История Греции 6 страница

Глава двенадцатая ВО ВЛАСТИ СОМНЕНИЙ. ЕВРИПИД 1. Еврипид. Геракл, 424. Трагедии Еврипида цитируются по переводам И.Анненского. 2. Там же, 1609 сл. 3. На склоне лет Еврипид жил в Македонии, в то время еще дикой лесистойстране. Там им были написаны "Вакханки". 4. Еврипид. Вакханки, 378. 5. Там же, 200. 6. Там же, 810. 7. Там же, 882. Глава тринадцатая МЕХАНИЧЕСКАЯ ВСЕЛЕННАЯ. ДЕМОКРИТ Абдеры во Фракии, ок. 420 г. Бывает нечто, о чем говорят: "Смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Экклезиаст Нападая на вульгарные верования масс или строя "научные" космогонии,поэты и натурфилософы в одном пункте оставались верны языческой традиции:они не решались посягнуть на веру в незыблемость и завершенность мировогостроя. Каким бы ни представлялся им космос - текучим или статичным,- ониисходили из того, что он никогда не будет иным; тем самым просвещенные умыЭллады сохраняли старый фундамент натуралистического магизма. Вселенная совсем, что в ней содержится, представлялась им чем-то вроде заколдованногозамка, выхода из которого нет. А внутренний режим этой темницы не можетизмениться слишком сильно; человек в ней целиком зависит от ее порядка -Судьбы и надзирателей - богов. Неудивительно поэтому, что именно в Греции, где это воззрениевыразилось наиболее ярко, было столь сильно трагическое мирочувствие,определившее дух античной драмы. Даже философы, прозревавшие идеи Логоса икосмического Разума, то и дело говорили о бездушной Ананке - Необходимости,которая являлась не чем иным, как одной из модификаций Рока. Причина этойзависимости мысли от древнего фатализма заключалась в том, что для грековотправной точкой духовных исканий была Природа. В ней хотели найти все: ипервичную реальность, и божественные силы, и нормативы морали. Наиболее законченную форму это преклонение перед Природой получило вматериализме, который, полностью отказавшись от идеи духовного начала,попытался объяснить бытие только через движение вещества. Хотя предмет нашего повествования - религиозная мысль Греции, мы неможем обойти это учение, ибо, как станет ясно в дальнейшем, оно занимаетопределенное место в истории натуралистических верований.По преданию, основоположником материализма считается уроженец МилетаЛевкипп, но о нем почти ничего не известно (1). Разработка же этой доктриныпринадлежит ученику Левкиппа - Демокриту (ок. 460-370), происходившему изфракийского города Абдеры (2). Подобно другим греческим философам, Демокритмного путешествовал. Диоген Лаэртский говорит, что он был "учеником каких-томагов и халдеев", а другой античный писатель уверяет, что Демокрит побывал уперсов, индийцев и египтян, учась у них мудрости. Ездил философ и в Афины:по некоторым сведениям, он жил там инкогнито, чуждаясь славы, но иныеутверждают, что он тщетно пытался завязать контакты с Анаксагором, который,однако, не пожелал иметь с ним дела. Демокрит был, несомненно, одним из крупнейших ученых своего времени иплодовитым автором. В своих книгах, число которых доходило до семидесяти, онтрактовал о физике, математике, анатомии, психологии, астрономии, богословиии этике (3). Его попытка дать целостную картину мира была, вероятно,наиболее значительной до Аристотеля. Характерно, что главное егопроизведение так и называлось: "Диакосмос" - "Мировое устройство". Странствуя в чужих краях, изучая растения и животных, вскрывая трупы,Демокрит повсюду стремился найти чисто естественные причины явлений.Привычка натуралиста все проверять, взвешивать и расчленять вела кпреувеличению роли материальных компонентов мироздания. И до негонатурфилософия придавала "вещественному" универсальный характер: дажеАнаксагоров Нус изображался своего рода "вещью". У Левкиппа Демокритзаимствовал атомизм - теорию корпускулярного строения материи, котораяявилась одной из замечательных научных догадок древности. Китайцы говорили очастицах "ци", образующих мировое вещество; финикийцы - частые гости вАбдерах - были знакомы с понятием о таких частицах и приписывали эту теориюсвоему земляку Мосху Сидонскому. Мы уже говорили и о "семенах", или"гомеомериях", Анаксагора. Таким образом, идея прерывности материи вовремена Левкиппа носилась в воздухе, Демокрит придал ей более стройнуюформу. Он утверждал, что мы не видим "неделимых" частиц, атомов, лишь потому,что они крайне малы. В зависимости от того, какую они имеют форму - круглую,острую, крючковатую, строятся тела различных свойств - жидкие, твердые,огненные. Все многообразие мировых качеств, согласно Демокриту, в каком-тосмысле иллюзия. "Только считают,- говорил он,- что существует сладкое,только считают, что существует горькое, в действительности же - атомы ипустота" (4). Атомизм выступает в роли описательной космологии и теориикосмогенеза. "Атомы бесконечны по величине и числу, они движутся поВселенной, вращаясь, и таким образом образуют все сложные тела" (5). Кромеих беспорядочного движения в пространстве нет ничего. Психологически эта позиция Демокрита очень понятна. От нее не былсвободен почти ни один исследователь, открывший новый принцип. В свое времяпринцип эволюции неограниченно прилагали к любым явлениям природы иобщества; Фрейд хотел своим "либидо" объяснить всю культуру, марксистыповсюду видели социально-экономическую подоплеку, а теософы - законперевоплощения. Как правило, такое (пусть и естественное) преувеличениеодного принципа очень вредило как философии и религии, так и науке. Но чистым и законченным эмпириком Демокрит не стал. Он хотел бытьметафизиком и развить учение о самих основах мироздания. Тут он уже не могполагаться на чисто эмпирический метод. Поэтому ему пришлось принять тезисПарменида о недостоверности чувственного знания. Более того, он в концеконцов объявил органы чувств препятствием к проникновению в суть природы.