КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Шаг — изданы учебники, написанные по-русски и созданные с опорой на отечественный опыт обучения глухих детей. 2 страница
Руководство переименованной службой Павел I возложил на супругу — Марию Федоровну и на ее (императрицы Марии) канцелярию. Имя Марии Федоровны принцесса Софья-Доротея-Августа-Луиза Вюртембергская (1759—1828) получила при принятии православия и вступлении в брак с цесаревичем Павлом Петровичем (1776). Судьба распорядилась так, что мать десятерых детей, в том числе императоров Александра I и Николая I, станет заступницей тысяч обездоленных россиян. Указом от 12 ноября 1796 г. Павел I повелел императрице «начальствовать над воспитательным обществом благородных девиц», несколько позже назначил «главной начальницей воспитательных детских домов Петербурга и Москвы» (Указ от 2 мая 1797 г.). Со временем в ведение канцелярии, которую вскоре переименуют в Ведомство учреждений императрицы Марии (ВУИМ), перейдут лечебницы, сумасшедшие дома, приюты и богадельни, словом, все существовавшие на тот момент благотворительные учреждения. Через полтора столетия — в начале XX в. — о личной благотворительности императрицы и ее трудах во главе необычного ведомства журнал «Женское образование» будет писать, не скрывая глубокого уважения и восхищения подвижницей.
«В ряду знаменитых женщин, появлявшихся во всемирной истории, немного найдется таких, которые, как Мария Феодоровна, запечатлили свое имя в памяти потомства СТОЛЬ светлой, благо- творной и широкой человеколюбивой деятельностью. Мария Фео-доровна посвящала себя филантропии по действительной, внутренней горячей потребности творить добро людям, как можно больше добра, в особенности тем, кто нуждается в помощи и милосердии. В одну из торжественных минут она сама заметила в назидание своим подчиненным, что благотворительность тогда только может приносить истинную пользу, когда проистекает из сердца, исполненного любви. Она была чужда всякого властолюбия. Высокое положение, власть и возможность распоряжаться большими средствами служили ей только для развития своей благотворительной миссии, для возможно большего распространения действий основанных ею человеколюбивых учреждений. В ней была гуманная способность сердцем угадывать положение каждого, чем-нибудь несчастливого и неудовлетворенного лица, и как бы само по себе лицо это ни было незначительно и ничтожно, как бы ни были малы и мелочны с высшей точки зрения его нужды, лишения и страдания, Мария Феодоровна с неизменно теплым участием, просто и искренно входила в непосредственные сношения с подобными лицами, делая все, чтобы доставить им утешение. Венцом благотворительности Марии Феодоровны и главным поприщем всей ее деятельности была учебно-воспитательная система... «учреждений императрицы Марии». Сюда входили приюты и дома призрения для детей и учебно-воспитательные заведения, преимущественно женские. Предметом главнейшей, самой неусыпной заботливости императрицы был Воспитательный дом, доведенный ею до огромных размеров и ее щедростью поставленный в возможность, не оскудевая, тратить сотни тысяч рублей на призрение и воспитание тысяч брошенных детей. <...> Мария Феодоровна относилась с особой нежностью и заботливостью к больным детям. <...> Вид всякого страдания и немощи возбуждал в ней с особенной силой чувство любви и потребность благотворить. Благодаря этой впечатлительной отзывчивости императрицы положено было основание одного из прекраснейших ее человеколюбивых учреждений — училища глухонемых. <...>
Она присутствовала нередко при трудных, невыносимых для многих операциях ради того, чтобы облегчить страдания подвергавшихся им и утешить их. Некоторые больные соглашались на операцию только под условием, чтобы императрица при этом присутствовала, и она охотно выполняла их желания. <...> В обхождении со всеми окружающими она была всегда ровною, внимательною и милою. Гнев и раздражение были ей недоступны, и не было человека, который бы имел когда-нибудь причину сетовать на нее и жаловаться» [37, с. 379—381].
