III. Их возможности.

I

MIO.

И1Йф.

I

Психотерапия и вызов зла

Действительно, вызвать в своем воображении образы зла совсем мс трудно. Мой собственный разум, поставленный перед такой за-1йчсй, пробуждает немедленные и очевидные мысли о Пол Поте, Фреде и Розмари Вест, Пиночете, Сталине. Многочисленные их «оикуренты борются за мое внимание, каждый воскрешая более чем <ркис образы тошнотворной жестокости. Я думаю о насилии, со­вершенном по причине политической идеологии и религиозной ве-иы, партийных и этнических чисток, экономической целесообразно-tii или в притязаниях на власть. Я думаю о тех клиентах, которые мши жертвами насильников и растлителей, - незнакомых или неко-■ Дй близких членов своей семьи. Я думаю также о тех клиентах, ко-inpi.ic сами были преступниками, совершившими насилие и растле-чмг малолетних.

Что объединяет все эти» примеры и любое количество других, -■норме можно припомнить, так это понятие зла, как хорошо обду-liiinoi о, преднамеренного и, к тому же, не имеющего нравственных иринданий акта направленной на других жестокости. В качестве ■• ч одной формулировки это понятие, как правило, встречается бес-.fiHi.iM одобрением со стороны экспертов средств массовой ин-|н|.мации, политиков и тех демагогов из жилых районов, что

■ 'ним к выражению своих антипатий и требуют быстрого воз-
|ия и простых ответов. Кажется, что многие из нас «знают», что
•с чло, поскольку оно является, помимо всего прочего, чем-то,
< оиершается другими.

Иа глава касается зла как понятия, рассматриваемого психоте-

вшческими теориями. Она бросает вызов склонности психоте-

нтов избегать рассмотрения моральных и экзистенциальных

прений зла путем использования способного к трансформации

'.и психопатологии, который позволяет теоретикам и практикам

||«п.ся (неявным образом или открыто) на метафоры болезни

■ ■ ■ 1 ипрелости - физической или психической.

Полагаю, что взгляды, лежащие в основе этой тенденции, при-'«Т к серьезным затруднениям, и не в последнюю очередь, из-за • *ггтва проблематичных последствий, которые возникают с_; ни i нем этих метафор. Среди них, как будет показано в этой гла-и предположение о том, что зло лучше понимается и видимым •ном объясняется, исходя из индивидуалистской внутрипсихиче-Н перспективы — т.е., что зло покоится внутри существа.

Я же попытаюсь представить точку зрения, основанную на мея личностных отношениях, и надеюсь, что она покажется более по^ ходящей, хоть и вызывающей не меньшую тревогу. Тем не менее,: должен с самого начала заявить, что не могу предложить никакой решения проблемы зла. Я подозреваю, что хотя, как и в случае мно гих других человеческих свойств, внимательное и тщательное изу чение наших живых отношений со злом может дать новое его пони мание и более гуманные возможности, все же никакое количестве осознания и осмысления не позволит его искоренить, как бы усерд­но и заботливо мы ни действовали. Для начала я предлагаю три личных «показания», касающихся моего опыта и понимания зла.

Показание первое. На протяжении ряда лет, в течение которых я живу в Лондоне, я постоянно сталкивался с одной уличной особой • назовем ее Клаудией, и замечал ее прогрессирующую физическую к умственную дегенерацию. Во время одного из наших коротких рач«говоров, теперь уже лет десять тому назад, Клаудия убеждала мои к взглянуть на прохожих с ее точки зрения и заявляла, отчасти осно­вываясь на фактах: «Вы знаете, что все-таки является забавным? Множество народу проходят и видят меня, но так, как если бы они не видели. Это похоже на то, как если бы я превратилась в невиди мую, или что-то в этом роде. Это забавно. Странно знать, что 11.1 существуешь, но не признана существующей».

Ее слова остались со мной и, время от времени, в тех всем м> рошо известных ситуациях, когда я сам ловил себя на том, что ь.и. раз сейчас являюсь еще одним человеком, который проходит мим" столь многих других «Клаудий», я каждый раз вспоминал не толы»" ее, но и отрывок из книги Ханны Арендт, названной Истоки тот, i литаризма¹. Арендт указывает на то, что во время нацистского р< жима еврейские граждане, лишенные всех своих прав, своего им\ щества, даже одежды, обнаружили, что они превратились в несут ствующих. «Кажется, - пишет Арендт, - что человек, который >■■■ ляется всего лишь человеком и ничем больше, потерял те подучи ные качества, которые делают возможным для других людей <нп,-дится с ним, как с равным себе человеком²».

