Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Часть 7 1 страница




ДЖУЛИ

Часть 6

Пожалуй, Махду повезло, что он уехал. Его тревога за Аша значительно возросла бы, присутствуй он в военном городке двумя днями позже, когда в бунгало Аша прибыл нежданный гость.

В тот день полк выходил на учения, и Аш, вернувшись через час после заката, обнаружил в тени у ворот наемную тонгу и Гул База, поджидающего на ступеньках веранды с докладом о посетителе.

– Это хаким из Каридкота, – сказал Гул Баз. – Хаким рао-сахиба, Гобинд Дасс. Он ждет в доме.

Да, это действительно был Гобинд. Но внезапный приступ ужаса, от которого у Аша замерло сердце, когда он услышал имя врача, разом прошел при виде гостя. Аш увидел перед собой не вестника, присланного сообщить дурную весть, что Джули больна, или при смерти, или просто терпит жестокое обращение со стороны мужа. Гобинд был по обыкновению элегантен, спокоен и благодушен; он объяснил, что направляется в Бхитхор по настоятельной просьбе Шушилы-рани, которая беспокоится о здоровье своего супруга и не доверяет личному врачу раны, престарелому господину семидесяти восьми лет от роду, чьи методы, утверждает она, устарели на несколько веков.

– А поскольку сама рани наконец понесла и сейчас должна быть избавлена от лишних волнений, – сказал Гобинд, – мой господин рао-сахиб не счел возможным отказать ей в просьбе. Посему я направляюсь в Бхитхор, хотя не знаю, смогу ли я помочь и позволят ли мне помочь: вряд ли собственные хакимы раны примут с распростертыми объятиями чужака, приглашенного лечить их пациента.

– Так значит, он серьезно болен? – спросил Аш с надеждой.

Гобинд пожал плечами и выразительно развел руками.

– Понятия не имею. Вы же знаете Шушилу-рани. Она вечно поднимает шум из-за самой незначительной болячки или малейшего неудобства и, скорее всего, сейчас делает то же самое. Тем не менее меня послали посмотреть, чем я могу помочь, и наказали оставаться в Бхитхоре, пока нужда в моих услугах не отпадет.

В сопровождении всего одного слуги, толстого, туповатого с виду мужлана по имени Манилал, Гобинд добрался до Бомбея, а оттуда двинулся к месту назначения через Бароду и Ахмадабад.

– Рао-сахиб знает, что вас перевели сюда, и велел мне поехать этим путем, сказав, что его племянницы рани будут рады услышать новости о вас, а вы, в свою очередь, пожелаете узнать новости о ваших каридкотских друзьях. Вот письма: рао-сахиб не доверяет общественной почте, а посему доверил послания мне, строго-настрого наказав отдать их лично в руки вам, и никому другому… что я и делаю.

Он привез три письма: кроме Кака-джи Ашу написали также Джхоти и Мулрадж, пусть и коротко, потому что все новости, сказали они, сообщит ему Гобинд. В письмах последних двух не содержалось ничего такого, что нельзя было бы прочитать вслух любому: Джхоти писал в основном об охоте и лошадях, а заканчивал фривольным описанием британского резидента (которого, похоже, невзлюбил по той пустяковой причине, что сей господин носил пенсне и смотрел на мальчика свысока), а Мулрадж просто передавал наилучшие пожелания и выражал надежду, что Аш изыщет возможность навестить их в следующий свой отпуск.

Зато письмо Кака-джи представляло значительный интерес. Ознакомившись с ним, Аш понял, почему Кака-джи предпочел передать его с таким надежным человеком, как Гобинд, а не посылать по общественной почте, а также почему он посчитал нужным отправить Гобинда в Бхитхор через Ахмадабад.

В первой части письма более подробно излагались обстоятельства, в общих чертах обрисованные Гобиндом: настоятельная просьба Шушилы прислать врача, которому она может доверять, и необходимость исполнить эту просьбу, продиктованная нынешним положением Шушилы. Далее следовала обращенная к Ашу просьба помочь Гобинду с лошадьми, проводником и всем прочим, что еще может понадобиться для благополучного путешествия хакима в Бхитхор; деньги на покрытие всех расходов находятся в распоряжении Гобинда.