Итак, волею Павла I продолжалось строительство отечественной системы государственного призрения: был создан орган управления системой учебно-воспитательных, благотворительных и лечебных учреждений, впоследствии получивший название «Ведомство учреждений императрицы Марии» (ВУИМ); открыты внесословные больницы; возникли медицинские коллегии и врачебные управы. Неоценим вклад в дело развития в России светской деятельной благотворительности вдовствующей императрицы Марии Федоровны, чей подвиг па посту главы ВУИМ служил примером филантропии, исходящей из внутренней потребности творить добро тем, кто нуждается в помощи и милосердии. Словом и делом на протяжении всей своей жизни Мария Федоровна доказывала подданным, что благотворительность может приносить истинную пользу, если движется искренним чувством милосердия, сострадания, любви к людям. нЕВ Александр I, воспитанный «по законам разума и в принципе добродетели», приглашает в Россию Валентина Гаюи Сменив на престоле убитого отца, Александр Павлович1 не нарушил династических традиций и тотчас отменил распоряжения своего предшественника. В детские годы юного наследника его наставникам повелевалось2 «запрещать и не допускать до того, чтобы их высочества учинили вред себе или жизнь имеющему, следовательно, бить, бранить при них не надлежит и их не допускать, чтоб били, щипали и бранили человека или тварь или какой вред или боль причиняли. Не допускать их высочеств до того, чтобы мучили и убивали невинных животных, как то птиц, бабочек, мух, собак, кошек или иное или портили что умышленно, но поваживать их, чтоб попечение имели о принадлежащей им собаке, птице, белке или ином животном и оным доставляли выгоды свои и даже до цветов в горшках, поливая оные. <...> Отделять от воспитания разговоры, рассказы и слухи, умаляющие любовь к добру и добродетели или умножающие пороки. <...> Главное достоинство наставления детей состоять должно в любви к ближнему (не делай другому чего не хочешь, чтоб тебе сделано было), в общем благоволении к роду человеческому, доброжелательности ко всем людям, в ласковом и снисходительном обхождении ко всякому, в добронравии непрерывном, в чистосердечии и благородном сердце» [2, с. 390].
Воспитанный на западный манер «по законам разума и в принципе добродетели», молодой император с первых дней царствования взял курс на либерализацию общественной жизни. Освобождаются политические заключенные, и в их числе те, кто оказался заточен в монастыри и сумасшедшие дома. Вновь обретают гражданские права те, кто прежде по суду был поражен Александр I (1777—1825)— император с 1801 г. Сын императора Павла I. Взошел на престол в результате дворцового переворота. Провел ряд либеральных преобразований, в частности создал Непременный совет (1801), впоследствии преобразованный в Государственный совет (1810), а также систему министерств (1802-1811), подписал указ «О вольных хлебопашцах» (1803), отменил право помещиков ссылать крестьян в Сибирь (1809). 2 «Наставление о воспитании внуков», написанное Екатериной II в 1783 г., являлось своего рода методическим пособием для воспитателей цесаревича.
в них, а таковых по России сыскалось немало. Примерно двенадцати тысячам человек вернули утраченные права и позволили возобновить государственную службу.
Восстановлены в прежней силе жалованные грамоты дворянству и городам. Запрещены пытки, вводятся ограничения на телесные наказания, открываются границы, разрешается ввоз иностранных книг. «Александр I был интернационально настроенным человеком и чувствовал, что его главное предназначение — европейская общность наций, что предпочтительнее, чем то национальное государство, во главе которого ему случилось быть. <...> Будучи самодержцем по рождению, Александр благожелательно относился к конституционным формам правления, которые он ввел в Финляндии и Польше и намеревался постепенно учредить в России» [6, с. 198].
Манифест 1801 г. даровал право собственности на землю отдельным лицам всех сословий, исключая крепостных, благодаря чему новые социальные группы приобретали полный гражданский статус. Впервые появился департамент, отвечающий за просвещение россиян, — Министерство народного просвещения, воспитания юношества и распространения наук (1802). Империю условно разделили на шесть учебных округов, учредили четыре вида учебных заведений: приходские и уездные училища, гимназии, университеты. Столица обрела Педагогический институт (1804), вслед за Деритским (1802) открываются Виленский (1803), Харьковский (1805) и Казанский (1805) университеты. Отменяются цензурные постановления и другие ограничения в области просвещения и народного образования. Вновь принятый Устав учебных заведений (1804) возложил материальное содержание приходских училищ в городах па местное самоуправление, в казенных селах на самих крестьян, в помещичьих владениях на усмотрение помещика. Подписывая закон, монарх полагал, что финансовая независимость учредителей от государства избавит их от его бюрократической опеки, в силу чего органы самоуправления, как за границей, примутся активно открывать учебные заведения1, а либерально настроенные помещики, крестьянские общины или группы граждан поспешат инициировать создание школ, что приведет к всеобщему распространению грамотности. В действительности же «отказ государст- 1 На 1800 г. в Российской империи действовало 315 средних учебных заведений (около 20 тыс. учащихся, 790 учителей), 3 университета и гимназии, 66 духовных семинарий и школ, 119 солдатских школ, 48 частных пансионов и несколько иных образовательных учреждений. Общее число учебных заведений в стране не превышало 550, а учащихся — 62 тысячи [39].
