Марина Струкова 6 страница

Снова раскрыл ноутбук и стал разглядывать её фотки. Господи, как люблю, люблю, всё это - белую шею, ямочки на румяных щеках, жемчужную усмешку… соболиные брови, прозрачно-серые глаза…

В дверь заглянула Настя.

- Чего тебе? – Огрызнулся я.

- Тим, ты чего? Какие-то проблемы?

- Всё отлично.

- Нас Леночка – это её подружка – на день рождения пригласила.

- Мне некогда. Времени нет, извини.

- А когда у тебя будет время? – Робко поинтересовалась Настя. – Завтра?

- Ни завтра, ни послезавтра. Всё. Покончим с этим. - Она была отвратительна мне, трясло от ненависти к её доступности и простоте.
Её губы задрожали, но я был ослеплён своим разрывом ТС и хотел в одиночку истязать себя запретностью и невозможностью идеального чувства.

Настя развернулась и не оборачиваясь быстро пошла по коридору, я понимал, что поступаю как последний подонок, но не испытывал ни малейшего раскаяния.
Всё возвращается на круги своя, только дверь я теперь открываю на условный стук. Да прежде, чем идти на работу – смотрю в окно – не стоит ли под окнами патрульная машина?

А в свободное время сижу с бутылкой пива и думаю, что делать дальше. Снова та же работа, то же писание статей для патриотических сайтов. Широкая известность в узких кругах. Пьянки с соседями по этажу. И это – на всю жизнь. Да нет же! Ведь начиналось нечто настоящее, был свет в конце туннеля. Как в русских былинах отправился я искать чести и славы, но вдруг какие-то мелочи заставили отступить. Как бы не так! Акаёмов, возможно, провокатор. Возможно, он подставит меня, и я загремлю на зону. Возможно, я погибну – что он там ещё придумал, кроме грузовика с пластидом? Но если он не лгал - если действительно можно сделать для страны что-то великое? Я держал в руке сотовый и смотрел на запись – «АК». Стоит нажать кнопку с нарисованной телефонной трубкой и сигнал полетит через бетонный лес мегаполиса. Твою мать! И я нажал эту чёртову кнопку.

Часть 3. Глава 1.

Я угодил под пули второй раз в жизни. Первый раз были наши с Игорем шуточные расстрелы в карьере, когда один стоял у откоса, а другой целился так, чтобы попасть в мишень рядом. Но сейчас я пытался уйти от настоящей смерти.
…С утра всё шло путём. Съездил на вокзал, купил билет до Питера. Сегодня решил позвонить Игорю, попросить его предупредить остальных избегать контактов с Акаёмовым. Надеялся, что фээсбешник не побеспокоит в ближайшие дни и у меня с друзьями есть время убраться из Москвы. Я решил «кинуть» его в самый последний момент. Рассказать о нём ребятам, и уехать куда-нибудь. Вероятнее всего, нас никто не будет искать – мы просто винтики. Захват натовской Базы казался мне грандиозной афёрой, пусть и восхитительно эффектной. Боялся, что она станет ударом не по власти, а по оппозиции. Я уже говорил, что ненавижу непредсказуемое - жизнь научила. Побросал в спортивную сумку вещи, решил, что лучше слинять на вокзал с утра. И тут появился Акаёмов.
Я уже достаточно изучил его, чтобы заметить легкую нервозность, с которой он произнёс:

- Тимур, кажется, нас вычислили. Не знаю, куда пропал Вересов. Обещал позвонить сегодня, но его мобила молчит, домашний телефон не отвечает.

- Думаешь, что-то случилось?

- Да. Человека, который рекомендовал меня в организацию, уволили. Ты знаешь, в спецслужбах система клановая, сейчас те высокопоставленные люди, которые меня курировали, лишены власти. Большинство их подчиненных просто подвинут в тень, а кого-то ждут репрессии. Я надеюсь, что проект нашей операции неизвестен, потому что только мой непосредственный начальник был в курсе.

- Ты не хочешь оставить это дело?

