Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Основные способы судебного правозащитного толкования




 

Способ толкования права — это своеобразный технологический прием, используемый субъектом для познания смысла правовых норм и его доведения до остальных. Традиционно выделяемые
в юридической науке способы толкования права чаще всего ориентированы на первую часть решаемой задачи, т. е. на установление смысла юридического предписания. Вместе с тем, как представляется, они выполняют и риторическую функцию, выступая средствами обоснования полученного результата как наиболее правильного и точного.

В деятельности судебных органов обоснование (оправдание) предложенного ими толкования права имеет ничуть не меньшее значение, чем сам познавательный процесс интерпретации, так как итоговый документ должен обладать свойствами авторитетности
и убедительности. В то же время, разумеется, некоторые приемы, используемые при толковании права, неизбежно остаются «в тени» и могут быть восстановлены по косвенным признакам при изучении соответствующих интепретационных актов.

На первое место в числе способов толкования права обычно ставится грамматический (филологический, словесный, языковой) способ[246]. Это вполне оправданно, потому что право существует исключительно в языковой среде и не имеет никакой ценности
в отрыве от нее. Соответственно, весь процесс толкования права, равно как его создания, протекает внутри языка как особой знаковой системы. Более того, можно задаться вопросом о корректности выделения грамматического толкования как отдельного способа
по следующим соображениям: не является ли любое толкование права грамматическим, ведь и уяснение, и разъяснение всегда,
по существу, сводятся к работе с языковым материалом? Впрочем, можно согласиться с устоявшимся представлением о существовании грамматического способа толкования, исходя из того, что речь о нем идет не как о частном, изолированном приеме, а лишь как
об одном из аспектов интерпретации как целостного явления.
В этом смысле выделение грамматического толкования как самостоятельного способа не означает, что возможно обойтись без
обращения к языковому содержанию правовых норм. Имеется в виду лишь то, что такое обращение можно с некоторой долей условности рассматривать в отдельности от иных составляющих процесса интерпретации.

Наряду с этим можно говорить о грамматическом толковании права как особом приеме аргументации выводов, относящемся
не столько к уяснению, сколько к разъяснению правовых норм. Традиционно грамматическое толкование права связывается с обращением к точному смысловому значению отдельных слов, грамматических конструкций — словосочетаний, предложений, более крупных языковых единиц. Подобного рода аргументы носят
наглядный характер, они используются в самих текстах интерпретационных документов со ссылками на словарно-справочную литературу, порой, по мере необходимости — с привлечением экспертов-филологов (что не является редкостью, в частности, для интерпретационной практики Конституционного суда Российской Федерации). Например, при рассмотрении дела о проверке конституционности ч. 4 ст. 47 УПК РСФСР (постановление от 28 января 1997 г. № 2-П)[247] Конституционный суд привлекал сотрудников
Института русского языка РАН для уточнения смысла слов «адвокат» и «защитник».

Однако анализ существующего массива судебных интерпретационных актов по вопросам защиты прав человека показывает, что грамматический способ толкования, если рассматривать его в таком понимании, не обладает доминирующим характером в данной сфере судебного толкования. Иначе говоря, в тех случаях, когда судебный орган дает разъяснение правовых норм в связи с обеспечением
и защитой прав человека, использование грамматического способа толкования является не самым распространенным делом. Так, Конституционный суд Российской Федерации значительно чаще применяет грамматическое толкование по делам об официальном толковании Конституции по запросам компетентных органов (когда оно напрямую не связано с защитой прав человека), чем при проверке конституционности законодательных актов по жалобам граждан.

Логический способ толкования в литературе определяется как «мыслительный процесс, направленный на установление содержания нормы права или извлечение из нормы права ответа на вопрос юридического характера, поставленный практикой, в ходе которого интерпретатор с помощью различных логических приемов оперирует материалом только самой нормы или статьи закона, не обращаясь к другим средствам толкования»[248].