Сложилась даже легенда, будто философ намеренно ослепил себя, "чтобы глазане беспокоили разум" (6). Одним словом, в последней инстанции он сталдоверять лишь интуитивному зрению ума. Какую же картину открыло ему это "внутреннее око"? В отличие от Анаксагора, утверждавшего, что без Разума никакие частицыне могут произвести космического "порядка", Демокрит представлял себе мир ввиде бездонной пустоты, в которой без цели и смысла носятся мириады атомов.Они есть единственная реальность; расходясь и сплетаясь, они совершеннослучайно образуют тела. Демокрит прямо говорил, что "совокупность вещейвозникла в силу случая", который поэтому есть "владыка и царь Вселенной".Закономерность - явление вторичное, она же распространяется всего лишь насложные системы. Очень важно не смешивать атомизм как научную гипотезу физики сумозрительным метафизическим материализмом: первый относится к областинауки, второй - к области веры. Демокриту стало тесно в рамкахестествознания, и он возвел свою теорию вещества в ранг универсальнойконцепции, ограничив все бытие атомарными комбинациями и отождествив его с"бессознательной природой" (7). Между тем Демокрит, как натуралист, не мог во всем видеть толькослучайность. Слишком уж неправдоподобна была она в роли "царя Вселенной". Нонедаром Демокрит внимательно изучал философию элеатов, которая провозглашалаАнанке - Необходимость - управительницей мира. В механической Вселеннойнедоставало именно этого рычага, ибо кому еще вращать хороводы частиц, какне слепой силе Фатума? Демокрит так и заявляет: "Ананке - это то же, чтоСудьба, и Справедливость, и Провидение, и Сила, созидающая мир" (8). Можносказать, что его материализм явился величайшим триумфом идеи Судьбы, откоторой нельзя требовать отчета и которая едва ли не более таинственна, чемБожество мистиков (9). Первоисточник этой наукообразной мифологии установить нетрудно: вотличие от корпускулярной гипотезы, она является метаморфозой древнегопонятия о безначальном материнском Лове и Хаосе. Здесь натуралистическиймагизм и вера в Судьбу привяли новую, умозрительную форму.Абдерский философ стал как бы прототипом материалистов всех последующихвремен. Производя разумное из бессмысленного, структуру из хаоса,обожествляя свойства "бессознательной природы", он брался распространитьсвои принципы и на явления духовной жизни (10). Впрочем, здесь есть иотличие: совремевный "миф о материи" видит в сознании нечто иное, чемвещество, хотя при этом утверждает, что бытие исчерпывается материей.Образовавшееся противоречие он пытается преодолеть "теорией отражения",которая на самом деле предлагает вместо решения сомнительную метафору,взятую из оптики. Демокрит же куда последовательнее. Он просто объявляет,что духа как такового нет, что наша мысль есть лишь скопище атомов, толькогладких и круглых, подобных атомам огня. Основная их часть, образующая душу,находится в груди человека, прочие же - разбросаны по телу. Когда наступаетсмерть - эти атомы улетучиваются, поэтому сознание кончается с последнимдыханием. Демокрит с насмешкой отзывался о тех кто под влиянием мистерийбоялся загробной кары. Соответственно и гносеология Демокрита ясней и логичней "теорииотражения". Он полагал, что люди познают окружающий мир самым простым,механическим способом: от атомарных сцеплений истекают эманации, или образы("идолы"), они вторгаются в наши органы чувств в виде отпечатков, полученныхв уплотненном воздухе. Чем ближе предмет - тем яснее отпечаток (11).И наконец мы подходим к самой удивительной части учения Демокрита. Ксенофан и Гераклит в самых суровых выражениях порицали Гомера имифологию. Можно было бы ожидать, что материалист превзойдет их в критикерелигиозных представлений. Ничуть не бывало! Демокрит с большим уважениемговорит о Гомере и считает, что тот получил в дар "божественную природу"(12). Чем объяснить это? А тем, что философ верил в богов, молился им,исполнял обряды, признавал магию и чародейство. Язычество, наделявшее богов телесностью, как нельзя лучшесоответствовало мировоззрению Демокрита. Среди существ, образованныхатомами, есть, по его мнению, такие, которые "относятся к числубожественных" (13). Правда, они не бессмертны, но зато очень долговечны.Атомы, из которых они состоят, сходны с атомами огня. Боги суть "образы,огромные по величине, человекообразные"; "воздух полон ими" (14). Длячеловека их бытие не безразлично, ибо "они предсказывают людям будущее,причем люди видят их и они говорят" (15). Одни из этих божественных "образов", по мнению Демокрита, "благотворны,а другие - злотворны". Демокрит признается, что он молился, чтобы емупопадались благие "образы", приносящие счастье (16). Движением атомов Демокрит брался объяснить даже вещие сны и телепатию.В их основе он видел все то же действие "образов", которые кочуют поВселенной. Но этого мало, философ вполне серьезно рассуждает о дурном глазе,гаданиях, приметах. Он полагает, что черная магия - это факт: против своихжертв "недоброжелатели испускают "образы", отнюдь не лишенные ни чувств, нисилы, наполняя их своей злой ворожбой. Внедряясь в заколдовываемых,оставаясь и живя с ними, они возмущают и портят им тело и разум" (17). Одним словом, безрелигиозным основателя материализма назвать нельзя, новера его - примитивная, тесно связанная с первобытной магией. Недаромговорили, что он ученик халдеев. На этих суевериях Демокрита его нынешниепродолжатели не любят останавливаться. Но наиболее объективные авторывынуждены признать, что абдерский философ "не отвергает религиозноемировоззрение, но перерабатывает его в соответствии с атомистической теориейи в соответствии с сохраняющимися у него пережитками магическихпредставлений" (18). Демокрит лишь считал ошибкой смешивать богов с прочими феноменамиприроды и осуждал поклонение грому, молнии, светилам (19). Дальше этого еговольнодумство фактически не шло. Подведем итог. Пафос современного материализма, его иррациональныйподтекст - это безоговорочный атеизм, отрицание любых сверхчеловеческих сил.