Философия и Социология права 45 страница

Развитые здесь идеи о соотношении между правом и государством разделяются далеко не всеми. Против них высказываются все те, кто считает, что есть предел, дальше которого право не может проникнуть в государство, и что, следовательно, право неспособно претворить конституционное государство в чисто правовое явление. Корни такого понимания правового государства восходят к Лассалю и его определению конституции. Лассаль доказывает, что конституция есть выражение того или иного соотношения реальных сил[6]. С этой точки зрения государство всегда и неизменно остается только организованной силой. Однако понимание государства как организованной силы может быть развито в двух противоположных, резко друг другу противопоставленных, направлениях. Эти направления мы можем определить как теорию силы и теорию насилия.

Трудно с большей эрудицией и талантом защищать ту точку зрения, которую мы называем теорией силы, чем это сделал С.А. Котляревский в своей книге «Власть и право». Сам автор этой книги не считает, что существенный смысл того понимания государства, которое он отстаивает, заключается в признании силы самоценным и даже наиболее ценным элементом государства. Он защищает только самостоятельное значение власти по отношению к праву. По его словам, «власть и право – две стихии государства, хотя не в одинаковой степени первоначальные»; «essentiale государства – власть, особым образом квалифицированная, но все же власть». С его точки зрения, «двойственность власти и права» очевидна; она «раскрывается во всей истории государства». Подтверждение этого взгляда он видит в том, что «власть не создала права, но она и не создана им»[7]. Признание власти безусловно самостоятельным элементом государства, значение которого равноценно праву, естественно возбуждает вопрос о том, что же такое представляет из себя власть. Этот вопрос о природе государственной власти С.А. Котляревский решает в том смысле, что власть есть психическое явление. Он принимает известное определение власти с психологической точки зрения, выработанное Н.М. Коркуновым, но вносит к нему поправку, указывая на то, что власть только тогда бывает налицо, когда соответственные психические процессы совершаются в душах как подвластных, так и власть имущих. По его словам, «власть первоначально создается сознанием зависимости и повиновением», но она не исчерпывается этими душевными состояниями, свойственными одним лишь подвластным. Напротив, С.А. Котляревский настаивает на том, что «воля к власти есть также несомненная психологическая реальность»[8].

Однако если бы власть была только психическим явлением, то было бы совершенно непонятно, как она может сохранять свое независимое положение по отношению к праву. Ведь с развитием культуры психические переживания человека, приводящие к волевым решениям и действиям, все больше и больше подчиняются представлениям о должном и недолжном, т.е. все больше подпадают под действие норм, среди которых нормы права имеют первенствующее значение для внешних отношений между людьми. Следовательно, и переживания как чувства зависимости, так и воли к власти могут всецело подчиниться велениям норм права[9]. Поихике нормального человека несвойственна та необузданность, которая могла бы установить грань или предел для этого процесса. Поэтому С.А. Котляревский, стремясь отстоять самостоятельное значение власти по отношению к праву, не мог ограничиться лишь психологическим понятием власти. Не высказываясь прямо в пользу плюралистического понимания власти, он фактически склоняется к нему[10]. В научном построении С.А. Котляревского чуждою праву

оказывается власть не как психическое переживание, а как особая самобытная сила. По его словам, «сила остается таким же признаком государства в настоящее время, как и в незапамятные эпохи, в которых надо искать его происхождения». К этой мысли он неоднократно возвращается. В конце своей книги, делая общие выводы, он снова повторяет, что «государство неразрывно связано с принуждением и насилием, которые вытекают из стихии силы, составляющей его основное ядро; оно в самых высших своих формах все же рассчитано на глубокие несовершенства человеческой природы». Это значение силы для государства, по мнению, С.А. Котляревского, определяет и роль права в нем. Он считает, что «право никогда не может служить самоцелью, никогда оно также не может вытеснить основной стихии государства – силы». Совершающийся в правовом государстве процесс «взаимопроникновения права и силы» никогда не может привести к их полному слиянию. С его точки зрения, «единственное, о чем здесь можно говорить, это об их взаимном сближении, их устанавливающейся относительной гармонии, одною стороною которой являются и столь разнообразные на протяжении веков разрешения проблемы правового государства». Однако правовое государство, по его мнению, никогда не перестает быть организацией силы, оно лишь «все явственнее оказывается не только организацией силы, но и организацией права».