В числе основных вариантов логического толкования права выделяются, в частности, такие приемы, как логическое преобразование, выведение норм из норм, умозаключения степени, выводы из понятий, выводы по аналогии, выводы от противного, доведение
до абсурда и т. п.[249]

Как ясно из вышесказанного, специфика логического способа толкования состоит в том, что предполагает обнаружение смысла интерпретируемой нормы внутри нее самой, исходя из ее внутренней логической конструкции. Оперирование логическим способом толкования, очевидно, требует достаточно высокой специальной подготовки в области формальной логики, равно как грамматическое толкование подразумевает уверенное владение национальным языком, знание его правил и канонов.

Вероятно, сравнительно узкое использование чисто логического толкования в интерпретационных актах по вопросам прав человека может быть объяснено тем, что аргументация, основанная на законах формальной логики, далеко не всегда бывает доступной как самому интерпретатору, так и адресату толкования.

Систематическое толкование права представляет собой такую мыслительную операцию, при которой смысл интерпретируемой правовой нормы обнаруживается путем установления ее взаимосвязей с иными положениями действующей системы права[250].

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что систематический способ толкования является одним из наиболее востребованных и часто применяемых в той области толкования права, которая непосредственно связана с правами и свободами человека. Так, решения Конституционного суда Российской Федерации по вопросам о проверке соответствия законодательных актов Конституции Российской Федерации практически всегда базируются на систематическом толковании права, когда смысл проверяемой правовой нормы определяется не только и не столько исходя из ее собственного текста, сколько на основании связанных с ней нормативных предписаний, часто содержащихся в иных нормативных актах и даже в других отраслях законодательства.

Кроме того, следует иметь в виду, что систематическое толкование права предполагает помещение интерпретируемой правовой нормы в контекст не только национального законодательства,
но и международного права. Это прямо вытекает из признания норм и принципов международного права частью российской правовой системы. «Толкование национального законодательства сегодня
не может происходить вне учета влияния норм международного права. Общие принципы международно-правового регулирования, нормативные понятия, содержащиеся в международных договорах, конвенциях и соглашениях, общепризнанные правовые стандарты служат способом ориентации лиц и организаций, применяющих нормы национального законодательства, помогают оценивать правовое поведение, круг полномочий субъектов права, их отношения друг с другом»[251].

Так, Конституционный суд Российской Федерации достаточно широко пользуется в своей интерпретационной деятельности правовыми позициями такого авторитетного международного судебного органа, как Европейский суд по правам человека, чья юрисдикция официально признана Россией. Например, в постановлении
от 25 марта 2008 г. № 6-П о делу о проверке конституционности ч. 3 ст. 21 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации Конституционный суд обратился к прецедентной практике
Европейского суда для раскрытия смысла понятия «беспристрастный суд»[252].

Широкое использование систематического способа толкования, как представляется, может свидетельствовать о том, что правозащитное толкование в действительности направлено не только
на обеспечение прав и свобод личности в конкретном случае или случаях, но и на гармонизацию правовой системы в целом, что приобретает особую актуальность в условиях переходного периода, концептуальной незавершенности государственно-правовых реформ. Как отмечает А. Н. Булаев, систематическое толкование способствует уяснению правового статуса правотворческого органа; пониманию характера связей между нормативными предписаниями; выявлению места этих предписаний в структуре нормативно-правовых актов, а также в системе законодательства в целом; поддержанию единого правового пространства с учетом иерархических связей
на федеральном и региональном уровнях[253].

В этой связи систематическое толкование в деятельности судов, особенно высших, становится дополнительным инструментом укрепления единства правовой системы, потому что разъяснение смысла одной правовой нормы через установление ее взаимосвязей с иными положениями действующего законодательства и международного права создает новые смысловые линии, «стягивающие» систему права изнутри, придающие ей внутреннюю согласованность, что подкрепляется юридическим авторитетом и обязательностью судебного решения высшей инстанции.