Античный же материализм покоился на древнеязыческих верованиях. Этотматериализм представлял собой философский вариант гомеровской религии с ееидеей Рока и телесными богами. С другой стороны, учение Демокрита было продуктом разложениянатурфилософии, признаком ее глубокого кризиса, который, впрочем, греческаямысль скоро преодолела. В то самое время, когда учил Демокрит, в Афинах ужепоявился Сократ, заставивший людей по-новому взглянуть на себя и на мир.Впоследствии Платон ни разу не упомянул Демокрита в своих книгах.Материализму оставалось отойти в тень и ждать своего часа, чтобы в очереднойкритический момент вновь заявить о себе.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава тринадцатая МЕХАНИЧЕСКАЯ ВСЕЛЕННАЯ. ДЕМОКРИТ 1. Эпикур и некоторые новейшие авторы ставили под сомнение самосуществование Левкиппа. Но большинство современных исследователей, опираясьна Аристотеля, не разделяют этого скептицизма. См.: А. Маковельский.Древнегреческие атомисты, 1946, с. 15 сл. 2. Наиболее полное издание источников о жизни и учении Демокрита врусском переводе принадлежит С. Лурье: Демокрит. Тексты. Перевод.Исследования. Л., 1972. По этому изданию в дальнейшем приводятся цитаты. 3. От сочинений Демокрита сохранились лишь фрагменты. Нередко можнослышать обвинение, будто их уничтожили христиане, но на самом деле Демокритразделил участь всех досократовских философов, ни одна книга которых до насне дошла полностью. 4. Демокрит, 90. 5. Там же, 382. 6. Там же, 42, 45. 7. Там же, 22, 23. 8. Там же, 23, 589. 9. "У Демокрита,- пишет В. Зеньковский,- единство проистекает из некойвневременной, таинственной "необходимости", которая царит в мире иопределяет его путь, тем самым создавая и охраняя единство в мире. Но хотяпонятие необходимости ко времени Демокрита утратило тот первоначальныймифологический характер, какой оно имело в дофилософских религиозныхпостроениях в античном мире, но мифологическая суть "необходимости" в немосталась. Почему и как эта "необходимость" вообще подчиняет себесамостоятельные единицы бытия?" (В. Зеньковский. Основы христианскойфилософии, т. II. Париж, 1964, с. 29). 10. "Это будет вечною судьбою материализма,- говорит С. Трубецкой,какбы совершенно ни изучали мы законы световых и звуковых колебаний, механикумозговых движений - между механическими колебаниями материальных частиц, содной стороны, и между... сознанием - с другой - будет лежать бездна,непроходимая для материализма" (С. Трубецкой. Метафизика в древней Греции,с. 367). 11. Демокрит, 68, 436. 12. Там же, 575. 13. Там же, 572. 14. Там же, 472а. 15. Там же, 578, 472а. 16. Там же, 472а. Лурье переводит этот текст так: "Демокрит и уповает,чтобы ему на долю достались "образы", приносящие благую судьбу". На на самомделе слово это означает "молиться" (см., в частности, перевод А.Маковельского). 17. Демокрит, 579, 578. 18. В. Асмус. История античной философии, с. 115. 19. Демокрит, 581. Глава четырнадцатая СОФИСТЫ Афины и греческие колонии, V в. Судьба метафизики всегда была такова: начинают с предугадывания, много времени проводят в спорах и кончают сомнением. Вольтер Пути философской мысли в разные эпохи имеют нечто общее: так, вчастности, на смену универсальным моделям бытия приходят, как правило,учения, которые восстают против метафизики, ссылаясь на ограниченностьчеловеческого познания. За Декартом и Лейбницем пришел Кант, за Гегелем иматериалистами XIX в.- позитивизм. То же самое мы видим и в Греции.Натурфилософия во всех ее видах перестала удовлетворять разум. Сама онараздиралась борьбой догматических систем. Даже то немногое, что сохранилосьот книг досократовских мыслителей, несет следы ожесточенной полемики:Гераклит нападает на Пифагора и Ксенофана, Демокрит опровергает Парменида,элеаты воюют со всеми теориями множественности и т. д. Понятно, что должныбыли появиться люди, которые предложили бы своего рода "колумбово решение"споров: если все школы противоречат друг другу, то не являются ли их теориио Первооснове и мире тем, что сами они называют "мнением"? Ведь никто не видел ни атомов, ни гомеомерий, ни Сущего... Не лучше липризнать, что единственное данное нам - это наши ощущения? Такова была позиция греческих софистов. Строго говоря, софисты в большинстве своем не были ни философами, ниучеными. Само слово "софист" означало в то время профессиональногопреподавателя, который обучал искусству красноречия (1). Нам сейчас даже трудно представить, насколько велика была роль ораторовв античных полисах. В Афинах, например, они обладали прямо-таки магическойвластью. Политические речи не были проформой, а иной раз буквально решалисудьбу государства. Участие граждан в управлении выдвинуло множествоораторов из народа. От их остроумия и находчивости нередко зависел исходголосования. Особенно необходимо было умение убеждать на судебных процессах.Человек, говоривший вяло и косноязычно, оказывался почти беспомощным вперипетиях городской жизни. Отсюда острая потребность в "профессорах"риторики. Софисты появились впервые в колониях и Восточной Греции, а потомнаводнили Афины, где их принимали с распростертыми объятиями. Ксенофан илиПифагор были наставниками и энтузиастами своего учения, мысль о преподаваниикак ремесле была чужда им. Но софисты, люди вполне деловые, не стеснялисьбрать плату за труд и часто обогащались за счет учеников. Платонвпоследствии язвительно говорил, что они "торгуют мудростью оптом и врозницу". Хотя эти новые "мудрецы" ставили себе задачи чисто прикладные, у многихиз них выработались свои, независимые философские взгляды. Они имели разныеоттенки, но в одном софисты были единодушны: в недоверии к возможностямчеловека до конца познать истину.