- Это был не просто приказ сверху, от моего шефа. Это моя личная инициатива.

- Нас арестуют?

- Теперь это возможно в любой момент. Я не боюсь ареста - боюсь подставы, которая обессмыслит все мои усилия.

- Что предлагаешь?

- Сейчас отправимся туда, где нас не достанут до момента операции. Надеюсь, не знают определенно, что мы готовим.

Тут он с кривой ухмылочкой посмотрел на мою сумку и заметил:

- Предусмотрительный. Вещи всегда собраны.

Как будто читал мои мысли, знал, что хочу смыться.

- Ствол с тобой?

- Конечно. - Пистолет - самая дорогая для меня вещь. – Можешь надеяться на меня.

- Ты – человек войны, - это самый лучшие слова, которые я когда-либо слышал. Думаю, Акаёмов хотел подбодрить меня.

В подъезде темнота, опять лампочки выкрутили. И здесь я чувствую удар, наугад шарахаюсь в сторону. Слышу звуки выстрелов, похожие на хлопки, пушка с глушителем.

- Быстро, быстро, - Акаёмов пинком распахивает дверь, оборачиваюсь, в подъезде лежит ничком какой-то человек: «В машину!» - командует Павел. Чувствую боль в предплечье, у нападавшего был нож, хотел прикончить без шума. А вот стрелял, наверное, Павел.

Акаёмов ведёт машину быстро, в темноте мелькают вспышки реклам, цепи огней – окна, блики светофоров, драйв, это круто, даже весело, если бы не рука... Павел хмурится, бросая взгляд в зеркало над лобовым стеклом, я снимаю с предохранителя ствол,

- За нами, - я поднимаю глаза, в зеркале мигают фары.

Когда переезжаем мост у Лужников, слышу очередь, мгновенная вспышка, машина виляет, вылетает на обочину, останавливается, уткнувшись в витую решетку, за которой белеют стволы берёз. Он распахивает дверцу, мы вываливаемся из машины, он тащит меня вниз:

- Мозги вышибут.

Визжат тормоза, преследователи тоже останавливаются, и над головами – веером очередь. Акаёмов выхватывает из-под сиденья автомат.

Мы между решеткой и нашей машиной – некуда деться, он стреляет поверх машины. Я тоже стреляю, но понимаю, что луплю в молоко. Стрельба по мишеням это не бешеная пальба на улице. Всё стихает. Мы должны рискнуть.

- Куда? Идиот!

- Ты их замочил.

Два тела лежат на асфальте за чужой машиной. Мы садимся в неё.

- Круто, как ты всех уделал. Я ни в кого не попал.

- Бездарь! – Акаёмов разворачивает джип.

- Умный, блять… Сам бы и руководил операцией.

- Теперь мог бы, засветился. Плевать, не всю жизнь торчат у компьютера.

Вдруг понимаю, что на его месте пожалел бы, что связался со мной. Рукав куртки тяжелый и липкий от крови. Озноб.

- Не страшно.

- Спасибо за информацию. – Огрызается он. – Кажется, за нами опять «хвост».

Мы в каком-то переулке. Машина останавливается. Павел безуспешно пытается завести, матерится, затем дергает за рукав:

- Выметаемся.

Бежим в разные стороны. Я останавливаюсь, прислушиваюсь. Где-то позади чётко щёлкают несколько выстрелов. Вокруг обшарпанные стены, темные провалы арок, мусорные баки, вверху несколько освещенных окон – там живут обычные люди, народ, которому я служу, народ, которому плевать на меня… Не могу, не хочу уходить, не зная, что случилось с Павлом. Забиваюсь в какую-то подвальную дверь, в кромешной тьме перезаряжаю пистолет на ощупь, тонкий луч пробивается через дыру от выломанного замка. Вынимаю мобильник. Нажав на кнопку, вижу цифры – 2.40. Ещё пять, ещё десять минут жду, сцепив зубы. Решительно выхожу. Иду осторожно, напряженно вглядываюсь в провалы переулков. Где же он? Где эти люди?