Если признать вместе с С.А. Котляревским существование в правовом государстве двух противоположных начал – права и власти, воплощающей в себе силу, то естественно возникает вопрос о задачах, которые выполняет каждое из этих начал. В частности, так как функции права хорошо известны, вопрос должен быть поставлен о задачах власти как силы. С.А. Котляревский дает на этот вопрос вполне определенный ответ, что власть как сила служит самосохранению государства[11]. Он приводит целый ряд случаев, когда государственная власть должна действовать, подчиняясь необходимости, а потому она принуждена отступать от строгого соблюдения принципов права[12].

Передавая схематически мысль С.А. Котляревского, мы естественно выдвинули одни стороны ее и оставили без внимания другие. Всякая упрощенная передача по необходимости воспроизводит мысль не полностью, так как подробное развитие мысли допускает более точное нюансирование ее. К тому же книга С.А. Котляревского проникнута и известным настроением, создаваемым представлением о власти как первобытной мощи или стихийной силе, и свойственным, по-видимому, самому автору ее[13]. Но если взвесить и оценить самые доказательства С.А. Котляревского в пользу того, что власть есть самобытная сила, которая не может превратиться в чисто правовое явление, то сейчас же обнаружи-

вается теоретическая несостоятельность всего его научного построения. Он не доказал, что в тех случаях, когда, по его мнению, должна действовать власть как сила, дело идет, действительно, о самосохранении самого государства, а не о самосохранении того или иного государственного строя или даже того или иного правительственного режима. Далее, все институты, приводимые С.А. Котляревским в доказательство того, что государство часто бывает поставлено перед крайнею необходимостью, ввиду которой оно должно отступать от строгого соблюдения правовых принципов, принадлежат к числу институтов переходного характера, как, например, институт чрезвычайно-указного права или исключительных положений. Нет никакого основания предполагать, что эти институты имеют непреходящее значение; напротив, все говорит за то, что они временны. Вообще вся аргументация С.А. Котляревского в пользу его понимания отношения между властью и правом основана на фактах, или взятых из истории развития правового государства, или характеризующих современное конституционное государство. В противоположность этому мы не находим у него принципиально-теоретического доказательства того, что власть не может всецело проникнуться правом и стать вполне и без остатка правовым явлением. Такое доказательство должно было бы быть основанным на подробном анализе всех элементов власти. Ссылка на несовершенство человеческой природы в данном случае недостаточна, так как право в отличие от нравственности по преимуществу рассчитано на несовершенство человеческой природы[14].

В действительности совершенно невозможно доказать, что власть не только в некоторых своих исторических формах, но и по существу представляет собою начало, чуждое праву. Так как выше мы уже показали, что все элементы, из которых состоит власть, оказываются в правовом государстве в конце концов всецело проникнутым правом[15], то здесь мы не будем больше останавливаться на этом процессе. Отметим только еще раз, что и власть как сила в конечном результате одухотворяется. Из грубой физической силы, основанной на завоевании, власть превращается в идеологическую силу, опирающуюся на право и осуществляющую его. В законченно развитом правовом государстве сильная власть и есть власть чисто правовая, сильная той прочностью и устойчивостью, которые гарантирует ей неукоснительное соблюдение норм права как со стороны власть имущих, так и подвластных. Все это и заставляет нас придти к заключению, что в правовом государстве власть не должна являться и не является самобытной силой, могущей хоть в каких-либо случаях действовать несогласно с правом или вне его сферы[16].

