Джон Пендлетон

Ровно за неделю до Рождества Поллианна отправила свой рассказ (теперь уже аккуратно напечатанный) на конкурс. В объявлении говорилось, что победителей назовут не раньше апреля, так что она с присущим ей философским спокойствием приготовилась к долгому ожиданию. "Пожалуй, я рада, что ждать придется так долго, — говорила она себе. — Всю зиму мне будет весело думать, что, может быть, я все-таки получу первый приз, а не один из тех, что поменьше. Возможно, я даже буду рассчитывать на первый приз, тогда если я действительно получу его, у меня не будет совсем никаких огорчений. Ну, а если не получу… я хотя бы не буду все эти недели огорчаться заранее, и смогу радоваться тому из меньших призов, который мне достанется". То, что она может не получить совсем никакого приза, никак не входило в расчеты Поллианны. Рассказ, так красиво напечатанный Милли Сноу на машинке, выглядел, по мнению автора, ничуть не хуже, чем если бы уже вышел из типографии. В тот год Рождество не было веселым в доме Харрингтонов, несмотря на все старания Поллианны. Тетя Полли категорически отказалась позволить как-то отметить праздник и выразила свою позицию столь недвусмысленно, что Поллианна не смогла сделать ей даже самый скромный подарок.

В рождественский вечер к ним зашел Джон Пендлетон. Миссис Чилтон, извинившись, ушла к себе, но Поллианна, которая была совершенно измучена долгим днем, проведенным с теткой, приветствовала его с радостью. Однако даже здесь она обнаружила ложку дегтя в бочке меда своего удовольствия, так как Джон Пендлетон принес с собой письмо от Джимми, и в письме не говорилось ни о чем ином, как только о планах устройства замечательного рождественского праздника в Доме молодых работниц — планах, которые строили вместе он и миссис Кэрью; а Поллианна, как ни стыдно было ей признаться в этом себе самой, в тот момент не была расположена слушать рассказы о рождественских развлечениях… тем более, о развлечениях Джимми.

Джон Пендлетон, однако, не пожелал оставить эту тему, даже когда письмо было дочитано до конца.

— Большие дела… ничего не скажешь! — воскликнул он, складывая письмо.

— Да, действительно. Замечательно! — пробормотала Поллианна, стараясь говорить с должным энтузиазмом.

— И все это прямо сейчас, в этот вечер, а? Хотел бы я заглянуть к ним в эту минуту.

— Да-да, — снова пробормотала Поллианна, еще более старательно изображая энтузиазм.

— Я полагаю, миссис Кэрью знала, что делает, когда взяла Джимми в помощники, — засмеялся мужчина. — Но интересно, как это понравится Джимми — изображать Санта Клауса сразу для пятидесяти молодых женщин!

— Он в восторге, конечно же! — Поллианна слегка вскинула голову.

— Может быть. Но все же, ты должна признать, это не совсем то же самое, что учиться строить дамбы и мосты.

— О да!

— Но пусть так. Я готов побиться об заклад, что эти девушки никогда не проводили время веселее, чем с его помощью в этот вечер.

— Да-да, конечно, — запинаясь, выговорила Поллианна, стараясь подавить эту противную дрожь в голосе и не сравнивать свой невеселый вечер в Белдингсвилле в компании одного лишь Джона Пендлетона с тем, какой проводят те пятьдесят девушек в Бостоне с Джимми.

Последовала краткая пауза. Джон Пендлетон мечтательно смотрел на танцующие в камине языки пламени.

— Чудесная женщина… миссис Кэрью, — сказал он наконец.

— Да, она действительно чудесная! — На этот раз энтузиазм в голосе Поллианны был совершенно неподдельным.

— Джимми писал мне прежде о том, что она сделала для этих девушек, — продолжил мужчина, по-прежнему глядя в огонь. — Как раз в предыдущем письме он много рассказывал об этом и о ней самой. Он говорит, что всегда восхищался ею, но никогда до такой степени, как теперь, когда узнал ее по-настоящему.

— Она — прелесть! Вот что она такое! — с теплотой заявила Поллианна. — Она прелесть во всех отношениях, и я ее очень люблю!

Джон Пендлетон со странным выражением в глазах вдруг обернулся к Поллианне:

— Я знаю, дорогая. Что до этого, то, может быть, есть и другие… которые тоже любят ее.

На миг сердце Поллианны замерло. К ней с ошеломляющей силой пришла неожиданная мысль.