У меня удушье. Но я не боюсь. Это фильм. Мне кажется, что вижу всё на экране, вот переулок, вот машина с распахнутыми дверцами.

- Эй, - окликает кто-то тихо.

Вглядевшись в сумрак подъезда дома, видимо, обреченного на снос, я заметил Акаёмова. Павел сидел на пыльной лестнице, привалившись плечом к прутьям перил. Я подошёл и понял, что он ранен. Акаёмов поднял глаза.

- Хотел доказательств? Вот тебе доказательство, - он плюнул кровью на асфальт. - А теперь вали отсюда.

- Вместе уйдём. – Хочу помочь подняться, он резко отталкивает:

- Ты сам ранен. Нас возьмут, и всё будет зря, всё, что делали - рухнет.

У меня темнеет в глазах, опираюсь о стену. Потеря крови.

- Павел Анатольевич, - вдруг понимаю, что больше не увижу Акаёмова, и надо сказать что-то важное, решающее, наверное, самым важным было это: - Павел Анатольевич, я вам верю.

- Да, Тимур, знаю.

Поворачиваюсь и быстро иду, эта быстрота относительна, потому что слабею с каждой минутой. С ужасом думаю, что если сейчас упаду и сердобольные прохожие отправят в больницу, там меня и заметут. Твою мать!.. Вспоминаю слова Акаёмова о том, что на допросе в наше время не помогут не мужество ни терпение, там тебя, возможно, не будут бить, просто всадят дозу препарата, который развязывает язык, и человек как ребенок или слабоумный выбалтывает всё, что нужно и не нужно следователю. «Я даже за себя не ручаюсь в этом случае, за тебя тем более, понимаешь?» - Прямо признался Павел ещё в начале нашего знакомства, оправдывая то, что многое скрывал от меня, заставляя действовать вслепую. Но ощущение, что мной манипулируют, лишало энтузиазма и уверенности в том, что поступаю правильно, сотрудничая с Акаёмовым. Поэтому частями я выпытывал у него правду, и он рассказывал.

- Заместитель твоего бывшего вождя Дубровина – Шамкин – мой единомышленник. Он, занимаясь охранным бизнесом, финансировал партию Дубровина, и тот приблизил его, сделал заместителем. Шамкин – дипломат по натуре, и патриот из умеренных, он искренне считал, что действует в интересах народа, занимаясь реставрацией церквей, организацией крестных ходов, пропагандой православия, изданием всей это макулатуры про грядущий Апокалипсис. Шамкин посетовал на твоё самоуправство, мол, талантливый парень, жжот, как говорится, в своих статьях, но нарывается, нарывается, партию может подставить. И я посоветовал избавиться от тебя.

- Что?! – Я не находил слов, мне хотелось задушить Акаёмова. – Да знаете ли вы, что партия была моей жизнью?!

- Конечно, знал. Но твоя энергия не могла найти выхода в рамках организации, её миссия не совпадает с твоей. Там сбрасывают в никуда энергию общества. Но тому виной другие люди... Я сказал Алексею: вы должны исключить Тимура из партии. Для него есть индивидуальный проект.

Я покачал головой. Сволочной Акаёмов. Он продолжал невозмутимо:

- Помню, Алексей поинтересовался: «Очередная новая партия – мыльный пузырь, чтобы собрать вокруг молодёжь и контролировать?» «Рано говорить».

Вспомнил, как Алексей Шамкин позвонил мне через пару дней, после того, как я ушел, поспорив с ним насчёт содержания партийного сайта.

- Мне жаль, что приходится терять таких талантливых людей. Я много раз предупреждал тебя, Тимур, что, призывая к активным действиям, ты подставляешь организацию. Нас едва не запретили, приходят с обысками, наших людей чаще арестовывают на улицах за драки с милицией и кавказцами, и всё это – потому что на официальном сайте партии красуются твои пламенные призывы к террору. Но для активных действий ещё не наступило время. Да, революция необходима, но народ ещё не готов.

- А когда он, по-вашему, будет готов? – Раздраженно спросил я.

