Три недели спустя. К западу от Уральских гор. Город Вольск 4 страница. Он должен был сразу догадаться, что ему не дадут возможности одному провести эту операцию

Он должен был сразу догадаться, что ему не дадут возможности одному провести эту операцию. Существовала вероятность того, что он перешел на сторону врага. Они могли заподозрить, что он работает вместе с Раисой, если она шпионка. Начальство хотело убедиться в том, что он выполнит свою работу должным образом. Все, о чем он доложит, будет перепроверено с помощью второго оперативника. Поэтому сейчас ему было жизненно необходимо, чтобы Раиса отправилась домой. Если она зайдет куда-нибудь еще, в случайный ресторан или книжный магазин, в неблагополучный дом, где живут неблагонадежные люди, то подвергнет себя смертельной опасности. Единственная ее надежда, причем довольно-таки призрачная, заключалась в том, чтобы не делать и не говорить ничего предосудительного, ни с кем не встречаться. Она могла только работать, ходить по магазинам и спать. Любой другой ее поступок будет неизбежно истолкован не в ее пользу.

Если Раиса направляется домой, она проедет на поезде еще три остановки и сойдет на «Театральной», где пересядет на Арбатско-Покровскую линию и поедет на восток. Лев оглянулся на оперативника. Кто-то из пассажиров встал, готовясь выходить, и тот опустился на освободившееся место. Сейчас он делал вид, что смотрит в окно, без сомнения, внимательно наблюдая за Львом уголком глаза. Агент понял, что его засекли. Не исключено, что в этом и состояло его намерение. Но все это не имело никакого значения, если Раиса ехала домой.

Поезд въехал на вторую станцию — «Новокузнецкую». До пересадки оставалась еще одна остановка. Двери открылись. Лев смотрел, как с поезда сошел Иван. Он подумал: «Пожалуйста, останься в вагоне».

Но Раиса сошла с поезда, шагнула на платформу и стала продвигаться к выходу. Она ехала совсем не домой. Лев не знал, куда она направляется. Последовать за ней сейчас — значит привлечь к ней пристальное внимание второго оперативника. Не последовать — значит подвергнуть ее жизнь опасности. Он должен был сделать выбор. Лев повернул голову. Агент по-прежнему сидел на диванчике. Со своего места он не мог видеть, что Раиса сошла с поезда. Он следил за Львом, а не за Раисой, наверняка полагая, что они действуют заодно. Двери должны были вот-вот закрыться. Лев оставался на месте.

Он посмотрел в сторону, через окно, словно Раиса по-прежнему находилась в соседнем вагоне. Что он делает? Решение казалось интуитивным и безрассудным. Его план основывался на уверенности второго оперативника в том, что его жена все еще в поезде, — безнадежный план, следовало признать. Но Лев не принял во внимание людское столпотворение. Раиса и Иван все еще оставались на платформе, с ужасающей медлительностью продвигаясь к выходу. Поскольку агент смотрит в окно, то он увидит их, как только поезд начнет двигаться. Раиса сделала еще один шаг к выходу, терпеливо ожидая своей очереди. Она никуда не спешила; у нее не было к тому причин, ведь она даже не подозревала о том, что ее жизнь и жизнь Льва подвергнется опасности, если она тотчас не скроется из виду. Поезд медленно покатил вперед. Их вагон поравнялся с выходом с платформы. Сейчас оперативник заметит Раису — и поймет, что Лев намеренно упустил ее.

Поезд уже набирал скорость — и поравнялся с выходом. Раиса стояла на самом видном месте. Лев почувствовал, как сердце у него оборвалось и замерло. Он медленно повернул голову, чтобы посмотреть, как отреагирует агент. В проходе стоял высокий коренастый мужчина со своей высокой дородной супругой, полностью загораживая платформу от оперативника. Поезд с грохотом вкатился в туннель. Агент не увидел Раису у выхода. Он не знал, что она покинула вагон. С трудом скрыв облегчение, Лев продолжил делать вид, будто пристально смотрит сквозь стекло на соседний вагон.

Когда поезд прибыл на «Театральную», Лев до последнего стоял у дверей, притворяясь, будто по-прежнему следит за своей женой, которая якобы направлялась домой. Он зашагал к выходу. Оглянувшись, он заметил, что оперативник тоже сошел с поезда и пытается сократить разделявшее их расстояние. Лев поспешно двинулся вперед.