Историко-политический способ толкования представляет собой обращение к социально-экономическим и политическим условиям, сопровождавшим появление интерпретируемой правовой нормы,
в целях адекватного выявления ее смысла. Обычно считается, что историко-политический способ выражается в привлечении всевозможных дополнительных источников, как-то материалов парламентских дебатов, пояснительных документов, общественных обсуждений и т. п., относящихся к интерпретируемому положению законодательства. Л. Фридмэн называет этот вид информационного материала «юридической историей»: «Этот термин включает в себя события и ситуации, которые привели к принятию закона или написанию законопроекта, различные варианты того, как они изменялись, обсуждались в комиссиях, дебатировались в законодательном собрании и вне его, воспринимались общественностью…»[254].

Следует признать, что в российских актах официального толкования права подобного рода ссылки не являются чем-то распространенным. Вместе с тем достаточно часто при толковании норм права, особенно в деятельности Конституционного суда РФ, встречаются апелляции к политическим факторам, ценностям, условиям и т. п.

Например, в своем постановлении от 15 декабря 2004 г. № 18-П по делу о проверке конституционности Федерального закона «О политических партиях» Конституционный суд Российской Федерации указал, что «на современном этапе российское общество, в том числе политические партии и религиозные объединения, еще не приобрели прочный опыт демократического существования. В этих условиях партии, созданные по национальному или религиозному признаку, неизбежно ориентировались бы на преимущественное отстаивание прав соответствующих национальных (этнических) или религиозных групп. Конкуренция партий, образованных по национальному или религиозному признаку, которая особенно остро проявляется в предвыборной борьбе за голоса избирателей, способна привести вместо консолидации общества к расслоению многонационального народа России, противопоставлению этнических и религиозных ценностей, возвеличению одних и принижению других
и в конечном счете — к приданию доминирующего значения
не общенациональным ценностям, а какой-либо этнической идеологии или религии, что противоречило бы Конституции Российской Федерации, ее статьям 13 и 14… Создание партий по религиозному признаку открыло бы путь к политизации религии и религиозных объединений, политическому фундаментализму и клерикализации партий, что в свою очередь повлекло бы отторжение религии как формы социальной идентичности и вытеснение ее из системы факторов, консолидирующих общество»[255].

Обращает на себя внимание особенность историко-политической аргументации, на которой основано данное толкование Конституционного суда: суд анализирует варианты толкования, исходя из предполагаемых политических последствий. При этом логические цепочки, выстраиваемые судом, по меньшей мере не являются бесспорными — например, неясно, каким образом создание партий по национальному признаку приведет к доминированию «этнической» идеологии, почему образование религиозных партий способно вызвать «отторжение» религии как формы социальной идентичности?

По данному поводу Ю. Е. Пермяков справедливо замечает, что отказ от ссылок на правовую доктрину и принципы права в пользу политических предостережений может означать, что Конституционный суд превращается в политическое учреждение[256].

Существует еще одно своеобразное ответвление историко-поли­тического способа толкования, часто встречающееся в практике
судебного толкования права, а именно установление смысла правовой нормы через обращение к целям, которые преследовались при ее создании. Впрочем этот способ чаще всего рассматривается как
самостоятельный и получает наименование телеологического («целевого») толкования[257].

Некоторое отличие телеологического толкования от историко-политического можно усматривать в том, что во втором случае подлежат выяснению реальные обстоятельства и факторы, вызвавшие
к жизни рассматриваемую правовую норму. Что касается телеологического толкования, то трудности адекватного реконструирования целей закона были описаны еще в дореволюционной юридической литературе: «На первый взгляд кажется, что цель закона есть самый верный проводник к содержанию закона, так как желая цели, нельзя не желать необходимых для ее достижения средств. Тем не менее это не так. Прежде всего, нередко существует много путей, которые ведут к одной и той же цели. К этому присоединяется еще то, что законодатель может ошибаться в средствах. Наконец, цель не всегда может быть установлена с уверенностью, и тогда вывод, сделанный из цели закона, будет сомнителен. Эти соображения значительно роняют цену, которую имеет цель закона, в качестве вспомогательного средства для толкования, и вынуждают к большой осторожности при оперировании этой целью»[258].