:
С'1~''' &Ч$Й*Й&
ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА ПРИЗРЕНИЕ венной казны финансировать народное образование и передача полномочий открытия образовательных заведений на местный уровень привели к сокращению числа начальных школ по причине отсутствия средств, да и желания у местных устроителей» [25, с. 202].
Александр I, как «интернационально настроенный человек», живо интересовался западными новациями и, как человек, воспитанный в «благоволении к роду человеческому, доброжелательности ко всем людям», не мог не откликнуться на европейские эксперименты в области обучения глухих и слепых детей. Особое внимание государя привлекал Париж, доверенные лица обстоятельно сообщали в Санкт-Петербург обо всех французских новациях и преобразованиях, в том числе упомянули и о существовании Королевского училища слепых. Узнав об уникальном учебном заведении, Александр I загорелся желанием как можно скорее устроить нечто подобное в Северной Пальмире и пригласил руководить новым делом непосредственно Гаюи1. Благодаря великому французу и в России откроются первые училища для глухих и слепых. Помня о заслугах талантливого тифлопедагога, духовными родителями отечественных специальных учебных заведений все же признаем Александра I и его матушку — вдовствующую государыню Марию Федоровну. Волей просвещенного монарха модель специальной школы попала в Россию прежде, чем была воспроизведена в большинстве европейских стран, где политические, экономические и социально-культурные предпосылки к ее появлению складывались столетиями. В России, напротив, не имелось достаточных причин для общественного признания целесообразности обучения детей с сенсорными нарушениями, однако самодержец, узнав о существовании подобной практики во Франции, заимствует модель специальной школы и, не интересуясь мнением соотечественников, повелевает воспроизвести ее в столице. Непредсказуемый прецедент открытия училища для глухих (1806) и училища для слепых (1807) становится фактом отечественной истории. Благодаря единоличному решению самодержца Россия, не накопившая опыта индивидуального обучения глухих и слепых, не имеющая частных заведений для этой категории учащихся, одной из первых открывает государст- 1 Гаюи (Найу) Валентин (1745—1822) — французский тифлопедагог. Прибыл в Россию по приглашению Александра I в 1806 г., организовал в Санкт-Петербурге училища для глухонемых (1806) и слепых детей (1807).
;:..'..'". венные специальные школы. Петербургское Императорское училище для глухих возникло прежде Королевских институтов Швеции и Англии, училище для слепых — в то же время, что и в Германии, Австро-Венгрии, Чехии, но раньше, чем в Голландии и Швеции. Подробности рождения первых отечественных специальных училищ, как и мытарств Гагой в России, не оставляют сомнений в том, что прецедент объясняется исключительно желанием императора перенять парижскую новинку, в своем добродеятельном порыве царствующие особы заметно оторвались от управляемого ими населения страны. Приглашение, посланное Александром I выдающемуся тифлопедагогу, утрачено, но сохранилось ответное письмо: «Об основании в Петербурге заведения для полезного занятия слепых, по примеру учрежденных уже во Франции заведений в пользу сих людей, столь несчастных и достойных сожаления» от 20 августа 1803 г. Русский биограф Гагой доктор А. И. Скребицкий убежден, что проект явился реакцией на официальный запрос, сделанный тифлопедагогу от имени самодержца через флигель-адъютанта И. 3. Хитрово1 [35; с. 12]. Как мы уже знаем, на родине тифлопедагогические устремления Гаюи, успехи его учеников последовательно привлекали внимание и получали высокую оценку и поддержку со стороны Людовика XVI, Национального собрания, республиканского Конвента, Директории. Расположенный в центре Парижа Институт слепых сумел пережить кровавое и голодное десятилетие французской революции (1789—1799), но не выстоял под напором Наполеона Бонапарта. Испытывая острую нужду в деньгах на военные нужды, корсиканец отказывается от финансирования института из казны и предлагает слить его с парижской богадельней для слепых (1801). Попытки Гаюи привлечь деньги на содержание отныне частного учебного заведения оказываются безуспешными, и именно в этот момент оказавшийся в драматической ситуации пионер тифлопедагогики встречается с Н. 3. Хитрово. Парижанин принимает приглашение российского просвещенного государя, для него не столь важно, где