Джимми! Не хочет ли Джон Пендлетон сказать, что Джимми любит… влюблен в миссис Кэрью?

— Вы имеете в виду… — неуверенно произнесла она, но закончить вопрос не смогла.

— Я имею в виду… девушек, разумеется, — ответил он беспечно, но все с той же странной улыбкой. — Разве ты не предполагаешь, что те пятьдесят девушек… без ума от нее?

Поллианна сказала: «Да, конечно» — и пробормотала еще что-то приличествующее случаю в ответ на следующее замечание Джона Пендлетона. Но ее ум был в смятении, и она предоставила мужчине говорить почти одному весь оставшийся вечер.

И похоже, Джон Пендлетон был отнюдь не против этого. Раз или два он беспокойно прошелся по комнате, а затем опустился на прежнее место. И когда он заговорил, тема была все та же — миссис Кэрью.

— Странно… насчет этого ее Джейми, правда? Я все думаю, действительно ли он ее племянник.

Так как Поллианна не ответила, мужчина продолжил после минутного молчания:

— Но все равно, он — славный малый. Мне он нравится. Есть в нем что-то глубоко настоящее. Она в нем души не чает. Это очевидно, и не важно, действительно он родня ей или нет. — Последовала новая пауза; затем, немного изменившимся голосом Джон Пендлетон продолжил.

— И, как подумаешь, еще более странным кажется то, что она не… вышла замуж еще раз. Она… очень красивая женщина. Ты так не думаешь?

— Да… да, действительно, — с отчаянной торопливостью отозвалась Поллианна, — очень… очень красивая.

Голос Поллианны все же немного дрогнул. В этот момент она видела отражение собственного лица в зеркале напротив… а Поллианна никогда не считала себя «очень красивой».

А Джон Пендлетон все говорил и говорил о пустяках, задумчиво, с удовольствием, устремив глаза на огонь в камине. Отвечают ему или нет, его, похоже, не беспокоило. И даже слушают его или нет, он вряд ли знал. Ему явно хотелось только говорить. Но, наконец, он с неохотой встал и попрощался.

Томительные полчаса Поллианна с нетерпением ждала, когда же он уйдет и она сможет побыть одна; но после его ухода ей захотелось, чтобы он снова был с ней. Она вдруг обнаружила, что ей неприятно быть одной… со своими мыслями.

Теперь ей все было удивительно ясно. Не было никаких сомнений. Джимми был влюблен в миссис Кэрью. Вот почему он был так угрюм и беспокоен, когда она уехала. Вот почему он так редко приходил повидать ее, Поллианну, своего старого доброго друга. Вот почему… Бесчисленные мелкие подробности событий минувшего лета одна за другой всплывали в памяти Поллианны — немые свидетели того, что невозможно было отрицать.

А почему бы ему и не любить ее? Миссис Кэрью действительно была красива и очаровательна.

Правда, она была старше Джимми; но молодые мужчины женились на женщинах гораздо старше нее — и много раз. А если они любят друг друга…

В тот вечер Поллианна плакала, пока не заснула.

Утром она мужественно постаралась посмотреть в лицо фактам и даже попробовала, с печальной улыбкой, подвергнуть их испытанию игрой «в радость». И тогда ей вспомнились слова, которые когда-то сказала Ненси: «Если есть кто-то на свете, кто и слышать бы не пожелал о твоей игре, так это пара поссорившихся влюбленных!»

"Конечно, мы не «поссорились» и даже не «влюбленные», — думала Поллианна, краснея, — но все равно я могу радоваться, что он рад и что она рада, только…" — Даже наедине с собой Поллианна не могла закончить эту фразу.

Уверенная теперь, что Джимми и миссис Кэрью любят друг друга, Поллианна стала особенно восприимчива ко всему, что могло укрепить эту уверенность. И, ожидая подтверждений, она, как и можно было предположить, стала находить их — сначала в письмах миссис Кэрью.

«Я часто вижусь с твоим другом, молодым Пендлетоном, — писала как-то раз миссис Кэрью, — и он нравится мне все больше и больше. Однако я хотела бы — просто из любопытства — понять, откуда у меня это смутное чувство, что я где-то видела его прежде».