По этим причинам нередко интерпретатора интересует не столько фактические намерения законодателя, обусловившие принятое им решение, сколько те цели и идеалы, которые он должен был преследовать исходя из принципов существующей правовой системы.

В этом смысле цель законодателя скорее постулируется на основании предполагаемой ценности и социального предназначения самого права, чем выводится из тех интересов, которые в действительности преследовал законодательный корпус на момент создания правовой нормы, тем более что эти интересы часто и не могут быть
с достоверностью установлены.

Одна из классических версий телеологического принципа толкования, предложенная английским Судом Казначейства по делу Хейдона в 1584 г., приводится в книге Л. Фуллера «Мораль права»:
«И было ими решено, что для верного и истинного толкования всех статутов в целом (будь они карательные или дающие привилегии, ограничивающие или расширяющие право) следует выделить
и обдумать четыре вещи:

Первое. Каковое было общее право перед созданием Акта.

Второе. В чем заключается порок или изъян, в отношении которых существовал пробел в общем праве.

Третье. Какое средство нашел и назначил Парламент для уврачевания болезни общества.

И четвертое. Истинное основание этого средства; а затем собрание всех Судей всегда должно дать такое толкование, которое подавит порок и ускорит исцеление»[259].

Иначе говоря, общая методика телеологического толкования права, в соответствии с этим текстом, выглядит примерно следующим образом: каждая правовая норма рассматривается как средство, направленное на решение конкретных социальных проблем.
В случае возникшей неясности при уяснении смысла применяемой нормы необходимо определить, какой именно была та социальная проблема, для устранения или смягчения которой создавалось данное законодательное положение. Соответственно, наиболее верным будет тот вариант толкования права, который в максимальной степени способствует достижению этой предполагаемой цели.

Применительно к толкованию норм о правах и свободах человека в России следует напомнить, что цель правового регулирования закреплена легально и ее выяснение не нуждается, по существу,
в сложных исследовательских процедурах. Использование для нужд толкования права ст. 2 («Человек, его права и свободы являются высшей ценностью») и 18 («Права и свободы человека и гражданина… определяют смысл, содержание и применение законов») Конституции Российской Федерации на практике заменяет собой иные способы, при помощи которых можно было бы судить о цели принятия того или иного закона. Такое положение, собственно, не может вызвать никаких доктринальных возражений, если исходить
из общего построения современной российской правовой системы.

Следование этой презумпции, согласно которой законодатель всегда стремится к защите прав человека, представляет собой некий синтез телеологического и систематического толкования права. Именно этот «пограничный», или комбинированный, прием толкования является одним из наиболее распространенных в практике отечественного конституционного правосудия.

В современной научной литературе выделяются и некоторые иные способы толкования права. Однако в основном они представляют собой, по существу, своего рода промежуточные или смешанные
варианты уже названных приемов толкования (это относится,
например, к «специально-юридическому» или «функциональному» толкованию).

Интересна идея о существовании так называемого образно-ассоциативного способа толкования права, которое связывается
с представлением правового явления в виде статичного или динамичного графического изображения с возможным звуковым сопровождением, а также с установлением мысленных связей между правовыми феноменами и другими предметами и явлениями дейст­вительности[260]; однако этот способ, видимо, может применяться разве что в сфере доктринального или обыденного толкования,
но не в официальных интерпретационных актах.

