Темно-красный 12 страница

Я попыталась напомнить:

– Оскар любит плеть…

– Ничего, ты же выдержала, и я выдержу.

Приходится соглашаться, все равно спорить бесполезно.

– Чем вы занимаетесь сегодня?

Хочется сказать, что сексом, но это уже неудивительно, я вспоминаю:

– Сегодня сеанс боди-арта. Ларс грозился расписать мою драгоценную шкурку.

– Чтоб прислала мне фотографию.

– Слушаю и повинуюсь.

– Выполняйте.

Ларс свои обещания выполняет. Днем я посмотрела в Сети статьи про боди-арт, попыталась представить себе, как по моему телу будет ползать кисточка или фломастер, поняла, что это садизм еще тот и все оставшееся до вечера время провела в приятном возбуждении.

Вечером Ларс потребовал:

– Сними рубашку.

Странно, я представляла себе боди-арт, как роспись всего тела…

Он видимо понял мои ожидания, рассмеялся:

– Я не художник, потому рисковать и сразу превращать все твое тело в выставку шедевров сюрреализма не буду. Сегодня обойдемся только верхом. Мало того, я кое-что заготовил…

Ларс достал из сумки небольшой пакет, оценивающе оглядел меня и вдруг помотал головой:

– Нет, не так. Вот так! – мои глаза оказались завязаны, а руки наручниками прикреплены поднятыми вверх и в стороны к косяку двери. – Джинсы снимать не будем, поскромничаем… Тебе удобно?

Змий-искуситель! Что он там собрался делать? Когда глаза завязаны, остальные чувства сильно обостряются. Заметив, что я прислушиваюсь, Ларс снова рассмеялся и… на мою голову оказались надеты наушники. Теперь и не слышно, остались только тактильные ощущения, зато каждое прикосновение на весь золота.

Я сразу подумала о том, сколького мы себя лишаем, предаваясь ванильной любви.

Он что-то приклеил на уровне моего солнечного сплетения, над грудью, на грудь и ниже нее. Снял пленку… Потом тела коснулся фломастер. От щекотки я заелозила. Ларс приподнял один наушник:

– Будешь крутиться – привяжу.

– Щекотно!

– Придется распять полностью.

– Что сделать?!

– Распять.

Некоторое время спустя я уже стою у стенки в позиции руки-ноги в стороны, затянутый на талии пояс тоже к чему-то прикреплен, на глазах повязка, на голове наушники. Конечно, никаких джинсов, только крошечные трусики и босоножки на самом высоком каблуке, который только нашелся в шкафу.

Все это делалось при завязанных глазах, потому я возбуждена до предела, а сама роспись еще только предстояла.

Ларс что-то рисовал, обводил, раскрашивал… Я изо всех сил старалась терпеть щекотку и не крутиться. Потом последовал лак, видно для закрепления шедевра, и, наконец, тихий довольный смех:

– Линн, великолепно! Ты бы на себя посмотрела сейчас!.. Тебя сфотографировать на твой телефон?

– Да.

Сделав снимки, Ларс развязывает мне глаза, но освободить руки и ноги не торопится.

– Постоишь еще так? А я воспользуюсь твоей беспомощностью…

– Так нечест…

Договорить не позволяет поцелуй. Оторвавшись от меня, Ларс смеется:

– Честно! Ты только посмотри, разве можно не воспользоваться вот этим, – он показывает мне снимок на телефоне.

Я ахаю, но не столько от вида собственного распятого тела, сколько от того, что вижу на себе. Он показывает вторую фотографию, на которой на моем теле, словно зажатый между грудями, расположился Санта-Клаус. Его ручки лежат на груди, ножки болтаются внизу, а весь вид выражает полнейшее блаженство.

– Вау!

– Вот тебе и вау. Я заслужил награду за такую придумку?

– Конечно.

– Тогда не сопротивляйся.