Совершенно из тех же теоретических предпосылок, как и сторонники теории силы, исходят и сторонники теории насилия. Представители этих двух теоретических течений резко расходятся в противоположные стороны по своим полити-

ческим стремлениям и по своим взглядам на задачи государства, но в своем понимании существа государства они вполне согласны. Сторонники теории силы всегда так или иначе стоят на консервативной точке зрения, даже тогда, когда они, как в вышеуказанном случае, являются искренними конституционалистами и воодушевлены самыми прогрессивными стремлениями. Напротив, все сторонники теории насилия принадлежат к различным оттенкам революционных течений. Но и те, и другие считают одним из существенных и непреложных элементов государства силу в ее чисто стихийных формах.

Надо признать чрезвычайно знаменательным то обстоятельство, что революционеры всех оттенков, считая само собой понятным, что для изменения существующего государственного и социального строя можно и надо прибегать к насилию, даже не видят никакой необходимости в оправдании такого способа действия. В этом, несомненно, сказывается низкий уровень правового развития некоторых слоев населения в современных государствах: ясно, что идеи правового государства пока далеко еще не получили широкого распространения и не пользуются должным авторитетом. В частности, тут отражается также тот незаслуженный успех, с каким пока встречаются теории, видящие в государстве организацию силы. Конечно, если бы государство признавалось организацией права, каким и является по своему существу законченно развитое правовое государство, то тогда всякое насилие было бы неправомерным, а применение его требовало бы каждый раз оправдания. Но применение насилия против силы не нуждается в оправдании, так как этически они равноценны; тут в конце концов решает успех, что является силой, а что насилием. Однако постепенное превращение современного конституционного государства в чисто правовое подрывает ту почву, на которой основываются теоретики силы и насилия. Оно поставило и перед революционерами вопрос об оправдании революционных методов или об оправдании насилия. Произошло это вследствие того, что представители наиболее видных из современных революционных движений – социалистических, приспособляясь к правовым формам борьбы, начали отказываться от революционной тактики. Не подлежит сомнению, что нарождение, развитие, широкое распространение и успехи парламентского социализма в последние десятилетия являются самым ярким показателем победы, одерживаемой идеей чисто правового государства. Правда, парламентские социалисты прямо не отказываются от революционной тактики и в своих речах даже настаивают на соответственных пунктах своей программы. Но процесс их эволюции далеко еще не закончился. Во всяком случае они вступили на тот путь, который приведет их к этому отказу, если они пойдут по нему до конца. На это совершенно правильно указывают представители так называемого революционного, или синдикалистского, социализма. Вместе с тем они выступают с горячей защитой и теоретическим оправданием революционных методов действия или насилия, доказывая его самоценность.

Борьба против проникновения идей правового государства в такие политические течения, которые до сих пор по принципу были им чужды, получила особенно яркое выражение в книге Ж. Сореля «Размышления о насилии», представляющей громадный интерес как симптоматическое явление. Книга эта заключает в себе попытку доказать самостоятельное значение и ценность насилия, которое отождествляется с революционными способами борьбы[17]. Прославление насиль-