Наиболее выдающимся среди софистов-мыслителей был соотечественникДемокрита Протагор Абдерский (481-411). Он одним из первых со всей ясностьюпоставил вопрос не о бытии, а о субъекте, его познающем. Человек имеет делолишь со своими ощущениями, и, следовательно, они и есть единственныйкритерий истины. Протагор не хотел этим сказать, что чувства правильноинформируют нас о реальности, но он просто выбросил вопрос о ней за борт.Чувственное восприятие, говорили натурфилософы, порождает лишь псевдознание,"мнение". Пусть так, соглашался Протагор, и да будет "мнение" единственнымнашим достоянием. Протагор отбрасывает любые космологии, построенные умозрительным путем.Атомы, Логос, Нус - все это проблематично, в действительности мы имеем делолишь с тем, что прямо соприкасается с нами. "Человек есть мера всех вещей,существующих, как существующих, и несуществующих, как несуществующих" - вотего философское кредо (2). Он бы мог стать предшественником Канта, если бы всвоем релятивизме не дошел до последней черты, усомнившись во всем, даже взакономерностях субъективного мира. По его мнению, каждый человек есть меравещей и истинно то, что он ощущает. Это уже ближе к учению Давида Юма.Протагор ссылался на то, что нет людей, одинаково воспринимающих мир: одномуветер может показаться холодным, другому - нет. Следовательно, реальностейстолько, сколько воспринимающих людей. И текучесть, и постоянство - это лишьнаши представления. Действительна только та вселенная, которая созданакаждым для себя (3). Это было отрицание любой метафизики и любой достоверности, кромеприхотливого "мнения". Протагор не дал себе труда задуматься над вопросом: как возможно былобы общение и взаимопонимание между людьми, если каждый индивидуум есть "меравещей"? Он оставил в стороне особенности процесса, который порождаетощущения, и игнорировал тот факт, что беспорядочная масса субъективныхчувств никогда бы не стала связной картиной, не будь она организованаинтеллектом. Но слушатели Протагора на первых порах не замечали этих пробелов в егоучении. Им импонировал его смелый подход к философским проблемам и отказ отвсяческих схем. Протагор позволял сомневаться решительно во всем и дажетребовал этого. Вместо, казалось бы, бесплодных фантазий он предлагализящную диалектику, занимательную, практически полезную, полную остроумия ивольномыслия. В Афинах этот капризный скепсис неожиданно приобрел большуюпопулярность. Шла многолетняя и изнурительная война. Она питала уподрастающего поколения чувство недоверия к прописным истинам и сознаниенепрочности всего в мире. Дух осмеяния и критики усилился как никогда (4).Многим нравилось, что Протагор не колеблясь распространяет свои сомнения ина гражданские устои. Он утверждал, что законы - это не священнаяобщеобязательная истина, а человеческие изобретения, полные ошибок инесовершенства. Он первый выдвинул принцип политического "макиавеллизма": поего словам, что каждому государству кажется справедливым и прекрасным, то исуществует для него как таковое (5). Этим оправдывался принцип пользы инравственной изворотливости. Раз не существует устойчивой истины - нет икритерия для добра и зла. Недаром Алкивиад, стяжавший печальную славу целойцепью измен, был внимательным слушателем Протагора. Словесные турниры философа собирали массу слушателей и участников. Дом,где он вел беседы, был постоянно наполнен народом. Афиняне, падкие наподобного рода словопрения, старались не пропустить ни одного диспута.Особенно привлекали они знатную молодежь. Платон описывает живую сцену из этого периода деятельности Протагора(6). Когда Сократ пришел в дом, где был Протагор, привратнику уже надоелооткрывать двери приходящим, протиснуться сквозь толпу было трудно. Изкомнаты раздавался густой бас Протагора, и Сократ заглянул в нее. Он увиделсидящих и стоящих слушателей - весь цвет Афин. Софист расхаживал взад ивперед, а за ним, задавая вопросы, ходили ученики, тщетно стараясь непутаться под ногами у "мэтра". Протагор был исполнен чувства собственногодостоинства, говорил красноречиво и длинно; в отличие от Сократа, онпредпочитал монологи. Свиту его составляли чужеземцы, которые, по замечаниюПлатона, ездили за ним из города в город, завороженные его речами, как звериигрой Орфея. Ходил слух, что Протагор больше нажил денег своей "мудростью", чемФидий - искусством. Он получал ответственные задания от афинскогоправительства: так, ему было поручено составить конституцию для одной изобластей. Но в конце концов Протагор был втянут в политические интриги иизгнан из Афин. По преданию, ему поставили в вину речи против богов. Носомнительно, чтобы Протагор высказывался о религии столь категорично. Этопротиворечило бы его позиции агностика. Гораздо более соответствуют учениюПротагора уклончивые слова, которые ему приписывает Цицерон: "О богах я неумею сказать, существуют ли они или нет и каковы по виду. Ведь многопрепятствий для знаний - неясность дела и краткость человеческой жизни" (7). Религиозный агностицизм был логически обоснован другим известнымсофистом, Горгием (483-375), тоже посещавшим Афины. Учение элеатов о Единомон подверг чисто рассудочному анализу. Поскольку Божество, рассуждал он, всеобъемлюще и не может быть описаноникаким термином, оно, как Начало неопределенное, не является предметоммысли, а проще говоря, для человека его вообще нет. Если же оно реально существует - познать его невозможно; пусть дажекто-нибудь сумел познать его, он все равно не смог бы выразить своего знанияв понятиях. Одним словом, самое логичное - это вынести идею Божества заскобки или вообще вычеркнуть ее. Ход размышлений Горгия наглядно показывает, насколько рациональныйметод малопригоден в постижении Высшего, где нужны иные пути познания ииной, символический язык для его выражения.