Рассмотрим типичную интерпретационную технику, используемую российскими судебными органами, на примере одного из постановлений Конституционного суда Российской Федерации; это тем более оправданно, что именно этот судебный орган фактически выступает лидером интерпретационной политики в России, т. е. задает своей практикой основные параметры и ориентиры адекватного и обоснованного толкования, которые в последующем служат образцами для остальных судов при рассмотрении дел, в особенности связанных с защитой прав и свобод человека.

16 июня 2006 г. Конституционный суд вынес постановление
№ 7-П по делу о проверке конституционности ряда положений
ст. 18, 51, 52, 54, 58 и 59 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» в связи с запросом Государственной думы Астраханской области[261].

Государственная дума Астраханской области просила признать противоречащими Конституции Российской Федерации, ее ст. 2, 6 (ч. 2), ст. 29 (чч. 1 и 4) и ст. 55 (ч. 3), положения п. 5 ст. 48, ст. 51,
п. 6 ст. 52, пп. 1, 2, 3, 5 и 6 ст. 54, ст. 58 и п. 5 ст. 59 Федерального закона от 12 июня 2002 г. «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» как не предоставляющие гражданину, который не является кандидатом и не выступает от имени кандидата или избирательного объединения, возможность проводить предвыборную агитацию без привлечения средств избирательного фонда, самостоятельно оплачивая соответствующие расходы. Оспариваемые законоположения предусматривают, что расходы на проведение предвыборной агитации осуществляются исключительно за счет средств соответствующих избирательных фондов в установленном законом порядке (п. 5
ст. 48); зарегистрированным кандидатам, избирательным объединениям, выдвинувшим зарегистрированные списки кандидатов, для проведения предвыборной агитации на телевидении и радио предоставляется бесплатное или платное эфирное время (ст. 51); устанавливают обязанность помещать во всех агитационных материалах, размещаемых в периодических печатных изданиях, инфор­мацию о том, за счет средств избирательного фонда какого кандидата, избирательного объединения была произведена оплата соответствующей публикации, а если агитационные материалы опубликованы бесплатно, помещать в публикации информацию
об этом с указанием, кто разместил данную публикацию (п. 6
ст. 52); определяют условия изготовления, оплаты, выпуска и распространения агитационных материалов, устанавливают соответствующие права и обязанности, а также запрет на распространение и изготовление агитационных материалов без предварительной оплаты
за счет средств соответствующего избирательного фонда и с нарушением установленных нормами данного Федерального закона требований (пп. 1, 2, 3, 5 и 6 ст. 54); регламентируют порядок и источники создания избирательных фондов и их предельные размеры и не допускают финансирование расходов, связанных с ведением гражданами предвыборной агитации, иначе как через соответствующий избирательный фонд (ст. 58); запрещают расходование в целях достижения определенного результата на выборах денежных средств, не перечисленных в соответствующие избирательные фонды (п. 5 ст. 59).

По мнению заявителя, тем самым несоразмерно ограничиваются свобода мысли и слова и право граждан свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым
законным способом.

Конституционный суд РФ при оценке этих доводов прежде всего прибег к систематическому толкованию, указав, что право граждан на информацию следует трактовать в единстве с правом на участие в управлении делами государства, а именно правом на свободные выборы. В качестве систематического толкования может рассматриваться также ссылка Конституционного суда на положения Конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которым свободные выборы должны проводиться с разумной пе­риодичностью путем тайного голосования в таких условиях, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа при выборе законодательной власти (ст. 3 Протокола № 1). Кроме того, Конституционный суд сослался на позицию Европейского суда по правам человека, выраженную в постановлении от 19 февраля 1998 г. по делу «Боуман (Bowman) против Соединенного Королевства», где было подчеркнуто, что свободные выборы и свобода слова, в особенности свобода политической дискуссии, образуют основу любой демократической системы, взаимосвязаны и укрепляют друг друга; по этой причине особенно важно, чтобы всякого рода информация
и мнения могли циркулировать свободно в период, предшествующий выборам; при некоторых обстоятельствах эти два права, цель которых — обеспечить свободное выражение мнений народа при избрании законодательной власти, могут вступать в конфликт,
и тогда может быть сочтено необходимым введение до или во время проведения выборов определенных ограничений свободы слова, которые неприемлемы в обычных условиях.