Туннель вывел его в переход, откуда можно было выйти в город или перейти на другую линию метро. Он должен был сбросить агента с хвоста, причем так, чтобы это выглядело непреднамеренно. Туннель по правую руку приведет его к поездам Арбатско-Покровской линии, по которой он должен был ехать домой. Он повернул направо. Многое зависело от того, когда прибудет следующая электричка. Если он сумеет оторваться достаточно далеко, то успеет вскочить в вагон до того, как второй оперативник нагонит его и поймет, что Раисы не было на платформе.

Впереди плотной стеной медленно двигались люди. Внезапно он услышал звук поезда, прибывающего на платформу. Он никак не мог успеть сесть на него, учитывая, сколько людей находилось впереди. Лев выхватил из кармана удостоверение сотрудника госбезопасности и постучал им по плечу мужчины перед собой. Тот отпрянул в сторону как ошпаренный. Его примеру последовала какая-то женщина, и толпа расступилась. Теперь он мог двигаться быстрее. Поезд уже стоял на платформе, двери его были открыты, и он готовился к отправлению. Лев сунул удостоверение в карман и вскочил в вагон, а потом обернулся посмотреть, где находится его преследователь. Если тот догнал его и успел сесть на поезд, то все, игра окончена.

Люди, расступившиеся перед ним, вновь сомкнули ряды. Агент застрял за их спинами и теперь грубо расталкивал их, прорываясь к платформе. Он еще мог успеть на электричку. Почему не закрываются двери? Оперативник уже выскочил на платформу, до вагона ему оставалось всего несколько метров. Двери наконец-то начали закрываться. Он выбросил руку и вцепился в край двери. Но механизм оказался сильнее, и мужчине — Лев впервые смог хорошо рассмотреть его — не оставалось ничего другого, кроме как убрать руку. Напустив на себя скучающий вид, Лев отвернулся, краешком глаза наблюдая за оставшимся на платформе оперативником. И только в темноте туннеля он сорвал с себя промокшую от пота шапку.

Тот же день

Лифт остановился на пятом, последнем этаже, двери раскрылись, и Лев шагнул в узкий коридор. Здесь властвовали запахи кухни. Было уже семь часов вечера, и большинство семей как раз садились ужинать. Шагая по проходу, он слышал доносящиеся из-за тонких фанерных дверей звуки, свидетельствовавшие о том, что за ними готовились трапезы. Чем ближе он подходил к квартире своих родителей, тем острее чувствовал навалившуюся усталость. Последние несколько часов он бесцельно бродил по городу. Потеряв на «Театральной» следившего за ним агента, он вернулся домой, в квартиру № 124, включил свет и радиоприемник, задернул занавески — необходимая предосторожность, несмотря на то что они жили на четырнадцатом этаже. После чего снова ушел, кружным путем на метро вернувшись в город. Он не стал переодеваться и теперь жалел об этом. Одежда с чужого плеча тяготила его: рубашка, промокшая от пота, высохла и неприятно липла к спине. Лев не сомневался, что от нее исходит мерзкий запах, хотя сам и не чувствовал его. Он отогнал от себя ненужные мысли. Его родители не обратят на это внимания. Они будут до глубины души поражены тем, что он пришел просить у них совета, чего не делал уже очень долгое время.

Центр тяжести в их отношениях сместился — теперь уже он помогал им, причем намного больше, чем когда-то они помогали ему. Но Льву нравился сложившийся порядок вещей. Он гордился тем, что смог обеспечить им спокойную и несложную работу. Вежливой просьбы оказалось достаточно, чтобы его отец стал мастером на фабрике по производству боеприпасов, куда его перевели со сборочного конвейера, а мать, которая целыми днями сшивала полотнища парашютов, получила аналогичное повышение в должности. Благодаря ему они стали лучше питаться: теперь им больше не нужно было выстаивать длинные очереди за такими товарами первой необходимости, как хлеб и гречка; вместо этого он открыл им доступ к спецторгам, особым магазинам, не предназначенным для широкой публики. В этих торговых заведениях для избранных можно было купить неслыханные деликатесы — свежую рыбу, шафран и даже плитки настоящего темного шоколада, а не подделку, в которой какао-бобы заменяли смесью ржи, ячменя, муки и гороха. Если у родителей возникали проблемы с шумными и скандальными соседями, этим соседям оставалось шуметь и скандалить совсем недолго. Прибегать к насилию или угрозам не было нужды; достаточно было намекнуть, что они имеют дело с семьей, располагающей такими связями, о которых соседи могли только мечтать.