После этого она нередко вскользь упоминала о нем в своих письмах, и для Поллианны в самой неумышленности этих упоминаний было их ядовитейшее жало, поскольку становилось очевидно, что присутствие рассматривалось теперь миссис Кэрью как нечто само собой разумеющееся. Были и другие источники, в которых Поллианна находила пищу для своих подозрений. Все чаще и чаще к ней заглядывал Джон Пендлетон с рассказами о Джимми и о том, что Джимми делает в Бостоне; и всегда в этих рассказах присутствовали упоминания о миссис Кэрью. Бедная Поллианна спрашивала себя иногда, может ли Джон Пендлетон говорить хоть о чем-нибудь, кроме миссис Кэрью и Джимми, столь неизменно одно или другое из этих двух имен было у него на устах. Приходили также письма от Сейди Дин, и в них рассказывалось о Джимми и о том, что он делает, чтобы помочь миссис Кэрью. И даже Джейми, который изредка писал ей, внес в это дело свою лепту, когда написал однажды вечером:

«Сейчас десять часов. Я сижу один, жду, когда вернется домой миссис Кэрью. Она уехала с Пендлетоном на одну из их обычных вечеринок в Доме молодых работниц».

От самого Джимми Поллианна получала письма очень редко, и этому, как говорила она себе с грустью, можно было радоваться.

— Если он не может писать ни о чем, кроме миссис Кэрью и тех девушек, я рада, что он не пишет часто! — вздыхала она.

Глава 27ДЕНЬ, КОГДА ПОЛЛИАННА НЕ ИГРАЛА

Так, один за другим, проходили зимние дни. Пронеслись январь и февраль с метелями и мокрым снегом, и пришел март с сильным ветром, который свистел и завывал вокруг старого дома, заставляя ставни раскачиваться, а ворота скрипеть так, что это было крайне мучительно для нервов, и без того напряженных до предела.

Поллианне было не очень легко играть в ее игру в эти дни, но она играла — играла честно, мужественно. Тетя Полли не играла совсем, что конечно же не облегчало игру для Поллианны. Тетя Полли была грустна и подавлена. К тому же она не совсем хорошо себя чувствовала и предалась крайнему унынию.

Поллианна все еще рассчитывала получить приз на конкурсе. Однако теперь это был не первый приз, а один из менее значительных. Она писала все новые рассказы, и регулярность, с которой они возвращались к ней из своего путешествия в редакции журналов, начинала подрывать ее веру в свой успех в качестве писательницы.

— Во всяком случае, я могу радоваться, что тетя Полли ничего об этом не знает, — бодро объявила себе Поллианна, вертя в пальцах бланк «отклонено с благодарностью», который только что привел домой на буксире еще один потерпевший кораблекрушение рассказ. — Она не может волноваться из-за этого… так как ничего об этом не знает!

Все в жизни Поллианны вращалось в эти дни вокруг тети Полли, и сомнительно, чтобы сама тетя Полли сознавала, насколько требовательной стала она и как всецело посвящает ей себя ее племянница.

В один особенно мрачный мартовский день развитие событий дошло до своего рода высшей точки. Вставая с постели, Поллианна со вздохом взглянула на небо: угодить тете Полли всегда было труднее в пасмурные дни. Но с веселой песенкой — звучавшей все же немного вымученно — Поллианна спустилась в кухню и начала готовить завтрак.

— Сделаю-ка я кукурузные оладьи, — доверительно обратилась она к кухонной плите, — может быть, тогда тетя Полли не будет так огорчаться… из-за всего остального.

Полчаса спустя она постучала в дверь теткиной спальни:

— Тетечка! Уже встала? Так рано? Чудесно! И сама уложила волосы!

— Мне не спалось; пришлось встать, — вздохнула тетя Полли. — И причесаться пришлось самой. Ведь ты ко мне не зашла.

— Но я и не предполагала, тетечка, что ты меня уже ждешь, — торопливо объяснила Поллианна. — Впрочем, не беда! Ты будешь рада, что я не зашла пораньше, когда узнаешь, чем я была занята.

— Не буду… — упрямо нахмурилась тетя Полли. — В такое утро никто не может радоваться. Посмотри, что за дождь. Это уже третий дождливый день за неделю.

— Да, правда… но знаешь, солнце никогда не кажется таким прекрасным, как после затяжных дождей, вроде этих, — улыбнулась Поллианна, умело поправляя кружева и ленточку вокруг воротника тетки. — Ну, пойдем. Завтрак готов. Вот подожди! Увидишь, что я приготовила для тебя.

