Хосе ортега-и-гассет. Рать в свою личность личность любимого

V

IV

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

рать в свою личность личность любимого. Загадочное
стремление! В то время как в остальных жизненных
проявлениях для нас нет ничего более неприемлемого,
чем вторжение другого в наше индивидуальное бытие,
отрада любви состоит в том, чтобы почувствовать
себя в метафизическом смысле способным впитать как
губка чужую личность в такой степени, чтобы лишь
в единстве, являя «личность в двух лицах», находить
удовлетворение. Это напоминает доктрину сенсимони-
стов, согласно которой реальная человеческая особь
представляет собой мужчину и женщину одновремен-
но. Впрочем, в этой доктрине никак не отражена не-
одолимая потребность в слиянии. Когда любовь не-
поддельна, она претворяется в более или менее осо-
знанное желание видеть в ребенке некий символ
и вместе с тем реальное воплощение достоинств люби-
мого. Это третье звено, берущее начало в любви,
по-видимому, отражает во всей изначальной чистоте ее
суть. Ребенок — это и не отец и не мать, а их пер-
сонифицированное единство и безграничное стремле-
ние к совершенству, ставшее физической и духовной
реальностью. Наивный Платон был прав: любовь —
это вечная страсть порождать себя в прекрасном, или,
как выразил это один из неоплатоников, Лоренцо де
Медичи, appetito di bellezza.

Теоретическая мысль нового времени охладела
к космологии и прониклась почти исключитель-
но психологическими интересами. Тонкости психо-
логии любви, нагромоздившей казуистические ара-
бески, отвлекли наше внимание от этого коренного
и одновременно вселенского аспекта любви. Итак,
мы вступаем в область психологии, хотя и вразрез
с ее принципами, памятуя, что пестрая - история
наших любовных переживаний, со всеми их вира-
жами и казусами, представляет собой не более как
результат действия этой коренной и вселенской си-
лы, которую наш душевный мир — примитивный
или утонченный, бесхитростный или изощренный,
той или иной эпохи — способен был лишь осваивать
и воплощать в различные формы. Погружая тур-
бины и иные, маленькие или большие, механизмы
в поток, не стоит забывать о его первозданной
движущей силе.

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

(РАЗНООБРАЗИЕ ЛЮБВИ)

Нельзя отрицать, что теория «кристаллизации» на
первый взгляд содержит в себе одну бесспорную исти-
ну. Действительно, в сфере любовных дел у нас сплошь
и рядом открываются глаза на собственные ошибки.
Мы наделили любимого человека отсутствующими
у него достоинствами и совершенствами. Не признать
ли в таком случае правоту Стендаля? Пожалуй, не
стоит. Случается, что один только преизбыток право-
ты не позволяет быть правым. Было бы более чем
странно, если, ошибаясь на каждом шагу во взаимоот-
ношениях с реальностью, в любви мы оказались бы
абсолютно прозорливыми. Мы то и дело усматриваем
иллюзорные свойства у вещей вполне реальных. Для
человека видеть что бы то ни было, а особенно оцени-
вать — значит непременно дополнять его. Еще Декарт
отметил, что, выглядывая в окно и думая, что видит
людей, он заблуждался. Что же он видел на самом
деле? Chapeaux et manteaux: rien de plus ¹⁹. (He правда
ли, это наблюдение вполне могло принадлежать ху-
дожнику-импрессионисту: на ум невольно приходит
картина Веласкеса «Les petits chevaliers» ²⁰, хранящаяся
в Лувре, с которой Мане сделал копию). Строго гово-
ря, никто не видит реальность такой, какая она есть.
Если бы это произошло, то день великого прозрения
был бы последним днем жизни на Земле. Тем не менее
мы полагаем, что наше восприятие адекватно отража-
ет реальность и позволяет сквозь призрачный туман
вскрыть скелет мира, великие тектонические складки.
Многим, пожалуй даже большинству, недоступно
и это: они довольствуются словами и намеками, как
сомнамбулы, бредут по жизни, ограничив себя набо-
ром условностей. То, что мы называем гениальностью,
на самом деле всего лишь редко встречающаяся чудес-
ная способность расширять просвет в этом тумане
фантазий и воочию видеть новый, дрожащий от прон-
зительной наготы сколок доподлинной реальности.