учить слепых, главное — не бросать неоспоримо нужное и слепцам, и зрячим дело. Предполагая пробыть в Петербурге несколько месяцев, Гаюи планирует поездку на 1804 г. и начинает обстоятельно готовиться к визиту, подробно обговаривая условия и детали проекта. За годичный, продолжительный по западным меркам, срок пребывания в стране энтузиаст предполагал: • создать в российской столице аналог парижского Института для слепых, оснастив его всеми необходимыми приспособлениями, приборами и материалами; на примере приглашенного с собой незрячего ученика демонстрировать россиянам как образовательные возможности Хитрово Николай Захарович (1779—1827) — флигель-адъютант императора Павла I, затем Александра I, генерал-майор. незрячих, так и необходимость их обучения, с тем чтобы заразить и увлечь идеями тифлопедагогики российские власти и общество; подготовить себе на смену преемника из русских подданных для последующего руководства институтом; организовать в пригласившей стране, чей император проявил интерес к образованию слепых, печатание рельефных учебников и книг для незрячих, обеспечить ими училище. Сложную, но вместе с тем выполнимую, по мнению западноевропейца, программу А. И. Скребицкий охарактеризовал так: «Не зная страны, в которую его приглашали, Гаюи в простоте сердечной предполагал, что практика его родины осуществима и в России! <...> Как горько ему пришлось разочароваться в этом убеждении» [35, с. 15]. Трудности подстерегали француза с самого начала русского проекта. Согласование условий и обязательств по переписке хотя и затянулось, но завершилось, казалось бы, весьма успешно. В сентябре 1805 г. пришло известие об одобрении проекта и всех условий Александром I. Более того, император просил Гаюи прибыть безотлагательно, оговорив па случай личной занятости в войсках ответственную кандидатуру, которой поручено будет встретить Гаюи и разрешить все возможные трудности по воплощению проекта. «Принять Гаюи и оказать всевозможное содействие в духе заключенных с ним условий» император доверил своему статс-секретарю, курирующему народное просвещение, М. Н. Муравьеву1. В силу неизвестных нам причин приехать в Россию безотлагательно парижанину не удалось, в Петербурге он появится только в сентябре 1806 г., успев к тому времени поспособствовать рождению специальной школы в Пруссии. Прибыв в российскую столицу, Гаюи ожидал привычной встречи с пригласившим его монархом, дабы согласно установившемуся правилу продемонстрировать императору, двору, влиятельнейшим людям, включая ученых мужей, образовательные потенции и успехи незрячих на примере своего воспитанника. «Гаюи льстит себя надеждою, что не будет недостойным монарха увидеть впервые слепого, который не только может исполнять разные ремесленные работы, но и читать, считать, писать, печатать, демонстрировать по картам и т. п.» [35, с. 20]. Встреча не состоялась ни по приезде, ни в последующие один- 1 Муравьев Михаил Никитич (1757—1807) — государственный деятель и писатель. Учился в Московском университете. По приглашению Екатерины II преподавал великим князьям Александру и Константину Павловичам русскую словесность, русскую историю и нравственную философию. В 1802 г. назначен товарищем министра народного просвещения, в 1803 г. — попечителем Московского университета. Увеличил состав московских профессоров как из числа иностранцев, так и из числа питомцев университета; создал при университете ряд обществ, устроил институты хирургический, клинический и повивальный, ботанический сад и музей натуральной истории; ввел «курсы для публики». 8 Малофеев. Ч. 1 113
.. :Ш?: ^^:;^^ ".^" надцать лет пребывания Гаюи в России, монарх и приглашенный им «приехать безотлагательно» французский тифлопедагог так никогда и не увидели друг друга. Почти полгода парижанин не мог начать дело: два месяца искали русского педагога, несколько месяцев — незрячих детей, три месяца министр просвещения граф П. В. Завадовский1 не имел времени ознакомиться с переданными ему бумагами. Пытаясь привлечь к своему делу интерес знати, Гаюи на пару с учеником Фурнье посещал званые вечера в известных столичных особняках, нередко встречая там влиятельных людей, министров, членов Академии наук, но заинтересовать зрителей не сумел. Российская «цивилизация» оказалась безразлична к образовательным потенциям и успехам незрячего человека. Участники салонных вечеров, украшенных демонстрациями талантов слепого ученика, относились