этот бред. Но самолёт-то падает один раз. Чёрт. Эта мысль уже в коре моего головного мозга. И в пять утра другие не спешат появляться.

Чёрт с ним. Я перешёл ту грань, когда начинаешь врать себе. Я уже знаю, что порву эту штуку, даже если сюда сейчас набежит толпа с видеокамерами. Оглядываюсь на вход и подхожу к цели. Уже готов протянуть руку, как в туалет врывается какой-то мужик. «Врывается», конечно, не то слово, но динамику эпизода отражает. Парень ныряет в кабинку, ура! Я опять поражаюсь идиотизму происходящего, но раз уж решился, надо это сделать. Пока кто-нибудь ещё не припёрся, подхожу и надрываю эту чертову бахилу! Этого хватит, чтобы самолёт не упал.

На выходе встречаю ещё одного посетителя, успел как раз вовремя.

Возвращаюсь в зал, Олеся окатывает меня скучающим взглядом.

- Долго ещё?

- Минут пятнадцать, – говорю.

Скоро объявляют посадку. Нас везут на автобусе сквозь утреннюю, созданную грозовым небом темноту. Вот он, наш самолёт, посреди ночи и в моросящем дожде он выглядит как в каком-нибудь фильме. Олеся говорит, что представляла его больше.

Поднявшись внутрь, сначала садимся на свои места в самый конец салона, но там неудобно и мы пересаживаемся на свободные сидения в центре, как раз возле крыла. И тут я вижу изумлённое лицо человека чуть впереди. Он открыл рот и ошарашенно смотрит на Олесю. Она его не замечает, а я понимаю, что это всё-таки адвокат. «АдвокАААт!» - хочется заорать ему, но я себя сдерживаю. Бывает в жизни и такое... Так что не рассказывайте потаенных вещей людям, которых никогда больше не увидите. Судьба может и пошутить.

Спустя пять минут, когда все рассаживаются, командир объявляет приветствие каким-то заплетающимся голосом, и мы трогаемся. Полутьма в салоне и ночь за бортом делают это движение таинственным и завораживающим. Мы едем, поворачиваем, снова поворачиваем... Ползём медленно, и я жду, когда же, наконец, выйдем на взлётную полосу. Огни аэропорта остались где-то позади, и вокруг уже полная темнота. Напряжение нарастает, две девочки напротив нас нервно смеются, наверное, тоже летят в первый раз. И вот выезжаем на длинную прямую полосу. Ускорение происходит моментально, и адреналин бьёт в кровь. Смотрим в окно — мы несёмся, но в салоне самолёта эта скорость ощущается мягко. Я смотрю на нелепо трясущееся крыло. Как эта посудина вообще может полететь?!

Чувствуется, что волнуются все, первый ли раз летят или десятый, флюиды ощущаются в воздухе. Мы скоро оторвёмся, пора отрываться. Олеся берёт мою руку и прижимается ко мне, и вдруг раз — и мы уже летим. Я почти ощутил, как пилот потянул рычаг на себя, почти почувствовал кожей прикосновение пластика. Набираем высоту, Олеся отпускает мою руку, страх и эйфория отключаются. Теперь мы просто висим в воздухе со скоростью 800 километров в час.

В полёте ничего особенного не происходит. Не помню, от чего просыпаюсь, наверно, от ощущения скорой посадки. Приходится посидеть ещё час, прежде чем нас просят пристегнуть ремни. Для меня посадка проходит очень спокойно. Для моей подруги она становится адом. Не знаю, что происходит у неё внутри, но внешне она на пределе. Держит мою руку, вжалась в кресло.

- Ты ничего не чувствуешь? – спрашивает меня несколько раз.

- Нет, – отвечаю и успокаиваю её.

Самолёт накреняется вбок и она нервно спрашивает: «Так надо, так надо?». Отвечаю, что да, всё нормально.

- Перепонки сейчас взорвутся, – говорит.

Я вижу огоньки Пулково. Посадка очень мягкая и происходит один из тех моментов, которые я больше всего люблю в жизни — аплодисменты пассажиров после приземления. Из самолёта выходим одними из последних, и автобус везёт нас в аэропорт. Ну, вот оно, начало приключений. Но пока мы чувствуем только усталость и желание выспаться. Полёт продолжался чуть дольше запланированного и сейчас шесть утра по местному времени. Даже хорошо, что мы провели это время в самолёте, а не в ожидании открытия метро.

Петербург встретил нас своей типичной пасмурностью. Хотя утреннее гудение аэропорта питает бодростью, повсюду люди, встречи, сумки. Выходим из терминала, направляясь на остановку. Я вдруг вспоминаю, что нужна местная сим-карта, и возвращаюсь в здание, Олеся остаётся здесь. Только купил симку, как вижу боковым зрением проезжающий мимо автобус. Хватаю вещи и выбегаю на улицу. Где, чёрт возьми, эта Олеся?! Она окликает меня откуда-то сзади, и мы садимся в автобус.

Дата добавления: 2014-12-23