Механизм культурной динамики

В предыдущих главах мы неоднократно вскользь касались пробле­мы культурной динамики. Без отдельного хотя бы краткого изложения общей формулы этого феномена переходный блок между общетеорети­ческими положениями и анализом собственно историко-культурного процесса не будет полным. Осознавая всю сложность и многоаспектность проблемы культурной динамики, ограничимся лишь предельно схематизованным концептуальным “скелетом”, освещая только те гра­ни вопроса, которые корреспондируют с концепцией культурогенеза.

Ключевым моментом, задающим бесконечное самодвижение куль­турно-генетического процесса, является первотектональная потребность или априорное и неустранимое стремление всякого субъекта культуры достичь переживания истиноблага на путях направ­ленного к первотектональным прамоделям трансцендирования. Но семантико-семиотическое тело культуры образует между двумя точками, одна из которых — первотектональные матрицы нулевого цикла, а дру­гая — актуально переживающее я-сознание, многоступенчатую иерар­хию опосредующих форм, смыслов и значений. Большая часть этих опосредующих звеньев скрыта в области культурно-бессознательного. Осознанный индивидуальный социокультурный опыт субъекта (или группы), как надводная часть айсберга, возвышающаяся над громадой бессознательных детерминации, является наиболее активной и подвиж­ной сферой формирования экзистенциальных ориентации, поскольку именно с ней связаны дрейфующие координаты фронта рефлексии.

С наращиванием опосредующих звеньев и разворачиванием семантико-семиотического тела культуры первичная энергия партисипационного переживания истиноблага посредством онтического едине­ния с трансцендентными правотектонами как бы растрачивается, размазываясь по опосредующим структурам. Это происходит в резуль­тате последовательного чередования циклов смещения партисипационного переживания от прафеномена к его знаковому эквиваленту. В результате субъект культуры оказывается не способен “до­тянуться” до первотектональных основ ввиду критической загромождённости сферы куль­турно-бессознательного и неадекватности форм индивидуального культурного опыта за­дачам трансцендирования. Культура попадает в плен гло­бального противоречия. Возникая как надприродное сред­ство восстановления онтического субъектно-объектного единства, культура, превращаясь в самоорганизующееся целое, обретает собствен­ную (имманентную) телеологию, стремясь к всеохватному саморасши­рению, самовоспроизводству и усложнению своих структур. Кстати, имен­но отсюда проистекает своеобразный закон оцеливания средств, наблюдаемый во всех частных срезах культуры, когда бесконечность цели, “по проекту” долженствующей быть конечной, как бы “незаметно” заменяется бесконечностью (как правило, дурной) средств, к этой цели приводящих (т. е. в действительности никогда не приводящих).

Итак, глобальное внутреннее противоречие культуры выражается в том, что она, с одной стороны, по своей генетической природе есть средство преодоления экзистенциальной субъектно-объектной отчуж­дённости, а с другой стороны, всегда стремится к самодовлеющему разворачиванию в парадигме имманентного целеполагания. А если учесть, что каждая отдельная культурная традиция, как в макроисторическом, так и в узколокальном понимании, разворачивается в пространстве не­коей предсуществующей эйдетической конфигурации, т. е. способна ассимилировать и осваивать лишь специфическую типологию материа­ла и осуществлять смыслополагание лишь в четко определённых на­правлениях и модальностях, то со всей ясностью обрисовывается вопрос о пределах. Предел для каждой культурной целостности наступает с качественным (а не количественным!) исчерпанием соответствующе­го принципам смыслополагания материала и достижением, таким обра­зом, границ эйдоса. Другого материала для смыслообразования, потен­циально заключённого в прафеноменальном континууме, данная культура просто не видит.

Исчерпанию материала соответствует критическая загруженность сферы культурно-бессознательного и семиотическая перенасыщенность сферы осознанного культурного опыта (см. о последних фазах семиоти­ческого цикла). В результате наступает неспособность субъекта данной культурной традиции осуществить продуктивную партисипацию с пол­ноценным трансцендированием и переживанием истиноблага. Созна­ние сигнализирует о наступлении критической для этой культуры точ­ки в указанном выше глобальном противоречии. Проще говоря, культура впадает в кризис, когда её субъект оказывается оторван от трансцендирующей партисипации к первотектонам за счёт критического умноже­ния опосредующих звеньев. Внешне это проявляется в явлениях, выражающих “усталость” культуры — утрате идеалов и стимулов, апатии и в конечном счёте нежизнеспособности.

Ответом на такого рода ситуации служит обвальный сброс опосредующих промежуточных звеньев. Субъект, не способный выстроить ясную и психологически комфортную (или хотя бы приемлемую) картину мира ввиду оторванности от первотектональных основ, впадает в состояние глобальной инверсии. Это означает, что переживающее я-сознание скачком перестраивается от партисипационной направленности к упорядоченным и упорядочиваю­щим структурам культуры в направлении партисипации к само­му процессу их разрушения. Значения истиноблага в этом случае связываются с экзистенциальным переживанием процесса дес­трукции, каждый акт которой как бы расчищает путь к первотектонам.