к ним как к развлечению, мало чем отличающемуся от представлений искусных магов, фокусников или музыкантов. Выдающиеся педагогические достижения казались зрителям цирковыми трюками, не имеющими отношения к реальной жизни. Приходя в восторг от увиденного, представители «цивилизации» не предполагали воспроизводить фантастические педагогические опыты в силу их очевидной нецелесообразности. Предложение организовать обучение оказалось даже для столичного просвещенного населения весьма экзотическим и не нашло отклика. Однако не стоит укорять соотечественников в бессердечии, недальновидности или невежестве. Зная историю страны, нелепо ожидать от русского барина, один раз увидевшего пишущего и считающего незрячего француза, попытки наладить обучение собственных крепостных, страдающих недостатком зрения. Слепые дети, безусловно, вызывали жалость у любого нашего соотечественника, многие россияне относились к ним участливо и могли поддержать милостыней, однако в душе противились мысли отдать слепого в школу. Личные права и свободы человека на Западе и в России понимались по-разному, заметно отличались по уровню развития и степени поддержки населением системы образования, медицинской помощи, светского призрения, там личная свобода, гражданское право, образование осознавались ценностью уже многими, здесь единицами. В Российском государстве к началу XIX в. не сложились предпосылки, необходимые для начала специального обучения глухих и слепых детей. Институт слепых Гаюи или Воспитательный дом Бецкого, а до того «сироиитательницы» (сиротские дома) Петра I общество воспринимало привезенными с чужбины чудачествами, противными русской душе, а потому опытные учреждения создавались и существовали исключительно волей устроителя самодержца и мгновен- 1 Завадовский Петр Васильевич (1739—1812) — граф, русский государственный деятель. Первый министр народного просвещения (1802—1810), осуществил некоторые либеральные преобразования (введение университетской автономии, учреждение новых университетов, первого в России учебного заведения для подготовки учителей — Главного педагогического института и др.). по хирели, как только интерес последнего к ним ослабевал. Случай Гаюи отнюдь не досадное исключение, а закономерность. К моменту приезда тифлопедагога в Петербург парижские выдумки перестали занимать Александра I. Правда, официальной причиной задержки открытия специальной школы чиновники искренне называли «отсутствие в России слепых»! Обескураженный нелепым заявлением парижанин не мог найти правдоподобного объяснения происходящему и сделал дипломатичную запись в дневнике: «Если в публичных местах «прекрасной столицы России» действительно не видно слепых, то это обусловливается «мудрою политикою», предписывающей помещикам и родителям этих несчастных держать их при себе, на родине, а если это дети крестьян казенных или сироты, то помещать их в богадельни» [38, с. 24]. Действительно, состоятельные родители из чувства стыда скрывали слепых детей по поместьям; дворовые городских усадеб держать больных детей при себе не имели права; малоимущие столичные горожане либо прятали слепца дома, либо давали ему ь руки нищенскую суму и доверяли Божьему Провидению, правда, побираться слепому прошаку приходилось за пределами Санкт-Петербурга. В столице, напомним, с момента ее основания действовало строжайшее предписание «о непропуске нищих», которое исполнялось полицией неукоснительно. Встретить слепца на столичной улице и впрямь оказалось непросто. Не надеясь на помощь властей, Гаюи попытался разыскать учеников на церковных папертях, но не преуспел в своих стараниях. Те немногие, кого парижанин сумел найти, категорически отказывались «идти в школу», не возымели действия и посулы учителя вознаграждать за уроки. Жившие случайным подаянием попрошайки категорически не хотели зарабатывать учебой. «Нищие за наем взятых ими детей платили по 80 копеек ассигнациями и по рублю в день, а за уродливых и по два рубля» [«Чтения Общества истории и древностей», 1861, кн. 1]. Попрошайничество на Руси оставалось прибыльнее трудовых заработков. На объявления Гаюи в столичных газетах отозвались лишь два родителя француза, служившие при дворе императора, — огранщик бриллиантов Кинэ и художник-декоратор Дранже (их сыновья оказались слишком малы для приема и школу), откликов от русских семей не последовало. Осознав тщету своих усилий, Гаюи пишет 29 ноября 1806 г. министру просвещения