Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Тесный мрак




 

По словам Галеви Таши, ее с рождения мучила одна мысль: человеческий разум не достаточен для того, чтобы постичь те базовые, окончательные законы, на которых зиждется Мироздание. Мы не смогли опуститься «ниже» теории струн – она оказалась последней после квантовой механики и теории относительности, завершающей в ряду тех, которые еще способен уразуметь даже самый развитый человеческий мозг. Наши погруженные в коллоидную среду нейронные сети просто не способны на большее. Зато они оказались способны вырастить Ферму… и теперь им не остается иного, кроме как быть прислужниками при искусственном Боге.

Так Стигмата понял, что в религиозной иерархии Старца тот не был верховным Богом, но создал еще одного, окончательного Бога, в которого уверовал сам вместе со своими клонами.

Галеви Таши подвела гостя к бронированному окну, покрытому изнутри жирным зеленоватым налетом. За окном открывалась узкая комната, где лежал Ферма, пухлый кольчатый червь размером с человека. От безглазой морды тянулись провода датчиков и сенсоров, рядом были цех сборки и биолаборатория со множеством манипуляторов, которыми Ферма командовал через датчики. По словам ученого клона, в хромосомах Фермы было шесть аминокислотных остатков, а не четыре, как у людей, и еще он видел всей поверхностью своего тела, усеянного фоторецепторами, но в другом диапазоне. Некоторые свои изобретения, в конструкции которых входили металлы, Ферма создавал в цехе, другие – в биолаборатории, третьи выращивал внутри себя, а после как бы рожал, постепенно выдавливая из заднего отдела своего кольчатого тела. Когда Стигмата увидел Ферму впервые, из его бока выпячивался облепленный слизью предмет, напоминающий человеческую руку. Она мелко дрожала.

Стигмату поселили неподалеку от Фермы, и поскольку Старец‑2 занимался своими делами, а карлики были молчаливы и пугливы, он большую часть времени проводил с ученым клоном. От нее гость узнал, что Ферма воспринимает свою деятельность по открытию новых законов Вселенной не как занятие наукой, но как искусство; в его сознании, судя по всему, они сплавились в некое «научное искусство», направление мыследеятельности, которое объединяет два этих подхода к реальности и, собственно говоря, оно же и является жизнью Фермы, то есть для него выявление принципов Мироздания и создание новых технологий – способ физиологического существования, он так «дышит». Слияние выражается в том, что для Фермы нет различия между информационной наполненностью сообщения и формой этого сообщения – его научные концепции, на основе которых Ферма после начинает разрабатывать свои технологии, поданы в эстетической форме, которая может вызвать у реципиента духовное переживание. «Какое? – спросил Стигмата. – Покажите». Клон дала ему поглядеть семантическую симфонию – светомузыкальный поток вроде того, который исполнял Старец‑1 на крыше Мембраны. Стало ясно, что Старец – лишь жалкий эпигон. Слушая симфонию Фермы под названием «Перекличка Звезд в начале Эры Космогенеза», выражающую сложную научную гипотезу возникновения космических войдов, Стигмата увидел завораживающие картины прошлого и будущего. По мнению клона, тот факт, что мы не слышим послания других цивилизаций, связан с тем, что это не научные послания, но культурно‑научные, их форма не менее важна, чем смысл. Смысл мы не можем расшифровать, а форму принимаем за естественные космические сигналы.

Показала Галеви Таши и оружейные разработки Фермы. Недавно он спроектировал солнечный детонатор, по этому проекту к нашей звезде следовало отправить особый модуль, который спровоцирует выброс сверхмощного эруптивного протуберанца. Если все рассчитать правильно, то протуберанец достигнет определенного участка орбиты в тот момент, когда цель будет проходить по нему, и превратит выбранную для уничтожения планету в прожженный до самого ядра ком шлака, в подобие печеной картофелины с обугленной черной корочкой.

Наблюдая за отношением Галеви Таши к Ферме, Стигмата спросил, верит ли она в Бога. Она – ученый, понимающий, как что происходит, свидетель того, как наука постигает мироздание и порождает технологии?

– Конечно! – вскричала клон удивленно. – Сама наука, ее строй и подтверждает, что Бог есть.

– Как, почему? – удивился Стигмата.

