Даосизм как сочетание диалектического и мистического понимания бытия

Второе из «трех учений» Китая – даосизм, являющийся, как и конфуцианство, религиозно-философским учением. Основоположник его – Лао Цзы (Старый Учитель, Старый ребенок), считающийся вторым по значимости учителем Китая (после Кун-цзы). По преданию, он родился в 604 г. до н.э. в царстве Чу и жил в конце VII – начале VI в. до н.э. Имя Лао Цзы – Старый Ребенок – уже само по себе задает тон даосским рассуждениям, подчеркивая противоречивость мира. Как заметил В.В.Розанов, «Азия есть чудесное сновидение, и если она «спит, покой храня», т.е. недалеко ушла в прогрессе, то потому, что среди других материков и их населения она есть Дед и Младенец, вообще чуждый и до сих пор чуждающийся средней, гражданской поры существования…»[73] По преданию, Лао Цзы вышел из утробы матери седовласым старцем. Настоящее его имя, вероятно, Ли Эр (Ли Боян, Лао Дань). Сведения об этом человеке очень противоречивы, что вообще вызывает сомнения в реальности его личности. Учение Лао-цзы изложено в трактате «Дао Дэ Цзин» (книга пути и добродетели). Древнейшая рукопись этой книги создана примерно во II в. до н.э.

Даосизм гораздо более, нежели конфуцианство, метафизичен. Главное понятие даосизма – Дао (путь). Это первопричина, источник всех явлений, всеобщий закон природы. Все существующее в мире произошло из Дао, чтобы в конце пути снова в него вернуться. Дао никто не создал, но все происходит от него. «Оно относится к небытию, а точнее – к сверхбытию. Оно вечно и безымянно, бесформенно, бесконечно, нематериально, подвижно»[74]. Отсюда ясно, что дао невозможно ощутить, чувственно воспринять, но поскольку оно составляет сущность мира, оно присутствует везде, и нет такого места, где бы не находилось Дао. Оно придает вещи ее качество, «вещит вещи», «присутствует» в них. Это ничто, ибо мы ничего не можем о нем сказать, и одновременно – все, ибо весь мир из него. Оно пусто, ибо в нем нет ничего, и неисчерпаемо, ибо в нем в потенции содержится все. «В представлении древних авторов Дао было гигантским гончарным кругом, создающим бесчисленное разнообразие форм, рождающим в мире бытия то, что в своем «добытийном» существовании имело лишь «образ», «идею», но еще не тело»[75].

В соответствии с учением Лао-цзы, в начале космогонии прозрачный воздух (эфир) в пустоте отделился от хаоса, поднялся и образовал Небо, а мутный опустился и образовал Землю. От соединения мельчайших частиц Неба и Земли образовались противоположные силы инь и янь, противоборствующие и взаимодействующие. Они есть начала зла и добра, холода и тепла, тьмы и света. Каждая из этих сил периодически преобладает в противоположной, а затем преобладание ее сменяется преобладанием другой силы. Этот процесс бесконечен, поскольку движение в мире вечно. В покое может находиться лишь условный центр мира, от которого концентрическими движениями распространяется бытие. Это значит, что, только представив себя центром мироздания, человек может обрести покой и гармонию. Идея вечного движения и борьбы противоположных начал воплощается в чрезвычайно широко распространенном графическом образе инь-янь – круге, поделенном на темную и светлую доли. От инь и янь берут начало четыре времени года, пять стихий – дерево, земля, вода, огонь, металл, а также вся совокупность вещей. Согласно идеям «Книги перемен», жизнь – это бесконечная череда превращений, проистекающих из борьбы сил инь и янь. «Истинное следствие Дао есть бесконечное разнообразие бытия без начала и конца, идеи и формы, субстанции и сущности»[76].