Показание второе. В 1969 году я находился в г. Лондоне пи.п. Онтарио (в Канаде), проживая в доме, полном «спидфриков»¹ ' играл роль детектива, идущего по следам своего лучшего друга, i<>

¹ Speed-freak - наркоман, принимающий химический стимулятор ш"-> амфетамина

торый исчез, то ли для того, чтобы зализать свои раны, то ли чтобы убить себя по причине несчастного романа. Из девяти человек -обитателей этой общины - единственным, кроме меня, кто относил­ся с пренебрежением к предложению впрыснуть «жидкий кри­сталл», был безумный лунатик, который отказывался выходить из с моей комнаты, если не было полной луны. Остальные относились ко мне с жалостью, - с жалостью ибо, несмотря на их великодушные предложения бесплатной дозы наркотика, я настойчиво отказывался hi их дара. Поскольку в моей комнате был самый лучший дневной

• нет, она была наиболее приятным местом, для того чтобы «shoot
up»'. День за днем, на протяжении всего времени, которое я жил
him, самые разные люди - постоянные проживающие и посетители,
пилеры и клиенты - собирались толпой, взбадривались, ловили

Хотя я и не был по-настоящему их частью, «спидфрики» отно-

• мнись ко мне радушно, включали меня в свои разговоры, в свои
(щ и кеты из украденной еды или подаренных им продуктов «с ис-
1ГКШИМ сроком годности» и пончиков, приобретенных в ближайшей
<'\ночной. Они учили меня тому, как нужно карамелизовать сахар
(непременный деликатес спидфриков), как распознать сравнитель­
ную чистоту метедрина и какой нумерологический смысл скрыт в
мнем имени. Насколько я мог оценить их и ту жизнь, которую они
игни, испорченную или несчастную, в целом я оценивал их как «хо­
роших людей».

И вот однажды ночью, сидя вместе с ними, смеясь и шутя, к

" >му времени почти не обращая внимание на то, как они небрежно

|мгся иглой, я заметил, что один из них схватил живущего в доме

in и вколол ему наркотик. Через несколько мгновений безумное

нпптное почти буквально прорывало себе когтями путь наверх по

ной из стен, воя от чего-то, что никак не было экстазом. Шокиро-

нпмй этим бессмысленным злобным поступком, я завопил на них,

mi я я их объяснить, какого дьявола они причиняют такое зло бес-

moi иному коту. Они уставились на меня так, словно я был сума-

ц'дшим. Как мог я не видеть, что этот поступок был актом заботы

шЛроты? Это была, настаивали они, попытка усовершенствовать

ичические способности кота так же, как были усовершенствованы

собственные. Это, вопили они в ответ, все что угодно, но только

Жпргон - вводить наркотик в вену

Позиция, чем-то похожая на эту, дает пишу и дискуссии, кото-1
рую начал Джордж Стайнер¹. Стайнер предполагал, что зло лучше I
всего понимается как поступок, которым человек стремится к за- I
вершенности. Действия, необходимые для достижения этой цели, 1
рассматриваемые отвлеченно, могут быть названы другими людьми I
злом, но для того, кто их исполняет, они выражают являющуюся I
заблуждением и, тем не менее, искреннюю, веру в то, что они явля- t
ются необходимыми и даже героическими мерами, предназначен-,
ными спасти или поднять самого себя или других, или действитель­
но все живое из нестерпимых или неподходящих обстоятельств. Та­
кая вера, полагает Стайнер, имеет успех в защите этого человека от
угрызений совести, от чувства вины и признания того, что он, или '
она, совершил злонамеренное действие³. Так, если я смотрю на себя
как на врача, избавляющего мир от болезни, являются ли мои дейст­
вия злом только потому, что этой «болезнью» оказались другие че­
ловеческие существа? I

Однако при дальнейшем размышлении начинают появляться и
другие, так же имеющие отношение к делу, гипотетические воч
можности. Ибо как предположил философ Берел Ланг", а что если
случается и так, что лицо, совершающее зло, делает это не из нек(>
торого обманчивого чувства заботы или беспокойства о себе, другпч
или мире в целом, но «потому, что он, или она, полностью осозни
ет, что намеченное действие является несомненным злом⁴»? Дру
гими словами, не может ли быть так, что я - мы — выбираем зло
именно потому, что я - мы - знаем, что невзирая ни на что, зло ян
ляется тем единственным, что даст удовлетворение? **

Идея Ланга кажется мне созвучной моему третьему показании Когда я призываю самого себя к тому, чтобы пристально взглян> 11 на свое собственное зло, то первые же приходящие ко мне воспомп нания возвращают меня в мое детство. Мне десять лет и я смотри >» лицо другому ребенку, которого в тот момент ненавижу болыи< чем кого-либо на этой планете. Неделю назад, может быть, о;ти день тому назад, он был близким другом. Он ходил со мной на л и за моим домом, каждый из нас нес стеклянную банку, в которую ми

садили только что пойманных кузнечиков. Он ужасно насма......