Итак, то, что кажется верным в теории «кристал-
лнзадда» является лишь частным проявлением общей
закономерности. В известном смысле вся наша духов-
ная жизнь — это кристаллизация. А значит, данная

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

особенность любви — явление общего порядка. В кон-
це концов, можно было бы допустить, что во время
влюбленности процесс кристаллизации значительно
усиливается. Но подобное предположение в корне
ошибочно, и уж во всяком случае ложно стендалевское
понимание. Представления влюбленного не более ил-
люзорны, чем наше мнение о политике, артисте, биз-
несмене и т. д. Судя по всему, люди в вопросах любви
столь же недалеки или прозорливы, как и вообще
в своих суждениях о ближнем. Почти все мы близоруки
в своей оценке людей — самого сложного и тонкого
явления в мире.

Чтобы покончить с теорией кристаллизации, до-
статочно вспомнить те случаи, в которых она очевид-
нейшим образом отсутствует: это наиболее распрост-
раненные случаи любви, когда оба любящих не теряют
рассудка и, насколько это возможно, не впадают
в ошибку. Теории любовных влечений следовало бы
начать с прояснения наиболее типичных форм, вместо
того чтобы с самого начала сосредоточиваться на
исключительном в исследуемом явлении. Дело в том,
что подчас, вместо того чтобы искать женщину, наде-
ленную некими дорогими его сердцу достоинствами,
мужчина вдруг обнаруживает в какой-нибудь женщине
свойства, о которых он до сих пор и не подозревал.
Заметьте, что речь идет исключительно о женских
свойствах. Как могут они, столь непредсказуемые,
быть плодом воображения мужчины? И наоборот, как
могут быть мужские достоинства плодом воображения
женщины? Доля истины, заключающаяся в самом фак-
те предчувствий и как бы выдумывании достоинств,
еще не обнаруженных в реальности, не имеет ничего
общего с идеей Стендаля. Мы еще остановимся на
этом скрытом от глаз аспекте.

Прежде всего, в наблюдении, лежащем в основе
этой теории, допущена грубейшая ошибка. Предпола-
гается, судя по всему, что состояние влюбленности
сопряжено со сверхактивностью сознания. Стендалев-
ская кристаллизация сопровождается всплеском душе-
вной энергии, обогащением внутреннего мира. Между
тем следует признать, что влюбленность — это состоя-
ние душевного убожества, при котором наша внутрен-
няя жизнь скудеет, нищает и парализуется.

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

Я сказал «влюбленность». Во избежание трюизмов,
изобилующих в рассуждениях о любви, необходимо
внести известную ясность в употребление терминов.
Словом «любовь», столь простым и коротким, покры-
вается масса значений, настолько различных, что впо-
ру отказаться видеть в них что-либо общее. Мы гово-
рим о «любви к женщине»; но также и о «любви
к Богу», «любви к родине», «любви к искусству», «сы-
новней любви» и т. д. Одно и то же слово опекает
и окликает столь многоликий и беспокойный мир.

Можно оспаривать употребление слова, если за ним
стоят понятия, не связанные между собой, коренным
образом лишенные общей для них основы. Так, слово
«лев», употребляемое для обозначения царя зверей,
является одновременно именем римских пап и назва-
нием испанского города. По воле случая одна фонема
обременена различными значениями, которые отсыла-
ют нас к различным характеризуемым ими объектам.
Лингвисты и логики говорят в подобных случаях
о «полисемии», поскольку слово имеет множество зна-
чении.

Имеем ли мы дело с одним и тем же явлением,
когда слово «любовь» встречается нам в приведенных
выше выражениях? Естъ ли какая-то органичная связь
между «любовью к науке» и «любовью к женщине»?
Сопоставив оба душевных состояния, мы обнаружива-
ем, что почти во всем они отличаются. Однако же есть
одна общая для них особенность, которую позволяет
выявить детальный анализ. Сосредоточив внимание
только на ней, абстрагировавшись от остальных
свойств, присутствующих в обоих душевных состояни-
ях, можно было бы определить, что же, собственно
говоря, надо понимать под «любовью». В свойствен-
ной нам ложной манере раздвигать границы частного
явления мы определяем этим словом соответствующее
состояние души как таковое, в то время как оно явля-
ется следствием целого ряда факторов, а не только
«любви» и даже не только переживаний.

К сожалению, последние сто лет психология не
востринималась как часть культуры, а усилия психоло-
тов сводились, как правило, к разглядыванию в увели-
чительное стекло, используемое и поныне для изучения
человеческой психики.