Установив путем систематического толкования возможность ограничения права граждан на свободу слова и распространение информации, Конституционный суд переходит к телеологическому способу толкования, указывая, что данное ограничение «направлено на обеспечение равенства кандидатов и защиту прав и свобод других лиц, включая избирателей, и преследует достижение правомерной цели — гарантировать формирование народного представительства, в Российской Федерации как демократическом правовом государстве с республиканской формой правления депутат, иное выборное должностное лицо представляет не отдельных избирателей или их объединение, а весь избирательный корпус… Запрет для граждан осуществлять самостоятельное, т. е. помимо избирательных фондов, финансирование предвыборной агитации обусловлен также необходимостью обеспечения прозрачности финансирования выборов как условия равенства кандидатов и свободного формирования мнения избирателей». На этом основании Конституционный суд признал, что оспариваемое законодательное положение «с учетом состояния и реальных возможностей контроля за финансированием выборов преследует правомерную цель, не нарушает баланс конституционно защищаемых ценностей, отвечает критерию необходимости в демократическом обществе и не является несоразмерным конституционно защищаемым целям».

Таким образом, как видим, в основе аргументации Конституционного суда лежит комбинация систематического и телеологического толкования. Историко-политический способ толкования представлен также достаточно широко, хотя и несколько фрагментарно, в виде указаний на «легитимацию формируемых… органов государственной власти и органов местного самоуправления»,
«социально-политические и юридические последствия», «выявление воли избирателей, легитимирующей персональный состав
выборных органов народного представительства и свободной
от неправомерного давления, в том числе с использованием финансовых средств» и т. п. Что касается грамматического толкования права, то встречаются лишь его отдельные элементы, например: «Если в ходе выборов не обеспечена свобода политической дискуссии, не созданы надлежащие условия для свободного обмена мнениями, в котором участвуют не только кандидаты, их представители или представители избирательных объединений, но и граждане, такие выборы нельзя признать свободными, а образованные в результате их проведения органы — легитимными». Впрочем, хотя внешне здесь присутствует позиция Конституционного суда относительно смысла выражений «свободные» и «легитимные» выборы, она выражена мимоходом, без особого обоснования, и в дальнейшем ходе рассуждений особого значения не имеет.

Рассмотрим также способы судебного правозащитного толкования на примере одного из дел, рассмотренных Верховным судом Российской Федерации.

31 мая 2004 г. Верховный суд рассмотрел в открытом судебном заседании гражданское дело по заявлению Ш. о признании частично недействующим первого абзаца параграфа 23 Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, утвержденных приказом Министерства юстиции Российской Федерации от 30 июля 2001 г. № 224, в редакции от 23 марта 2004 г. № 68. Заявитель, отбывающий наказание в виде лишения свободы, оспаривал указанное нормативное положение, ссылаясь на то, что оно ограничивает право
на свободу вероисповедания осужденных, водворенных в штрафной изолятор, и не соответствует действующему законодательству. В частности, оспариваемое предписание послужило основанием для изъятия у заявителя, водворенного в штрафной изолятор за нарушение установленного порядка отбывания наказания, принадлежащих ему Библии и нательного крестика с цепочкой.

Суд установил, что оспариваемым абз. 23 Правил предусмотрено, что осужденным запрещается брать с собой в штрафные изоляторы имеющиеся у них продукты питания и личные вещи, за исключением полотенца, мыла, зубной щетки, зубной пасты (зубного порошка), туалетной бумаги, средств личной гигиены (для женщин), а также выписанных ими газет и журналов.