– Отсутствие чудес и является чудом! – сказала Галеви. – То, как наука шаг за шагом постигает Мироздание, разбивая его на части и двигаясь по ним, как по ступеням, то, что возможен алгоритм постижения – ведь мы ни разу не столкнулись с ситуацией, когда для постижения какой‑то частности необходимо знание всего целиком, нет, мы идем по частностям все выше и выше, – эта познаваемость сложной структуры Вселенной даже нашими сверхскромными силами, без сомнения, есть чудо, подарок Бога, милость Божья к детям своим! Ведь можно вообразить другую Вселенную с фундаментальными законами, не обладающими свойством, которое в математике называется алгоритмической сжимаемостью. В ней было бы невозможно выделить и исследовать какую‑либо часть без понимания целого. Тогда научное познание мира, – Галеви Таши повысила голос, – выделение частей из целого, их абстрагирование и движение к абсолютной истине путем последовательных приближений – перестало бы работать. Такую Вселенную можно было бы познать только всю разом, путем невозможного глобального «озарения». Но Бог поселил нас именно здесь, в такой Вселенной, которую выстроил по законам алгоритма! – Последние слова она почти прокричала в лицо гостя, словно убеждала скорее себя, чем его.

После этого Стигмата некоторое время избегал встреч с клоном, зато ему удалось поговорить со Старцем‑2, который изложил свое ви´дение будущего человечества.

– Сначала сливались государства, – сказал он, – теперь и люди должны слиться – это естественный процесс. Вопрос о том, как может выглядеть само постчеловеческое общество, требует отдельного обсуждения. Современный человек слишком опасен для той технократической цивилизации, которую он сам же и создал. Причина в его эгоцентризме и ограниченном природными параметрами интеллекте, который подвержен к тому же еще и психическим отклонениям. Общество видоизмененных людей должно стать глобальным человейником, где сохраняется подобие индивидуальности, но исключается асоциальное поведение. Постпостлюди будут повязаны в одну систему сетью, управляемой искусственным суперинтеллектом, где каждый будет относительно свободен, но при этом – на коротком поводке. Такой Маткой, царицей человейника, станет Ферма, а вера в Него будет тем стержнем, что объединит человечество.

– Коллективный разум цивилизации на основе религии? – удивился Стигмата. – Зиждущийся не на культуре, страсти к познанию и общности физиологии – но лишь на общей вере?

– Не «лишь», – возразил Старец, – общность будет основываться на религии, включающей в себя все тобой перечисленное как элементы системы, которая становится не простой совокупностью этих элементов, но чем‑то бо´льшим за счет многочисленных взаимосвязей внутри них. С этим все ясно, вопрос в другом: что делать дальше объединившемуся человечеству? Как заставить энергию миллиардов умов течь в едином ритме, не входя в саморазрушительный резонанс? Куда и как прикажешь сбрасывать фрустрацию, нервное напряжение нереализованной агрессивности? Старинным рецептом является общий враг… но где его взять? А если нет общего врага, тогда – общее дело. И делом таким может стать освоение глубокого космоса, освоение Универсума, а за ним и всего Мультиверсума.

Вскоре Стигмата вновь встретился с ученым клоном и спросил, заглядывая в обиталище Фермы сквозь залепленное зеленым жиром стекло:

– Вселенная должна быть переполнена разумными и следами их деятельности. Но она молчит, мы никого не видим и не слышим – почему?

– Я задала этот вопрос Ферме, – сказала ученый клон. – Он думал долго. Что‑то считал, затребовал у меня данные с аппаратов «в один конец» – тех, что сейчас летят в поясе койпероидов и мимо Седны, на неделю загрузил четверть центрального процессора Соляра… Потом сказал: Вселенная была создана.

– Создана?! – поразился Стигмата. – Значит… значит, все же Бог? Создатель?

– Нет, по мнению Фермы, это что‑то вроде самовоспроизведения Разума. Он доходит до состояния всеведения и всемогущества, а кроме того, заполняет собою весь объем Мироздания. В таком состоянии ему нечего исследовать, нечего желать, нечем заняться. Единственное дело для него – создание виртуальных миров, Мирозданий с различной физикой, чтобы испытывать разнообразные приключения внутри них, развивать всевозможные сценарии. При его могуществе виртуальный мир ничем не отличается от реального… кроме осознавания Разумом того, что он виртуален. Рано или поздно это начинает тяготить. Тогда Разум делает следующий шаг: создает новое физическое пространство – куколку, вращающуюся сферу, в которой взаимное притяжение всех входящих в нее тел равно энергии их общей массы, сферу Большого Равновесия, и с такими условиями, чтобы в какой‑то момент в ней могла зародиться жизнь. По мнению Фермы, условия подобраны так, чтобы в каждый момент времени жизнь могла появиться лишь в одной точке Вселенной. Дальше жизнь эта либо гибнет в космической катастрофе – что, однако, происходит редко, – либо, что куда более распространенный вариант, самоуничтожается, либо замирает. Все это длится и длится… пока какой‑нибудь цивилизации не удается пройти между Сциллой и Харибдой разрушительного военно‑технологического прогресса и бесконечного застоя, когда она навсегда закукливается в вялом самосозерцании на своей планете; удается выйти в космос, разрастись, построить галактическую, потом метагалактическую цивилизацию… Происходит слияние индивидуальных сознаний в единое, которое сливается с самой материей Мироздания и, по сути, само становится Мирозданием… тем самым всесильным, всезнающим Разумом, который, придя к тому, что ему больше нечем заняться, кроме как ради собственного развлечения выстраивать бесконечные виртуальные миры, строит в конце концов и реальное Мироздание – с такими условиями, чтобы когда‑нибудь там зародилась жизнь…

– Но для чего это ему?