- Это решать не нам, а нашему вождю Дмитрию Ивановичу Дубровину.

Я знал, что Дубровин снова лежит в больнице из-за старой огнестрельной раны – на него было покушение пять лет назад, и всем в партии давно рулит Шамкин. Понимал, что ничего не смогу изменить, пока он у руля, а бороться с ним было невозможно – у нас сильна субординация, да и жаль призывать к расколу самой крупной правой партии России. Я махнул рукой и ушёл, решив сделать ставку на своих единомышленников и создать свою организацию. Это и было просчитано Акаёмовым, который, понаблюдав за нами, решил дать путёвку в большую политику, правда, с черного хода – а ля народовольцы, а не благонамеренные оппозиционеры.

Теперь я не знал, как относиться к Шамкину. Он выгнал меня из партии. Он вытащил меня из тюрьмы для Акаёмова. Что дальше?

Итак, в самый ответственный момент, когда Акаёмов намеревался сам перейти к открытому руководству операцией, а я – фома неверующий, сдать его, - он погиб. Наверное, погиб. Теперь вся ответственность за операцию лежала на мне… - бездари. Раненном, загнанном в угол незаконном мигранте.

В закоулке за гаражами я набрал на мобильнике номер Шамкина.

- Алексей, это Тимур. Больше обратиться не к кому.

- В чём дело, Тимур?

- Я ранен. Мне нужен врач. В больнице арестуют. Что делать?

- Где ты, Максин?

- Я недалеко от вашего дома, возле метро «Волгоградский проспект».

- Сейчас выезжаю.

- Я сидел в темноте возле входа в метро, среди пьяных бомжей. Мобильник завибрировал в кармане.

- Тимур, я жду за киоском «Аудио».

- Понял, - я приплелся к киоску. Из сумрака шагнул навстречу Шамкин, повёл меня, бросив кому-то из встречных: «Кореш напился, всё хорошо».

Я валялся в машине на заднем сидении. Потом в какой-то квартире мне зашивали рану на предплечье. Шамкин напоил меня водкой, чтобы я меньше чувствовал боль, сам тоже пил, матерясь. Пил и врач – маленький курносый мужичок, грубо штопающий меня, словно моя рука была рукавом пальто.

- У нас в партии много кто есть, держись, Тим. Семен справится. Правда?

Доктор пьяно кивал. Всё в глазах плыло, мне было уже всё равно, Семён перебинтовал мою руку. Сдаст гад, - думал я, наблюдая за суетящимся Шамкиным. Теперь Акаёмов погиб, и все его единомышленники были под дамокловым мечом. Партия Акаемова в его организации, наверное, под конкретным прессингом. Если она была – эта партия, в чём я лично крепко сомневаюсь.

- Куда ты теперь? – Поинтересовался Шамкин. – Лучше отсидеться где-нибудь. До события. Хочу предложить один вариант.

- Спасибо. – Я ощущал, как сквозь куртку меня жжет прямоугольник билета в Ленинград (ненавижу неуклюжее – Санкт-Петербург). Этот город должен был спасти меня. Там я начну с нуля, устроюсь в какую-нибудь общагу, найду какую-нибудь работу, проживу какую-нибудь жизнь. Я ехал в метро, и мне казалось, что электричка едет слишком медленно, по эскалатору вверх рванул бы, как на стометровке, но ослаб после ранения.

Да, теперь я верил Акаёмову, но кто мы без него?

В ожидании рейса не мог спокойно сидеть в зале ожидания, бродил, через каждые пять минут хватаясь за мобильник, чтобы посмотреть время. В мобильнике красовалась фотография, которую я был не в силах убрать – улыбающаяся мордашка ТС. Надменный изгиб её бровей и взгляд гордый и наивный просто вышибали меня из колеи. Я хотел быть как все, и не мог быть как все…
Не заметил, как оказался среди киосков, стоящих между Ленинградским и Ярославским вокзалами. Тут сновали люди, курили, присматривались к дискам в витринах. Именно здесь я закупил по дешёвке тонну своих DVD до того, как начал качать фильмы из Сети. Любил это место, здесь на душе становилось легче. В атмосфере вокзалов есть что-то мистическое, людские потоки пронизаны энергетикой стремления к лучшему, надеждами, предвкушением личных открытий, просто встреч с близкими и родными краями. Но на мировом сквозняке, не включенные в движение жизни сидят на ступенях и бордюрах бродяги, бомжи…