В результате такой глобальной инверсии происходит сквозная де­струкция семантико-семиотических звеньев сферы культурно-бессозна­тельного, как и сферы осознанного культурного опыта, сопровождаемая огромным выбросом энергии деструктивного характера. При этом сам исторический субъект такой инверсии, как правило, сгорает в отчаян­ной партисипации к хаосу. Во всяком случае окунувшиеся к стихию контркультурной партисипации редко бывают способны пройти через обратную инверсию и вернуться в лоно культуросозидательного смыслополагания. Тем более, что образ новой реальности после слома и обва­ла всегда выглядит пугающе новым и непривычным. Участники бунта редко переживают его окончание. Революции пожирают своих детей. Нигилисты (и в литературе и в жизни), убеждённые, что прежде чем строить, надо сперва сломать, умирают недоломав. Теоретики “светлого будущего” главное внимание уделяют формам и методам борьбы с на­стоящим, отделываясь по поводу этого самого будущего самыми туман­ными и невразумительными словами. Ещё бы! Разве можно имманентизовать трансцендентное по определению?!

Партисипация к хаосу, точнее, к самому процессу хаотизации, — простейший путь имманентного трансцендирования (см. выше). Это путь ретроспективного трансцендирования, конечной точкой которого бессознательно полагается возврат в непротиворечиво-континуальное докультурное состояние с его прямым переживанием реальности и спонтанно-аффективными реакциями. Поэтому деструк­ция семантико-семиотического тела культуры направлена прежде все­го против системы норм и табуаций, а главным механизмом послойной деструкции выступает принцип инверсии смыслов при минимизации медиативных процессов, поскольку медиация порождает новые смыслы, в то время как сознание требует избавиться от старых. В идеале обваль­ное раскультуривание достигает тех архаических глубин, где ослабляется действие самых первичных культурных норм и табуаций: инцест, канни­бализм и даже поедание экскрементов. Распадаются все иерархии, преж­де всего социальные.

Характерно, что идеи деструкции важнейших институтов культуры, прежде всего семьи, государства, частной собственно­сти и религии, присутствуют в той или иной форме во всех без исключения социалистических учениях, от средневековых ере­сей (и даже ранее) до марксизма. А проект бесконечного блага всё время крутится вокруг идеи абстрактного равенства. Социа­листическая идея — это своеобразный внутренний код самоуничтожения культуры, извечно соблазняющий человека “удрать” из культуры наипростейшим путём деструктивного трансцен­дирования в погоне за иллюзией возврата в “непорочно”-докультурное, предельно гомогенизованное бытие. Плата за этот соблазн велика. Благо, понимаемое как конечное и достигаемое конеч­ными средствами оборачивается своей противоположностью. Это касается и проектов всеоб­щего, абстрактно понимаемого равенства и столь же абстрактно понимаемой свободы. Из культуры удрать нельзя — разве что на короткий миг партисипации к хаосу, чтобы в следующий мо­мент погибнуть. Культуру нельзя и обмануть. Надо ли говорить, что попытки реализации социалистического проекта всегда приво­дят к обратным результатам: формированию предельно иерархизованного и агрессивного теократического государства (в пре­дельном выражении — имперского типа) с такой мощной социоцентрической нормативностью, что кажется, будто куль­тура таким образом сознательно наказывает взбунтовавшихся мечтателей, навязывая им свои наиболее жестокие и антигу­манные формы организации.

Обвальная расчистка “обнажает” первотектональные уровни. От­крывается путь к наиболее непосредственному переживанию истиноблага, вызывающему несколько болезненную эйфорию. Однако такое состояние длится крайне недолго. Первотектоны, обладая колоссальной “валентностью”, вновь присоединяют к себе семантические блоки. Куль­тура снова начинает выстраивать системную иерархию опосредующих звеньев. Но присоединяемый материал носит уже качественно иной характер. Вновь присоединяемые семантемы — это не те же самые формы, которые отпали в процессе сброса. В результате струк­турной перегруппировки элементов новообразованные семантические блоки представляют собой как бы уплотненно-снятые матрицы опыта предшествующей культуры. Структуры морфологически упрощаются и уплотняются. Уплотняются и заключённые в них смыслы, усиливая соответственно смыслопорождающую валентность.

Образно говоря, на смену первичным, ещё хранящим морфологи­ческую связь с природой, орудиям приходит конструктор из деталей и заготовок правильных форм, способных при своей морфологической простоте, комбинируясь, создавать разнообразное множество фигур и конструкций. И так от уровня к уровню, от слоя к слою. Понятно, что при этом перейти от каменного топора к конструктору, от антропного античного ордера к неостановимому вертикализму готической тяги эво­люционным путём невозможно. Между античностью и зрелой христиан­ской культурой должны были пролечь “тёмные века”, между позити­визмом XIX в. и постмодернизмом современной эпохи — нигилизм Ницше и эпоха авангарда и социальных революций с их архаизующей мифологией. Реформация должна была начать с революционного, дохо­дящего до безбожия, отрицания предшествующей духовно-религиозной традиции и т. д. и т. п.

Вся история культуры квантуется большими и малыми циклами периодических сбросов и восстановлении семантико-семиотического тела культурных целостностей, где каждый последующий виток на микро­элементарном уровне наследует уплотнённый опыт прошлой распав­шейся целостности. Так рождается образ спирали развития, сочетаю­щей в себе как циклизм, так и поступательность.

глава VII

Дата добавления: 2015-05-09