Проведя логическое толкование данной нормы, суд пришел
к выводу, что по ее смыслу осужденный не вправе взять с собой
в штрафной изолятор религиозную литературу и предметы культа,
в частности Библию и нательный крестик на цепочке, потому что среди личных вещей, которые осужденные вправе брать с собой
в штрафной изолятор, предметы культа и религиозная литература не названы.

Суд констатировал, что в соответствии со ст. 28 Конституции Российской Федерации каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними.
В Конституции Российской Федерации также закреплено, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55).

Соответственно, в дальнейшем потребовалось обращение к федеральному закону, а именно к Уголовно-исполнительному кодексу Российской Федерации, с тем чтобы установить, содержит ли он ограничение свободы вероисповедания. Верховный суд путем толкования ст. 118 Кодекса об условиях содержания осужденных
к лишению свободы в штрафных изоляторах, помещениях камерного типа и одиночных камерах[262] определил, что она не содержит запрета осужденным брать с собой в штрафной изолятор принадлежащие им религиозную литературу и предметы культа.

На основании изложенного суд принял решение, что абз. 1 параграфа 23 Правил в части, препятствующей осужденным брать с собой в штрафные изоляторы принадлежащие им религиозную литературу и предметы культа, не соответствует вышеназванным положениям Конституции Российской Федерации и Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации.

Обращает на себя внимание, что интерпретационная техника, используемая Верховным судом, носит более простой характер, чем в случае с Конституционным судом Российской Федерации. В приведенном примере Верховный суд фактически пользовался лишь логическим и систематическим толкованием, не ссылаясь ни на цели законодателя, ни на социально-политические условия. Кроме того, в отношении ряда истолкованных им норм Верховный суд вообще не указал, каким образом была проведена их интерпретация
(в частности, это касается ст. 118 Уголовно-исполнительного кодекса).

Хотя теория и практика судебного толкования права, а также защиты прав и свобод человека достигли в современной России достаточно высокого уровня развития, тем не менее в данной области сохраняется ряд существенных трудностей. Не секрет, что российские судебные органы далеко не в полной мере справляются с возложенными на них функциями по обеспечению и защите прав человека, не превращаются в центрального субъекта правозащитной системы. Так как правосудие — деятельность по своей природе системная, то следует исходить из предположения, что в сложившейся ситуации играет некоторую роль и состояние судебной интерпретационной практики.

В российской теории права при поиске способов совершенствования того или иного института чаще всего берется за основу такой критерий, как эффективность, то есть способность рассматриваемого правового явления к осуществлению поставленных перед ним целей. Однако применительно к толкованию права такая постановка вопроса встречается сравнительно редко, вероятно, по той причине, что сама цель толкования представляет собой не до конца решенную проблему.

Однако, если скоро речь идет о толковании права, осуществляемом в относительно локальном сегменте правового поля, связанном исключительно с правами и свободами человека, то вопрос об эффективности толкования права в данном случае решается сравнительно просто: критерием эффективности должен считаться фактически достигнутый уровень защищенности прав и свобод человека.

Акты судебного толкования права, выносимые в связи с защитой прав и свобод человека, должны повышать степень своей действенности и убедительности за счет более последовательного выдерживания принципа приоритета прав и свобод человека, совершенствования мотивировочной части (аргументации), комплексного исполь­зования всех существующих способов и приемов толкования.

 

Выводы по главе 3

 

Судебное толкование права в сфере прав и свобод человека характеризуется существованием интерпретационной техники, которая, в свою очередь, включает два компонента — технику уяснения, т. е. проникновения в смысл юридического текста, и технику разъяснения, т. е. аргументации полученных выводов и их доведения
до адресатов.

Кроме того, существует интерпретационная политика как совокупность принципиальных идей и установок, определяющих направленность судебного толкования права и вырабатываемых, как правило, высшими судебными инстанциями в рамках национальной правовой системы, а также авторитетными наднациональными
судебными органами.