П. В. Завадовскому, что, «являясь в Россию, он рассчитывал собрать вокруг себя слепых детей, спасти их от праздности и тунеядства, обучить полезным занятиям и заставить благословлять благотворительного монарха, управляющего их родиной, и достойных его министров» [35, с. 23]. Парижанин напоминал министру о его давнем обещании немедленно ознакомиться с методами обучения незрячих. Прокомментировать это напоминание доверим А. И. Скребицкому: «Из последней просьбы мы можем заключить, что русский министр народного просвещения, под непосредственное ведение которого поставлен был приглашенный императором Гаюи, не удосужился в течение трех месяцев познакомиться хотя бы поверхностно со специальностью к* 115 человека, которого вся Европа встречала с любопытством, любознательностью и желанием поучиться у него» [35, с. 23]. Однако сожаления о пассивности министра образования звучат из уст потомка, живущего на столетие позже, а главное, исповедующего ценности другого периода. Да и личная «вина» П. В. Завадовского1 минимальна, так как «специфической чертой российской политической системы, обусловившей определенную направленность самих преобразований, являлась зависимость руководителей народным образованием от монархов, их взглядов и политических привязанностей. Тесная связь с троном обусловила и известную инертность мииистров народного просвещения, в том числе и П. В. Завадовского» [39, с. 19]. Тот факт, что министр «не удосужился в течение трех месяцев познакомиться» с предложениями Гаюи, говорит скорее о его чиновничьей прозорливости. Неторопливость сановника служит косвенным доказательством и потери монархом интереса к своей затее, и убежденности министра в том, что обучение слепых не имеет отношения к народному просвещению. Коллизия со школой для слепых сродни истории открытия Воспитательного дома, когда, «кроме императрицы и Бецкого, едва ли нашелся бы еще десяток лиц по всей России, которые понимали бы цель, с какою [он] основывался, и еще менее таких, которые сочувствовали бы этой цели» [23, с. 146]. И по прошествии полувека трудно оказалось найти «десяток лиц по всей России, которые понимали бы цель», преследуемую настырным парижанином, тем более не находилось «таких, которые сочувствовали бы этой цели». Официально назначенный в помощь Гаюи господин Бушуев оказался горьким пьяницей. Будущий директор, а именно на эту должность намечали Бушуева, по свидетельству парижанина, посещал вверенное ему заведение не чаще двух раз в месяц. Первые полтора месяца Гаюи обходился исключительно услугами незрячего воспитанника Фурнье, затем нашелся волонтер — студент Педагогического института Галич, вслед за ним пришли французский эмигрант, учитель музыки Луэ, преподаватели ремесел — Цирлейн, Даненберг и Яков Пожарский. После пяти месяцев пребывания парижанина в России 10 февраля 1807 г. небогатая женщина привела к нему на прием слепого сына, проживавшего среди сотни разновозрастных слепцов в столичной Смольной богадельне. Попытка Гаюи набрать учеников из системы закрытого призрения, проходивших по другому (не образовательному) ведомству, превратилась в многолетнюю безуспешную бюрократическую волокиту. Почти год промучается Гаюи, прежде чем император найдет время ознакомиться с его проектом штатного расписания Инсти- «Министерство Завадовского (1802—1810) составило блестящую эпоху в истории народного просвещения в России; школа, литература и, что еще важнее, уважение к духовному просвещению сделали большие успехи за эти 8 лет» [40, с. 546]. тута слепых. А вот решение Александр I примет незамедлительно: разрешено открыть училище на 15 учебных мест (Гаюи просил на 25), которое передается в ведение попечителя Санкт-Петербургского учебного округа Н. Н. Новосильцева1. Одновременно монарх щедро увеличил первоначальную сумму, выделенную на благотворительную акцию, добавив к капиталу училища (который, включая стоимость недвижимости, составлял к марту 1807 г. около 573 000 р.) единовременное пособие в 5185 р. На ежегодное содержание училища определили 14 150 р., иными словами, денег на европейскую диковину государь не пожалел. Увы, деньги являлись важным, но не единственным двигателем образовательного проекта. Даже при полном финансовом благополучии оказалось невозможным преодолеть несоответствие чужеродной модели российским законам, традициям и нравам.
Дата добавления: 2015-03-31; Просмотров: 456; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |