Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Генри Чарлз Ли Возникновение и устройство инквизиции 12 страница




Вот пример, показывающий, с какой жестокостью действовала инквизиция, применяя ужасный закон, которым ее вооружила церковь. Некто Петр Раймунд Доминик, вызванный на суд в 1309 году, бежал и был отлучен от церкви; заочно осужденный в 1315 году как уклонившийся от суда еретик, он через шесть лет явился в инквизицию добровольно, выговорив себе сохранение жизни. Его еретические поступки не представляли ничего особенного; в оправдание своей неявки на суд он ссылался на то, что на руках у него были жена и семеро детей, которые могли умереть без него с голоду, и все же он был заключен пожизненно в тюрьму. Что характерно, этот приговор вынес Бернар Ги, принадлежавший к числу инквизиторов наиболее просвещенных, искренне радеющих о заблудших душах.

Было два вида тюремного заключения: строгое и обычное. Но в обоих случаях заключенный получал только хлеб и воду и содержался в одиночной камере; любые контакты с внешним миром запрещались, дабы исключить его влияние на обывателей. Осужденные к строгому заключению содержались в оковах, часто их приковывали к стене в узкой и темной камере. Это наказание налагалось на тех, кто целенаправленно соблазнял католиков сойти с пути истинной веры, и на тех, кто совершал клятвопреступление, солгав под присягой; впрочем, степень их вины всецело зависела от мнения инквизитора. Если осужденный принадлежал к монашескому ордену, то его обычно заключали в монастырскую тюрьму, где имелись одиночные камеры. В эти камеры никто не мог входить без специального разрешения, а самому заключенному запрещалось видеть человеческие лица; пищу ему передавали через специальную форточку. По сути, это была могила, где человека хоронили заживо.

Тюремное начальство не заботилось о том, чтобы облегчить участь заключенных. Города, обязанные содержать тюрьмы, смотрели на них как на тяжелое бремя. Даже положение должников, хотя закон ограничивал их задержание сорока днями и предписывал давать им приличный стол, было ужасным — закон обычно игнорировался, так как считалось: чем хуже содержат человека, тем скорее он заплатит долг. С еретиками же и вовсе обращались как со скотом, тем более что денег на взятки после конфискации имущества у них, как правило, не имелось, а проявлять к ним простое участие было опасно.

В 1254 году собор в Альби решил, что новые владельцы конфискованных у еретиков имений должны выделять средства на содержание в тюрьмах своих предшественников по владению; кроме того, нести расходы по содержанию еретиков в тюрьмах обязаны были под страхом отлучения от церкви города и сеньоры, на землях которых схватили несчастных. Святой Людовик, король Франции, извлекавший большие доходы из конфискаций, в 1233 году взял на себя содержание тюрем в Тулузе, Каркассоне и Безье. В 1246 году он приказал своему сенешалю передать тюрьмы в Каркассоне и Безье в распоряжение инквизиторов и доставлять тамошним заключенным ежедневную порцию хлеба и воды. В 1258 году он предписал сенешалю как можно скорее завершить постройку новых тюрем.

Обычным рационом заключенных были хлеб и вода; но при этом в источниках упоминается, что иногда инквизиция — видимо, из каких-то своих соображений — делала отдельным узникам послабления и позволяла получать извне другую еду и вино. Этим пользовались тайные приверженцы ереси — они даже собирали средства в помощь своим лишенным свободы собратьям; эти деньги обычно шли на подкуп инквизиторов. Нельзя не удивиться бескорыстному самоотвержению этих людей, если вспомнить, какой опасности они себя подвергали.

При постройке тюрем, естественно, старались сократить расходы и нисколько не заботились о здоровье и удобствах заключенных. Папские инструкции гласили, что они должны состоять из небольших камер без доступа дневного света. Участь кающихся, пребывающих в таких условиях в течение долгих лет, была, возможно, не лучше, чем у еретиков, попавших на костер. Они были предоставлены всецело на произвол тюремщиков; жалоб их никто никогда не слушал; если заключенный жаловался на какой-либо акт насилия, то даже к его клятвам относились с пренебрежением, тогда как всякое слово тюремных служителей принималось на веру.