меня, когда однажды, открывая одну из этих банок, заполни и щи

^I Р. 1929, американский писатель, эссеист, аналитик и критик культур'
француз по происхождению, живет в Великобритании.

^II Современный американский философ I I
118 1^

множеством беспокойно ерзающих кузнечиков, позволил одному из них, попытавшемуся вдруг выпрыгнуть на свободу, угодить прями­ком в свой открытый рот и, потрясенный от неожиданности, реф-нскторно проглотил живого кузнечика. А теперь этот же самый ре­бенок, некогда мой друг и союзник, является самым ненавистным Врагом.

Он - мой враг, потому что требует, чтобы я дал ему почитать со­вершенно новую книжку комиксов, которая слишком дорога мне, •побы хоть кому-то доверить ее, тем более этому отвратительному противнику. Его требование становится громче, злее. Если я не дам»му сейчас книгу комиксов, он угрожает сказать моим родителям, Чи> я не желаю делиться тем, что у меня есть, и они заберут ее у ме-ми Внезапно передо мной предстает жестокое решение дилеммы ■ <*■. таковой. Почти ликующе, я беру книгу комиксов и рву ее попо-м, поражая и себя самого, и своего недруга почти так же, как это пол когда-то кузнечик. И даже, может быть, больше. Потом я на­цию кричать и вопить так громко, что мои родители и его родите-ирмваются в комнату, видят меня сжимающим свою теперь уже порченную книжку комиксов и приходят к логическому, хоть и ■ о ошибочному, разъяснению. Прямо у меня на глазах мой все "• изумленный враг получает самую крепкую порку в своей жиз-Го, что я чувствую радость, подавив своего противника столь Фиктивно, - в этом нет сомнений, но это радость, полученная си-и uia. Она дорого мне стоила, дороже, чем цена и удовольствие от •Пимой книжки комиксов, которую даже моя радость не могла та сделать целой. И конечно, не только разодранная книжка ко-шеов была тем, что было повреждено без всякой возможности < шшовления.

Мне кажется, что эти три моих «показания», взятые вместе, фик->||уип основные границы зла: злые действия совершаются вследст-■<■ i и- (различия, вследствие самомнения и ошибочного осуждения и ■и и гиие умышленного намерения. Как бы мы могли начать ис-.Ц. i мысл ряда действий, находящихся в столь широком диапазоне * i ому же столь легко доступных, что даже ребенок может уло-

М психотерапевтической литературе не часто можно найти ка-

(й 1иГ)о подробный анализ или обсуждение, которые бы непосред-

■ hi нно касались понятия зла. Похоже, что психотерапевты как-то

ото употребляют это слово в своем словаре. Вместо этого они

iM"iii'iyioT язык психопатологии, социопатии, личностных рас-

Ш ^п9

стройств. Такой язык служит тому, чтобы удалять или уводить дис-1 курс от этических аспектов - и затруднений - бытия человеком.

По справедливости говоря, некоторые психотерапевты смотрели на проблему зла прямо, утверждая, что те вопросы, которые она поднимает, в той же мере имеют значение для психологии, в какой¹ являются сутью теологической полемики. И Зигмунд Фрейд, и Карл Юнг рассматривали этот вопрос так же, как это делали в более не давнее время Карл Роджерс и Ролло Мэй⁵. Из этой полемики возни­кают две широкие, хоть и обоюдно антагонистические системы взглядов. Первая утверждает, что злые действия являются выраже ниями базовой, встроенной склонности (или рефлекса, или инстинк та), которую можно подозревать существующей во всех человечс ских существах. С другой стороны, вторая настаивает на том, чк> выражения зла являются чуждыми человеческой природе и потом \ должны рассматриваться единственно на языке поведенческих \н акций на широкий спектр непереносимых внутренних конфликте!! возникающих как реакция на некоторое число неподходящих или искаженных социальных требований и ограничений, наложенных mj индивидуума⁶. Хотя обе позиции и указывают нам на важные и дан > щие основания для дальнейшего рассмотрения сферы, так что ми одну из них не следует сразу отвергать, тем не менее существенны > будет заметить, что хотя расхождения между ними очевидны, пр* является также и едва различимое соответствие между ними, - > i то субъективное противоречие или слабое место в душе индивида ма, которое и является в конечном итоге ответственным за прие\ i ствие зла.