Софисты, однако, оказали невольную услугу греческой мысли, расшатавпривычные каноны мышления, изощрив искусство анализа, но в итоге они пришлик самоотрицанию философии. И это было вполне закономерно. Раздействительность испарилась, зачем вообще нужны рассуждения о мире ипоследовательный взгляд на вещи? Главное - это подбирать наиболееубедительные и красивые аргументы в споре, чтобы суметь защитить любойтезис. Все сводится к методу изложения. Софисты недвусмысленно называли его"гражданской наукой" и очень часто в спорах стремились лишь запутатьпротивника (8). Ведь если истины нет, то важнее всего одержать верх всловопрениях. Говорят, что сам Горгий под конец жизни совершенно забросил занятияфилософией и целиком отдался ораторскому искусству. Отрицательное влияние софистов сказывалось быстро: люди, получившиеобразование у них, приучались к интеллектуальной безответственности.Сомнение во всем сулило им свободу и большие удобства. Люди с шаткиминравственными устоями любили прибегать к приемам софистики. Именно с этоговремени слово "софист" приобрело нарицательный смысл. Софисты сталипревращаться в целый класс лжемудрецов, которые щеголяли умением вестидискуссии, подменяли пустословием все ценности разума и веры. Они старалисьпривлечь к себе внимание толпы, прибегали к разным трюкам, нападали друг надруга, одержимые духом конкуренции и стяжательства. Понятно, почему Платонсчитал, что софистом быть стыдно. Деятельность софистов подорвала и без того уже шаткие устои веры игражданского порядка. Смуты военного времени и соперничество партийдовершили дело. Поэтому годы, когда впервые выступил Сократ, были отмечены вАфинах разбродом и растерянностью умов.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава четырнадцатая СОФИСТЫ 1. О значении и метаморфозах термина "софист" см.: А. Гиляров.Греческие софисты, их мировоззрение и деятельность. М., 1882, с. 11. 2. Цит. по А. Маковельскому (Софисты, вып. I, 1940, с. 15). 3. Платон. Теэтет, 152b, с. 4. См.: А. Солоникио. Кризис в духовной жизни древней Эллады конца V в.до Р. X. - "Филологические записки", 1900. 5. Платон. Теэтет, 167 с. 6. Платон. Протагор, 314. 7. Цицерон. О природе богов, I, 37, 118. 8. См.: Платон. Федр, 267 а. Часть IV СОКРАТ Глава пятнадцатая ДВУЛИКИЙ ФИЛОСОФ Афины, вторая половина V в. Философия Сократа представляет собой единое целое с его жизнью. Гегель В дохристианском мире немного найдется личностей столь обаятельных исвоеобразных, как Сократ, сын Софрониска. Трудно сказать, что имело большеевлияние на современников и последующие поколения: учение Сократа или самыйего облик учителя жизни. Из античных философов в этом смысле его можносравнить, пожалуй, лишь с Пифагором. Но о последнем мы знаем только по"иконе" легенды, или, вернее, по ее обломкам, в то время как об афинскоммудреце свидетельствуют близкие к нему люди. Справедливости ради нужно сказать, что Сократ долго не привлекал к себеособого внимания; по-настоящему его "заметили" лишь к концу жизни. Историкитех времен, подробнейшим образом повествуя о каждом мятеже или сражении,почти ни словом не обмолвились о столь замечательном человеке. В каком-тоотношении это объясняется тем, что внимание летописцев было отвлеченодругим; ведь первая половина жизни Сократа совпала с самыми яркимистраницами афинской истории. Философ родился в годы победоносного завершенияперсидских войн; юность его прошла при Перикле; он был современником Эсхилаи Софокла, Аспазии и Анаксагора, Иктина и Фидия. Спокойный, скромный человек, не рвущийся в политику и не рекламирующийсебя, Сократ легко мог затеряться в толпе софистов и учителей риторики. Ктому же внешне он не был привлекателен, что в те времена играло немаловажнуюроль. Афиняне, страстные ценители красоты лица и телосложения, должны были соттенком жалости смотреть на его забавную фигуру плешивого фавна,коренастую, с отвислым животом, на его курносое лицо с глазами навыкате итолстыми губами. Только огромный лоб, возвышавшийся над курьезнойфизиономией, как бы намекал на могучий ум сына Софрониска. Это лицо стало с некоторых пор привычным для афинян. Едва толькоотворялись городские ворота, как все уже видели Сократа, расхаживающегосреди толпы в своем поношенном плаще и заводящего нескончаемые разговоры.Подобный образ жизни не казался слишком странным: в Афинах беседовали,декламировали, спорили, острили все кому не лень. Эта страсть упражнять языкстала своего рода национальным спортом афинян и заразила не только праздныхгорожан, но и торговцев, ремесленников, цирюльников, грузчиков и даже рабов. Сократ нередко обращался к первому встречному, к любому, кто был непрочь поговорить, и несколькими вопросами втягивал собеседника в дискуссию.Его манера вести спор располагала и заинтриговывала: он не чванился, какиные софисты, не бросался афоризмами и, казалось, готов был дать спорщикуположить себя на лопатки. А кому не хотелось выйти победителем? Однако витоге Сократ приводил в замешательство любого острослова. Люди догадывались, что Сократ стремится отнюдь не к праздномупровождению времени, что его беседы имеют определенную цель, но далеко невсем она была понятна. Чего же хотел Сократ? Чего искал? Зачем беспокоил людей, вселяя в нихтревогу и заставляя пересматривать свои убеждения? Многих соотечественниковмудреца мучила эта загадка. Софистом его не назовешь: он не гонялся ни заденьгами, ни за славой. Порой он бывал смешон и несносен, но слова иличность этого зловредного шутника обладали непонятной силойпритягательности. Он сам называл себя "докучливым оводом", но были люди,которые свидетельствовали, что его жало для них целительно. Он искалвеликого, прекрасного и истинного, но говорил так просто, прибегал к такимобыденным примерам и сравнениям! Он учил людей добру, но беспощадноиздевался над ними. И чем мягче была его ирония, тем больнее язвила она. Друзьям Сократа, тем, кто знал его ближе, он напоминал резную фигуркузабавного лешего Силена, внутри которой хранились священные изображения."