Смертность в этих тюрьмах была огромна. На аутодафе часто объявлялись приговоры по делам заключенных, которые умерли до окончания процесса. На аутодафе в 1300 году упоминалось десять лиц, умерших уже после того, как они созналась в ереси, но раньше решения их дела; в 1319 году было восемь подобных случаев, в 1326 году — четыре, в 1328 году — пять. Антисанитария, болезни, голод часто прекращали страдания несчастных раньше, чем того хотелось бы инквизиторам.

Нужно отметить одну особенность инквизиторских приговоров: они всегда оканчивались стереотипным выражением, оставлявшим за инквизитором право по произволу изменять, смягчать, увеличивать и возобновлять наказание. Еще в 1241 году Нарбоннский собор предписал инквизиторам всегда оставлять за собой это право, и с течением времени оно вошло в норму. В 1245 году Иннокентий IV предоставил инквизиторам, действовавшим совместно с епископами, право изменять наказание — как правило, это делалось в сторону его увеличения. И уж точно ни епископ, ни инквизитор не могли отменить наказание за ересь совсем; привилегия прошения и помилования принадлежала одному только папе — только представитель Бога обладал властью снять страшное пятно с человека.

Смягчали наказание нечасто — обычно в тех случаях, когда чистосердечность раскаяния была очевидной и появлялся повод продемонстрировать милосердие церкви. В 1328 году одним постановлением были освобождены двадцать три заключенных в Каркассоне; тюремное заключение им заменили ношением крестов, паломничествами, бичеванием и другими епитимиями.

Инквизитор мог смягчить или ужесточить наказание, никак не мотивируя свое решение. Собор в Безье в 1246 году постановил: если инквизитор освобождает заключенного, он обязан предупредить его, что первое же новое подозрение на причастность к ереси повлечет наказание без всякой жалости; за инквизиторами оставлялось право повторного заключения таких людей в тюрьму без суда и следствия. Кающийся должен был знать, что свобода, предоставленная ему, всецело зависит от усмотрения судьи; в своем клятвенном отречении он ручался своей жизнью и всем своим имуществом, что явится по первому зову.

В редких случаях, когда дело было выдающейся важности — например, шла речь о поимке или изобличении видного еретика, — инквизиторы могли обещать полное освобождение от наказания его приближенным, если они выдадут этого человека. Если были наложены особые духовные епитимии, инквизитор мог, по их выполнении, объявить кающегося человеком честных нравов, но это никоим образом не уничтожало первоначальный приговор. Снисходительность инквизиции никогда не доходила до прошения; она лишь давала отсрочку, и человек, над которым уже раз был произнесен приговор, мог всегда ожидать, что его снова вызовут в инквизицию и подвергнут, возможно, еще более тяжелому наказанию. Вся жизнь его с момента, когда он попал в поле зрения инквизиции, принадлежала молчаливому и таинственному судье, который мог разбить ее, не выслушав его оправданий, не объяснив причин. Он навсегда отдавался под надзор инквизиционной полиции, состоявшей из приходского священника, монахов, духовных лиц и всего заседания, которые через своих соглядатаев узнавали о всяком упущении, сделанном им при исполнении наложенной на него епитимии, о всяком подозрительном слове или действии. Уничтожить подобного человека в случае личной вражды было очень легко, чем многие и пользовались; сделать это было тем легче, что доносчик знал: имя его сохранят в тайне. Вся жизнь этих несчастных была сплошным беспокойством, и многие из них сходили с ума от постоянной тревоги.

Даже смерть не освобождала жертв инквизиции от преследования. Часто выкапывался и выбрасывался на свалку прах тех, кого своевременная смерть, казалось, отдала уже на суд Божий, и это приравнивалось к тюремному заключению. Если обвиняемый умирал после раскаяния, то он или его наследники все равно должны были понести наказание; наследники в таком случае подвергались легкой епитимии, от исполнения которой можно было избавиться, внеся на нужды инквизиции определенную сумму. Но если обвиняемый умирал, не раскаявшись, и был уже после смерти признан еретиком, останки его выдавались светской власти, которая поступала с ними по своему усмотрению, а имущество конфисковалось. Таким образом, потомки нераскаявшихся еретиков одним мановением судейской руки превращались в нищих.

Измена, по римскому праву, наказывалась с неумолимою жестокостью; а ересь — измена Богу. Согласно кодексу римского императора Юстиниана, дети виновного в измене лишались права занимать общественные должности. Тулузский собор 1229 года лишил права занимать любые административные должности детей даже тех еретиков, которые добровольно раскаялись и обратились в католичество. Фридрих II распространил действие этого закона и на внуков раскаявшихся еретиков. Правда, папа Александр IV в булле 1257 года, много раз повторявшейся его преемниками, пояснил, что это наказание не распространяется на внуков человека, который публично покаялся и выполнил епитимии, а Бонифаций VIII отменил ограничение прав для внуков с материнской стороны, но в остальном нововведение Фридриха II вошло в каноническое право.

Инквизиция сильно нуждалась в содействии светских чиновников; поэтому ее можно понять, когда она лишала права службы тех, кто в принципе мог симпатизировать еретикам. Но отсутствие сроков давности в отношении процессов против мертвых открывало для нее чрезмерные возможности по части преследования наследников еретиков. Архивы инквизиции сделались, таким образом, источником бесчисленных притеснений, направленных против неугодных лиц. Никто не мог быть спокоен, что в один прекрасный день не откроют или не сфабрикуют какого-нибудь свидетельского показания против кого-либо из его родителей или предков, давно уже умерших; этого было бы достаточно, чтобы навеки разбить служебную карьеру. Во многих местах инквизиторы получили право удалять со службы любое лицо, отец или дед которого хотя бы сочувствовал ереси. Поэтому если кающийся выполнял наложенную на него епитимию, то дети его часто из предосторожности брали об этом официальную справку, которая впоследствии давала им возможность получить службу. Иногда инквизиторы снимали с наследников еретиков тяготевшее над ними ограничение гражданских прав, но это было лишь отсрочкой наказания, которую во всякое время можно было отменить по первому подозрению в симпатиях к ереси. Тем не менее известно несколько случаев, когда потомки еретиков, которым вернули право служить, занимали даже духовные должности. На этот счет существовало правило: если кто-либо был посвящен в священники и получил бенефиций до осуждения своих родителей, то его уже не отбирали, то есть закон в отношении духовных лиц не имел обратной силы.

В основе всех приговоров инквизиции лежал приговор об отлучении от церкви. В теории духовные наказания, налагаемые инквизицией, были тождественны тем, при помощи которых всякое облеченное властью духовное лицо могло лишить человека вечного спасения; но духовенство так осрамилось, что анафема в устах священника, которого не боялись и не уважали, в значительной степени потеряла, по крайней мере в рассматриваемую эпоху, свое значение. В то же время наказания инквизиции были действенным оружием в руках относительно небольшого числа энергичных людей, и никто не мог безнаказанно относиться к ним без уважения. Даже самые отчаянные люди — за исключением героев, которых можно пересчитать по пальцам, — не решались вступать с инквизицией в открытое противостояние, так как знали, что за это им грозит ужасная кара.

Не без основания инквизиторы хвалились, что их проклятие по четырем причинам могущественнее проклятия представителей остального духовенства: они могли заставить светскую власть признать отлученного вне закона; они могли принудить ее конфисковать его имущество; они могли осудить как еретика любого, который оставался отлученным от церкви на протяжении года; и, наконец, они могли отлучить от церкви всякого, кто поддерживал отношения с отлученным. Таким образом, инквизиция добилась того, что ее смертельно боялись, беспрекословно слушались и подчинялись налагаемым ею наказаниям. Она устраняла все законы, которые противоречили ее судопроизводству, а для приведения в исполнение своих приговоров пользовалась услугами светской власти. Одним своим существованием она подтверждала, что Царствие Божие, представляемое ею на земле, было выше всех земных царств.