История психотерапии проливает свет на решающий культур ный сдвиг в понимании и обсуждении разрушительного и чрезмгр но взбудораженного поведения. Хотя когда-то в качестве его п-и.

зиса¹ предполагались внепсихические воздействия (а именно, m

ние силы, естественные или сверхъестественные), которые от > >■ вают страдающим разумом или душой, в конце концов, эти t ■ ранние гипотезы⁷ оказались вытесненными другими взглядами " тающими, что основной принцип зла должен пониматься и тр-и >■ ваться с точки зрения внутрипсихических воздействий (повр< < • ■ ний мозга и рассудка). Эта переоценка имеет свой скрытый «.■ г ■ ■ ■ • для наших объяснений зла. Ибо зло, если понимать его как нар ' ние мышления, поведения и/или как аффект, должно, как и др ■••>•

Происхождения 120

нарушения, рассматриваться как продукт внутрипсихического кон­фликта, за который всякое человеческое существо несет ответствен­ность. Практически вся масса психотерапевтической литературы, рассматривающая зло либо с точки зрения психоанализа, либо с ючки зрения аналитической психологии, или даже судебной психи-м i рии, берет за основу эту внутрипсихическую гипотезу.

Внутрипсихические подходы продолжают, например, домини-

I»»вать во множестве противоречащих друг другу теорий, выдвину-

IX психологами и психотерапевтами, пытавшимися объяснить ге-

- 1ис психопатологии Адольфа Гитлера⁸. Что больше всего поража-

< ' меня в этих попытках объяснить злодеяния Гитлера, так это то,

•ю пи одна из предложенных гипотез не способна привести доста-

IHO веские аргументы касательно того, почему столь крайнее —

1можно даже предельное - выражение зла могло произойти, и

1'оичошло. Приводятся одно за другим несостоятельные доказа-

>п.ства для объяснения психопатологии Гитлера как результата,

>|(>нрайте: отцовской жестокости; материнского сверхпротекцио-¹ «ма; детской травмы вследствие успешной попытки чрезмерно "-pi ичного козла откусить одно из яичек маленького Гитлера; сек-

ии.ное несоответствие, явившееся результатом полученного де-ктп яичка; пограничное нарциссическое расстройство личности; 1 (мерное влечение к смерти (Thanatos drive); точно не установ­ите, но необычное расстройство либидо. В противоположность му, как будто это могло само по себе стать объяснением, была ' ишнута гипотеза о том, что Гитлер был первым в мире серийным

1 < ННЦСЙ⁹.

ф I 'ланная проблема со всеми этими умозаключениями и с каждым»• них в отдельности, состоит в неспособности продемонстрировать мю-либо уникальные факторы, которые могли бы привести к по­гнию столь уникально дефективного индивидуума. Однако такие >т пения, для того чтобы быть хоть сколько-нибудь стоящими, буют уникальных факторов. Ибо если никаких уникальных фак­сов не существует, то будет по меньшей мере сомнительным про-

■*ип. настаивать на уникальных злых качествах Гитлера. А если

■I и i лора не уникально? В самом деле, тогда начинают возникать и им м иные возможности, поскольку для того, чтобы мы оказались • и i пинии объяснить его способами, которые придают законную iy нашим теперешним взглядам, мы должны сделать его более -и* им на нас, так же как и сами мы должны сделаться более по-нммм на него. В ответ на вопрос «Был ли Гитлер дьяволом?» ис-

Щ 121

торик Алан Буллок¹ недавно откликнулся: «Если он не дьявол, то кто же?»¹⁰ Совершенно верно.

Хотя для нас может оказаться очень тревожным рассматривать это последнее заключение, важные, хоть и подвергнутые серьезной критике (на основании этических проблем, поднятых некоторыми из них) выводы ученых-социологов указывают в тех же самых направ­лениях. Исследования Стенли Милграма¹¹ готовности обычных ин­дивидуумов подчиняться даже вызывающим опасения формам вла­сти, обнаруживает решимость этих индивидуумов осуществлять, в социально организованных формах и при персональном принужде­нии, пытки других человеческих существ¹¹. Похожим образом Поль Зимбардо¹¹¹ и его коллеги, снявшие на пленку эксперименты все возрастающей жестокости, связанные с «ролевой игрой» в тюрем­ных охранников, контролирующих поведение заключенных (таких же студентов), показали более чем наглядно, как легко даже наибо­лее образованные из нас становятся готовы изобретать и применять пытки в отношении других людей¹². Кроме того, недавние истори­ческие исследования, такие как «Добровольные палачи Гитлера» Даниеля Гольдхагена™ показывают ту степень, до которой многие обычные граждане Германии, независимо от их социального класса или профессии, были осознанно вовлечены в зверства, совершаемые нацистами¹³. Эти примеры, и еще многие похожие на эти, делаюч ясным, что нам не требуется вытаскивать какого-нибудь Калигулу или Милошевича для того, чтобы поразмышлять над тревожными возможностями зла. Пожалуй, как сделали более чем ясным эти ис следования, зло может быть совершено с удивительной легкостью даже самыми нормальными и самыми здравомыслящими мужчина ми и женщинами.