Покончив с этими вопросами, далее Кака-джи признавался, что беспокоится за своих племянниц и скорее именно по этой причине, чем по указанной выше, сразу согласился отправить Гобинда в Бхитхор.

«Там нет никого, кому они могут доверять, – писал Кака-джи, – и мы здесь не можем полагаться на правдивость сообщений об их благоденствии, поскольку Шушила не умеет писать, а от ее сводной сестры мы до сих пор не получили ни единой весточки, что представляется странным. У нас есть основания считать, что евнух, пишущий от их имени, не заслуживает доверия: в нескольких полученных нами письмах не говорится ничего, помимо того, что обе рани здоровы и счастливы, однако нам стало известно, что дай Гита и по меньшей мере две придворные дамы из числа последовавших за ними в Бхитхор (все трое были преданными служанками и очень любили моих племянниц) умерли, хотя ни в одном из писем об этом не упоминалось ни словом.

Вряд ли мы вообще узнали бы об этом, если бы один торговец, посещавший Бхитхор, не услышал о случившемся и не поведал другому торговцу в Аджмере, который рассказал человеку, чей двоюродный брат живет в Каридкоте. Таким образом, известие дошло до нас в виде всего лишь слухов, но семьи трех упомянутых женщин сильно встревожились и обратились к Джхоти с просьбой спросить у раны, правда ли это. Он так и сделал, и после длительной задержки пришло ответное послание, в котором сообщалось, что две придворные дамы умерли от лихорадки, а дай сломала шею, упав с лестницы.

Рана сделал вид, будто крайне удивлен, что ни старшая, ни младшая рани не обмолвились о произошедшем в письмах к своему дорогому брату, и высказал предположение, что они не сочли смерть служанок настолько важным событием, чтобы сообщать о нем. Здесь он, рана, полностью с ними согласен…

Но мы-то с вами знаем: будь мои племянницы вольны писать по своему усмотрению, они непременно упомянули бы о случившемся. Посему я в глубине души уверен, что евнух пишет под диктовку раны или приспешников раны, хотя не исключено, что я тревожусь попусту и у них действительно все в порядке. Тем не менее мне стало бы легче, если бы я получил возможность узнать все наверное, и, похоже, боги предоставили мне удобный случай. Рана остался доволен Гобиндом, который, как вы помните, излечил его от чирьев, когда бхитхорские хакимы оказались бессильны помочь, и по всей видимости, он сильно недомогает, если позволил Шушиле-Баи попросить Гобинда срочно приехать в Бхитхор, чтобы исцелить его.

Боги вняли моим молитвам, ибо Гобинд сумеет узнать, как обстоят дела у сестер Джхоти, и я велел ему измыслить способ передать вам вести о них, ведь вы проживаете близ границы Раджастхана и сможете переслать сведения в Каридкот. Я бы не стал беспокоить вас, когда бы не знал, что вы тоже имеете причины волноваться на сей счет и, как я, пожелаете удостовериться, что все в порядке. Если же дело плохо, вы сообщите нам, и тогда Джхоти со своими советниками решит, какие меры они примут».

«Если вообще примут хоть какие-нибудь», – мрачно подумал Аш. Хотя князья по-прежнему держали личные армии – «вооруженные силы княжества», огромное расстояние, отделявшее Каридкот от Бхитхора, исключало всякую вероятность военных действий одного против другого, даже если бы правительство Индии дало разрешение на подобные меры, чего оно, разумеется, не сделает. Джхоти мог единственно подать жалобу в надлежащие инстанции – в данном случае британскому резиденту, – откуда она будет переправлена в политический департамент, который перешлет ее в Аджмер и попросит представителя генерал-губернатора поручить должностному лицу, ответственному за часть Раджпутаны, включающую Бхитхор, провести расследование в связи с жалобой и доложить о результатах.