Глава XIII
Конфискация

Хотя конфискация не была прямым делом инквизиции, она сама собой вытекала из ее приговора. Король Рожер, занимавший престол Сицилии в течение первой половины XII века, первый предписал конфискацию имущества всех, кто отпал от католической веры и исповедовал православие, магометанство или иудейство. Церковь ввела эту норму во все законодательства Европы как наказание за ересь. Большой Турский собор в 1163 году предписал всем светским правителям заключать еретиков в тюрьму, а имущество их конфисковать. Папа Иннокентий III в начале XIII века объявил в эдикте: «Мы повелеваем, чтобы имущества еретиков подвергались конфискации; чтобы эта мера применялась светскими князьями под страхом наложения на них духовных наказаний. Имущества еретиков, отрекающихся от ереси, не будут возвращены им, если только не будет благоугодно кому-нибудь сжалиться над ними… Должны быть отсечены от Христа и лишены имущества те, кто уклоняется от веры и оскорбляет Сына Божьего».

Формально конфискация имущества зависела от светской власти, и соответственно она могла пощадить имущество виновного. Это создало почву для значительных злоупотреблений. Князья пополняли свои доходы при помощи конфискаций, а чиновники получали взятки от тех, кто хотел сохранить хотя бы часть своего добра.

Отношение инквизиции к конфискованному имуществу в разные эпохи и в разных странах было различно. Во Франции право на собственность еретика, если его вина была установлена, переходило светской власти; инквизитор там только устанавливал степень виновности подсудимого. Приговоры французской инквизиции вообще не говорят о конфискации, за исключением приговоров, вынесенных по делам отсутствующих и умерших, где иногда о конфискации упоминается. В то же время, как только подозреваемый в ереси вызывался на суд или задерживался, накладывался арест на его имущество и сообщалось об этом его должникам. Когда выносился приговор, инквизитор извещал о нем власти, а среди его обязанностей была и такая, как наблюдение за тем, чтобы конфискация была произведена.

В Италии Иннокентий IV в 1252 году предписал властям Ломбардии, Тревизо и Романьи отбирать имущество у еретиков и их пособников, но право конфискации признавалось за светской властью, которой и доставалось конфискованное добро. Вскоре, однако, в некоторых городах итальянские инквизиторы получили контроль над процессом конфискации, а уже с XIV века все конфискованное шло на нужды инквизиции.

В Германии Вормсский сейм в 1321 году постановил, что земли и прочие владения осужденного еретика поступают его наследникам, а ленные поместья отходят сюзерену. Если еретик был рабом, его имущество целиком поступало во владение его господина, но из общей суммы удерживали расходы на казнь и судебное вознаграждение судьи. В 1323 году Майнцский собор решил, что имущество обвиняемых в ереси должно оставаться в неприкосновенности до окончания суда, и грозил отлучением от церкви всякому, кто до этого времени на это имущество посягнет. Когда император Карл IV сделал в 1369 году попытку ввести инквизицию в Германии, он приказал третью часть конфискованного имущества отдавать инквизиторам.

Впрочем, даже в тех странах, где инквизитор формально не имел никакой доли в конфискации, он почти всегда имел доступ к дележу имущества обвиняемого, причем число тех, на кого распространялась угроза конфискации, постоянно увеличивалось. Собор в Безье в 1233 году настаивал, чтобы она применялась и против воссоединенных с церковью — тех, кто был осужден на ношение крестов. Соборы в Безье в 1246 году и Альби в 1254 году требовали применения конфискации во всех случаях, когда человек осуждался на тюремное заключение. Тюрьма и конфискация с этого времени были нераздельны. Иногда умершие приговаривались к тюремному заключению с единственной целью — лишить их наследников права наследования. В конце концов юристы условились признавать тюремное заключение как условие, достаточное для конфискации имущества.

Король Франции Людовик Святой своими указами 1229 и 1259 годов предписал конфисковать имущество не только тех, кто был присужден к тюрьме, но и тех, кто не явился по вызову инквизиции или укрывал в своем доме еретика. Королевские чиновники должны были узнать от инквизитора еще до окончания суда, заслуживает ли обвиняемый тюрьмы, и, в случае утвердительного ответа, наложить арест на его имущество. Наследники восстанавливались во владении имуществом только в тех случаях, когда еретик успевал покаяться раньше, чем его вызвали в инквизицию, или если он, покаявшись, вступал в монашеский орден. Конфискация применялась повсеместно и с неумолимой жестокостью — почти автоматически. В то же время возврат имущества воссоединенному с церковью еретику был редким актом милосердия и требовал особо мотивированного постановления.