Однако не только исследования являются тем, что могло бы на* направить на рассмотрение этих отвратительных возможностей Наше общество настолько зачаровано злом, что о всякого рода резж и жестокости трубится и специально сообщается в наших газетах, hi телевидении и по радио. Серийные убийцы и социопаты, обделен

Англичанин, автор книги «Гитлер и Сталин: сравнительное жизнеопи сание»

¹¹ Американский социальный психолог, автор книги «Эксперимент и социальной психологии

¹ Американский психолог Американский историк

иые воспитанием дети и запутавшиеся подростки, прекрасные чест­ные граждане, «хорошие люди», которые оказываются совсем не шкими - на всем этом делают деньги популярная беллетристика, кино, наша повседневная жизнь. Не может ли быть так, что эти со-i >(нцения о зле, без всяких усилий захватывающие и удерживающие мши интерес, делают это не потому, что совершающие его преступ­ники кажутся нам столь чуждыми, столь отличающимися от нас, а i корее потому, что они вызывают в нас чувство болезненной похо­жести?

Следующий отрывок, написанный недавно Хилари Мантель¹ в рецензии на написанную Гитой Серени¹¹ биографию ребенка-уОийцы (в обоих смыслах)¹¹¹ Мэри Белл дает возможный ответ:

Но какая-то часть в нас хочет более подробной информа­ции... чтобы дать пищу своей зачарованности и страху. Чем же является то, чего мы боимся? Не гибели жертвы, но гибели невинности в нас самих; не потери ею контроля, но его хруп­кости в нас самих. Мы можем, как полагает Гита Серени, «ис­пользовать» Мэри не для того, чтобы укрепить наше доверие обществу, а чтобы укрепить каждодневное удивление тому, что мы вообще доверяем обществу. Мы можем, если сделаем усилие, увидеть Мэри не как чуждую, но Мэри как родню, как опозоренное и грешное существо, похожее на нас: с болезнью бытия человеком, и без всякой надежды излечения¹⁴ (курсив мой - прим. автора).

Тем не менее, мысль о деспоте, подобном Гитлеру, как о суще~ imtiv просто похожем на всех других из нас, также не производит ппештление достаточно убедительной. Если мы рассмотрим харак-ivpiiMc для Гитлера злодеяния, без того чтобы намеренно презирать ним брать в скобки то нравственное отвращение, которое они, ко-' црмно, должны вызывать, то остается очевидным, что зло Гитлера иГитруживает ужасающую оригинальность и изобретательность, ишршценный вариант гения, который явно противоречит ныне зна­менной мысли Ханы Арендт о «банальности зла¹⁵». До того, как I in пер осуществил свои гибельные намерения, ни один человек не iMnr бы всерьез предсказать, что такие деяния могут иметь место.

(Чжременная английская писательница и критик

" Ьританская журналистка и еврейский историк

^1,1 По-английски child-killer может быть переведено и как ребенок-yAiilliUi и как убийца детей

Точно так же следует сказать, что хотя после Гитлера и появлялись разные одиозные подражатели, ни один не сравнился с ним, а уяа тем более, не превзошел его чудовищных дел. Однако если мы по-| следуем в этом направлении, то предстанем перед неизменным не­достатком объяснений. Сколько бы мы ни задавали вопрос: «поче­му?», никакого достаточно объясняющего «почему» не появляется

Все это в чем-то созвучно рассказу Примо Леви¹ о его противо­борстве с охранником СС во время заключения в Аушвице. Указы­вая на деградацию и бесчеловечность, которые были более чем оче­видны, Леви спросил своего мучителя: «Почему?» Ответ охранника столь же знаменателен, сколь и отвратителен: «Здесь не существует почему¹⁶».