Он,-говорит у Платона Алкивиад,- всю свою жизнь морочит людей притворнымсамоунижением. Не знаю, доводилось ли кому-либо видеть таящиеся в немизваяния, когда он раскрывался по-настоящему, а мне как-то довелось, и онипоказались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными,что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует... еслипослушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: ониоблечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакогонаглеца-сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы,сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми жесловами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готовподнять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначалавидишь, что только они и содержательны, а потом, что эти речи божественны"(1). Эта двуликость Сократа многих сбивала и доныне сбивает с толку, а ведьименно в ней можно видеть ключ к пониманию личности философа. Не заставлялоли его надевать личину простачка, играть комедию, почти юродствоватькакое-то особое целомудрие и скрытность? Быть может, ирония и неуемнаяговорливость помогали ему оберегать тайный огонь души? Это косвенноподтверждается тем, что в исключительных случаях он решался обнаружить своеподлинное "я".С виду безобидный говорун, Сократ оказался настоящим "возмутителемспокойствия" Афин. Казнив его, сограждане думали, что избавились от "овода",но они ошиблись: смерть сделала его лишь сильнее. После его осуждения иказни возникла обширная "сократическая литература", которая ставила своейцелью оправдать учителя перед современниками и сохранить память о нем дляпотомков. До нашего времени дошли книги двух авторов - непосредственных учениковСократа: Ксенофонта и Платона. Они были людьми мало похожими друг на друга ипоэтому увидели Сократа как бы с двух различных сторон. Ксенофонт, популярный историк-публицист, служил командиром кавалерии иоставил ряд книг по коневодству. Богатый землевладелец, он усердно занималсясельским хозяйством и видел в Сократе носителя житейской мудрости. Ксенофонтсумел передать характерные черты, стиль речей и некоторые идеи философа,однако в его изображении Сократ временами кажется скучноватым резонером (2). Платон - поэт и гениальный мыслитель. Еще при жизни учителя начал онзаписывать некоторые из его бесед, хотя уже тогда невольно привносил в нихнечто свое. Говорят, прочтя одну из таких записей, Сократ в комическом ужасевоскликнул: "Боги! Как много этот юноша наклепал на меня!" И все же, пустьПлатон порой вкладывал в уста Сократа свои мысли (а впоследствии сознательнопревратил его в литературный персонаж),- его диалоги могут рассказать оподлинном Сократе не меньше, чем книги Ксенофонта (3). У обоих свидетелей совпадают сведения о жизни мудреца, и, критическисопоставляя их сочинения и другие источники, возможно воссоздать егобиографию и учение. Тем не менее оговорки "может быть", "вероятно" неизбежныв любом повествовании об афинском философе.Сократ родился около 470 года. То, что в армии он служил гоплитом,указывает на принадлежность его семьи к среднему классу. Отец СократаСофрониск был из рода потомственных каменотесов-ваятелей; он обучил сынасвоему ремеслу, и, если бы Сократ выполнил желание отца, он остался быскульптором, но его влекло совсем иное призвание. Уроженец Афин, Сократ горячо любил свой город и утверждал, что всем емуобязан. "Отечество,- говорил он,- дороже и матери, и отца, и всех остальныхпредков" (4). Он называл себя "порождением" и "слугой" Афин. Маленький мир,теснившийся вокруг скалы Акрополя, навсегда пленил Сократа, и даже тогда,когда город обратился против него, он остался верен ему до конца. Каждый афинянин имел право покинуть свой дом и уехать в колонию иличужие земли, но Сократ не захотел воспользоваться этой возможностью. В товремя как другие искатели знаний обычно рыскали по свету, Сократ не любилоставлять Афин. Это штрих, характерный для его умонастроения: он не искалнового, не гнался за впечатлениями, не особенно интересовался бытом другихнародов. С ранних лет все мысли Сократа были направлены на сущностьчеловеческой жизни, а странствия могли бы только помешать его внутреннейсосредоточенности. О юности Сократа известно мало. Мы знаем, что он был вхож в дом Аспазиии высоко ставил эту замечательную женщину. Он читал книги Анаксагора и, пособственному выражению, слушал беседы Протагора "как завороженный". Но,познакомившись с натурфилософией и взглядами софистов, Сократ разочаровалсяи в том и в другом (5). Ученые размышляли над устройством Вселенной, софисты оттачивали своюдиалектику, политики спорили о наилучшем строе, ремесленники трудились надмножеством полезных изделий, скульпторы и поэты созидали прекрасное вмраморе, металле и слове - все это для Сократа было проявлениемчеловеческого духа и творчества. Но что такое сам человек? Для чего он живети как он должен жить? Существует ли истина или она - мираж, как думаютсофисты? Вот - вопросы, которые рано стали занимать Сократа. В этом он былистинным продолжателем афинских трагиков с их интересом к человеку. Емучуждо было поверхностное любопытство, побуждавшее его товарищей гоняться зановомодными идеями. Философия для него являлась не забавой ума, а своегорода священнодействием. Он исходил из мысли, что истина требуетблагоговейного и любовного подхода, ибо она не отвлеченный предмет, а нечтонепосредственно связанное с жизнью и добродетелью.