– Для того чтобы жить дальше. Чтобы меняться – ведь каждый последующий Разум формируется по‑своему, на другой основе, в других космологических условиях. Наши создатели, вернее наш создатель – вовсе не обязательно белковый, а равно кремниевый или плазмоидный. Вселенная, откуда он – или, вернее, которой он теперь является, – может состоять совсем из другого набора веществ, скрепленных другими законами, веществ, для которых у нас нет названий, которые для нас непредставимы.

– Но почему наша вселенная не может быть виртуальным созданием этого разума, а мы – просто очередным из его бесчисленных приключений, глобальным скриптом, метасном, лекарством от скуки пролонгированного действия?

– Может, Вселенная и сон. Но я не любитель эскапизма – просто потому, что так неинтересно. Кроме того, если она – сон, то покинуть его мы, дети этого сна, его неотъемлемая часть, не можем. Если же Вселенная создана, но не просто помыслена – есть возможность покинуть ее и увидеть то, что снаружи. Полагаю, Вселенная не полностью замкнута, в ее структуре присутствует минимум одна червоточина – «горлышко колбы», через которое можно проникнуть во внешнюю Метавселенную, где наша реальность – всего лишь точка, безмассовая элементарная частица. Эта червоточина и есть Бог.

– Я не понимаю этого, – признался Стигмата, завороженный открывшейся перед внутренним взором картиной исполинской вереницы миров. – Но я заворожен открывшейся перед внутренним взором картиной исполинской вереницы миров.

– Это еще что! – возразил Старец. – Ты подумай о другом. До победы глобализации культуры развивались, будто животные в экосистеме. Первобытные люди занимали нишу в пищевой пирамиде, а ведь в ней царит взаимоподдержка через смерть: волки едят лосей, те едят траву, если они съедят ее слишком много, то с нехваткой пищи начнут слабеть и волкам будет легче догнать их, но тогда им будет не хватать еды, волки начнут вымирать и будут меньше есть лосей, которых станет больше… Однако человек поднялся над этой системой и сам стал управлять ею. И что? Он принялся воевать сам с собой, естественный отбор перешел на другой уровень: война культур. Такой естественный отбор культур способствовал их прогрессу, «отбирая» наиболее здоровые и приспособленные. Увы, была допущена ошибка: культурам не следовало унифицироваться полностью – ибо не с кем стало бороться. Еще некоторое время унифицированная планетарная культура держалась за счет внутреннего бурления, затем энтропия победила. Но Цивилизация – неравновесная система, она не может пребывать в покое, ибо тогда сваливается внутрь самой себя и, погребенная под своими обломками, гниет, умирая. Нет, ей необходимо экстенсивное развитие… Что дальше? Космос.

– Но дело не только в нем, – продолжила Галеви Таши. – По‑старому мы жить все равно не можем. Ты знаешь, что каждое следующее поколение людей болезненнее предыдущего? Ведь мы сломали механизм естественного отбора – стараниями медицины выживают те, кто выживать не должен. Генетические нарушения накапливаются в генофонде, из поколения в поколение больных все больше, дети все хуже приспособлены к выживанию, но и медицина продолжает улучшаться. К чему это ведет? Попробуй reductio ad absurdum, доведи ситуацию до абсурда: через десять поколений каждый новорожденный болен всеми известными болезнями, и с первого мига жизни до самой смерти всесильная медицина беспрерывно занимается его лечением. Абсурд? Но мы идем к этому – хотя дойти до такого, конечно, не можем. Что‑то должно произойти, что сломает тенденцию: глобальная война, пандемия, изменение всего уклада жизни… рождение Фермы и объединение человечества под сенью его.

– Чтобы распространиться по космосу, вы решили сделать всех одинаковыми? – спросил Стигмата. – Но это же глупо. Вы не знаете, с чем столкнетесь в космосе. Чтобы справиться с его разнообразием, надо усилить собственное разнообразие. Человечество должно быть разнообразным… даже избыточно разнообразным, дабы совладать с многообразием Вселенной.

– Вселенная изоморфна, – возразил карлик.