Вдруг заметил суету у киоска, откуда гремела музыка. К нему из закоулков сбредались люди с опухшими пропитыми лицами и в засаленном рванье. Вот они встали в круг, принялись топтаться на одном месте, и я понял, что эти существа танцуют. Омерзительная «дискотека» времён русского Апокалипсиса.
Под незамысловатую песенку о розах и поцелуях трясла оборванным подолом женщина лет двадцати семи с сизым опухшим лицом, по которому, казалось, долго били кирпичом. Качался из стороны в сторону страшный обросший мужик. Подпрыгивали парни в спортивных штанах, отвисших на коленях, в куртках, вымазанных известкой, и ещё чёрт знает чем. Все они были знакомы друг другу. Все были ещё молоды и хотели урвать крупицу радости у своей судьбы. На них никто не обращал внимания, они быстро утомились и разбрелись кто куда, попрошайничать и воровать… Несомненно у каждого из них была в прошлом нормальная достойная жизнь и тот миг, когда они переступили за её грань в болото городского дна.

Я встречал на своём пути много никчёмных мятущихся людей на разных стадиях их падения, ищущих утешения во хмелю. Как русский человек, не питая ханжского отвращения к спиртному, я всё же не понимал тех, кто делает алкоголь основой своего существования. От начинающего выпивохи из околобогемной тусовки до последнего «синяка» из подворотни. Слышал, что малолетние скины забивают таких насмерть, потому что считают позором и «балластом» нации. «Руси есть веселие – пити», вполне справедливо заметил князь Владимир, отсылая прочь проповедников ислама. Но пить тупо, постоянно, всё, что горит, это не по-русски.

В этих бомжах я вдруг увидел своё будущее, если попробую вписаться в обычную жизнь. Потому что быть добропорядочным обывателем не создан и стану отчаянно жалеть о потерянной возможности выйти из ряда вон.

От голоса, объявлявшего посадку на поезд, вздрогнул как от удара током.
Схватил сумку и пошел на перрон. У открытых вагонных дверей стояли проводники. Я смотрел на ряд окон с кофейными шторками, на пустые купе за ними, и думал о том, как жалок буду там, в Ленинграде, дезертир, смиренное обывательское быдло. Каждый сегодня солдат или беженец.
С ненавистью смял билет, швырнул в урну и зашагал к метро, поняв: купил его затем, чтобы отвергнуть возможность бежать. Ещё раз убедиться в том, что война – мой собственный выбор. Патриотизм – удел избранных, героизм – иррационален. Я достал мобильник и хотел сменить заставку. Но выругался и снова сунул его в карман…

Всю жизнь провёл, очарованный красивыми бреднями, душой переселяясь из фильма в фильм, из книги в книгу, изредка с недоуменным презрением оглядываясь на реальность, свой образ мышления менять не намеревался, теперь хотел найти свою смерть, эффектную как у героя боевика или эпоса.

* * *

Русский «включается» в экстремальных условиях. Русского надо загнать в угол, чтобы он вызверился. Так считал Акаёмов.

Итак, операция «База» зависела от меня, чуть в меньшей мере от Зимина и Мёртвого Анархиста. Остальные наши были почти не в курсе, так и надо.
Вместо Питера поехал на дачу под Смоленск, где когда-то был с Акаёмовым.
В комнатах, обставленных старой мебелью, которую купили, наверное, годах в шестидесятых, провел три недели. Уже было холодно, утром я рубил поленья из поленницы, сложенной у забора, брал ведро угля, жарил картошку на плите, доставал из погреба огурцы, приносил из магазина водку и хлеб. Курил я мало. Бодрил свежий воздух. Вода из колодца. Лёгкий морозец. Очарованье тишины. Высокие сосны у домов.