Эта квартира, которой для них тоже добился он, находилась в приятном районе северной части города — в невысоком здании, где каждая семья могла похвастаться отдельной ванной с туалетом, а также крошечным балконом, выходящим на поросшие травой газоны и тихую боковую улочку. Они не делили ее ни с кем, что в этом городе считалось роскошью. После пятидесяти лет лишений и тягот они наконец смогли насладиться спокойной старостью, чему были несказанно рады. Они привыкли к комфорту. И теперь их благополучие повисло на тонкой ниточке карьеры Льва, которая грозила оборваться.

Лев постучал в дверь. Когда его мать, Анна, открыла ее, на лице у нее отразилось удивление, и на мгновение она даже лишилась дара речи, но тут же справилась с волнением. Шагнув через порог, она обняла сына и восторженно заговорила:

— Почему ты не предупредил нас, что придешь? Мы слышали, что ты болел, но, когда пришли навестить тебя, ты спал. Раиса впустила нас. Мы стояли и смотрели на тебя, я даже держала тебя за руку, но что мы могли сделать? Тебе нужно было отдохнуть. Ты спал, как младенец.

— Раиса говорила мне о том, что вы приходили. Спасибо за фрукты — лимоны и апельсины.

— Но мы не приносили никаких фруктов. По крайней мере мне так кажется. Но я старею. Может быть, я что-то напутала!

Услышав разговор, из кухни вышел его отец, Степан, и с трудом протиснулся в прихожую мимо жены. В последнее время она чуточку располнела. Они оба прибавили в весе. И хорошо выглядели.

Степан обнял сына.

— Поправился?

— Да, спасибо.

— Вот и хорошо. Мы очень беспокоились о тебе.

— Как твоя спина?

— Уже давно не болит. Одно из преимуществ администратора состоит в том, что теперь я лишь смотрю за тем, как работают другие. Я хожу по цеху, вооружившись бумагой и карандашом.

— Ни к чему чувствовать себя виноватым. Ты свое отработал.

— Может быть, но люди начинают смотреть на тебя по-другому, когда ты больше не являешься одним из них. Мои друзья уже не так дружелюбны, как раньше. Если кто-нибудь опоздает, докладывать об этом придется мне. Слава богу, пока никто не опаздывал.

Лев прокрутил в голове его слова.

— А что ты станешь делать, если такое случится? Доложишь об этом?

— Я просто напоминаю им каждое утро, чтобы не опаздывали.

Другими словами, отец не станет доносить на друзей. Скорее всего, он уже пару раз делал вид, что ничего не заметил. Сейчас было неподходящее время, чтобы предостерегать его, но рано или поздно такая щедрость могла выйти ему боком.

На кухне в медной кастрюле варился кочан капусты. Его родители как раз готовили голубцы, и Лев сказал, что они могут поговорить и здесь, так что не стоит ради него бросать начатое. Он отошел в сторонку и стал смотреть, как его отец готовит начинку (мясной фарш из свежего, а не сушеного мяса, которое они смогли достать только благодаря Льву), натертая морковь (вновь доступная только благодаря ему) и вареный рис. Мать стала отделять от кочана поблекшие капустные листья. Его родители уже поняли — что-то случилось, и ждали, пока он не расскажет им, в чем дело. Лев был рад, что они заняты.

— Мы никогда особенно не разговаривали о моей работе. Это и к лучшему. Бывали времена, когда она казалась мне тяжелой. Я делал вещи, которыми нельзя гордиться, но которые были необходимы.

Лев помолчал, пытаясь найти нужные слова. Он спросил:

— Кто-нибудь из ваших знакомых был арестован?

Вопрос был неловким и тягостным, и Лев прекрасно понимал это. Степан и Анна переглянулись, прежде чем вернуться к приготовлению голубцов. Они были явно рады тому, что им есть чем заняться. Анна пожала плечами.

— Все знают кого-нибудь, кто был арестован. Но мы не ставим это под сомнение. Я говорю себе: это ведь вы, офицеры, располагаете уликами и доказательствами. Я знаю о людях лишь то, что вижу сама, а казаться нормальным, лояльным и милым очень легко. Твоя работа в том и состоит, чтобы видеть дальше. Ты лучше знаешь, что нужно этой стране. И не нам судить об этом.

Лев кивнул, соглашаясь, и добавил:

— У этой страны много врагов. Нашу революцию ненавидят во всем мире. Мы должны защищать ее. К несчастью, даже от самих себя.

Он помолчал. Он пришел сюда не для того, чтобы повторять партийную риторику. Его родители замерли, глядя на своего сына; их пальцы были перепачканы мясным соком и маслом.

— Вчера мне предложили донести на Раису. Мое непосредственное начальство считает, что она предательница. Оно считает, что она работает на иностранное правительство. Мне приказано провести расследование.