Один физиогномист как-то сказал Сократу, что в его лице видны задаткипороков. Когда же друзья запротестовали, философ подтвердил, что ондействительно был склонен к дурному, но победил в себе эти склонности.Самовоспитание Сократ не отделял от истинной мудрости: подчинить страсти,подчинить низшую природу разуму означало в его глазах открыть в себе высшееНачало. Мы ничего не знаем о той внутренней работе, которая сделала Сократатем, чем он стал. Наиболее раннее свидетельство о его характере относится ковремени Пелопоннесской войны, когда Сократ был уже законченной цельнойнатурой, человеком, достигшим поразительной власти над собой. Если длямногих афинян бедствия тех лет стали поводом к распущенности, то для Сократаони явились как бы проверкой самого себя. В 432 году афинское войско вело тяжелую осаду города Потидеи.Непривычный холодный климат, частая нехватка продовольствия изматываливойско. Даже закаленные в сражениях воины жаловались и роптали. Один Сократоставался невозмутимым: он был одет, как и дома, в отличие от других никогдане кутался, ходил босым. Ему, казалось, нипочем были ни голод, ни суроваяпогода. Солдаты подозревали даже, что он издевается над ними. Стараясь найтив Сократе хоть одно уязвимое место, они принуждали его пить с ними, но издесь он не уступил им, и никто никогда не видел его пьяным. Сократ был храбрым солдатом и верным товарищем. Когда началось решающеесражение, он не покинул своего раненого друга Алкивиада и вынес его с полябоя под стрелами врага, позаботившись даже о спасении его оружия. В другойраз, при отступлении афинского войска, Сократ один не поддался панике и шелспокойным шагом. "Каждому было ясно, что этот человек, если его тронешь,сумеет постоять за себя" (6). Некоторые из друзей философа, думая, что походы будут для негонепосильны, изумлялись тому, что Сократ возвращался из сражений невредимым.В дни постигшей Афины трагедии, когда спартанцы были уже под стенами города,Сократ, в отличие от большинства, не потерял присутствия духа. "Во времяосады,- вспоминал он впоследствии,- все горевали о своей участи, а я жил,так же ни в чем не нуждаясь, как в дни наивысшего благоденствия нашегоотечества" (7). Такое поведение позднее назвали бы "стоическим". Но не оно было самым удивительным в Сократе.Однажды в воинском лагере афиняне оказались свидетелями странной сцены.С раннего утра Сократ стоял, погруженный в глубокое размышление. Проходиличасы. Когда солнце уже поднялось высоко, многие стали смеяться и указыватьна забывшего обо всем философа. Вечером, во время раздачи ужина, воинызаметили, что он все еще не сдвинулся с места. Одни смотрели на Сократа слюбопытством, другие, желая знать, как долго он продержится, легли спать подоткрытым небом. А мудрец все стоял как изваяние. Только на следующее утро,когда солнце осветило равнину, он очнулся от своего транса, совершил молитвуи удалился (8). В этом эпизоде перед нами открывается не только человек,закаливший свое тело, но и виртуоз самоуглубления. Кажется, что здесь, вшумном солдатском становище греков, каким-то чудом оказался индийскийподвижник, восходящий по ступеням внутреннего познания. Есть и другиесвидетельства об умении Сократа целиком погружаться в себя. В глазах однихон был лишь чудаком, почти безумцем, но другие чувствовали в нем нечтонепостижимое и возвышенное. Сократ никому не говорил, что открывалось ему во время таких состояний,но одной таинственной стороны своей жизни он касался часто. По его словам,он временами ощущал в себе присутствие какого-то божественного существа -"даймониона"* ------------------------------------------------------------------------ * Слово "даймон", "демон", означает дух, или гений; сократовский жетермин "датмонтон" имеет более неопределенный смысл: "нечто божественное илидемоническое". Не следует забывать, что в античное время слово "демон" неимело негативного значения, какое оно приобрело впоследствии. "Началось у меня это с детства,- говорил он незадолго досмерти,возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того,что я, бывало, намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет"(9). Это загадочное явление Сократ называл "чудесным" и явно имел в виду непросто голос совести, а нечто мистическое. Насколько важны были для негопредостережения этого ангела-хранителя, явствует хотя бы из той роли,которую "даймонион", как мы увидим, сыграл во время процесса над Сократом.Кроме того, мудрец обладал даром прозорливости, и многие обращались к немуза советом. Отвечая им, Сократ основывался не столько на соображенияхздравого смысла, сколько на совершенно особом "шестом чувстве". При всем томфилософа трудно заподозрить в кликушестве: душевное его здоровье неоставляет сомнений, это натура уравновешенная и от природы скореерассудочная. Голос же "даймониона" и умение предсказывать будущее былисвязаны с опытом исключительным, не рационального порядка.Афиняне в то время переживали тяжкую полосу неудач. Не было видно концаизнурительной войны со Спартой. "За ее время,- пишет Фукидид,Эллада испыталастолько бедствий, сколько не испытывала раньше за равный промежутоквремени... Никогда не было взято и разорено столько городов, частьюварварами, частью самими воюющими сторонами, не было стольких изгнаний исмертоубийств, вызванных или самой войной, или междоусобицами" (10). Режим Клеона, ставшего после Перикла вождем масс, приобретал чертытирании. Афины беспощадно мстили неверным союзникам, спартанцы в жестокостине уступали афинянам, массовые расправы стали обычным явлением. По греческимполисам разливалась зараза анархии и ненависти. Угасло понятие о праве исвободе. Клеон объявил неблагонадежными всех независимо мыслящих людей (11).