Это высказывание напоминает мне об одном клиенте, Викторе, кинорежиссере, который, хорошо зная о моем собственном востор женном отношении к кино, однажды спросил меня: «Что является лучшим примером экзистенциального фильма?» Этот вопрос меня и заинтриговал, и поразил одновременно. Он был из числа тех, каких я никогда себе прежде не задавал. Большое количество возможных ответов, в чем-то очевидных, состязались за мое внимание, уводи меня от моей встречи с Виктором. Осознавая это, я изобразил паро дню на терапевта. «Что бы это значило для вас?», - ответил я. Исх<> дя из своих собственных соображений или выгоды, Виктор благо склонно решил дать свой ответ на вопрос. «Это же очевидно», - ck;i зал он. «Это фильм Сэма Пекинпа, «Дикая банда»¹¹. Ничто другое м«подходит ближе». Я задумался о фильме: смерть в медленном дин жении. Открытие Голливуда, что люди проливают кровь - и проли вают ее чрезмерно - когда они измучены. «Вы имеете в виду, - oi мелился я, - его акцент на смерти?»

«Не принимайте меня за идиота!» - резко оборвал меня Виктор «Нет, я не имею в виду «его акцент на смерти», - повторил он, иср< дразнивая меня. И объяснил, что он имел в виду замыкающуюся >< круг структуру фильма, который начинается и заканчивается 6ojh шим эпизодом насилия и жестокости, в результате чего появляе i. •> множество трупов, но если поразмыслить, то очевидной станонмо ■■ и существенная разница. Когда главные действующие лица приь гают к насилию в начале фильма, они делают так потому, что \ i р •>

гили в своей жизни все смыслы, все цели, все чувства принадлежно­сти и щепетильности. Когда начинается эта бойня, каждый думает только о себе; каждая смерть члена Банды просто означает большую долю вознаграждения, больший шанс избежать пули для остальных. ()днако в конце фильма что-то случилось. Появился некоторого ро­да смысл. Один из Банды был схвачен мексиканским генералом и ею никчемным войском и подвергнут пыткам. Ни деньги, ни ору­жие, которые может предложить Банда, не являются достаточными, чтобы его выкупить. Фраза, невнятно произнесенная в фильме ра­псе, теперь возвращается, чтобы не давать им покоя: «Дело не в «обещании»; то, кому ты его даешь,- вот что считается»¹⁷.

Оказавшись лицом к лицу с законом, который они сами же и ус-тиновили, члены Банды, наконец, осознают свою ответственность пик людей. «Давайте сделаем это, - говорит один. «Почему нет?» -щучит ответ. Вместе, объединившись, они стоят лицом к лицу со сноим врагом, требуя своего товарища. В ответ генерал перерезает юрло их другу, мгновенно убивая его. Реакция Банды не является импульсивной; долгое, почти бесконечное мгновение все действие, ниже сам фильм, кажется вмерзает в стаз¹. И вот, выбор сделан. Гнсркает оружие. Больше крови. Больше смерти. Остатки Банды уОинают и их убивают. И хотя члены Банды получают удовольствие in принятого решения и его последствий, в момент их смерти бес­смысленность и неотвратимость собственных действий вызывает их ж пуганный вой. Как раз на случай, если зрители упустили этот фи­нальный момент, Пекинпа вставляет в историю эпилог. Стервятни­ки животные и человеческие - налетают, чтобы поковыряться в ом инках. Если заключительный акт Банды имел хоть какой-то смысл, так только для них. Мир продолжает свой путь неизменным, iioныне смерти - будь она бессмысленной или значимой, мирной и in жестокой, злой или героической - такими будут последствия.

Мир Дикой банды является неумолимо гибельным. Ни один из • •- pi онажей всего фильма, ни даже изображенные в нем дети, не

iучили пощады. Насколько искаженным является этот намотан-
.... на катушку образ в сравнении с реальным миром? Думая о Ди-

tumde, я думаю о реальной резне и жестокости - том зле - кото-гик легко обнаружить в заголовках наших газет и в повседнев-

i жизни. Я ловлю себя на том, что мысленно представляю парней

Итальянский писатель, поэт и публицист, 1919-1987. В Италии п< книга "Человек ли это?" была названа книгой века

Можно перевести и как «Безумная компания»

' Медицинский термин, означает остановку кровотока или других жид-цн и'й организма

из средней школы «Колумбии» штата Колорадо, одетых в кожаные пальто, выглядящих даже в чем-то похожими на голливудский вес­терн¹. Возможно еще одна «Дикая Банда», не только по стилю и месту жительства, но и в чем-то куда более существенном.