Техника судебного толкования права образуется из существующих приемов толкования, которые реализуют одновременно познавательную и риторическую функции; к их числу относятся грамматическое, логическое, систематическое, историко-политическое, телеологическое толкование.

Современное состояние судебной интерпретационной техники
в сфере прав человека (в частности, в практике Конституционного суда РФ) характеризуется повышенным значением систематического и телеологического толкования при несколько подчиненном положении остальных способов.


заключение

 

По итогам проведенного исследования возможно сделать следующие основные выводы.

Толкование представляет собой важнейший элемент творческой и познавательной деятельности, основная культурная функция
которого состоит в гармонизации внешнего и внутреннего мира,
в согласовании наблюдаемых фактов действительности с потребностями самосохранения человеческой личности и коллектива. Развитие теории и практики толкования тесно связано с появлением письменности и становлением на ее основе особых сакральных текстов, религиозно-юридических по своему содержанию.

Толкование права выступает в качестве необходимого опосредующего звена между созданием нормативного текста и его претворением в жизнь. В этом контексте судебное толкование права приобретает особое значение в связи с привилегированным по­ло­жением суда в обществе, которое в рамках современной западной культуры выражается в принципе независимости правосудия.
Таким образом, суд в силу присущих ему властных прерогатив
и повышенной самостоятельности его социального положения становится не просто посредником, проводником воли законодательной власти, но и полноправным участником правового регулирования.

Опираясь на текст интерпретируемого юридического источника, не подвергая его изменению, суд осуществляет конкретизацию его смысла, преодоление пробелов и устранение коллизий, содержащихся в тексте. При этом задача суда состоит не только в том, чтобы наиболее адекватно установить содержание интерпретируемой правовой нормы, но и донести его до непосредственных адресатов правового регулирования. Поэтому толкование права, в силу заложенных в нем двух начал — уяснения и разъяснения — является деятельностью не только познавательной, но и творческой.

Признание правотворческой функции судов не только не противоречит действующему российскому законодательству, но прямо
из него вытекает, так как все судебные постановления являются обязательными и, следовательно, акты нормативного судебного толкования права обладают одновременно всеми признаками нормативного правового акта, сохраняя при этом свой вторичный характер по отношению к интерпретируемому источнику.

Механизм защиты прав и свобод человека в современных обществах носит сложный многоступенчатый характер, включает в себя различные формы и процедуры защиты субъективных прав. При этом судебное толкование права является важнейшей составной частью механизма защиты прав и свобод человека, потому что именно суд способен официально установить объем субъективных прав конкретного лица, констатировать наличие или отсутствие нарушений и определить характер возможных мер правовой защиты, что требует постоянного обращения к смыслу соответствующих законодательных положений.

Акты толкования, изданные в процессе защиты прав человека, могут сохранять свое значение за пределами рассматриваемого дела, превратившись в неотъемлемый нормативный элемент самого правозащитного механизма.

Принцип высшей ценности прав и свобод человека как одно
из основных начал современной российской правовой системы распространяется на все виды государственной деятельности, включая и судебное толкование права. Необходимость первоочередного обеспечения прав и свобод должна быть доминантой интерпретационного процесса, прежде всего в тех случаях, когда текст нормативно-правового акта (договора или иного источника права) допускает различные варианты толкования. В такой ситуации суд должен исходить из того толкования, которое в наибольшей степени способствует защите прав и свобод человека.

В случае же, если нормативное предписание сформулировано достаточно ясным и недвусмысленным образом, приоритетное значение должно принадлежать буквальному толкованию права. Ограничительное толкование самих прав человека, равно как расширительное толкование норм, ограничивающих права, является недопустимым.

Судебное толкование права — это не только одна из гарантий прав и свобод человека, но и элемент юридической доктрины.
Поэтому представляется необходимым совершенствование судебной интерпретационной практики путем расширения мотивировочных частей актов судебного толкования, что стало бы важным фактором формирования правовой идеологии.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-07; Просмотров: 777; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.07 сек.