Первое время конфискации подлежало все имущество семьи еретика. Но в 1237 году Григорий IX признал, что приданое жен, сохранивших при муже-еретике преданность католичеству, должно было в определенных случаях оставаться неприкосновенным, а в 1247 году Иннокентий IV повелел все приданое возвращать женам. Во Франции это правило стало действовать в 1258 году. Однако жена не могла требовать назад приданое, если во время выхода замуж знала о ереси мужа, а по мнению некоторых юристов, даже и в том случае, если она узнавала о ереси мужа уже после замужества, но продолжала жить с ним и не доносила об этом в сорокадневный срок властям. Дети еретика лишались права на наследство в безусловном порядке, и поэтому его жена сохраняла приданое только при жизни, а после ее смерти оно поступало не детям, а фискальным органам.

Распределение добычи между властями и инквизицией не подчинялось раз и навсегда определенному правилу. До организации инквизиции, когда были сожжены в Страсбурге вальденсы, их имущество было поровну распределено между церковью и светскими властями. Луций III пытался утроить дело так, чтобы церковь получила исключительное право на доходы от конфискации. Иннокентий IV в своей булле «Для искоренения» 1252 года одну треть предоставлял местным властям, одну треть — служителям инквизиции, а остальное — епископу и инквизитору, с тем чтобы они употребляли эти деньги исключительно на розыск еретиков. Эти предписания были подтверждены Александром IV и Климентом IV. Александр IV в 1260 году приказал инквизиторам Рима и Сполето продавать конфискованное у еретиков имущество и вырученные средства передавать ему самому, и в 1261 году занявший вслед за ним папский престол Урбан IV получил триста двадцать ливров, вырученных от конфискаций в Сполето.

Со временем в Италии установился обычай распределять выручку от конфискаций между общиной, инквизицией и папской канцелярией. Но равными долями эти средства никогда не распределялись, хотя так и было предписано папами; инквизиторы захватывали себе все лакомые куски, тратили доходы от конфискаций на себя лично или раздавали их своим родственникам. В архивах Флоренции сохранилось несколько документов XIV века, подтверждающих это. По-видимому, в 1343 году Климент VI получил доказательства того, что инквизиторы Флоренции и Лукки обманывали папскую канцелярию относительно причитающейся на ее долю третьей части штрафов и конфискаций; вследствие этого он приказал вернуть украденные деньги и возбудить преследование против виновных. Чем кончилось дело, мы не знаем, но, похоже, папа ничего не добился. На место одного из проворовавшихся инквизиторов был назначен уважаемый францисканец Пьетро ди Аквила, который, как считалось, должен был навести во Флоренции порядок, но через два года и он был обвинен в растрате. Вероятно, сама должность инквизитора развращала людей и понуждала их усваивать приемы казнокрадства.

В Неаполе с первого дня установления инквизиции король Карл Анжуйский присвоил себе исключительное право на конфискации. В 1290 году Карл II приказал, чтобы штрафы и конфискации распределялись на три части: одна в пользу королевского фиска, другая — на пропаганду веры и третья — на инквизицию. Исключение сделали для феодальных владений, которые должны были отходить короне или непосредственному сюзерену наказанного еретика. В Венеции в 1289 году соглашение между синьорией и папой Николаем IV, которым республика признавала введение инквизиции, оговаривало, что все доходы святого трибунала будут находиться в распоряжении государства. В Пьемонте конфискации делились между государством и инквизицией. Но уже в первой четверти XIV столетия церкви в Италии удалось присвоить себе все доходы от конфискаций, которые сначала равномерно делились между инквизицией и папской канцелярией. Только в 1438 году Евгений IV предоставил итальянским епископам свою часть. Там, где епископы были одновременно светскими владыками, конфискации распределялись между инквизицией и ними.