Нашли ли их пустые жизни внезапный и единственный смысл в своем злодеянии? Является ли «почему?», касающееся зла, очень похожим на то «Большое почему?», с которым мы обращаемся к самим себе? Может ли это быть причиной того, что сообщения о злодеяниях столь легко захватывают и удерживают наш интерес -не только потому, что они поднимают вопросы, но, возможно, и по­тому, что они дают некоторого рода ответ? Или, что также возмож но, вовсе и нет никакого ответа? Здесь нет никакого «почему». Ва потому, что это «болезнь бытия человеком, и без всякой надежды mi излечение». Если мы пойдем по этому пути, то не вступим ли ми снова на территорию психотерапии?

Психотерапевты склонны усваивать по отношению к проблем■ зла взгляды, которые можно рассматривать как некоторого рода мо ральный кретинизм, - взгляды, которые указывают не столько m.i чуждую нечеловеческую непохожесть, сколько на менее выс<>1 развитую форму человечности¹⁸. Что упускают в своем осознании психотерапевты, так это тот факт, что принимая такую точку чр ния, они пародируют сепаратистскую позицию именно тех сами «злых» индивидуумов, которые позволяют себе относить свои жертв к категории существ в менее полной мере человеческих. I < ■ не менее, сам язык психотерапии небрежно способствует создамm более изысканной версии тех же самых отделяющих различий, мр> дающих смысл актам жестокости и насилия, совершаемым > ■

кого анализируют психотерапевты. Ибо точно так же, как п<|....

тем или иным способом добиваются уменьшения своих жсрп некоторого уровня, не достигающего человеческого, так и пси ■ рапевты украдкой достигают во многом того же самого при но ■ своих гипотез или специального языка, опирающихся на унр< < ■ " ческие взгляды касательно генов преступности или насилии "■■•> полагающихся на комплексные теории о задержках психич<. ■■ развития.

Психотерапевты ищут внутрипсихические причины, ooi.ч u,_t, щие зло. А если такие причины не столь легко обнаруживав ч ■ »! •>

¹ В 1999 г. двое учеников этой школы убили 12 учащихся и у > >ф
цу, а потом покончили с собой ^^

что ж, тогда они полагаются на свой талант психотерапевтов: они псдь, помимо всего прочего, мастера изобретательности. Повреж­денные гены, неподходящая окружающая среда, непереносимые уровни жестокого сексуального и/или физического обращения, бес* сознательные конфликты — лишь бы это создавало впечатление че-Го-то достаточно подходящего для того, чтобы убедить их самих, а Щ тем и их клиентов, практикантов и средства массовой информации I i ом, что представленное объяснение было компетентным.

Тем не менее, следует открыто взглянуть на назойливо возни-тмощий при этом вопрос: есть ли у психотерапевтов, твердо при­бивающихся тех теорий, которые им так свойственно защищать,

■ либо действительно стоящее, чтобы это предложить? Или же
дело, к сожалению, в том, что утверждаемое ими служит лишь

и иге бессодержательных объяснений, которые, если поразмыс-

i ь, вообще мало что объясняют, зато поощряют и оберегают не^

модную и развалившуюся веру в праздное словоблудие, иллю-

!'И1.1С идеи, внедряемые неискренними - и корыстолюбивыми -

i моведниками?

)к шетенциальный философ Мартин Хайдеггер, чей собствен». и своекорыстный выбор поддержать нацистскую партию и, соот-

i венно, ее политику, также отзывается диссонансом у многих из;

указывал на то, что изначальный смысл слова правда, или иста-.

происходит из греческого понятия aleiheid. И только в более • 'Нин- времена истина стала ассоциироваться с правильностью

■ 'Н'иия. При таком существенном смещении смысла, говорит
■Miii 11 ер, истина превращается в важнейший инструмент для ове-

i и >к'ния и технологизации бытия¹⁹.

I •' потаенное бытие обнаруживает себя как сложное, противоре-, открытое несметному числу парадоксальных возможностей;

mi «истина» идет вразрез с «истиной» нашей современной куль-

*< ii.li предпочтительные дихотомии являются простыми и от-||ц.|мн: соответствующий или не соответствующий, правиль-1И неправильный, добрый или злой. Однако, какое же из этих •И истины более адекватно выражает наш опыт взаимоотно-' м собой и другими?