Однако изменить настроение тети Полли не удалось даже кукурузными оладьями. Все было не так, все казалось ей просто невыносимым, и терпение Поллианны подверглось суровому испытанию. В довершение бед выяснилось, что крыша над восточным чердачным окном протекает, а по почте пришло письмо с неприятными известиями. Но Поллианна, верная своим убеждениям, со смехом объявила, что это пустяки. Что до нее, то она рада, что у них есть крыша… чтобы протекать. А что касается письма, она ждала его неделю и очень рада, что оно наконец пришло. Теперь не надо больше бояться, что оно придет. Оно уже не может прийти, потому что пришло, и с этим покончено.

Все это, вместе со множеством других помех и неприятностей, задержало выполнение обычной утренней работы по дому до второй половины дня, а такое всегда вызывало особенное неудовольствие методичной тети Полли, планировавшей собственную жизнь предпочтительно с точностью до секунды.

— Уже половина четвертого! Поллианна, ты это знаешь? — раздраженно воскликнула она наконец. — А ты еще не застелила кровати.

— Да, дорогая, но обязательно застелю.. Не беспокойся.

— Но ты слышала, что я сказала? Взгляни на часы! Уже четвертый час!

— Да, но ничего страшного, тетя Полли. Мы можем радоваться, что еще не пятый.

Тетя Полли презрительно хмыкнула.

— Ты, как я полагаю, можешь, — язвительно заметила она.

Поллианна рассмеялась:

— Знаешь, тетечка, если задуматься, часы — услужливая вещь. Я узнала это давно, еще в санатории. Когда я делала то, что мне нравилось, и не хотела, чтобы время шло быстро, то просто смотрела на часовую стрелку и чувствовала, что у меня масса времени — она двигалась так медленно. А в другие дни, когда мне приходилось выносить что-нибудь болезненное в течение, скажем, часа, я следила за маленькой секундной стрелкой, и у меня было такое чувство, будто дедушка-время прилагает все усилия к тому, чтобы помочь мне как можно скорее избавиться от боли. Понимаешь? — В ее глазах блеснул лукавый огонек, и она поторопилась выйти из комнаты, прежде чем тетя Полли успеет ответить.

Это был, без сомнения, тяжелый день, и к вечеру Поллианна была бледна и выглядела усталой, что также стало источником беспокойства для тети Полли.

— Детка, у тебя смертельно усталый вид! — взволновалась она. — И что только с нами будет, не знаю! Теперь еще и ты заболеешь!

— Глупости, тетечка! Я вовсе не больна, — заверила ее Поллианна, со вздохом опускаясь на кушетку. — Но я в самом деле устала. Ах! Какая мягкая кушетка! Я все же рада, что устала, — так приятно отдохнуть.

Тетя Полли обернулась, с досадой махнув рукой:

— Рада, рада, рада! Конечно же ты рада. Ты всегда всему рада. В жизни не видела такой девушки! Ну да, я знаю, это игра, — продолжила она в ответ на выражение, появившееся на лице Поллианны, — и очень хорошая игра, но мне кажется, ты заходишь слишком далеко. Эта вечная доктрина «могло быть хуже» действует мне на нервы. Честное слово, было бы истинным облегчением, если бы ты не была чему-нибудь рада — иногда!

— Что ты, тетечка! — Поллианна приподнялась на кушетке.

— Да, было бы. Вот попробуй и увидишь.

— Но, тетечка, я… — Поллианна умолкла и задумчиво смотрела на тетку. Странное выражение появилось в ее глазах, а губы тронула медленная улыбка. Но миссис Чилтон, снова занявшаяся своим шитьем, ничего не заметила, и через минуту Поллианна снова легла на кушетку, так и не кончив фразы, все еще с той же странной улыбкой на губах. Когда Поллианна встала на следующее утро, опять шел дождь, и северо-восточный ветер все так же свистел в дымоходе. Остановившись у окна, она невольно вздохнула, но почти мгновенно ее лицо прояснилось.

— Ну ничего, я рада… — Она хлопнула себя рукой по губам и негромко рассмеялась, озорно поблескивая глазами. — Что ж это я!.. Я забуду… я знаю, что забуду, а тогда все будет испорчено! Я должна помнить и ничему не радоваться сегодня — ничему!

Готовить кукурузные оладьи в это утро Поллианна не стала. Накрыв на стол, она прошла в комнату тетки.

Миссис Чилтон все еще была в постели.

— Я вижу, опять идет дождь, — заметила она в виде приветствия.