ственных методов при решении политических и социальных вопросов составляет главное содержание этой книги. По мнению ее автора, «насилие пролетариата не только обеспечивает грядущую революцию, но представляет из себя, кажется, единственное средство, которым европейские нации, отупевшие от гуманизма, располагают, чтобы вновь ощутить в себе прежнюю энергию»[18]. Эта проповедь проходит через всю книгу Ж. Сореля; заключительные ее слова гласят: «насилию социализм обязан теми высокими моральными ценностями, благодаря которым он несет спасение современному миру»[19]. Но проповеднической настойчивости, которая характеризует книгу Ж. Сореля, совсем не соответствует ее доказательность; доказательства, приводимые автором в пользу необходимости насилия, крайне слабы; они только очень характерны. Все они сводятся к тому, что современное государство в прошлом было рождено путем насилия, а в настоящее время сила играет в нем первостепенную роль. Чтобы побороть эту силу, нужно снова противопоставить ей насилие. Ж. Сорель полагает, что так не только было, но так и должно быть, ибо насилие пробуждает лучшие стороны человеческой личности, приводя ее к героизму и самопожертвованию. Особенно излюбленным его аргументом является указание на то, что международные конфликты решаются открытым столкновением и военной силой[20]. Этот способ решения спорных вопросов он считает идеальным и желает распространить его и на внутреннюю жизнь государства. По его словам, «чем больше распространится и разовьется синдикализм, освобождаясь от старых предрассудков,... тем больше и больше социальные конфликты будут носить характер чистой борьбы, вполне аналогичной борьбе двух враждебных армий»[21]. Эта логическая последовательность при защите насилия теоретически очень ценна, так как она изобличает истинное значение силы и насилия как элементов государственной организации. Исходный и основной аргумент, приводимый в пользу государства и для оправдания его, и до сих пор заключается в выставленном когда-то еще Гоббсом положении, что государство устраняет войну всех против всех. Но теперь для всякого должно быть ясно, что война всех против всех устраняется пока государством только временно и фактически, а не в принципе. Окончательно и принципиально она будет устранена только тогда, когда все элементы государственной власти вполне проникнутся правом и сила, которую представляет из себя государство, будет чисто правовой силой.

Делая общий вывод из произведенной нами оценки теорий силы и насилия, мы должны сказать, что эти теории, несомненно, свидетельствуют о том, что современное государство еще не является вполне правовым. Действительно, в большинстве современных конституционных государств еще не исключена возможность отпадений от принципов правового государства; в них еще может в решительный момент выступить на первый план сила или насилие и подавить право. Ярким подтверждением этого служат те внутренние и внешние катастро-

фы, которые в последнее десятилетие переживала Европа, которые она переживает в настоящее время и, вероятно, будет переживать в ближайшем будущем. Но такое фактическое положение современного правового государства отнюдь не говорит о том, каким оно является по принципу и каким оно должно быть. Напротив, в принципе правовое государство основано только на праве и в нем должно осуществляться безусловное господство права[22]. К тому же тот путь, по которому шло до сих пор развитие правового государства, и те успехи, которых оно достигло на этом пути, определенно показывают, что оно необходимо придет и должно придти к этому результату.

В законченно развитом правовом государстве право и государство многообразно переплетаются друг с другом, взаимно друг друга обусловливая, дополняя и созидая. Каждое из них, постоянно меняясь ролями с другим, как бы является попеременно то причиной, то следствием другого. При таких условиях государство и право представляют собою не отдельно и независимо друг от друга существующие явления, а тесно и неразрывно между собою связанные различные выражения одной и той же совокупности явлений. Такое понимание отношения между правом и государством в настоящее время отстаивается целым рядом теоретиков. Первым подошел к этому взгляду на государство и право голландский ученый Г. Краббе, вполне убедительно доказавший в своем сочинении «Суверенитет права», что власть государства и есть власть права и что иной власти, кроме власти права, у государства нет[23]. Развивая дальше эти мысли, Г. Кельзен пришел к заключению, что право и государство должны рассматриваться как «две различные стороны одной и той же действительности»[24]. Наконец, придерживаясь той же точки зрения, Г. Радбрух утверждает, что «право и государство – одно и то же, они только различные модусы единой субстанции, только различные способы рассмотрения одной и той же данности». По его словам, «законодательство как упорядочивающий порядок – право»[25].