– Но только в больших масштабах – а люди, прежде чем достичь их, будут иметь дело с меньшими размерностями.

– Ты не понимаешь! – закричал Старец. – Опять не понимаешь! Разнообразие будет – но разнообразие, возникающее на более высоком уровне, чем различие между склонностями, характером, поведением личностей. Всевозможные паттерны будут порождаться на уровне взаимодействия тысяч личностей внутри человейника, на уровне глобальных нейросетей, единицами которых служат не нейроны, но сознания! Современные люди недостойны космоса. Те, которые станут достойны его, уже не будут людьми. Груз, полученный нами от предков, сама наша натура не позволит нам двигаться дальше. Значит – надо менять натуру. И что же хочешь ты, Стигмата? Откат, топтание на месте, милосердное прозябание? Мы хотим создать пусть бесчеловечное, но движение вперед, хотим увести людей в бесконечность, сделав так, чтобы они перестали быть людьми, направить их в нескончаемый путь по оси времени. А ты? Отказ от истории, вечное возвращение к рождению и смерти, гнили органического земного существования? Тоже бесконечность – но дурная, мертвая, бесконечность бега по кругу? Вечное Средневековье!

– Нет, – сказал Стигмата. – Ты хотите изменить человеческую природу. Но ты меняете ее не туда.

– Не туда? – зашипел карлик. – Не туда! А ты знаешь – куда?! Ты ведаешь путь? Так ты – Бог?

– Нет, я…

– Тогда откуда знаешь, что прав? Или люди просили тебя что‑то менять? Те, на планете? Ведь большинству из них нравилась эта жизнь, их устраивало, когда Большой Брат смотрит с орбиты… А ты считаешь, что так жить нельзя? Но откуда ты знаешь? Почему решил за них? Ведь они не просили… выходит, для тебя люди – как бараны, овцы, а ты пастух, вольный направлять их, куда счел нужным?

– Нет, это для вас они как бараны. Вы хотите отравить их религиозным вирусом…

– Отравить? А может, осчастливить? – уже спокойнее продолжала клон. – Различие виртуала и реала – проблема статуса, но не бытия. Утопия и антиутопия – суть одно и то же, вопрос лишь в точке зрения.

Старец не успел договорить: субличность взяла контроль над телом Стигматы, подняла правую руку и выстрелила облачком цианида из указательного пальца. Старец вскрикнул и, захрипев, упал. Со всех сторон карлики‑клоны бросились к нему.

– Что ты наделал?! – закричала Галеви Таши. – Ты убил себя! Ведь он – это ты через много лет!

Старец стал опухать, голова его раздулась, черепная кость потекла – он умер через несколько мгновений, и как только стихло сиплое дыхание, слабо клокочущее в набухшей груди, как только угасли побелевшие глаза, карлики налетели на Стигмату.

– Твоя субличность – лишь твое подсознание! – кричала ученая вслед ему, убегающему от преследователей. –

Они – твои дети, а я – вторая твоя половина! Ты убил себя, убил себя!

Стигмата успел сделать лишь несколько шагов – коридор дрогнул, и он упал на пол. Вслед за ним попадали клоны. Коридор гнулся, как огромная змея, стены сжимались – изгибался весь Соляр. Карлики ползли, обратив к беглецу крошечные сморщенные лица, лица Старца… и Стигматы, как он внезапно понял. Крича от ужаса, он полз прочь, а клоны догоняли. Коридор извивался, цепкие ручки схватили Стигмату за щиколотки, когда мир скрутился жгутом, стены и потолок, ставшие липкими и влажными, сошлись – и настал тесный мрак.

– Блаженный Стигмата! – саркастически сказало его подсознание из тьмы. – Только один вдох отделяет тебя от смерти. Что ты будешь делать со своим жалким мгновением?

«Я проживу его, – подумал Стигмата. – А для чего еще существуют мгновения?»

Воздуха не было, он задыхался в вязкой тьме. Но вот сквозь нее пробился лучик света – многоцветного, удивительного света. Мир, сожрав себя, прошел сквозь червоточину и развернулся в новые измерения. Стигмата вытянул руку, ощутил под ладонью липкую влажную поверхность. Рука мелко задрожала. Рывок, еще один… и он выбрался из мягкого кольчатого тела.

Стигмата встал. Крупные комья слизи сползали с него, как мокрый снег по стеклу. Он покачнулся, моргая, похлопал себя по бокам, зажмурился, замер ненадолго, потом огляделся. Странная картина открылась ему. Странная и интересная. Кинув взгляд через плечо, Стигмата увидел мертвого Ферму. Тогда он отряхнул с ног своих остатки слизи и отправился в путь.

 

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-08; Просмотров: 289; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.03 сек.