Почему-то вместо отчаяния меня охватило нетерпение, я был нацелен вперёд как стрела. Приближалось то, что было смыслом моей жизни, то, что для чего я был рождён. В зеркало мельком видел своё лицо. Появилось выражение холодной уверенности, даже цвет глаз стал каким-то пронзительно-ярким.

- Вот я умру за Родину, - неожиданно подумалось, - а что такое для меня Родина? И что мне светит, если выживу, если сумею избежать тюрьмы, – служить в охране какой-нибудь фирмы? И если нужна сейчас душе опора, то это ведь не воспоминания о полуразвалившемся доме… Умру за свое отечество мечты - выдуманное, которым, скорее всего, не станет эта страна. Но ведь душе не прикажешь с этой серостью, мерзостью бытия примириться. И значит, снова и снова будем пробовать переломить судьбу. Я врос в свою Идею, разучился жить иначе. Научился извлекать адреналин из ненависти, эндорфины из боли, мой организм и душа функционируют относительно иной системы нравственных координат. Поздно меняться.

Ранним утром двадцатого ноября машина остановилась у дома. Я вцепился взглядом в «джип», почему-то показалось, что сейчас увижу, как из машины выйдет улыбающийся румяный от мороза Павел. Сразу же отрезвила мысль: «Менты». Но это прибыл Шамкин. Он буркнул: «Привет». Мы зашли в дом.

- Как дела? – Он рассеянно осмотрелся. – Пьёшь?

- Жду.

Шамкин поколебался, потом сунул руку в карман и вынул четыре журналистских удостоверения и паспорта с незнакомыми мне фамилиями:

- От Акаёмова.

- Он жив?!

- Просто заранее просил меня приберечь для вас. Вы же должны будете как-то пройти на базу. Это документы. В мансарде – оружие. Не знал?

Шамкин направился в дом, я – вслед. Неодобрительно покосившись на бутылку «Завалинки», стыдливо припрятанную мной в угол, Шамкин развернул на столе карту. Ткнул коротким пальцем в паутину черных линий на бледно-зеленом фоне.

- По этому шоссе на базу утром журналисты поедут. Уберите их. – Обыденно сказал он. – Удостоверения, которые ты получил, на имена этих парней выписаны, но фото - ваши. Вместо журналистов на объект отправитесь, там охраны мало. С начальником охраны якобы сверху договорились, что приедут ребята из СМИ пофотографировать, интервью взять. Там ещё ни оружия, ни людей толком нет, охранники не могут заподозрить, что кому-то сама база нужна – пустые помещения.

- Сколько журналистов?

- Четверо.

- Но нас трое.

- У тебя будет ещё двое людей. Они прошли специальную подготовку. Тимур, я вот что думаю, Игорю и Анархисту лучше подождать вот здесь, у остановки, - Шамкин снова ткнул пальцем в какую-то точку на карте. – Запомнил? – Я кивнул.- Сегодня вечером прибудет сюда некий Малышев. Он из твоей организации. И ты, Тимур, поедешь с ним на встречу с журналистами. Малышев знает, как вы действовать будете, объяснит. К стволу возьми пару обойм. Нож.

- Вы бы всё не разжевывали, - заметил я обиженно.

- Тимур, да я ведь за тебя волнуюсь, - он тяжело вздохнул.

- А что думают те, кто журналистов на базу посылает? Ведь хватило бы и одного репортера. – Поинтересовался я.

- Они из холдинга, объединяющего несколько изданий. Так что каждый свою газету или журнал представлять будет...

- Их кто-то из руководства подставляет под наши пули, значит?

- Значит. – Шамкин нахмурился, показывая, что я спросил лишнее.

У меня сразу возникла версия о том, что в руководстве холдинга есть человек Акаёмова, который и командирует журналюг на тот свет. Мне стало не по себе. Признаюсь честно, занервничал, что у нас ничего не получится, но никакой жалости к потенциальным жертвам не испытывал – почему я должен жалеть всех подряд? Они баксы лопатой гребут, а у меня ничего нет и не будет. Пусть сдохнут. Плевать. Лес рубят – щепки летят.