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

Любовь, если быть предельно точными*,— это са-
модостаточная эмоциональная деятельность, направ-
ленная на любой объект, одушевленный или неодушев-
ленный. Будучи «эмоциональной» деятельностью, она,
с одной стороны, отличается от функций интеллекта —
осознавать, внимать, размышлять, вспоминать, вооб-
ражать, а с другой — от желания, с которым ее сплошь
и рядом путают. Испытывая жажду, хотят выпить
воды, однако ее при этом не любят. Любовь, бесспор-
но, порождает желания, однако сама по себе любовь
и желание не одно и то же. Мы хотим жить на родине
и желаем ей процветания, «потому что» ее любим.
Наша любовь предшествует этим желаниям, прораста-
ющим из нее, как ростки из семени.

Будучи эмоциональной «деятельностью», любовь
отличается от пассивных чувств, таких, как радость или
грусть. Последние напоминают краски, которыми рас-
цвечивается наша душа. Грусть и радость — «состояния»,
и пребывают в них в полной прострации. Радость сама
по себе бездеятельна, однако она может служить причи-
ной действий. Между тем любовь не просто «состояние»,
но деятельность в направлении любимого. Я имею
в виду не порывы тела и духа, вызываемые любовью,
а то, что в самой природе любви заложена потребность
человека преодолевать границы своего «я» в стремлении
к тому, что он любит. И за тридевять земель от объекта,
не помышляя о нем и о встрече с ним, если только мы
любим, мы будем обволакивать его на расстоянии
теплым, жизнетворящим потоком. Со всей определенно-
стью это докажет сравнение любви с ненавистью. Нена-
висть к кому-либо или чему-либо не пассивное «состоя-
ние», как состояние грусти, а некое действие, жуткое
отрицающее действие, разрушающее в воображении
объект ненависти. Признание факта существования спе-
цифической эмоциональной деятельности, отличной от
любой иной деятельности нашего тела или нашей души,
будь то интеллектуальная, чувственная или же волевая,
представляется мне чрезвычайно важным для подлинной
психологии любви. Касаясь этого вопроса, как правило,
ограничиваются описанием результатов. Крайне редко
в ходе анализа цепко ухватывается сама любовь в ее

* Имеется в виду именно любовь, а не то состояние, в котором находится

любящий.

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

своеобразии и отличиях от других психологических
явлений.

Теперь не кажется уже столь неприемлемым пред-
положение, что между «любовью к науке» и «любовью
к женщине» есть нечто общее. Эта эмоциональная
деятельность, этот наш теплый, жизнетворящий ин-
терес к некому явлению может с равным успехом быть
обращен к женщине, участку земли (родине) или роду
человеческой деятельности — спорту, науке и т. д. Сто-
ит также добавить, что, вне всякого сомнения, в «люб-
-ви к науке» или в «любви к женщине» все, что не
относится к собственно эмоциональной деятельности,
непосредственно с любовью не связано.

В очень многих «любовных историях» истинная
любовь почти отсутствует. Есть желание, любопытст-
во, настойчивость, одержимость, непритворный обман
чувств, но не этот жар утверждения существования
другого, каким бы ни было его отношение к нам. Что
же касается «любовных историй», то не стоит забы-
вать, что они включают в себя кроме любви sensu
stricto немало иных элементов.

В широком смысле слова мы привыкли называть
любовью «влюбленность» — чрезвычайно сложное ду-
шевное состояние, в котором собственно говоря лю-
бовь играет второстепенную роль. Именно ее имеет
в виду Стендаль, расширительно назвавший свою кни-
гу — «О любви», продемонстрировав тем самым огра-
ниченность своего философского кругозора.

Итак, эта «влюбленность», которую теория кристал-
лизации представляет как душевную сверхактивность,
на мой взгляд, является скорее оскудением и частичным
параличом жизни нашего сознания. Подчиняясь ей, мы
кое-что утрачиваем по сравнению с обычным состояни-
ем, а не приобретаем. Это вынуждает нас обрисовать
в самых общих чертах психологию сердечного порыва.

(ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТЬ И ОДЕРЖИМОСТЬ)

Прежде всего отметим, что «влюбленность» непо-
средственно связана с заинтересованностью.

Стоит обратиться к жизни нашего сознания, как мы
обнаруживаем там множество явлений мира внешнего

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

и внутреннего. Эти явления, которые, одно за другим,
удерживаются в памяти, не свалены там беспорядоч-
ной грудой. Они расположены в известном порядке,
некой иерархии. В самом деле, что-либо одно неизмен-
но выделено, предпочтено другому, особым образом
высвечено, как если бы наш внутренний свет, озаряя
его, придавал ему особый смысл. Наш интерес всегда
избирателен: уделив чему-то внимание, мы неизбежно
обделяем вниманием многое другое, отходящее тем
самым на второй план, подобно хору или фону.