Можно подумать, что без боди-арта я бы сопротивлялась…

Игры, игры… Остается вопрос: а что дальше? Но думать о «дальше» категорически не хочется, я счастлива каждым прожитым днем.

Оле злится, что я до сих пор ничего не узнала о БДСМ. Анны не видно. Курт привычно возится с официальными данными, Улоф занимается хакерством. Марта отлеживается после очередной жесткой порки.

Понятно, что ничего до Рождества мы разузнать не успеем. С Ларса подозрения сняты, но вопрос-то остался. Если честно, мне совершенно не хочется возвращаться в этот интернет-журнал и даже в этот офис. Мне так хорошо рядом с Ларсом, что и вспоминать об Анне и Оле нет желания.

Мы уже практически две недели рядом, сейчас не каждую минуту, у него тоже дела, в которые Ларс вовсе не намерен меня допускать. В Университете на меня смотрят так, словно я выиграла главный приз, я даже рада, что все сдано досрочно и больше нет необходимости появляться перед придирчивыми взглядами наших красавиц, недоуменно вздернутые плечи которых ярче любых слов выражают их мысли, вернее, одну: что он во мне нашел?!

А сердце почему-то ноет, словно в предчувствии беды. Я знаю: все очень хорошо долго не бывает, жизнь полосатая…

– Квартиру на Эстермальмсгатан уже привели в порядок, туда можно съездить посмотреть.

В его взгляде какое-то напряженное ожидание, я смеюсь в ответ:

– Конечно! Где еще может быть квартира у Ларса Юханссона, как не в «Квартале жаворонков»?

– Зря смеешься. Почему я не могу иметь там квартиру? Тоже очаровательный район, ничуть не хуже твоего СоФо.

– Я знаю, что не хуже, только безумно дорого.

– Это квартира деда.

– Мой тоже жил в центре, у бабушки там осталась квартира, но, конечно, не у Энгельбректчюрки.

– А где?

– На Библиотексгатан.

– Красная ковровая дорожка по улице менее помпезна чем «Квартал жаворонков»? А почему ты не там?

– Я больше люблю СоФо.

– Не знай я тебя, заподозрил бы в определенных пристрастиях.

– Каких, например? – Я делаю честные-пречестные глаза, словно и не догадываюсь ни о наркотиках, ни о сексуальных изысках своего района.

– Любви к вранью.

– Какому это?

– Ты так стараешься скрыть от меня свои мысли и эмоции…

Я откровенно смущена. Что он знает или о чем догадывается?

– Что, так заметно?

– Угу, – он расстегивает мои джинсы.

– Ларс, я…

– Я не трону твою грудь. Обойдемся нижней частью. Нужно же посмотреть, не осталось ли следов от порки. И не ври, что не хочешь меня, иначе придется тебя наказать.

Я ловлю себя на мысли, что мне… хочется наказания!

– Ее и нельзя. Ларс, у меня критические дни…

– Как жаль, я надеялся, что их не будет… месяцев девять.

Я краснею от такого предположения.

Взор Ларса становится настороженным:

– Только не говори, что ты пьешь таблетки, чтобы не забеременеть от меня.

– Не пью, но…

Несколько мгновений он смотрит мне в глаза, и я привычно тону в его стальных волнах.

– Поехали на Эстермальмсгатан?

– Да, – мой голос хрипл, как и его.

– Одевайся.

На сей раз за рулем «Вольво S80» сам Ларс. Усаживая меня в машину, он заботливо помогает устроиться поудобней. И это человек, который способен не на шутку выпороть. Действительно, два человека в одном. Какой же ты, настоящий Ларс Юханссон?

Но мне определенно нравится эта двойственность, когда от ласкового Ларса можно получить флоггером, а жесткий минуту назад, он вмиг становится очень заботливым и бережным. Мало того, я понимаю, что буду просто провоцировать наказания, чтобы потом он жалел меня больше.

Ларс ведет машину легко и спокойно, каким-то образом получается, что ему не мешает поток других автомобилей, светофоры включаются вовремя, по пути не попадается ни одного красного, все услужливо зеленые, Юханссон во всем Юханссон. Я тихонько хихикаю от мысли, что он приказывает и светофорам тоже.

– Что? – удивляется Ларс.

Я объясняю. Он кивает, словно так и нужно.

– Видишь, даже светофоры слушаются, а некоторые глупые девчонки не жалеют свои попки.

Я поспешно отворачиваюсь к стеклу, но Ларс уже понял, в чем дело.

– Или тебе нравится быть битой?

– Ужасно, но, кажется, да.

Он пожимает плечами:

– Только не перестарайся, иногда рука у меня тяжелая.

– А ты многих бил?

Мы стоим на перекрестке (все же попался красный!) на Карлаваген, пользуясь этим, Ларс внимательно вглядывается в мое лицо:

– Такая одна. Серьезно предупреждаю: не нарывайся.

Я только вздыхаю. Чувствовать себя маленькой девочкой, о которой заботятся и которой в случае непослушания грозит порка, оказывается, тоже приятно.

Ларс сокрушенно качает головой:

– С кем я связался!

– Ты жалеешь?

– Пока нет, там посмотрим.

Мы уже приехали. Вообще-то Эстермальмсгатан тянется до самой Карлаплан, но я почему-то не сомневалась, что Ларс поедет в начало улицы. К тому же он сам подтвердил про «Квартал жаворонков».

Так и есть, паркуется во дворе неподалеку от церкви и выходит, чтобы помочь покинуть уютную машину мне. Протягивая руку, интересуется:

– Знаешь, почему этот район так назван?

– Из-за проституток.

– И все ты знаешь! Пойдем.

Красивые домики красного кирпича… здесь тоже особый Стокгольм, но не такой, как в СоФо, это шведский романтизм. Все очень добротно, аккуратно, чисто, респектабельно и безумно дорого. Самые дорогие квартиры в Стокгольме.

Мы поднимаемся на четвертый этаж, по пути Парс здоровается с пожилой супружеской парой, отправляющейся на прогулку со своим лабрадором, открывает дверь и пропускает меня вперед.

Сердце бешено бьется, заглушая даже звуки снаружи. Что я там увижу? Пока ничего особенного. Красиво, уютно, но ничего страшного. Большой холл, арка в гостиную, оттуда дверь явно в спальню. Из холла в кухню, серьезно укомплектованную техникой, это видно даже от входа.

Ларс помогает раздеться, кивает на еще одну дверь:

– Туалет.

Я отправляюсь мыть руки – хорошая привычка, воспитанная папой, первым делом после того, как разуешься и снимешь куртку – вымой руки. Замечаю, как Ларс довольно ухмыляется.

– Проходи, осматривайся.

Сам он моет руки следом за мной, явно торопясь. Чего-то боится?

Большая уютная гостиная. Хорошие постеры на стенах, все белое и черное, даже диваны. Мне приходит в голову лукавая мысль, что на белых диванах поощряют, а на черных наказывают, но я понимаю, что все не так просто. Рояль белый…

Дверь в спальню открыта, и ее содержимое никаких вопросов не вызывает, вплоть до стоящего в углу велотренажера. Еще одна дверь явно в ванную, она тоже приоткрыта. Словно демонстрирует, что тут ничего необычного.

А вот на второй стене дверь закрыта, и что-то подсказывает мне, что за ней и есть тайна квартиры. Я вопросительно смотрю на Ларса. Он ухмыляется так, что мне становится не по себе. Нет, там уже не трансвеститский гардероб Мартина, там нечто серьезней. Я прекрасно понимаю, что все купленные Ларсом девайсы именно там.

– Туда нельзя?

– Только после того, как ты дашь мне слово…

– Какое?

– Ты должна обещать подчиняться, выполнять все мои приказы, но главное – абсолютно мне доверять. В свою очередь обещаю не причинять тебе более сильной боли, чем ты сможешь вынести, и не делать того, что для тебя совершенно неприемлемо. Но помни: за непослушанием следует наказание, избежать которого нельзя. Если ты решишься, то поступаешь в мое полное распоряжение, и я делаю с тобой все, что только захочу. В этой комнате ты моя рабыня. Если нет…

Его глаза смотрят выжидающе, я понимаю, что если скажу «Обещаю», то начнется такое, чего в моей жизни никогда не было, что все эти порки и секс – детские игрушки. Но если не скажу, то попью кофе и больше порог этой квартиры не переступлю. Для Ларса очень важно, чтобы я ему подчинялась, но еще больше, чтобы доверяла. Сейчас я ему доверяю, потому что знаю: он не виноват в гибели той девушки. А еще, что они с моим телом заодно.

Словно бросаясь в холодную воду с обрыва, киваю:

– Обещаю.

Я не могу потерять Ларса, не могу. Это будет уже не жизнь.

– Тогда вот это, – он берет со стола большой ошейник. – В знак полного подчинения.

Если честно, меня пробирает дрожь, ошейник означает подчиненность уже не словесную, а физическую. Хотя, чего я боюсь, ведь давно подчинена.

– Подними косу. – Парс закрепляет вокруг моей шеи высоченный ошейник из красной кожи со многими колечками и карабинами. Кожа плотно охватывает все от ключиц до ушей. – Есть гораздо более строгие, но это потом. Вот так…

Ошейник не позволяет опустить голову, я держу ее гордо вскинутой.

– Какая осанка! Не туго?

– Нет.

– Теперь ты моя саба. – Ларс поворачивает мое лицо за подбородок, заглядывает в глаза: – Ты не пожалеешь. Я постараюсь. Пойдем.

Ласковый, бережный… как можно такому не доверять на все 100 процентов? Или хотя бы на 99? Я доверяю, но тот самый оставшийся процент заставляет предательски дрожать колени. Ларс тихонько смеется:

– Там стра-ашно-о… Сам боюсь.

Он открывает дверь, почти вталкивает меня внутрь и прикрывает ее за своей спиной.

Я замираю, пораженная увиденным. Это комната для сессий БДСМ. Она довольно большая, на одной стене два окна, между ними шкаф с какими-то приспособлениями. Посередине комнаты большой кожаный диван, даже не диван, а круглый подиум, обтянутый кожей. По кругу шесть металлических колец с цепями. Неужели для распятия? Наверное, ведь диаметр подиума заметно больше моего роста. Однажды Ларс говорил, что хотел бы разложить меня обнаженной на полу. Подиум вполне подошел бы… При этой мысли внизу живота становится горячо, я быстро отвожу глаза от кожаного монстра с цепями.

Левая стена тоже вся в шкафах, в углу в потолке крюки и металлические штанги явно для подвешивания, на противоположной стене два варианта распятий, справа от входа козлы и разные ступеньки, тоже обтянутые кожей, я уже видела такие скамьи в Интернете и понимаю, для чего они. На стене несколько видов плетей, стеков, флоггеров и хлопалок. На полу ворсистый ковер, светло, чисто, красиво.

Ларс наблюдает за мной. Мое потрясение уже сменилось интересом.

– Я начал готовить эту комнату после знакомства с некоей любопытной вруньей в баре «КВ»…

У меня перехватывает горло окончательно.

– Ты хочешь сказать, что уже тогда знал, что я…

– Только не говори, что ты не хотела меня в баре. Не лги, иначе накажу.

– Я не лгу, но я и подумать не могла…

– Почему?

– Ты не обратил на меня никакого внимания.

– А чего ты ожидала, чтобы я, рыча, бросился срывать с тебя рубашку или стягивать джинсы? И все-таки если бы сама не напросилась в замке и не получила флоггером, я не привел бы тебя сюда.

Вообще-то он прав, но не признаваться же в этом!

– Я напросилась?!

Он с веселым удивлением изучает мою физиономию.

– Я с тобой разговоров о БДСМ не вел и не очень рвался отвечать на каверзные вопросы. Но мне очень понравилось учить тебя, а ведь это была только прелюдия. Пора продолжить… И учти, – он кивает сначала на шкаф, потом на стенку, – это наручники, а вон там плетки. Здесь наручники жестче, а плети серьезней, будет больней. За вранье буду наказывать. И еще: бэдээсэмщики заранее оговаривают, что верхний может и будет делать с нижним. Я ничего с тобой оговаривать не буду, что захочу, то и сделаю. Обещаю только не причинять вреда, не доставлять очень сильной боли и прекращать сессию по первому твоему требованию.

У меня становится мокро внизу при одной попытке представить, как Ларс Юханссон будет вытворять со мной в этой комнате.

– Давай я покажу тебе хотя бы часть того, что здесь имеется. Наручники, поножи и ошейники вопросов вызывать не должны. Попробуй вот такие наручи. Давай руки.

– Зачем, Ларс?

– Здесь вопросы задаю я. Давай руки, будешь болтать, заткну кляпом, и не маленьким шариком, а вот таким, – он показывает кляп в виде фаллоса.

– Не надо, я задохнусь.

– Тогда молчи.

Руки охватывают наручи, которые легко соединяются между собой. У них, в отличие от тех, которые я уже испытала на себе во время порки, есть особенность – колечки и с наружной стороны. Но Ларс не соединяет руки, оставляя свободными.

– Удобно?

– Очень.

Он смеется, но в это время раздается звонок мобильного.

– Извини. Посмотри сама, я потом еще объясню, нельзя же показывать все сразу…

Ларс выходит в гостиную, а я остаюсь в комнате. Мне не слышно, о чем он говорит, но по интонации понятно, что разговор напряженный. Улавливаю только: «Чего ты от меня хочешь?! Я же сказал, что все кончено!» Становится не по себе. Чтобы не запаниковать, я продолжаю осмотр.

Кресты явно для распятия, самые разные кольца и цепи, ступеньки разной высоты, это для порки, я знаю, еще козлы…

Ларс возвращается расстроенным.

– Что-то случилось?

– Я должен уехать…

– Куда?

Короткий взгляд, ему явно не хочется говорить, потому почти бросает:

– В… Амстердам!

– Надолго?

– Вернусь к Рождеству. Ничего, пока грудь заживет. Я отвезу тебя домой?

– Я могу сама добраться.

– Нет, этого не нужно.

– Помочь ничем не могу?

– Нет, я сам справлюсь. Тебе дать ключ от этой квартиры? Посмотришь без меня. Только не вздумай сама ничего применять, а то застегнешься, и обнаружу через неделю скелет в петле. Обещаешь? Я не шучу, Линн.

– Не трону. Только посмотрю.

Он усмехается:

– Вон там в шкафу есть альбомы, поинтересуйся. Это тебе не викинги. Представишь себе, через что пройдешь в этой комнате.

Бритт далеко и у нее семейное торжество. Из рассказов подруги я представляю, что такое грандиозная американская свадьба. Это когда сначала долго-долго репетируют некое действо с участием доброй половины гостей, чтобы потом на виду у второй проигрывают его заново, делая вид, что все это впервые. У нас куда проще – достаточно только решить быть вместе. Разве от того, будет ли толпа гостей изображать радость в честь соединения двух сердец, сложится сама пара? Ничуть, счастливыми можно быть и без свадебных торжеств, а несчастными после них.

Свадьба ни к чему! Это почти пережиток прошлого.

Но, если честно, внутри каждой девушки сидит Золушка, мечтающая хоть на вечер стать принцессой. Или это из меня лезут не искорененные Ларсом пережитки?