В учении о государстве и праве большой интерес представляет не только тот результат, к которому пришли современные теоретики, но и тот путь или те стадии развития, которые оно проходило. Обозревая эти стадии развития, мы обнаружим поразительную аналогию между ними и теми стадиями, которые проходило учение естествоиспытателей о материи и силе. Первоначально естествоиспытатели учили, что материя и сила – это два раздельных начала, которые то соединяются, то разъединяются. В связи с этим и в силу логической последовательности ставился и решался вопрос, каким образом и кем был сообщен материи первый толчок, приведший ее в движение. Дальнейшие исследования, однако, заставили естествоиспытателей изменить свои первоначальные взгляды, и они пришли к заключению, что сила неразрывно связана с материей, без нее она не может проявляться, а материя, в свою очередь, всегда бывает носительницей силы. Это изменение в учении о материи и силе повлекло за собой и переработку терминологии: термин «сила» был отвергнут, и его место занял термин «энергия»; вместе с тем было развито учение о потенциальной и кинетической энергии. Наконец, в настоящее время признано, что материя и энергия – не два различные начала, а две стороны одного и того же начала, так как материя и состоит из энергии. Совер-

шенно те же стадии проходило и учение о государстве и праве. Разница может быть только в том, что и в истории развития самих государства и права мы обнаруживаем те же стадии, которые намечаются и в развитии учения о них. Сперва теоретики права и государства учили, что государство и право – это два различные начала, к заключению – что право не может существовать без государства и что государство всегда является носителем права. Наконец теперь, как вы видели, признается, что государство и право – это две стороны одного и того же сложного явления, а в частности, право и есть то начало, из которого состоит государство.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Jellinek G. Allgememe Staatslehre, S. 312 (русск. дер. – 2-е изд. С. 251).

[2] Ср.:Палиенко Н. И. Учение о существе права и правовой связанности государства. С. 310 и сл.

[3] Частичное отражение этого взгляда еще можно встретить у Г. Еллинека. Он утверждает, что «трудно представить себе государство, вся деятельность которого была бы связана правовыми нормами». «Государство, правительство которого действовало бы исключительно по указаниям закона, было бы политической химерой» (Ibid. S. 565; Там же. С. 455).

[4] А.М. Кулишер в своем интересном исследовании «Защита субъективных публичных прав посредством иска» (Юридический вестник. 1913. Кн. IV. С. 78 и сл., особ. 95 и сл.) выдвинул и подчеркнул значение искового принципа как двигателя административной юстиции. Но вместе с тем он крайне односторонне истолковал роль административной юстиции, признав ее исключительной задачей восстановление субъективного права. При этом он упустил из виду, что своеобразие административной юстиции в том и заключается, что при посредстве ее в первую очередь должна производиться проверка, соответствует ли обжалованный административный акт нормам действующего объективного права. Следовательно, утверждение и поддержание авторитета норм объективного права является задачей административной юстиции не в меньшей степени, чем восстановление субъективных прав.

[5] Hauriou M. Precis de droit administratif et de droit public. Paris, 1913. P. 931-990; Berthele-my H. Traite elementaire de droit administratif. Paris, 1913. P. 916-989; Moreau F. Droit administratif (Manuel de droit public fransais. II). Paris, 1909; 4-me partie. P. 1079-1226; Duguit L. Les transformations du droit public. Paris, 1913. Ch. VI; Покровский С, П. Государственный Совет во Франции, как орган административной юстиции. Ярославль, 1913, особ. с. 201 и сл.

[6] Lassale's F. Reden und Schriften. Bd. I. Ueber Verfassungswesen. S. 64 ff.; Macht und Recht. S. 123 ff. (русск. пер. – Т. И. С. 5 и сл., 52 и сл.).

[7] Котляревский С. А. Власть и право. Проблема правового государства. М., 1915. С. 27, 32.

[8] Там же. С. 15-16.

[9] Чистый психологизм при решении проблемы власти в конце концов приводит даже к отрицанию подлинной реальности власти. Это особенно ясно видно на теории власти Л. И. Петражицко-го, который сводит власть к психическим проекциям и фантазмам. Ср.: Петражицкий Л,И. Теория права и государства. Т. I. С. 188 и сл. Само собой понятно, что, стоя на этой точке зрения, можно свести к проекциям и фантазмам не только чувство зависимости, но и волю к власти.