Задача человека – познать Дао, понять гармонию природы. Достигнуть этого возможно путем следования принципу недеяния, который требует не вмешиваться в размеренное течение жизни, не пытаться «исправить» собственную природу. Человеческая природа останется непорочной и естественной, если будет предоставлена самой себе. Основы подобной концепции лежат, как ни странно, в диалектичности даосизма: у всего на свете есть противоположность, и хорошее неизбежно сменяется плохим. «Когда все в Поднебесной узнали, что красота – это красота, появилось и уродство. Когда узнали, что добро – это добро, появилось и зло. Ибо бытие и небытие друг друга порождают, трудное и легкое друг друга создают, короткое и длинное друг другом измеряются, высокое и низкое друг к другу тянутся, звуки и голоса друг другу вторят, «до» и «после» друг за другом следуют. Вот почему мудрец действует недеянием и учит молчанием»[77]. Действительно, если знаешь, что любой твой благой поступок вызовет зло и порок, то стоит ли что-либо предпринимать? Не лучше ли воздержаться от действия? Так и поступает истинный мудрец-даос. Он не стремится получить чувственный опыт, чтобы его обобщением достичь мудрости и знания. Такая трактовка проистекала из «взгляда на окружающий мир как на нечто вторичное по отношению к миру небытия, где нет еще ни звуков, ни запахов, ни форм, но где рождается все сущее»[78]. Мудрец постигает истину разумом и недеянием: не выходя со двора, он познает мир, не выглядывая из окна, он видит естественное Дао. Это наслаждение своим внутренним совершенством, это своеобразный сон. Не случайно, одной из наиболее популярных притч даосской литературы был простой рассказ древнего даоса Чжуан-цзы: «Однажды я, Чжуан Чжоу, увидел себя во сне бабочкой – счастливой бабочкой, которая порхала среди цветов в свое удовольствие и вовсе не знала, что она – Чжуан Чжоу. Внезапно я проснулся и увидел, что я – Чжуан Чжоу. И я не мог понять, то ли я – Чжуан Чжоу, которому приснилось, что он – бабочка, то ли – бабочка, которой приснилось, что она – Чжуан Чжоу»[79]. По мнению даосов, пробуждаясь, мы словно попадаем в мир, который кажется реальным. Пробуждение – знак глубинного разрыва в нашем опыте. Это превращение, в котором проявляется действие Пути. Это пробуждение дарит покой вечного скитания в радужном океане жизни. «И когда мы понимаем, что нам остается только выбрать приятный сон, премудрый старик примиряется в нас с наивным младенцем»[80].

Отмеченные выше свойства Дао удачно охватываются фундаментальным для китайской мысли понятием «Великой Пустоты». Это «пустота постоянного отсутствия в наличествующем, пустота внесубстантивной среды, пустота небес и мировой пещеры, укрывающих все сущее, пустота сновидений, пустота как среда рассеивания и даже полезная пустота не-свершения в человеческой практике»[81]. При этом, следует отметить, что китайская мифологема пустоты имела отношение не столько к философии, сколько к практике. Как утверждает В.В.Малявин, она указывает на внутреннюю преемственность технической деятельности человека и первоначального Хаоса, поскольку неисчерпаемая конкретность опыта Хаоса смыкается с деятельным и текучим характером одухотворенной жизни[82]. Даже письмо – целиком создание ума и рук человека – слыло в Китае воплощением непосредственного веяния Великой Пустоты. Взгляд на мир «в свете Хаоса» помогает понять загадочную для европейского ума нераздельность искусства и быта, души и вещи в Древнем Китае. Набор всевозможных, всегда неповторимых вещей, составляющих предметную среду человека, – лучший прообраз Хаоса. И, подобно Хаосу, предметная среда есть «пространство пустоты», поле рассеяния духа, где интимная глубина сознания «теряет себя», в чем-то внеположном ей.

Возвышение абсолютно абстрактного Дао, созерцательное отношение к миру, акцентирование иррационального элемента в познании – все это создавало возможности для перерождения даосизма в религию, которое произошло на рубеже нашей эры. В качестве верховного бога был выдвинут Нефритовый (Яшмовый) небесный император. Он считался владыкой рая и ада, наказывал грешников и вознаграждал добродетельных при их жизни, а также судил их после смерти. Население Китая рассматривало его как воплощение Неба. Его мать Бао-шен почиталась как богиня Луны, а отец Цзин-дэ – как бог Солнца. Огромную роль в божественном пантеоне играли Си Ван-му (Мать Западного Неба), олицетворявшая женское начало инь, и Дун Ван-гун (Князь Восточного Неба), олицетворявший мужское начало янь. В пантеон даосизма входят практически все боги Древнего Китая – бог счастья, бог богатства, бог здоровья, царь драконов и др. Кроме того, к ним примыкают и почитаются святые и демоны (бестелесные духи). Особо следует сказать о чрезвычайно широко распространенном среди китайцев культе домашнего очага (был характерен как для даосов, так и для сторонников других религиозных взглядов). Богом очага считался Цзао-ван (у даосов также назывался Дун чу сылин, Дин фу цзаоцзюнь). Само слово «очаг» в китайском языке записывалось иероглифом, изображающим пещеру, в которой сидит лягушка. Вероятно, изначально китайцы почитали этого бога в образе лягушки (в мировой мифологии немало примеров, когда лягушка связывалась с духом домашнего очага. Например, в древнеславянской мифологии домовой мог превращаться не только в кошку, собаку, корову, но также в лягушку и змею). Интересно, что даже сегодня скульптурное изображение лягушки можно встретить не только в домах простонародья, но и в офисах респектабельных тайваньских китайцев. Цзао-ван, по мнению китайцев, охранял дом от злых духов и чтобы их отогнать, нужно было просто вывесить надпись о том, что в доме живет Цзао-ван. От него зависели счастье, богатство, успех. Кроме того, Цзао-ван являлся кем-то вроде посредника между семьей и Нефритовым императором: он вел учет плохих и хороших поступков членов семьи в течение года и держал отчет о них перед Небом. Именно поэтому в китайских семьях сохранился обряд «задабривания» Цзао-вана: его изображению совершались жертвоприношения (обычно – сладости), губы его нередко смазывались медом, чтобы уста «склеились» и не донесли о неблаговидных поступках. Вполне возможно, что в таком смазывании губ изображения Цзао-вана отражаются пережитки регулярного кормления божества, существовавшего у древнейших китайцев[83].