Помня нерасторопность и недоверчивость политического офицера, решительно отказывавшегося думать плохо о ране или предпринимать любые действия, которые могли бы не понравиться начальству в Аджмере, Симле и Калькутте, Аш сильно сомневался, что из расследования выйдет какой-нибудь толк. Особенно если учесть, что политическому офицеру (да и никому другому) ни за что не позволят увидеться и поговорить с любой из рани, которые, разумеется, соблюдают строгое затворничество. Любая попытка настоять на подобной встрече вызовет страшное возмущение не только в Бхитхоре, но и во всей Индии, и в самом лучшем случае будет дано разрешение (да и то вряд ли) на разговор с некой невидимой женщиной, сидящей за занавесом и, несомненно, окруженной людьми из числа приспешников раны, следящих за каждым произнесенным ею словом.

При таких обстоятельствах она едва ли скажет правду, да и не будет никаких доказательств, что за занавесом сидела действительно одна из рани, а не какая-нибудь хорошо подготовленная к разговору женщина из занана. Принимая все это в расчет, подумал Аш, остается лишь глубоко сожалеть, что Джхоти решил проникнуться глупой детской неприязнью к британскому резиденту в Каридкоте…

Он поднял глаза от письма и, встретив спокойный внимательный взгляд Гобинда, спросил:

– Вы знаете, что здесь написано?

Гобинд кивнул.

– Рао-сахиб оказал мне честь, прочитав послание вслух, прежде чем запечатать, дабы я понял, насколько важно беречь его как зеницу ока и не допустить, чтобы оно попало в чужие руки.

– А, – сказал Аш и взял лампу.

Поднесенные к отверстию стеклянной ламповой колбы, два листа толстой индийской бумаги почернели и свернулись, а потом вспыхнули. Аш поворачивал их так и этак, чтобы они лучше горели, а когда наконец язычки пламени подползли к самым пальцам, бросил тлеющие остатки письма на пол и растер подошвой в порошок.

– Вот так. Теперь у рао-сахиба стало хотя бы одним поводом для тревоги меньше. Что же касается остального, то его опасения вполне обоснованны, но несколько запоздали. Если бы в свое время он расторг брачные соглашения, никто не стал бы его винить. Но он этого не сделал, и уже ничего не поправить. Закон и местные обычаи на стороне раны – как и политический сахиб, в чем мы имели случай убедиться.

– Возможно, оно так, – спокойно согласился Гобинд. – Но вы несправедливы к рао-сахибу. Если бы вы знали покойного махараджу, вы бы поняли, что у рао-сахиба не было иного выбора, кроме как поступить так, как он поступил, и позаботиться о том, чтобы бракосочетание состоялось.

– Да знаю, – сказал Аш, резко вздохнув. – Прошу прощения. Я не должен был так говорить. Я прекрасно понимаю, что в тех обстоятельствах он не мог поступить иначе. К тому же дело сделано, и мы не в силах изменить прошлое.

– Такое не под силу даже богам, – невозмутимо согласился Гобинд. – Но рао-сахиб надеется, да и я тоже, что мы с вами, сахиб, сумеем хоть как-нибудь повлиять на будущее.

Тем вечером они больше не разговаривали, потому что Гобинд валился с ног от усталости. Ни он, ни его слуга Манилал прежде не путешествовали по железной дороге и были настолько ошеломлены и утомлены поездкой, что еще спали, когда Аш следующим утром отправился на построение. Он получил возможность продолжить разговор с Гобиндом лишь после службы, ближе к вечеру, но, поскольку он почти не спал ночью, у него было время хорошенько подумать над письмом Кака-джи, а потом (когда страхи за безопасность Джули, вызванные подобными мыслями, стали совсем невыносимыми) над более практическими вопросами – приготовлениями к тому, чтобы Гобинд благополучно добрался до Бхитхора. К осуществлению этого он приступил с самого утра, отправив своего старшего саиса Кулу Рама выбрать и купить пару лошадей у местного барышника и послав Сарджи записку с вопросом, не знает ли он человека, готового стать проводником для двух путешественников, направляющихся в Бхитхор и желающих двинуться в путь завтра же.