[10] Плюралистическое понимание сущности государственной власти было развито мною в статье «Сущность государственной власти», напечатанной в «Юридических записках» за 1913 г., кн. III. В переработанном виде она вошла и в эту книгу в очерк под тем же заглавием. С.А. Котляревский, по-видимому, незнаком с методологическим обоснованием плюралистической теории власти, так как не упоминает о нем. Но тем более ценным подтверждением правильности этой теории является то обстоятельство, что он в своем научном построении фактически следует этой теории. Со своей стороны, в напечатанном выше очерке «Сущность государственной власти» я не мог принять во внимание книгу С.А. Котляревского, так как ко времени ее выхода он был уже целиком отпечатан.

[11] Эту мысль С.А. Котляревский выражает в следующих словах: «Когда мы говорим о невозможности для правового государства стать правовым до конца, то здесь приходится считаться не только со слабостью и неотчетливостью правовых запросов, предъявляемых в данном обществе к государственной власти;... здесь действует и простой инстинкт политического самосохранения, присущий всякому жизнеспособному государству при самых различных формах правления. Правовой запрос сталкивается с dura necessitas» (Там же. С. 354; ср. с. 378, 380).

[12] Там же. С. 355 и сл., 361-364, 371, 381-386.

[13] Наряду с этим мы находим в его книге горячую защиту принципов правового государства с теми ограничениями, которые он отстаивает.

[14] В пользу своего понимания сущности правового государства С.А. Котляревский приводит и методологические соображения. Он указывает на то, что «юридическое истолкование вообще по существу неспособно охватить все бытие государства» (Там же. С. 354; ср. с. 383). Однако под юридическим истолкованием, как это с очевидностью вытекает из контекста, С.А. Котляревский понимает юрдико-догматическое истолкование, а оно, как мы показываем это и выше, и ниже, неспособно охватить и все бытие права. Так же точно все протесты С.А. Котляревского против «юридического фетишизма» (с. 383), «юридического фанатизма» (с. 386), «юридического утопизма» (с. 387, 389) справедливы, когда они направлены против чрезмерного увлечения юридической догматикой. Но к научно-правовому пониманию государства они не могут быть отнесены.

[15] Ср. выше, с. 279-282.

[16] Ср. также: Покровский И. А. Сила или право? // Юридический вестник. 1914. Кн. VII-VIII. С. 5 и сл.

[17] Ж. Сорель говорит: «Термины сила и насилие иногда употребляются для обозначения действия властей, а иногда для обозначения действий бунтовщиков. Ясно, что в обоих этих случаях мы будем иметь дело с совершенно различными последствиями. Я лично держусь того мнения, что следовало бы пользоваться менее двусмысленной терминологией и сохранить термин насилие для второго случая. Мы думаем, что сила имеет целью внести такую социальную организацию, в которой правит меньшинство, в то время как насилие стремится к разрушению этого строя; буржуазия применяла силу с самого начала новой истории, между тем как пролетариат действует теперь против нее и против государства насилием» (Сорель Ж. Размышления о насилии. Пер. под ред. В. М. Фриче. М., 1907. С. 92).

[18] Там же. С. 27; ср. с. 32.

[19] Там же. С. 163. Ср. также: Плеханов Г. К вопросу о революционной тактике. Сила и насилие. СПб., 1906.

[20] Ср.: Там же. С. 14, 20, 24, 49, 52, 87, 159, 161.

[21] Там же. С. 49.

[22] Ср.: Алексеев А. С. Начало верховенства права в современном государстве // Вопросы права. 1910. Кн. П. С. 5 и сл.

[23] Кrаbbе Н. Die Lehre der Rechtssouveranitat. Beitrag zur Staatslehre. Groningen, 1906. S. 17, 47, 195, 245.