В Испании было принято за правило, что если еретик был лицом духовного звания или светским вассалом церкви, то церковь получала его конфискованное имущество: в противном случае оно поступало светскому сеньору.

Светская власть делала все, чтобы завладеть имуществом еретиков. В 1246 году евреев Каркассона как иноверцев приравняли к еретикам и заключили в тюрьму. В июле Людовик написал своему сенешалю, что хочет извлечь из этих евреев как можно больше денег, поэтому содержать их следует в крайней строгости; король просил сообщить ему, какую сумму можно выжать с этих несчастных. В августе Людовик пишет, что полученная с евреев сумма слишком мала, и поручает сенешалю приложить усилия, чтобы выбить из них еще денег.

В начале XIII века в Лангедоке инквизиция поначалу пыталась присвоить себе доходы от конфискаций, чтобы употребить их на постройку и содержание тюрем. Но распространение королевской юрисдикции во Франции в течение второй половины XIII века сделало короля почти исключительным обладателем конфискованных имений. В 1229 году, после долгих споров, право короля на конфискованное имущество было признано неоспоримым.

Дело преследования еретиков было не менее прибыльно и для карманов епископов. В 1247 году епископ Бертран в Альби получил от Иннокентия IV особые инквизиторские полномочия, а уже в следующем году он продавал осужденным и раскаявшимся еретикам право смягчение наказаний. В 1460 году во время преследования колдунов Арраса их движимое имущество стало собственностью местного епископа, а недвижимость досталась светским властям.

Массовые конфискации не только навлекали жестокие и незаслуженные бедствия на тысячи беззащитных женщин и детей — они вызывали паралич общественной и хозяйственной жизни. Нельзя было поручиться ни за одну сделку. Ни один заимодавец, ни один покупатель не мог быть уверен в правоверии того лица, с которым имел дело; мало того, почти неограниченное право возбуждать процессы против умерших через много лет лишало людей уверенности в завтрашнем дне, мешало спокойно пользоваться благоприобретенным или унаследованным имением.

Некоторые юристы полагали, что возбуждение дел против покойников следует ограничить пятью годами со дня их смерти; другие, однако, доказывали, что на этот счет не может быть срока давности, и практика инквизиции показывает, что последнее мнение пользовалось большим уважением. Часто давность устанавливалась в сорок лет, но, чтобы этот ограничитель начал действовать, собственник имения должен был доказать, что он никогда не подозревал прежнего владельца в ереси и что тот умер, пользуясь репутацией ничем не замаранного католика. В противном случае давность срока во внимание не принималась, и владение объявлялось спорным.

Мы уже видели, что дела против покойников были пародией суда: зашита там была невозможна и конфискация неизбежна. Дело Герардо Флорентийского показывает, насколько легко разорялись семьи вследствие подобных обвинений. Герардо был человек богатый и могущественный, принадлежал к одному из лучших и древнейших родов. Тайный еретик, он на смертном одре между 1246 и 1250 годом подверг себя обряду еретикации. Казалось, об этом уже забыли, когда в 1313 году инквизитор Флоренции брат Гримальдо возбудил преследование против его памяти и выиграл тяжбу. Последовало осуждение, которое распространилось на его детей и внуков; все они были лишены имущества и подверглись ограничению прав как потомки еретика.

В Неаполе королевский указ об аресте шестидесяти девяти еретиков в 1269 году приказывал сразу отобрать их имущество в пользу короля. Чиновники заранее были так убеждены, что суд завершится осуждением обвиняемых, что, не дожидаясь окончания дела, произвели конфискацию. И такое случалось часто.

Это злоупотребление восходит к первым дням инквизиции. В 1237 году Григорий IX запретил поступать таким образом. В 1246 году собор в Безье осудил наказания без суда, разрешив, однако, конфискацию до осуждения в том случае, если заведомо ясно, что подсудимый еретик. В 1259 году Людовик Святой смягчил это суровое условие, запретив досудебную конфискацию и предписав чиновникам во всех случаях, когда обвиняемый не был осужден на тюремное заключение, допускать его или его наследников ходатайствовать о снятии ареста; но если имелось подозрение в ереси, то имущество могло быть возвращено только при условии предоставления залога. В случае, если в течение пяти лет подозрение в ереси подтверждалось, имущество (или залог) переходило государству. Все эти установления довольно часто не принимались во внимание, и досудебные конфискации производились по-прежнему. Чиновники действовали по простому подозрению, поскольку инквизиция прочно внедрила в их умы идею о виновности всякого обвиняемого.