Лошади и ответ Сарджи – равно удовлетворительные – уже ждали Аша, когда он вернулся в бунгало: Сарджи писал, что посылает своего собственного шикари Букту (охотника, знающего все звериные тропы и кратчайшие пути через горы), который доведет друзей Аша до Бхитхора; а лошади, купленные Кулу Рамом, оказались крепкими, внушающими доверие животными, совершенно здоровыми и способными, по словам Кулу Рама, покрывать по столько косов в день, сколько будет угодно хакиму-сахибу.

Оставалось решить последний, самый важный вопрос: как наладить сообщение между Гобиндом в Бхитхоре и Ашем в Ахмадабаде, не вызывая подозрений у раны.

Несколько часов кряду они обсуждали возможные варианты во время верховой прогулки по берегу реки, предпринятой якобы с целью испытания приобретенных лошадей, но в действительности для того, чтобы их никто не подслушал. А позже они разговаривали до полуночи в спальне Аша, такими тихими голосами, что Гул Баз, поставленный на веранде с наказом отсылать прочь незваных гостей, не слышал ничего, кроме приглушенного невнятного бормотания.

Времени оставалось мало, а сделать предстояло еще многое. Для письменного сообщения, коли вообще удастся установить таковое, требовался некий кодовый язык – достаточно простой, чтобы запомнить, и не способный вызвать подозрений, если послание перехватят. Договорившись насчет условных слов и фраз, они принялись обдумывать возможные способы и средства отправки донесений из Бхитхора, поскольку, если у раны есть что скрывать, он, несомненно, прикажет пристально следить за Гобиндом. Впрочем, эту проблему придется решать одному Гобинду и только после того, как он прибудет в Бхитхор, оценит ситуацию и выяснит, какая степень свободы ему предоставлена (или предоставлена ли хоть какая-то). Но планы все равно следовало составить заранее: даже если почти все они на поверку окажутся неосуществимыми, по меньшей мере один вдруг да и сработает.

– Есть еще мой слуга, Манилал, – сказал Гобинд, – которого по причине безграмотной речи и глуповатого вида все принимают за простачка, за тупоумного мужлана, неспособного на хитрость, а это далеко от истины. Думаю, он может оказаться нам полезным.

К полуночи они обсудили не меньше дюжины планов, и для подготовки к осуществлению одного из них Гобинд в девять часов утра отправился на поиски некой лавки в городе, принадлежащей европейцу.

– В самом худшем случае, – сказал он накануне, – я всегда смогу заявить, что мне надо съездить в Ахмадабад за дополнительными лекарствами для его высочества. У вас здесь есть хорошая девай-дукан (аптека)? Предпочтительно иностранная.

– В военном городке есть одна: «Джобблинг и сыновья, фармацевты», где все сахибы и мем-сахибы покупают зубной порошок, лосьон для волос и разные патентованные медикаменты из Билайта. Но рана ни при каких обстоятельствах не позволит вам поехать самому.

– Возможно. Однако любой, кого пошлют сюда, привезет с собой бумагу с составленным мною списком необходимых лекарств. Завтра утром я наведаюсь в аптеку, узнаю, какими медикаментами там торгуют, а также попробую наладить добрые отношения с управляющим лавки.

Гобинд покинул Ахмадабад вскоре после полудня, взяв с собой набор таблеток и микстур, купленных по совету евразийца мистера Перейры, управляющего ахмадабадским филиалом фирмы «Джобблинг и сыновья», с которым он быстро установил дружеские отношения. Аш вернулся из части вовремя, чтобы проводить гостя, и они коротко переговорили на веранде, после чего Гобинд и Манилал, вместе с присланным Сарджи шикари по имени Букта, собиравшимся проводить их до Бхитхора через Паланпор и предгорья Абу, двинулись верхом прочь от бунгало и скрылись среди огненных деревьев, растущих вдоль длинной дороги военного городка.