Поскольку явлений, составляющих внутренний мир
каждого из нас, бесконечно много, а сознание отнюдь
не безгранично, между ними происходит нечто вроде
борьбы за наше внимание. По сути дела, вся наша
душевная и духовная жизнь проходит в этой зоне
особой освещенности. Остальное — зона осознанного
невнимания, не говоря уже о подсознании и т. д.,— все-
го лишь заявка на жизнь, ее подготовка, склад, резерв.
Можно представить себе чуткое сознание в качестве
жизненного пространства нашей личности.

Как правило, любая вещь, заинтересовав нас нена-
долго, уступает вскоре место другой. Итак, заинтере-
сованность переходит от одного объекта к другому, на
некоторое время задерживаясь на каждом из них в за-
висимости от их жизненной ценности. Представим се-
бе, что в один прекрасней день наше внимание пара-
лизуется и замрет на одном из объектов. Все остальное
в мире окажется изгнанным, отторгнутым, как бы не
существующим, и за отсутствием какого бы то ни
было сравнения объект, в полном смысле прикова-
вший к себе наше внимание, приобретет немыслимые
масштабы. Тогда он действительно распространится
по всей сфере нашего рассудка и один будет заменять
для нас весь мир, отвергнутый из-за нашего упорного
невнимания. По существу, нечто подобное происходит,
когда мы, подносим руку к глазам: сколь она ни мала,
ее тем не менее хватает, чтобы скрыть весь кругозор
и заполнить собой все поле зрения. То, что привлекло
наше внимание, наделено для нас ipso facto²¹ большей
реальностью, бытием более полноценным, чем то, что
не привлекло,— нечто почти иллюзорное и безжизнен-
ное, дремлющее на подступах к нашему сознанию.
Вполне понятно, что, обладая большей реальностью,

оно оказывается более весомым, более ценным, бо-
лее значительным и заменяет собой затененную
часть мира.

В том случае, если один объект привлекает наше
внимание чаще и дольше обычного, мы имеем дело
с «одержимостью». Одержимый — это человек с ненор-
мальными проявлениями заинтересованности. Почти
все великие люди были одержимыми, только последст-
вия их одержимости, их «навязчивой идеи» представ-
ляются нам полезными и достойными уважения. Ког-
да Ньютона спросили, как ему удалось открыть зако-
ны всемирной механики, он ответил: «Nocte dieque
incubando» («Думая об этом денно и нощно»). Это —
признание в одержимости. По сути дела, ничто нас так
не отличает друг от друга, как проявления заинтересо-
ванности. В каждом человеке она выражается по-раз-
ному. Так, человека, привыкшего размышлять, упорно
пытающегося дойти до потаенной сущности каждой
проблемы, раздражает та легкость, с которой внима-
ние человека толпы перескакивает с объекта на объект.
И наоборот, человека толпы утомляет и удручает мед-
лительность мыслителя, внимание которого подобно
неводу, цепляющемуся за бугристое морское дно. На-
конец, каждого из нас достаточно полно характеризу-
ют его пристрастия и влечения. У одного, стоит ему
только услышать экономические выкладки, начинается
головокружение, как будто он падает в люк. Заин-
тересованность другого движется стихийно, как с от-
коса, в направлении искусства или амурных дел. Сто-
ило бы принять следующую формулу: скажи мне, чему
ты оказываешь внимание, и я скажу тебе, кто ты.

Итак, я убежден, что «влюбленность» — это прояв-
ление заинтересованности, ненормальное ее состояние,
возникающее у нормального человека.

Подтверждением тому является уже первая стадия
«влюбленности». Общество состоит из множества жен-
щин и множества мужчин, живущих в тесном общении.
В индифферентном состоянии внимание каждого муж-
чины — равно как и каждой женщины — переходит от
одного представителя противоположного пола к дру-
гому. Из-за давней симпатии, особой близости и т. д.
женщина уделит этому мужчине чуть больше внима-
ния, чем «другому; однако несоразмерность между вни-

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

манием к одному и невниманием ко всем остальным не
столь уж велика. В сущности говоря — если оставить
в стороне весьма незначительные отличия — все мужчи-
ны, которых женщина знает, находятся от нее на рав-
ном по отношению к ее интересу расстоянии, в одном
ряду. Однако в один прекрасный момент принцип один-
аковости в распределении внимания нарушается. Вни-
мание женщины непроизвольно начинает приостанав-
ливаться на одном из этих мужчин, и вскоре она уже не
без труда отрывается от него в своих помыслах, чтобы
проявить интерес к кому-либо и чему-либо иному.
Однообразный ряд прерван: один из мужчин переме-
щен вниманием женщины на минимальное расстояние.