Светские правители, получавшие выгоду от конфискаций, сознавали все издержки такого подхода, однако всеми силами поддерживали инквизицию, столь необходимую для пополнения их казны. Их религиозное рвение было тесно связано с желанием заполучить как можно больше денег.

Конечно, было бы несправедливо говорить, что жажда к грабежу была главным двигателем инквизиции, но нельзя отрицать, что низкие страсти играли в ее деятельности видную роль. Алчность и фанатизм подали друг другу руку и в течение целых столетий способствовали жестоким массовым гонениям.


Глава XIV
Костер

Смертную казнь, как и конфискацию, в теории инквизиция не применяла. Первоначально приговор был только простым осуждением за ересь и сопровождался отлучением от церкви или объявлением, что виновный не считается больше подсудным суду церкви; иногда добавлялось, что еретик передается светскому суду — что «он отпущен на волю»; это обозначало, что кончилось прямое вмешательство церкви в его судьбу. Со временем в приговорах часто стали упоминать, что церковь ничего не может больше сделать, чтобы загладить прегрешения виновного; передача его в руки светской власти сопровождалась словами: «Да будет наказан по заслугам!» В более позднее время они дополнялись лицемерным обращением, которым инквизиция заклинала светские власти пощадить жизнь и тело отпавшего; впрочем, оно никогда не формулировалось точно.

Воззвание к милосердию было пустой формальностью, к нему прибегали, только чтобы не казалось, что инквизиторы согласны на пролитие крови, так как это было бы нарушением церковных канонов. Но в то же время церковь зорко следила за тем, чтобы ее резолюция не толковалась превратно, то есть в пользу еретика; она поучала, что не может быть и речи о каком-либо снисхождении, если еретик не раскаялся и не выдал всех своих единомышленников. Один из богословов XIII века провозгласил: «Цель инквизиции — уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того как они будут выданы в руки светской власти».

Светские власти, однако, полагали, что, сжигая еретиков, они исполняют приказания инквизиции. В предписании, данном 9 ноября 1431 года Филиппом Красивым Бургундским своим чиновникам, говорится, что их обязанность наказывать еретиков, «как предпишет это инквизитор и согласно обычаю». Инквизитор XV века Шпренгер, уже не стесняясь, говорит о жертвах, «которые он приказал сжечь». В XVII веке кардинал Альбицио заявлял: «Инквизиторы во всех процессах обычно выносят окончательный приговор, и если это смертный приговор, то он непосредственно и обязательно приводится в исполнение дожем и сенатом» (речь шла о Венеции).

Церковь давала отпущение грехов всем, кто приносил дрова для костра. В XIII веке Григорий IX не стеснялся утверждать, что церковь обязана проливать кровь еретиков. Бонифаций VIII внес в каноническое право напоминание светским властям под угрозой отлучения от церкви, чтобы все, кого передаст им инквизиция, подвергались «быстрому и справедливому» наказанию. Инквизиторам, однако, предписывалось всегда говорить об «исполнении закона» без упоминания о характере наказания, хотя все знали, что единственным наказанием для нераскаявшегося еретика была смерть на костре.

Надо заметить, что светская власть не проявляла отвращения перед исполнением своей ужасной обязанности. Законы всех государств Европы присуждали еретиков к сожжению живыми, и даже свободные республики Италии признавали в лице инквизитора судью, которому следовало повиноваться без рассуждений. Даже Раймунд Тулузский, сам переживший гонения, приказал сжечь живыми в Берлеже, близ Ажана, восемьдесят человек, — правда, произошло это в благочестивом порыве, предшествовавшем его смерти.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-03-29; Просмотров: 388; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.013 сек.