мечно, истина, понимаемая как правильное суждение, позво-■»■! ним действовать - или не действовать - с позиции безопасно-

-|рЦв - нспотаенность или нескрываемость, явное присутствие бы-

сти, с позиции положительной уверенности. Мы можем знать, чт<1
является правильным и подходящим, а что неправильным и непод-j
ходящим, или, по меньшей мере, продолжать притворство, позво-J
ляющее нам заявлять, что мы знаем. 1

Может статься, что различные восточные философии пришли к такому взгляду на истину, который больше согласуется с понятием алетейи. Не так давно, например, сообщалось о том, что Далай Лама не мог понять, почему современные западные физики продолжают быть столь взбудораженными теми экспериментальными данными, которые вынуждают их прийти к выводу, что квантовые потенциа-лы могут быть выражены одинаково хорошо и как волны, и как час типы, пока он не осознал, что западные умы, похоже еще не усвоили в достаточной мере логику, позволяющую несовместимым противо положностям быть истинными в одно и то же время²⁰. Мне кажется что эта специфическая дилемма, рассмотренная в более общем виде множеством способов обнаруживается в языке и убеждениях соврс менной психотерапии, так что их истины оказываются, в лучшем случае, ограниченными. Исследование значимых проблем - такп как вопрос зла - могло бы действительно привести к осознанию т< • го, что те же самые теории, которые являются ограниченными, м.. гут быть вместе с тем и чрезмерными. Возможно, что это являет» •> одной из причин, по которым психотерапевты склонны избегай вступать в дискуссию по этим проблемам.

Похоже, что от нас упорно ускользает способность отстаииап идеи, которые, являясь противоположными друг другу, могут, к i не менее, быть доступными и оставаться в состоянии противопе ложности в один и тот же момент времени - без обращения к ресур су гипотез, относящихся к общепризнанной специальной систем бессознательного. Я полагаю, что все это имеет сходство с рассм<ч ренными в предыдущих главах идеями, описывающими Я-стр\ к i \ ру и ее седиментации и диссоциации. Несомненно, что точки они

ности существуют, и они указывают на возможность сохран......

переживаемого во взаимоотношениях опыта на сознательном \р.>и не и в разделенном положении. Не может ли быть так, что наши • •.«зиции в отношении зла могли бы быть более адекватно рассмотр. пи с этой точки зрения?

Вернемся к словам Ницше, о которых я уже упоминал в глю- l«до тех пор, пока вы выглядите верящим в предполагаемую ист it достаточной убежденностью и страстью, другие так же поверх я нее. В свою очередь, если даже вы сами однажды испытаете сом

I иия в том, во что верите, тогда уверенность других в вашей истине, I и нас, вас самих, истребит все сомнения²¹.

I Этот временный характер и кругообразность сотворения истины I уподит нас прочь от упрощенных линейных уравнений, столь лю-I бимых психотерапевтами, и бросает вызов нашей привычной I склонности искать решение дилеммы в терминах внутренних и I внешних сил, конфликтов или заблуждений. Возможно более суще-I uiценным является то, что предвидение Ницше помещает вопросы f «охранения и соблюдения истины в сферу взаимоотношений, чего-и>, что никогда не является собственностью одного или другого че-Цонека в отдельности, но всегда принадлежит обоим - в их отноше­нии х друг с другом и друг к другу.

1хли бы мы взяли рассуждения Ницше и заменили слово «исти­на» и приведенном выше высказывании на слово «зло», не пришли Ам мы, хоть и не желая того, к пониманию свойств зла как кореня­щихся во взаимоотношениях? Более того, не разоблачила ли бы та-МИ) замена непригодность психотерапевтических ответов, какими «•Ни часто являются, - в основном опирающимися и делающими ак­тин, как на необходимых обоснованиях для понимания проблемы «им. на эфемерных внутрипсихических факторах и силах, выражаю­щих себя в манере, противоречащей (хоть и неявно) нашим созна-ЩЛ1.111.1М установкам и объяснениям? ^ Хотя такие дилеммы, как вопрос зла, могут на самом деле и не, Г '"" ••• окончательного решения, вопрос о том, чтобы призвать самих hink ответу на него, является не просто стоящим, но и чрезвычай-j itti ипжным. И в этом деле у психотерапевтов, конечно же, будет что г I пожить - если они готовы к тому, чтобы признать, что психото шическое мастерство лежит в сфере истины как алетейи, - той,

|

'рпя обнаруживает себя в межличностной встрече. Когда это касается возможности зла, то, может быть, сама неоп-исиность наших вопросов послужит, тем не менее, тому, чтобы ■•печь и открыть и того, кто спрашивает - и сам фокус нашего

• шикания - для более честного и тщательного исследования. И
or Пыть, лучшее, что мы можем сделать, - это продолжать зада-

I понросы таким образом, который позволит новым «зеркалам»

• «и i ь и обнаружить неудобную истину.

Дата добавления: 2015-05-08