[24] Kelsen H. Hauptprobleme der Staatswissenschaftslehre. S. 406.

[25] Radbruch G. Grundzuge der Rechtphilosophie. S. 83.Главная Рефераты

ОТДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ. КУЛЬТУРА

XIII. В ЗАЩИТУ ПРАВА[1] (Задачи нашей интеллигенции)

I

II

III

IV

Право не может быть поставлено рядом с такими духовными ценностями как научная истина, нравственное совершенство, религиозная святыня. Значение его более относительно, его содержание создается отчасти изменчивыми экономическими и социальными условиями. Относительное значение права дает повод некоторым теоретикам определять очень низко его ценность. Одни видят в праве только этический минимум, другие считают неотъемлемым элементом его принуждение, т.е. насилие. Если это так, то нет основания упрекать нашу интеллигенцию в игнорировании права. Она стремилась к более высоким и безотносительным идеалам и могла пренебречь на своем пути этою второстепенною ценностью.

Но духовная культура состоит не из одних ценных содержаний. Значительную часть ее составляют ценные формальные свойства интеллектуальной и волевой деятельности. А из всех формальных ценностей право, как наиболее совершенно развитая и почти конкретно осязаемая форма, играет самую важную роль. Право в гораздо большей степени дисциплинирует человека, чем логика и методология или чем систематические упражнения воли. Главное же, в противоположность индивидуальному характеру этих последних дисциплинирующих систем, право – по преимуществу социальная система. Социальная дисциплина создается только правом; дисциплинированное общество и общество с развитым правовым порядком – тождественные понятия.

С этой точки зрения и содержание права выступает в другом освещении. Главное и самое существенное содержание права составляют справедливость и свобода. Правда, справедливость и свобода составляют содержание права в их внешних, относительных, обусловленных общественной средой формах. Но внутренняя, более безотносительная, духовная свобода возможна только при существовании свободы внешней; последняя есть самая лучшая школа для первой. Еще более важную роль играют внешние формы для справедливости, так как только благодаря им справедливость превращается из душевного настроения в жизненное дело. Таким образом, и все то ценное, что составляет содержание права, приобретает свое значение в силу основного формального свойства права, выражающегося в его дисциплинирующем действии.

Если иметь в виду это всестороннее дисциплинирующее значение права и отдать себе отчет в том, какую роль оно сыграло в духовном развитии русской интеллигенции, то получатся результаты крайне неутешительные. Русская ин-

теллигенция состоит из людей, которые ни индивидуально, ни социально не дисциплинированы. И это находится в связи с тем, что русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне. При таких условиях у нашей интеллигенции не могло создаться и прочного правосознания, напротив, последнее стоит на крайне низком уровне развития.

I

Правосознание нашей интеллигенции могло бы развиваться в связи с разработкой правовых идей в литературе. Такая разработка была бы вместе с тем показателем нашей правовой сознательности. Напряженная деятельность сознания, неустанная работа мысли в каком-нибудь направлении всегда получают свое выражение в литературе. В ней прежде всего мы и должны искать свидетельств о том, каково наше правосознание. Но здесь мы наталкиваемся на поразительный факт: в нашей «богатой» литературе в прошлом нет ни одного трактата, ни одного этюда о праве, которые бы имели общественное значение. Ученые юридические исследования у нас, конечно, были, но они всегда составляли достояние только специалистов. Не они нас интересуют, а литература, приобретшая общественное значение; в ней же не было ничего такого, что способно было бы пробудить правосознание нашей интеллигенции. Можно сказать, что в идейном развитии нашей интеллигенции, поскольку оно отразилось в литературе, не участвовала ни одна правовая идея. И теперь в той совокупности идей, из которой слагается мировоззрение нашей интеллигенции, идея права не играет никакой роли. Литература является именно свидетельницей этого пробела в нашем общественном сознании.

Дата добавления: 2015-05-31