Через два дня Сарджи запиской известил Аша, что шикари вернулся, оставив хакима со слугой в миле от границы Бхитхора. Хаким щедро вознаградил Букту за оказанную услугу и на словах передал Пеламу-сахибу, что будет денно и нощно молиться, чтобы боги даровали сахибу здоровье и удачу во всех делах и чтобы все шло гладко в ближайшие месяцы. Благочестивая надежда, не требующая расшифровки.

По мере того как дни становились жарче, Аш вставал утром все раньше и раньше, чтобы успеть выгулять Дагобаза час-другой перед рутинным времяпрепровождением в конюшне и канцелярской работой, которой стало больше после окончания сезонных учений. Вечерами он обычно играл в поло. Эта игра, только начавшая входить в моду, когда он вступил в корпус разведчиков, распространилась по всей Индии с быстротой огня – теперь даже кавалерийские полки на юге страны увлеклись поло, и Аш, знавший в нем толк, был очень востребован.

Посему он был занят с утра до вечера – к счастью для него, хотя он не понимал своего счастья и, наверное, отказался бы понять, укажи ему кто на это. Каждодневные дела отвлекали Аша от мыслей о возможной участи Джули и утомляли настолько, что по ночам он спал, а не доводил себя до нервного истощения тревожными раздумьями над письмом Кака-джи и ужасными предположениями, из него вытекающими. Тяжелая работа и изнурительные физические упражнения служили своеобразным болеутоляющим средством, за которое ему следовало бы благодарить небо.

Махду через посредство базарного письмописца сообщил, что благополучно добрался до места назначения и рад снова оказаться в Мансере. Он пребывает в добром здравии и надеется, что Аш тоже и что Гул Баз присматривает за ним должным образом. Вся его семья (у него появилось еще три внука, два из них – мальчики) шлет Ашу искренние пожелания крепкого здоровья, счастья, благополучия и т. д., и т. д.

Аш написал ответное письмо, но не упомянул о визите Гобинда. Как ни странно, ни словом не обмолвился о нем и Гул Баз, который выполнил свое обещание и написал старику, дабы сообщить последние новости о Пеламе-сахибе и заверить Махду, что у них все в порядке. Правда, Гул Баз обошел данное обстоятельство молчанием чисто интуитивно – ни Аш, ни Гобинд не советовали ему помалкивать об этом. Но он тоже был встревожен.

Гул Баз, как и Махду, питал глубокое недоверие к Бхитхору и не хотел, чтобы сахиба снова вовлекли в какие-либо дела, связанные с этим беззаконным и зловещим княжеством беспринципного правителя. Однако он опасался, что именно это и старается сделать хаким из Каридкота, хотя зачем и каким образом, он понятия не имел (Гул Баз знал об Аше гораздо меньше, чем Махду, а мудрый старик ни с кем не делился некоторыми своими подозрениями).

Казалось бы, тревога, вызванная у него неожиданным визитом Гобинда, должна была утихнуть после отъезда последнего. Но этого не произошло, так как Гул Баз заметил, что сахиб взял за обыкновение делать множество мелких покупок в одной ангрези-аптеке – той самой лавке, куда по случайному стечению обстоятельств (или не по случайному?) наведывался хаким утром перед отъездом и где, по словам возницы наемной тонги (болтливого парня, впоследствии допрошенного Гул Базом), провел более получаса за разговором с управляющим и в конечном счете купил ряд иностранных лекарств.

Сам по себе этот факт не казался странным, поскольку ни для кого не являлось секретом, что хаким послан лечить рану Бхитхора, которого не так давно исцелил от мучительного недуга и глубоко впечатлил своими способностями. Но с чего вдруг сахиб, обладающий отличным здоровьем, начал делать в аптеке покупки по три-четыре раза на неделе, если раньше всегда предоставлял Гул Базу обеспечивать его мылом, зубным порошком и тому подобными вещами?