Помимо богов, святых, демонов, на человека воздействуют около 36 тысяч духов, способных оказывать влияние на развитие человеческого организма и выполняющих строго определенную функцию. Нужно, чтобы духи не покидали тело и увеличивали свою силу. Если же человек не прислушивается к своим духам, ему грозит преждевременная смерть, но если духи войдут в полную власть, человека ждет бессмертие. Бессмертие и долголетие – это высшее счастье человека. Поэтому, поздравляя китайца с каким-либо праздником, следует пожелать ему именно долголетия (шоу). Амулеты с иероглифом долголетия китайцы носят на груди, прикрепляют на стены дома.

Чтобы достичь долголетия и бессмертия, даосы разрабатывали комплексы упражнений и заклинаний, способные преобразить человеческую жизнь[84]. Здесь и комплексы физических упражнений, и дыхательная гимнастика, и особая система питания. К примеру, даосы требуют отказаться от мяса, пряностей, вина, пищи, приготовленной из зерна, а часто – даже от овощей. По утверждению даосских аскетов, самая лучшая пища – собственная слюна. В Китае популярна была такая поговорка: «Кто питается овощами, – становится сильным; кто питается мясом, – становится храбрым; кто питается рисом, – становится мудрым; кто питается воздухом, – становится святым». Но самое важное состояло в том, что человек должен был постепенно отрешиться от всего земного, оставив своих близких и всё, к чему он был привязан, и уединиться в горах, чтобы вести там образ жизни аскета. Только так можно было стать святым человеком (сянь-жэнь). Даосские мыслители верили, что бессмертие реально достижимо. Литература даосов полна рассказов о бессмертных, среди которых наиболее популярны восемь бессмертных – Чжун Ли-цюань (обладал секретом изготовления эликсира жизни и порошка перевоплощения), Ли Те-гуай (обладал тайной изготовления снадобья, отделявшего душу от тела, покровитель магов и волшебников), Лань Цай-хэ (юродивый, покровитель музыкантов). Люй Дун-бинь (знал тайны магии, умел готовить эликсир жизни, магическим способом получать золото, становиться невидимым), Хэ Сянь-гу (необыкновенной красоты девушка, изображающаяся с цветком лотоса в руках, постигла тайны Дао и бессмертия), Хань Сян-цзы (покровитель садовников), Чжан Го-лао (покровительствовал супружескому счастью и рождению детей, считается покровителем изящных искусств), Цао Го-цзю (покровитель актеров).

Красивые легенды о бессмертных вселяли в людей надежду на вечность, с которой было легче переносить тяготы повседневной земной жизни. Но люди умирали, а даосы создавали мифы о загробном существовании, в которых находилось место и аду, и раю.[85] Рай (Горы Долголетия) представлялся прекрасной страной блаженства с живописной природой и умиротворенным покоем. Ад рисовали как десятиэтажное сооружение, находившееся в скалах провинции Сычуань, где на каждом из этажей помещалось отделение ада. Грешник должен был пройти через все десять отделений и в каждом из них принять жестокое наказание.

Даосизм – это глубоко мистическое учение. Здесь господствует вера в сакральность числа и слова, в волшебную силу заклинания и амулета. Различные талисманы и амулеты писались на узких полосках желтой бумаги, на левой стороне которых были нанесены кабалистические знаки, на правой же стороне помещалось нечто вроде инструкции по обращению с амулетом (для чего предназначен, как использовать)[86]. Талисманы нередко сжигались, пепел их смешивался с жидкостью и выпивался как снадобье.

По мнению М.Кравцовой, даосское религиозное направление, имевшее своей конечной целью превращение человека в бессмертного – сяня, подразделяется на так называемую «внешнюю» и «внутреннюю алхимию» (кит. «нэй дань», дословно – «внутренняя киноварь»)[87]. «Внешняя алхимия» предполагала изготовление эликсиров бессмертия в лабораторных условиях и в ходе моделирования искусственно сжатых во времени природных процессов. «Внутренняя алхимия» — создание эликсира в самом теле даосского адепта через регуляцию его пневматических энергий, т. е. изменение его биолого-физиологических параметров.