Мне очень хочется поделиться пережитым с Бритт, но подруга занята, придется искать кого-то другого. Кого? Не бабушке же показывать нарисованного Санту или колечки в груди. Ей, пожалуй, понравилось бы, но я не рискну этого делать.

Словно чувствуя, что мне нужно кому-то излить душу, звонит Марта:

– Привет, обладательница пирсинга. Ну, нашла берлогу Ларса, куда он свез все БДСМ-игрушки?

Не выдержав, я хихикаю:

– Да, он меня водил туда.

– Ну и как, выпороли, распяли или еще что?

– Нет, не удалось, Ларсу позвонили, он срочно куда-то уехал.

– А ты?

– И я ушла.

– Жаль, интересно посмотреть, – вздыхает нежданная подруга. – Никогда не видела полностью укомплектованной комнаты.

– Откуда ты знаешь, что это комната?

Марта чуть смущена:

– Но не весь же замок?

– Нет, это комната, а полностью или нет, не знаю, я других не видела.

– Расскажи, что там есть, – в голосе Марты столько любопытства, что мне становится смешно.

Женская натура дает о себе знать, обязательно нужно посмотреть не только колечки в груди, но и ошейники или приспособления для порки. Если есть у кого-то, нужно и себе такое. Не на этом ли зиждется женский мазохизм? Может, под плеть лезут по принципу: «она смогла, а я нет»?

Марта проявляет такой интерес, что я невольно заражаюсь тоже. Просто перечислять, что да как стоит и лежит в комнате страха бессмысленно, и я, решившись, предлагаю:

– Может, ты со мной туда съездишь?

– А у тебя есть ключ?

Ох, любопытство когда-то погубило Еву, поддавшуюся уговорам Змия, погубит и остальных женщин. Голос Марты вкрадчив, словно я предложила ей то самое яблоко.

– Есть. Давай, встретимся в метро на станции «Технологическая школа»? Когда ты сможешь?

– Выйти могу хоть сейчас, доберусь туда через час, не раньше.

– Хорошо, через полтора часа внизу.

Я сильно трушу, и мне некого, кроме Марты, пригласить с собой в комнату страха и боли. Она опытная, может рассказать, что означает то или иное приспособление. Я видела весь этот ужас в роликах Интернета, когда только готовилась к встрече с Ларсом, но кажется, что это было в какой-то другой жизни. А сейчас, после того как Улоф продемонстрировал неограниченные возможности проникновения в любой компьютер, его даже включать не хочется.

Марта приезжает вовремя, а когда понимает, что я веду ее в «Квартал жаворонков», даже присвистывает:

– Это квартира Ларса?

– Не совсем, но это квартира, куда он привез девайсы из магазина. Только пока Анне с Оле ничего не говори. И Оскару тоже. Ларс оставил мне ключи, когда уезжал, чтобы я морально привыкла и подрожала от страха.

– Поэтому ты позвала меня?

– Конечно. Посмотришь.

Квартира производит на Марту ошеломляющее впечатление:

– Живут же богатенькие!..

– Ладно, – вздыхаю я, – пойдем смотреть комнату боли.

– Ничего себе названьице!

В комнате она даже присвистывает от изумления:

– Вот укомплектовал! Да тебя здесь пытать и пытать годами можно.

– Марта!

– Что-нибудь пробовала?

– Только ошейник и наручи.

– Он надел на тебя ошейник? – Марта с любопытством заглядывает мне в лицо.

– Да. Торжественно после обещания подчиняться во всем.

– Линн, смешно, но это ритуал. Ты приняла звание сабы.

– Да знаю я.

– Ну и как?

– Никак, только кое-что посмотрела, как раздался звонок, и ему пришлось куда-то уезжать.

– Куда?

– Сказал в Амстердам.

– Зачем?

– Оскар тебе многое рассказывает?

– Нет, уезжает и все.

– А Ларс еще более закрыт. Давай объясняй, что для чего.