«Влюбленность» при своем зарождении — это всего
лишь чрезмерная заинтересованность другим челове-
ком. Если мужчине удастся воспользоваться своим
привилегированным положением и умело поддержи-
вать этот интерес, все остальное произойдет с удруча-
ющим автоматизмом. С каждым днем он будет все
больше отрываться от общего, безликого ряда; с каж-
дым днем все с большим размахом обосновываться во
влекущейся к нему душе. Женщине будет все труднее
обходить вниманием своего избранника. Постепенно
все другие люди и вещи окажутся вытесненными из ее
сознания. Где бы ни находилась «влюбленная», чем бы
ни была она занята, точкой притяжения ее внимания
будет этот мужчина. Ей будет непросто переключить
внимание на житейскую суету. Августин Блаженный
тонко подметил предрасположенность любви к преуве-
личениям: «Amor meus, pondus meum; illo feror,
quocumque feror» («Любовь моя — бремя мое; влеко-
мый им, я иду повсюду, где я иду»).

Причем речь идет не о том, что наша душевная
жизнь становится богаче. Как раз наоборот. Налицо
резкое сужение круга вещей, которые ранее нас волно-
вали. Сознание сворачивается и вмещает ныне только
один объект. Внимание парализуется: оно не переходит
от одной вещи к другой. Оно сковано, заторможено,
присвоено одним-единственным человеком. Theia
mania («божественная одержимость»), согласно Плато-
ну ²². (Нам еще предстоит выяснить, чем обусловлена
эта «Божественность», столь поразительная и непо-
мерная).

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

Однако влюбленному кажется, что жизнь его созна-
ния становится богаче. Стягиваясь, его мир теряет
многомерность. Все душевные силы влекутся к одной
точке, создавая ложное впечатление напряженной ду-
ховной жизни.

В то же время подобная однобокость придает осо-
бо выделенному объекту чудные свойства. Дело не
в том, что ему приписываются несуществующие досто-
инства (я уже останавливался на такой возможности;
однако это не самое важное и неизбежное, как ошибоч-
но полагал Стендаль). Буквально осаждая объект вни-
манием, сосредоточившись на нем, мы позволяем ему
занять в нашем сознании исключительное место. Он
существует для нас ежесекундно; он постоянно рядом,
в непосредственной близости от нас, реальнее всего
иного. За всем остальным нужно отправляться в поиск,
с трудом высвобождая для этого наше внимание, само
себя приковавшее к предмету любви.

Тут мы обнаруживаем немалое сходство между
влюбленностью и мистическим порывом, в описаниях
которого обычны ссылки на «присутствие Бога». И это
не пустая фраза. Она отражает истинное положение
вещей. Благодаря молитвам и медитациям мистика
Бог, преисполнившись доподлинным бытием, стано-
вится неотделимой частью его внутреннего мира. От-
ныне и до тех пор, пока внимание не ослабеет, мистик
нерушимо связан с Богом. Любое сильное внутреннее
побуждение приводит его к Всевышнему, то есть вновь
возвращает к представлению о Нем. Впрочем, в этом
нет ничего исключительно религиозного. Любая вещь
может так же всецело подчинить себе человека, как
идея Бога подчиняет себе мистика. Это состояние зна-
комо ученому, годами размышляющему над некой
проблемой, романисту, мысли которого неотвязно за-
няты создаваемым персонажем. Вспомним Бальзака,
прервавшего деловой разговор словами: «Давайте вер-
немся к реальности! Поговорим о Цезаре Биротто»²³.
Так же и для влюбленного присутствие его возлюблен-
ной извечна и вездесуще. Она как бы вобрала в себя
весь внешний мир. В сущности говоря, для влюблен-
ного мир не существует. Возлюбленная вытеснила его
и замшила собой. Потому влюбленный в одной ир-
ландской песне поет: «Любимая, ты моя часть света».

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

Дата добавления: 2015-05-09