Его партия стремилась превратить Афины в казарму по спартанскому образу. Вобстановке страха, недоверия, фальшивого патриотизма и доносов демократиявырождалась в бессмысленное буйство толпы. Поборники сильной власти срадостью воспользовались кризисом, чтобы покончить с народовластиемнавсегда. "Много раз,заявлял Клеон,- уже при других случаях я приходил кубеждению, что демократическое государство не способно владычествовать наддругими". Как раз в те годы Аристофан в комедии "Всадники" изобразил народ в видевыжившего из ума старика Демоса, за которым ухаживают колбасник и кожевник(намек на политических соперников). Они безудержно льстят глупцу, осыпаяего обещаниями и выставляя свои заслуги (12). Молодое поколение прониклось равнодушием к отечеству, к порядку и квере. Никого уже не возмущало, что сатирики выводят на сцене богов в видешайки мошенников. Давали себя знать и плоды деятельности софистов. Именно в это время всеобщего распада Сократ всецело посвятил себя своеймиссии: испытывать души, просвещать умы, содействовать отысканию истины исправедливости. Выйти на широкое поле деятельности побудило его речение Оракула. Одиниз горячих поклонников Сократа, Херефонт, решился вопросить в Дельфах, естьли кто мудрее сына Софрониска. "Нет",- ответила Пифия. Сократ был смущен инемало удивлен. "Услыхав про это,- говорил он впоследствии,стал я размышлятьсам с собою таким образом: что хотел сказать бог и что он подразумевает?Потому что я сам, конечно, нимало не считаю себя мудрым. Что же это он хочетсказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не лжет же он?" Желая разрешить недоумение, Сократ обратился к одному выдающемусяполитику, но скоро понял, что "этот человек только кажется мудрым и многимдругим людям, и особенно самому себе, но на самом деле не мудр". Попыткадоказать это политику привела лишь к тому, что в его лице Сократ нажил себеврага. То же было и с прочими: все они воображали себя знающими много, ноиспытания не выдержали, ослепленные самомнением. И поэты, и ремесленники -все, разбираясь лишь в своей профессии, мнили себя мудрецами. Они непонимали, чего от них хочет Сократ. Одни считали, что Сократ глумится надними, другие - что он сам владеет каким-то секретом высшей мудрости. Врезультате Сократ пришел к заключению, что высшая мудрость - удел Божества,а Оракул лишь хотел сказать: "Из вас, люди, всего мудрее тот, кто подобноСократу знает, что ничего поистине не стоит его мудрость" (13). Этот эпизод показывает, что первым делом философ стремился изобличатьсамоуверенный догматизм и начал с искреннего признания: "Я знаю, что ничегоне знаю". Внутренняя честность являлась для него необходимой предпосылкойисследования. Он утверждал не софистический скепсис, а призывал начать всезаново, переосмыслить наследие прошлого и искать, искать неустанно. Ради своей миссии Сократ пренебрегал всеми жизненными удобствами, ставчем-то вроде нищенствующего подвижника. Он тратил на себя меньше, чем самыйпоследний поденщик. Софисту Антифонту, осуждавшему его образ жизни, Сократшутя говорил: "Как мне кажется, Антифонт, ты представляешь себе мою жизньнастолько печальной, что предпочел бы, я уверен, скорее умереть, чем жить,как я... а по моему мнению, не иметь никаких потребностей есть свойствобожества, а иметь потребности минимальные - это быть близким к божеству"(14). Такое пренебрежение к делам житейским приводило в негодование домашнихСократа. Женился он рано и имел троих детей. Вероятно, его жена Ксантиппа небыла такой фурией, как рисуют ее легенды, но идей мужа не понимала и неодобряла его поступков. Вспыльчивая и экспансивная, как многие гречанки, онанередко давала волю своим чувствам. Сократ, как видно, относился к нейпрохладно, но терпеливо выдерживал семейные бури. Когда его спрашивали,почему он женился на такой вздорной женщине, он отшучивался, говоря, чтоесли уж научился справляться с ней, то будет искусен в общении с многимидругими людьми. Сократ не был аскетом, его самоотречение было поиском свободы: онотворачивался от всего, что порабощает и связывает. Он был чуток ко всему прекрасному, любил и понимал природу, между темего почти никогда не видели за городом: гомон рынков и гимнасиев, суета улицбыла его стихией. По рассказу Платона, когда один из друзей привел Сократа в живописнуюрощу близ Афин, тот радовался как ребенок: - Клянусь Герой, прекрасный уголок! - восклицал он в восторге.- Этотплатан такой развесистый и высокий, а разросшаяся, тенистая вербавеликолепна: она в полном цвету, все кругом благоухает. И что за славныйродник пробивается под платаном: вода в нем совсем холодная, можнопопробовать ногой. Судя по изваяниям дев и жертвенным приношениям, видно,здесь святилище каких-то нимф и Ахелоя. Да если хочешь, ветерок здесьпрохладный и очень приятный; по-летнему звонко вторит он хору цикад. А самоеудачное это то, что здесь на пологом склоне столько травы - можно прилечь, иголове будет очень удобно. Право, ты наверно отличный проводник, милый Федр. - А ты поразительный человек,- отвечал Федр,- до чего же ты странен! Тыговоришь, словно какой-то чужеземец, нуждающийся в проводнике, а не местныйжитель. Из нашего города ты не только не ездишь в чужие страны, но, кажетсямне, не выходишь даже за городскую стену. - Извини меня, добрый мой друг, я ведь любознателен, а местности идеревья ничему не хотят меня научить, не то что люди в городе (15). Люди - вот цель, страсть, привязанность Сократа. В отличие от ученых,отгородившихся от жизни, или замкнувшегося в себе Гераклита, он любил людей,постоянно искал общения, буквально не мог жить без него. Этот грек не желалбольше искать мудрости у природы, как его предшественники. Она обещала много- дала мало. Истину нужно высматривать в другом месте. Характерно, что Сократу нравилось выставлять себя учеником, он искреннесознавал себя не учителем, а искателем.

ПРИМЕЧАНИЯ

Дата добавления: 2014-12-25