— Да, отвратительно… совершенно отвратительно, — брюзгливо отозвалась Поллианна. — На этой неделе чуть ли не каждый день дождь. Ненавижу такую погоду!

Тетя Полли обернулась к ней с несколько удивленным взглядом. Но Поллианна смотрела в сторону.

— Ты собираешься вставать? — спросила она тетку немного устало.

— Д-да, — пробормотала тетя Полли, все еще с недоумением в глазах. — Что с тобой, Поллианна? Ты очень устала?

— Да, я ужасно устала за это утро. И ночью спала плохо. Терпеть не могу, когда не спится. Всякие тревожные мысли так мучают по ночам, если лежишь без сна.

— Мне ли этого не знать? — раздраженно откликнулась тетя Полли. — Я сама с двух часов глаз не сомкнула. А еще эта крыша! Как мы ее починим, скажи на милость, если дождь не перестает? Ты вылила ведра?

— Да… и поставила еще несколько. Там новая протечка, немного дальше.

— Новая! Ну, скоро вся крыша будет течь! Поллианна приоткрыла рот; она чуть не сказала: «Что ж, мы можем радоваться, что тогда починим ее всю сразу», когда вдруг вспомнила о своих намерениях и заменила эту фразу на усталое:

— Вполне вероятно, тетечка. Похоже, к тому все идет и довольно быстро. Во всяком случае, хлопот не меньше, чем если бы уже текла вся крыша, и мне это до смерти надоело! — С этими словами она, предусмотрительно отвернувшись, устало побрела к двери. — Это так забавно… и так трудно! Боюсь, я не выдержу и все испорчу, — озабоченно прошептала Поллианна, спеша вниз по лестнице в кухню.

В тот день тете Полли еще не раз представился случай взглянуть на Поллианну удивленно и вопросительно. Поллианна всем была недовольна. Огонь не загорался, ветер трижды расшатал один и тот же ставень, который пришлось каждый раз закреплять заново, а в крыше обнаружилась еще и третья дыра. Почта принесла Поллианне письмо, вызвавшее у нее слезы (хотя никакие расспросы тети Полли не заставили племянницу сказать почему). Даже обед не удался, да и после него было бесчисленное количество других неприятностей, вызвавших раздраженные, мрачные замечания.

Но во второй половине дня проницательно-недоверчивое выражение вдруг стало бороться с прежним недоуменно-вопросительным во взгляде тети Полли. Если Поллианна и заметила это, то не подала вида. Ее раздражительность и недовольство ничуть не уменьшились. Однако еще задолго до шести часов подозрение во взгляде тети Полли превратилось в уверенность, нанеся позорное поражение недоумению и сомнению. Впрочем, как ни странно, новое выражение вскоре заняло место этой уверенности, выражение, которое, по существу, было просто веселым огоньком. Наконец, после особенно горьких сетований со стороны Поллианны, тетя Полли в шутливом отчаянии подняла руки:

— Хватит, хватит, детка! Сдаюсь! Признаю, что побита моим же оружием. Можешь… радоваться этому, если хочешь, — заключила она с мрачной улыбкой.

— Я знаю, тетечка, но ты сказала… — с притворной скромностью начала Поллианна.

— Да-да, но никогда больше не скажу, — с чувством перебила ее тетя Полли. — Что это был за день! Не хотела бы я пережить другой такой. — Она заколебалась, чуть заметно покраснела и продолжила, с явным усилием: — Более того, я… я хочу, чтобы ты знала… я понимаю, что последнее время не очень хорошо играла в игру… но теперь я собираюсь… постараться… Да где же мой носовой платок? — добавила она резко, роясь в складках своего платья. Поллианна вскочила и мгновенно оказалась возле тетки.

— Но, тетя Полли, я не хотела… это была… просто шутка, — дрожащим голосом сказала она с глубоким раскаянием. — Я и не думала, что ты так к этому отнесешься.

— Конечно же ты не думала, — отозвалась тетя Полли со всей резкостью суровой, сдержанной женщины, которая питает отвращение ко всякого рода сценам и проявлениям чувств и смертельно боится показать, что взволнована. — Ты полагаешь, я не знала, что ты задумала это как шутку? Неужели ты думаешь, что если бы я видела в этом попытку проучить меня, я… я… — Но сильные молодые руки Поллианны сжали ее в крепких объятиях, и она не смогла договорить.

Глава 28

Дата добавления: 2015-05-26