- Приезжаете на базу. В охране есть наш человек. Возникнет пожар якобы из-за замыкания. Воспользуетесь обстановкой. Уберите всех. Затем минируете базу. Возможно, те парни, которые вам троим помогали, уходят. Хотя не верю, что уйдут далеко… А вы, как Акаёмов называл – русские шахиды – остаётесь. Заявления прессе и требования к Правительству – ваше дело, затем, и если честно, опять же не верится, что сумеете – Аллах Акбар и в Рай. Тим, я пойму, если вы ограничитесь просто заявлением и сдадитесь, никто не ждёт от вас самоубийства, Акаёмов мне всегда казался странным – набрать мальчишек-камикадзе, заставить взорваться. Фанатик.
Шамкин сунул мне в руку какой-то бланк: - Это права на «джип», вот он стоит за воротами.

- Акаёмовский?

- Нет! – рявкнул он.

- О смерти Павла ничего не было в новостях.

- А зачем? Кому надо, тот и так знает. Сейчас в спецслужбах проходит четкое разделение на два лагеря. Каждый должен выбрать, на чьей он стороне – продаётся Западу или вступает с ним в конфронтацию… Может быть, тебе не следует это знать, но за проектом Акаёмова стоит кто-то из президентской администрации, из тех немногих, кому не по душе сдача интересов России.

- Вы ведь коллега Павла?

- Я бизнесмен Алексей Шамкин. Закрываем тему.

Я кивнул.

- С кем будем иметь дело при захвате?

- В охране только десять человек.

- Так мало?

- Пока охранять нечего… Удивительно, что там вообще ни один сторож дядя Вася с берданкой. Но вам нужно именно здание.

Часть 3. Глава 2.

Было около пяти утра, когда на такси приехали Малышев, Анархист и Зимин. Я расчищал снег возле калитки, чтобы чем-то занять себя. Снега было мало. На соседней даче выла собака. Над чёрными домами торчали столбы с тусклыми лампочками фонарей, низкая луна светила ярче них.

- Здорово, Тимур! - Преувеличенно бодро крикнул Анархист.

- Слава России.

- Слава России.

Пожали друг другу замерзшие руки.

- Это наша машина? – Игорь попинал колеса джипа, оставленного Шамкиным.

Что теперь в мире нашего? Только слава остаётся от человека после смерти, вот она действительно ему принадлежит.

Прошли в дом.

- Итак, - сказал я. – Есть форма, оружие, документы. И переводчик. – Посмотрел на нашего умника Мёртвого Анархиста.

Мы полезли на чердак за оружием, только Анархист остался внизу. Он сидел за столом, барабаня пальцами по столу и опустив голову.

- Что возьмём? – Спросил Малышев, открывая два ящика.

- Всё!

- Дело в том, что на базе уже кое-что для нас припрятано, - загадочно улыбнулся Малышев.

Мы спустились с чердака.

- Вот сука! – Обреченно сказал я, бросив взгляд на стол, где стояла пустая поллитра из-под «Завалинки». И выскочил на порог.

Анархист во дворе судорожно затягивался травкой. Горьковато-сладкий дымок окутывал красную рожу.

- Всю водку выжрал, спаситель России? – Спросил я зло.

- Где ты видел трезвую богему? В гроб, что ли, бутылку прихватишь?

- Придурок! Ты что творишь? У нас сегодня операция, с пиндосами будешь говорить, а от тебя перегаром, как от десяти бомжей!

- Напряжение снимал, психологическое, - пробормотал соратничек.

- Интеллигент! – Игорь вложил в это слово всё презрение благородного варвара к унтермешу. Сам Зимин глядел на наш «джип» как викинг на корабль мертвецов – нордически-бесстрастно.

Анархист отбросил косяк, и высыпал в рот пять подушечек жвачки. Жевал с отвращением. В дорогом костюме и плаще, в очках, он выглядел солидно, старше своих лет. Плотный, благоухающий дорогим одеколоном, лохмы прилизаны с помощью геля, растерянные глаза спрятаны за темными стёклами.