Гул Базу все это не нравилось. Но он ничего не мог поделать и не желал ни с кем обсуждать сей вопрос. Ему оставалось лишь помалкивать и вопреки всему надеяться, что в скором времени из Мардана придет приказ, призывающий сахиба обратно в корпус разведчиков и на северо-западную границу. Гул Баз тоже рвался поскорее убраться отсюда и страшно тосковал по своим родным краям и родному языку.

Однако Аш, совсем недавно одержимый столь же страстным желанием поскорее распрощаться с Гуджаратом, внезапно испугался, как бы не пришлось уехать отсюда в ближайшем будущем: если его вызовут в Мардан прежде, чем Гобинду удастся тайно передать вести из Бхитхора, он, вполне вероятно, так и не узнает о произошедших там событиях и не сможет сообщить Кака-джи о положении дел или помочь чем-нибудь.

Эта мысль казалась настолько невыносимой, что в настоящее время Аш испытал бы облегчение, если бы узнал, что должен прослужить в Гуджарате еще пять лет, или даже десять, или двадцать. Уехать сейчас значило бы бросить Джули именно тогда, когда она нуждается в помощи больше всего и когда самая ее жизнь может зависеть от его присутствия здесь, в Ахмадабаде, и готовности прийти к ней на помощь.

Он уже дважды бросал Джули: сначала в Гулкоте, когда она была ребенком, а потом в Бхитхоре – хотя в последнем случае решительно против собственной воли. Он не сделает этого в третий раз. Но если ему прикажут вернуться в Мардан – что тогда? Имеет ли смысл послать Уолли и Уиграму Бэтти письмо с просьбой употребить все свое влияние, чтобы приказ о его возвращении отсрочили, коли им станет известно, что такая возможность рассматривается? С другой стороны, сообщив обоим о страстном желании поскорее вернуться в корпус, как он теперь собирается объяснить столь резкую перемену настроения? «Извините, я не могу сказать, почему я передумал и не хочу возвращаться в корпус, но вы просто поверьте на слово, что мне крайне необходимо задержаться здесь на некоторое время…»

Они решат, что Аш заболел или спятил, а Уолли посчитает, что уж он-то вправе знать правду. Но открыть правду нельзя, а значит, писать не имеет смысла.

Аш искал утешения в надежде. При удачном раскладе «оловянные боги», изгнавшие его в Гуджарат, вообще забыли о нем и не вспомнят. Или, что еще лучше, Гобинд сумеет связаться с ним и сообщит, что их страхи оказались беспочвенными и на самом деле у обеих рани Бхитхора все в порядке, а тогда будет неважно, как скоро его отзовут обратно в корпус. На самом деле чем скорее, тем лучше, потому что последнее письмо Уолли усилило в нем желание вернуться в Мардан почти в той же мере, в какой письмо Кака-джи отбило охоту уезжать из Ахмадабада.

Уолли писал, что разведчики снова ходили в бой и Зарин получил ранение, но не серьезное. Он подробно описывал сражение (с бандитами из племенной области Утман-Кхел, которые два года назад убили нескольких кули, работавших на строительстве канала на реке Сват) и пел дифирамбы инициатору боевых действий, некоему капитану Каваньяри, помощнику комиссара Пешавара. Тот узнал, что главарь и несколько членов банды живут в деревне Сапри, милях в пяти выше по течению от форта Абазай и на самой границе племенной территории Утман-Кхел, и послал деревенскому старосте требование о выдаче бандитов вкупе с крупной денежной суммой, предназначенной на пенсии семьям убитых кули.

Жители Сапри, наивно полагавшие свою деревню неприступной, ответили оскорбительным отказом. Капитан Каваньяри решил захватить их врасплох и разработал план нападения. Под командованием Уиграма Бэтти три офицера разведчиков, двести шестьдесят четыре совара из кавалерии и дюжина сипаев из пехоты – последние верхом на мулах – выступили однажды ночью под покровом темноты к Сапри, вместе с Каваньяри, которому удалось сохранить предстоящую операцию в такой глубокой тайне, что двое из офицеров до последнего играли в теннис и ушли в поход практически с корта.