Она, смеясь, проводит меня по комнате, рассказывая, какое устройство для чего. Я все это помню и сама, но одно дело знать, и другое – увидеть воочию. И совсем не страшно, вернее, страшно представить себе, что это будет происходить с тобой, хотя с Ларсом я уже ничего не боюсь, потому что доверяю ему. Пожалуй, я смогла бы и сама здесь все посмотреть…

Вдруг я вспоминаю об альбомах.

– Тут в шкафу есть альбомы с рисунками. Ларс советовал посмотреть без него.

– Давай.

В шкафу действительно обнаруживаются папки с рисунками. На них самые разные случаи применения самых разных девайсов.

– Прямо пособие какое-то…

– Так и есть, пособие, – Марта с интересом разглядывает рисунки. – Вот так меня… и вот так… Ого!

Мы рассматриваем рисунки довольно долго.

Вдруг Марта просит:

– Слушай, а попить найдется?

– Конечно, здесь все в рабочем состоянии. Сейчас принесу.

Я отправляюсь на кухню.

– Если есть, то со льдом.

Вот в наличии льда я не уверена, но он находится в морозилке. Пока я достаю напиток и лед, Марта приходит в кухню сама.

– Мда… действительно укомплектовано всем. И полный холодильник тоже. Может, на сегодня уже хватит? Давай завтра продолжим, а то мне пора…

– Ладно, давай завтра. Я только возьму рисунки, еще посмотрю.

– Хватит тебе бояться, бэдээсэмщица несчастная! Пойдем уже, успеешь еще потрястись.

Но я все равно заталкиваю папки в сумку.

Дома снова раскладываю их, чтобы побояться, со вкусом и с досадой обнаруживаю, что самые интересные – со схемами связывания – не взяла. Они где-то остались лежать…

Ларс звонит вечером:

– Как ты?

– В порядке.

– Как грудь?

– Нормально, заживает, я машу рукой, словно грудь не моя, а чужая.

– Ты никуда сегодня не ходила?

– Была в комнате…

– Жива осталась? Чем сейчас занимаешься?

Я хихикаю.

– Что, Линн? Отвечай!

– Рассматриваю рисунки.

– Ты там?

– Нет, я дома, взяла их с собой.

Пару мгновений он молчит, потом тихонько вздыхает:

– Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?

Я уже подозреваю, но все равно шепотом интересуюсь:

– Выпороть меня?

– Тьфу! Нет, затащить тебя в постель.

– Ларс!

– Вернусь через неделю, так и сделаю – затащу и выпущу только после Нового года. Линн, если бы ты знала, как я этого хочу!.. Все, отключайся, не то я сорвусь и прилечу сегодня. – Я не успеваю сказать, что это было бы замечательно, как Ларс снова вздыхает. – Но мне нельзя, Линн, никак нельзя. Да и тебе тоже, насколько я помню. Придется обоим терпеть. Зато потом отыграюсь за все.

На следующий день Марта звонит сама:

– Ну, саба, идем досматривать твои страсти?

– Да, пойдем, я вчера не взяла самые интересные рисунки, те, что со схемами связок.

– А остальные уже изучила?

– Почти все.

В квартире Марта сразу просит сварить кофе:

– Я без него просто засыпаю.

Когда кофе готов, я обнаруживаю ее стоящей перед большими колодками.

– Слушай, если в таких надолго оставить, то можно и шею свернуть. Ты скажи Ларсу, чтобы осторожней, твоя шея вряд ли на это рассчитана.

– Думаю, он сам понимает. Действительно тяжелые. Тут рисунки нигде не валяются, мы их куда-то вчера уронили?

– Нет, – Марта разводит руками.

Папка со схемами обнаруживается в шкафу, где лежали остальные до того, как мы их вытащили.

Мне становится не по себе:

– Марта, мы не убирали рисунки в шкаф, я это хорошо помню.

– Да ладно тебе с этими рисунками. Нашла же!

– Давай, попьем кофе и пойдем отсюда, что-то мне не нравится.