- Понимаешь, Герман Валентинович, ты наше всё на данный момент! От тебя зависит, попадем ли на базу. Если нас возьмут прямо в воротах, значит, всё было зря, загремим на нары, возможно, пожизненно. Ты должен сыграть роль достоверно, усыпить бдительность врагов. Хотелось бы не облажаться. – Старался приободрить, внушая как значима его роль.

В машине Анархист судорожно сглатывал - видимо, подташнивало.
Малышев молчал с каменным лицом, положив крепкие загорелые руки на руль.
В его молчании ощущалось осуждение, адресованное мне – командиру.
Мы высадили Зиму и Герку возле остановки. Я вышел вслед и, рванув Германа за рукав, прорычал:

- Отойди, проблюйся.

- Раскомандовался. – Огрызнулся он. – Пошло всё к чёрту! Вот щас попутку поймаю…

- Ищешь повод свалить?

Он смотрел насмешливо и самоуверенно, но я-то знал – боится, сволочь.

- Соратник уважаемый, - сказал я задушевно, как Акаёмов. – Ты думаешь, мы одни это дело проворачиваем? Целая команда.

- Ого! – Оживился Игорь. – Так есть ещё кто-то?

- Нет, мы тут в зарницу играем. Пионеры-герои. Ты, Гера, учти, я-то к тебе домой с автоматом не ввалюсь, а вот те, кто для нас план разрабатывал – вполне.

- Угрожаешь.

- Просто информирую – мы не одни в чистом поле. А я в том же положении, что и ты. Отступать уже поздно. И лучше с достоинством встретить то, что должно произойти. – Примирительно сказал я. - Ты же свой выбор давно сделал.

- Ну, сделал. – Он передернул плечами. – А зачем ты из себя супермена строишь?

- Да не строю не фига. Тоже сейчас на нервах. Но процесс пошёл. Это как лавина с горы, уже не остановишь, только под себя подомнёт.

- Всё нормально будет. – Вступил в разговор Игорь. – Всё будет отлично. Анархист.

Я хотел бы взять Игоря с собой на расправу с журналистами, но решил, что если Анархиста оставить ждать одного, он так труса отпразднует, что рванёт к маме и папе. А у меня и так все люди на счету. И лучше знакомый болван Анархист, чем незнакомые крутые парни. Присутствовал тут и другой психологический аспект – рядом с испуганным Анархистом я чувствовал себя уверенней.
Малышев ждал в машине, покуривал. Я вернулся к нему. Когда машина тронулась, оглядывался на стоящих у остановки Игоря и Германа. Зимин, оживленно жестикулируя, что-то втолковывал Анархисту, тот покачивал кудлатой головой.
Возле поворота с шоссе на лесную дорогу Малышев остановил джип. Уже совсем рассвело. Справа от нас был лес. Слева за посадками – поле. У Малышева зазвонил мобильник. Он поднес его к уху, нахмурившись, коротко отвечал.

- Всё как договаривались? Отлично. Ждём. Удачи, Стас.

- Я подожду здесь, - сказал мне Малышев, пряча мобильник. – Ты иди на шоссе. Останови их, скажи, что у тебя в лесу машина. Мол, «камаз» сбил. Друг у тебя здесь загибается.

- Так и остановятся? – Засомневался я.

- Остановятся. – Уверенно сказал Малышев, закуривая. – Должны. И ещё – убил, забрал мобилу.

Я пожал плечами – взять, так взять - и стал на обочине. А Малышев погнал вглубь леса.

Увидев черный джип журналистов, я вышел прямо перед ним, отчаянно замахал руками. Джип остановился. Я подбежал и сказал водителю:

- Мы в аварию попали. Друг умирает. Помогите. В больницу надо.

Водитель обернулся к журналистам, выцепил взглядом толстого бородача:

- Михаил Семёнович, поможем ребятам?

Дата добавления: 2015-05-10