Первая часть марша была простой, но за восемь миль до цели местность стала сильно пересеченной, и лошадей и мулов пришлось отправить в форт Абазай, а разведчики двинулись ощупью в темноте на своих двоих. Жители Сапри, по-прежнему уверенные, что нагромождения скал, пропасти и пробитые реками глубокие ущелья служат вполне достаточной защитой от любого нападения, пробудившись на рассвете, обнаружили, что деревня окружена, и схватились за оружие, но после короткого сражения, в ходе которого убитые кули были полностью отомщены, главарей и девятерых других бандитов, принимавших участие в той резне, взяли в плен.

«Наши потери составили всего семь человек ранеными, – писал Уолли, – и Уиграм представил Джагат Сингха и дафадара Тура База к ордену “За заслуги” за похвальную отвагу в бою. Так что сам видишь: мы тут ведем не совсем праздную жизнь. А как ты там? Знаешь, мне неприятно говорить это, но в своих письмах ты очень много рассказываешь об образце совершенства среди лошадей, недавно тобой приобретенном, но почти ничего о себе, тогда как меня интересуют новости о тебе и твоих делах. Или в Ахмадабаде и хваленой Роуперовской коннице вообще ничего никогда не происходит? Уиграм передает тебе привет. Зарин тоже. Ты слышал про молодого болвана Рикки Смита из 75-го туземного пехотного полка? Ты не поверишь, но…» Заключительная часть письма посвящалась разным сплетням.

Аш со вздохом отложил письмо в сторону. Он должен написать Зарину и попросить его впредь быть поосторожнее. Было здорово получить весточку об Уолли и узнать все последние новости и сплетни полковой жизни, но еще лучше было бы получить возможность снова разговаривать с ним лично – и служить в полку, постоянно занятом в боевых действиях, а не в полку, который со времени Восстания редко участвовал в таковых (если вообще участвовал) и к которому он, Аш, лишь временно прикомандирован – незваный гость, навязанный начальством и в любой момент могущий получить приказ о возвращении в свой корпус. «Только бы не слишком скоро, – молился Аш. – Не раньше, чем придут известия от Гобинда…»

Но мучительно долгие дни тянулись один за другим, а из Бхитхора все не приходило никаких известий, хотя уже была весна и минуло более года со дня, когда он прибыл в Ахмадабад, «временно прикомандированный» к Роуперовской коннице. Временно – это на сколько? На год, на два, на неопределенный срок?.. Чем там занимается Гобинд?

Аш нанес очередной визит в аптеку Джобблинга, купил бутылку жидкой мази якобы для лечения растяжения и провел какое-то время с мистером Перейрой, заядлым сплетником, который без всяких наводящих вопросов непременно упомянул бы о любом интересном факте (как то особый заказ на лекарства для правящего князя).

Мистер Перейра по обыкновению болтал без умолку, и Аш много чего узнал о хворях разных известных людей в городе, но ровным счетом ничего о ране Бхитхора. Однако поздним вечером того же дня, вернувшись в бунгало, он застал на веранде толстого мужчину в покрытой дорожной пылью одежде – личного слугу Гобинда, Манилала, который наконец-то принес новости.

– Этот болван торчит здесь уже два часа, – возмущенно доложил Гул Баз на пушту (снова Бхитхор!), – но он отказывается есть или пить, пока не поговорит с вами, хотя я двадцать раз повторил: когда сахиб вернется, он примет ванну, переоденется и пообедает, прежде чем говорить с кем-либо. Но этот человек глуп и ничего не желает слушать.

– Это слуга хакима, и я приму его сейчас же, – сказал Аш, знаком приказывая Манилалу следовать за ним. – Наедине.