– Что именно? Трусиха. Знаешь, рассказывают, что маркиз де Сад садился обедать прямо под висящими трупами, и ничего, даже аппетит не портился.

– Знаю, но я не садистка. Такое ощущение, что здесь после нас кто-то был.

– Ну и что, может, у какой-нибудь горничной ключи есть. Увидела разбросанные рисунки и навела порядок.

– Может.

Но спокойствие устанавливается ненадолго, мне все равно не по себе.

– Ты хоть Ларса не пугай, а то решит, что психопатка.

Марта права, Ларсу мои страхи выдавать не стоит, может, правда тут убирался кто-то? Но неужели он доверяет горничной что-то делать в комнате боли?

* * *

– Поздравляю, у нас действительно маньяк. Или маньячка. Или пара маньяков.

Вангер расстроен, очень расстроен. Убийство Кайсы Стринберг осталось нераскрытым, хорошо хоть газетчики не теребят и родные не наседают. А теперь вот еще одно повешение. Бергман вызвал к себе, в коридоре на бегу сунул в руки папку:

– Свеженькое по ваши души. Разбирайтесь.

– Что это?

– Еще одна дура в веревках. Очень похоже на первое. Бери Фриду и езжай туда. Группа уже отправлена.

Фрида на зов Вангера кивнула, выключила компьютер, поспешно убрала разложенные на столе папки в сейф и потянулась за курткой. Сколько ни ставь следователям компьютеры, сколько ни давай ноутбуки, они все равно не уничтожат папки и бумажные носители. В бумагах есть свое удобство, информация видится иначе, во всяком случае, тем, кто начинал работать с бумагами.

Но взять куртку Фрида не успела, обернулась, услышав ругательство Дага:

– Черт!

– Что такое?

Вангер открыл папку и теперь показывал содержимое напарнице:

– Адрес посмотри.

Теперь выругалась уже Фрида. Даже надевать куртку не стала, выкатились из Управления с одеждой в руках.

Ругаться было от чего…

* * *

В Стокгольме, как и по всей Европе, и не только Европе, распродажи. Время, когда люди покупают то, что будет валяться целый год, чтобы потом быть со спокойной совестью выброшенным. Шведы не так подвержены этой страсти, а вот позвонившая Бритт извиняется за то, что мне не ответила:

– Линн, тут столько всего интересного на распродаже! Я была так обвешана покупками, что не услышала звонок.

Я понимаю, что ей некогда. Нет, Бритт не просто некогда, она уже живет той жизнью, почти забыла Швецию. Поиграла в исключительность и будет. В конце концов, оригинальной можно быть в и Западном полушарии. Мне снова начинает казаться, что подруга не вернется. К тому же у нее серьезно болен отец…

В Стокгольме уже установилась минусовая температура, под ногами не хлюпает, выпавший снег, пусть и неглубокий, не тает, природа готовится к Рождеству.

А в Лос-Анджелесе плюс пятнадцать и деревья зеленые… Там совсем недалеко Мексика, много тепла и солнца, захочет ли моя изголодавшаяся по солнышку подруга возвращаться в пасмурную и холодную Швецию?

Но я не представляю, как может на Рождество не быть снега и морозца. Что это за Рождество, не по асфальту же саням Санта Клауса ездить?

Бабушка интересовалась, не собираюсь ли я перебраться в Бюле. В логике моей бабушке не откажешь, почему бы этого не сделать, пока Ларс отсутствует? На озере Валентуна красиво, деревья стоят в снегу, дома словно из сказки… Представляю, как красиво у Ларса на острове.

Я решаю так и поступить.

– Ларс, я пока съежу к бабушке.

– Съезди. Когда?

– Не знаю, наверное, завтра. К твоему возвращению и я вернусь.

– Только попробуй не вернуться! Там связь хорошая?

– Не жаловались. Это же недалеко от Стокгольма.

Но уехать не удается.

Дата добавления: 2015-05-06