Предпосылки возникновения в Китае «внешней» и «внутренней» алхимии появились, видимо, уже в VII - VI вв. до н. э. Имеются сообщения в позднечжоуских источниках о практиковании древними отшельниками дыхательных упражнений и макробиотики. В IV - III вв. до н. э. существовала вера в возможность изготовления «снадобья бессмертия» и предпринимались соответствующие попытки. Ко II – I вв. до н. э. относятся первые опыты по трансмутации металлов.

Для ханьской эпохи первоочередными источниками по даосской алхимии выступают недавно обнаруженные в погребениях эротологические трактаты. Они свидетельствуют о развитости даосско-религиозных представлений и практик в позднечжоуский и раннеханьский периоды. Однако их местоположение именно в погребениях свидетельствует о возможном эзотерическом характере этих представлений и практик. Первое сугубо светское сочинение по теории алхимии — трактат Вэй Бояна «О единении триады» («Цань тун ци») — появилось во П в. н. э. Но подлинно релевантным для даосско-религиозного направления памятником стал трактат «Баопу-цзы»(«Мудрец, объемлющий пустоту»), принадлежащий знаменитому даосскому теоретику и алхимику-практику IV в. Гэ Хуну (284? - 363?). На Ш - V вв. приходится также расцвет и пик популярности даосской алхимии в китайском обществе.

Рецептура изготовления «снадобий бессмертия» в виде собственно эликсиров, пилюль или порошков включала использование преимущественно минеральных и растительных ингредиентов. Первоочередную роль во «внешней алхимии» играло золото, воспринимаемое как совершенный металл, неподвластный тлению и способный оказывать соответствующее воздействие на тело человека. Процесс «созревания» золота, для которого в природе требуется, по представлениям китайцев, 4320 лет, в алхимической реторте занимал один год. Широко употреблялись также мышьяк и истолченные драгоценные и полудрагоценные камни (нефрит, горный хрусталь). Археологические материалы однозначно свидетельствуют о частоте случаев смертельного отравления даосских алхимиков в результате приема ими такого рода снадобий. Однако такая смерть предусматривалась в даосской теории и объяснялась как обретение человеком состояния «бессмертного, освободившегося от трупа». К тому же перечисленные вещества в случае их приема малыми дозами в течение длительного времени оказывали консервирующий эффект, препятствуя разложению мертвого тела, что также воспринималось окружающими как доказательство превращения усопшего в бессмертного.

«Внутренняя алхимия» по существу является алхимией только по общим с «внешней алхимией» методологическим основаниям своей практики и общему языку описания. «В действительности она представляет собой своеобразную форму психофизического тренинга, направленную на радикальную трансформацию биолого-физиологических параметров личности, достигаемую через комплекс физических, психосоматических и психологических упражнений, которые включают религиозное созерцание, гимнастический тренинг, дыхательные упражнения (ци гун) и сексуальные практики»[88].

Даосская алхимия является не просто структурным направлением и принадлежностью даосской традиции, но подлинным общекультурным феноменом китайской цивилизации. Она представляет собой форму науки древнего и традиционного Китая, тесно связанную, с одной стороны, с медициной и другими естественнонаучными знаниями (протохимия, биология, минералогия, астрология), а с другой — с философией, религиозными представлениями и общественно-политической мыслью. Даосскими алхимиками был собран богатейший эмпирический материал в области химии, фармакологии, медицины и психологии, а сделанные ими наблюдения (особенно в области медицины) привлекают к себе пристальное внимание современной науки[89].

Даосизм оказал огромное влияние на культуру Древнего Китая. Глубокая диалектика отражает древние китайские верования, но иногда они кажутся удивительно созвучными нашему времени. Идеи взаимосвязи человека и вселенной, информационного поля, всеобъемлющая теория резонанса, диалектика построений, пронизывающие каждую мысль даосов – все это делает бесценным наследие этой школы. Нужно было обладать потрясающим талантом прозрения, чтобы в условиях Древнего Китая столь убежденно предостерегать от возможных последствий прогресса. «Казалось, за их плечами считанные столетия, а из достижений техники – разве что бронза да колесо, но они говорили так, как будто будущее уже свершилось…»[90]

Если рассматривать даосскую философию в общекультурном контексте, то необходимо отметить, что она представляла собой необходимый конструктивный элемент мировоззрения древних китайцев, восполняя те недостатки, которые имелись в конфуцианстве и вплетаясь в единую канву синкретичного китайского менталитета. Именно даосы сделали предметом своих построений то, о чем не говорил Конфуций. Они рассуждали о едином абсолюте и истоке сущего, о сне души, о великом пробуждении от жизни, о путях достижения телесного бессмертия, о духах и духе. Они словно бы восполняли желание увидеть необычное за повседневностью, питали народную веру в чудо и одухотворенность мира.

Дата добавления: 2014-12-27