Новости из Бхитхора были ни хорошими, ни плохими, о чем ясно свидетельствовало то, что Манилала отпустили в Ахмадабад. Но Гобинд не осмелился передать с ним письмо, опасаясь, что его обыщут. «Что они и сделали, – сказал Манилал с чуть заметной улыбкой. – Очень тщательно». Посему послание было устным.

Рана, сообщал Гобинд, страдает от чирьев, несварения желудка и головных болей, главным образом по причине хронических запоров. Состояние пациента (как и следовало ожидать, учитывая его образ жизни) было плачевным, но сейчас улучшилось: иностранные медикаменты оказались в высшей степени эффективными. Что же касается рани, то у них, насколько он понял, все в порядке.

Младшая и главная рани, которая вот-вот должна разрешиться от бремени, говорят, чувствует себя хорошо и с нетерпением ждет появления ребенка на свет – прорицатели, астрологи и повитухи с уверенностью предрекают, что родится сын. Уже делаются приготовления к пышным торжествам в честь этого радостного события, и нарочный готов в любой миг поскакать к ближайшей телеграфной конторе (до нее много миль пути), чтобы оттуда послать новости в Каридкот. Но Гобинд несколько встревожил – с я, узнав, что это не первая беременность главной рани, как он предполагал, а третья.

Он терялся в догадках, почему до Каридкота не дошло никаких сведений о двух предыдущих беременностях. Казалось бы, столь приятную новость надлежало сообщить немедленно. Однако факт оставался фактом: в первые месяцы супружества у Шушилы-рани дважды произошел выкидыш. По мнению Гобинда, причиной этого явилось горе и потрясение, поскольку первый выкидыш совпал по времени со смертью двух придворных дам, а второй – со смертью преданной старой дай Гиты, что едва ли можно назвать стечением обстоятельств. Но хотя он по-прежнему подозревал, что со всеми тремя смертями связана какая-то тайна, одно представлялось несомненным: главная рани не больна и не несчастна.

Как ни странно, супружество, начавшееся для нее столь неблагоприятно, оказалось, если верить слухам (а он склонен верить), в высшей степени удачным: маленькой рани взбрело в голову безумно влюбиться в своего непривлекательного мужа, а рана нашел сочетание утонченной красоты и безудержного обожания столь живительным для своего пресыщенного вкуса, что потерял всякий интерес к наложникам и, дабы угодить юной жене, удалил от себя двух красивых и порочных юношей, прежде ходивших у него в любимчиках. Все это было хорошей новостью.

Второй рани, однако, повезло меньше. В отличие от сестры она не снискала благосклонности раны, и он отказался осуществить с ней брачные отношения, во всеуслышание заявив, что не желает иметь ребенка от полукровки. Поначалу Джули-Баи изгнали в крыло одного из маленьких заброшенных дворцов за пределами города и только спустя месяц, по настоянию главной рани, перевели в Рунг-Махал. Позже она снова покинула занан и на сей раз поселилась в Жемчужном дворце, а после нескольких месяцев разлуки с сестрой вернулась обратно. С тех пор она получила позволение остаться в Рунг-Махале и теперь тихо и уединенно живет в своих покоях.

Гобинд считает, что рана собирается развестись с ней и отправить обратно в Каридкот, как только ее сестра, главная рани, станет меньше от нее зависеть, а такое вполне может произойти, когда появятся маленькие сыновья и дочери, которые займут внимание Шушилы-Баи. Разумеется, это не более чем предположение: сахиб наверняка понимает, что для человека в статусе Гобинда почти невозможно (и уж конечно, крайне опасно) задавать наводящие вопросы насчет двух рани Бхитхора или выказывать повышенный интерес к их обстоятельствам и взаимоотношениям с раной. Посему он запросто может ошибаться в этом своем предположении, как и во всех прочих. Но по крайней мере, вторая рани, пусть и являясь женой лишь номинально, судя по всему, находится в безопасности и пребывает в добром здравии, и вскоре то же самое можно будет сказать и о главной рани.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-26; Просмотров: 339; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.061 сек.