С пальца Степана сорвалась и упала на пол капля масла. Он долго смотрел на жирное пятно, а потом спросил:

— Она — предатель?

— Отец, она — школьная учительница. Она работает. Потом возвращается домой. Работает. И приходит домой.

— Ну так скажи им это. Есть ли у них доказательства? Почему им вообще пришла в голову такая мысль?

— У них есть признание казненного шпиона. Он назвал ее имя. Он утверждал, что она работала вместе с ним. Но я знаю, что это признание — ложь. Я знаю, что этот шпион на самом деле был всего лишь ветеринаром. Мы сделали ошибку, арестовав его. Я полагаю, его признание было сфабриковано другим офицером, который пытается очернить меня. Я знаю, что моя жена невиновна. И что все происходящее — лишь месть.

Степан насухо вытер руки о фартук Анны.

— Скажи им правду. Заставь их выслушать тебя. Доложи об этом офицере. Ведь ты же обладаешь властью.

— Это признание, поддельное оно или нет, официально считается правдивым. Оно превратилось в служебный документ, в котором упоминается имя Раисы. Если я стану защищать ее, то тем самым подвергну сомнению официальный документ. Если мое начальство согласится с тем, что это признание сфальсифицировано, значит, ему придется согласиться с тем, что и остальные бумаги тоже могут быть поддельными. Поэтому оно будет стоять на своем, ведь последствия могут быть сокрушительными. Встанет вопрос о подлинности всех без исключения признательных показаний.

— А разве ты не можешь заявить, что этот шпион — ветеринар — просто ошибся?

— Могу. Именно это я и собираюсь сделать. Но если я не смогу доказать свою правоту, арестуют не только Раису, но и меня. Если она виновна, а я стану утверждать, что нет, значит, я тоже становлюсь виновным. Но и это еще не все. Я ведь знаю, как делаются подобные вещи. Существует большая вероятность того, что и вас тоже арестуют. Мишенью правосудия, согласно действующему законодательству, становятся и члены семьи преступника. Мы будем признаны виновными, потому что являемся родственниками.

— А если отречешься от нее?

— Не знаю.

— Нет, знаешь.

— Мы останемся живы. Она — нет.

В кастрюле на плите все еще кипела вода. Наконец Степан вновь заговорил.

— Ты пришел к нам, потому что не знаешь, как поступить. Ты пришел к нам, потому что ты хороший человек и хочешь, чтобы мы дали тебе честный и правильный совет. Чтобы ты заявил своему начальству, что оно ошибается и Раиса невиновна. А потом достойно встретил последствия своего поступка.

— Да.

Степан кивнул, глядя на Анну. После недолгого молчания он добавил:

— Но я не могу дать тебе такой совет. И я не уверен, что ты и впрямь надеялся на то, что я тебе его дам. Разве я могу так поступить? Правда заключается в том, что я хочу, чтобы моя жена осталась жива. Я хочу, чтобы и мой сын жил дальше. Я сам хочу жить. Я сделаю все, что угодно, лишь бы так оно и было. Если я правильно разобрался в ситуации, речь идет об одной жизни против трех. Прости меня. Я знаю, ты ждал от меня большего. Но мы уже старики, Лев. Мы не выживем в ГУЛАГе. Нас разлучат. И мы умрем поодиночке.

— А если бы ты был молод, что ты мне посоветовал бы?

Степан согласно кивнул.

— Ты прав. Я сказал бы тебе то же самое. Но не злись на меня. Чего ты ожидал, придя сюда? Неужели ты действительно думал, что мы скажем: «Отлично, мы не возражаем против того, чтобы умереть»? И чего мы добились бы своей смертью? Разве это спасло бы твою жену? И вы дальше жили бы вместе долго и счастливо? Если бы это было так, я бы с радостью отдал свою жизнь ради вас обоих. Но ведь этого не случится. Произойдет лишь то, что все мы умрем — все четверо, — но ты умрешь, сознавая, что поступил правильно.

Лев посмотрел на мать. Ее лицо бледностью соперничало с поникшим капустным листом, который она держала в руке. Но при этом она оставалась на удивление спокойной. Она ничего не возразила Степану, лишь спросила:

— Когда ты должен принять решение?

— У меня есть два дня, чтобы собрать необходимые доказательства. После этого я должен предоставить свой рапорт.

Его родители принялись готовить ужин, заворачивая фарш в капустные листья и выкладывая их рядком на противень. Голубцы получились похожими на распухшие отрубленные большие пальцы рук. Никто не проронил ни слова до тех пор, пока противень не оказался полон. Степан поинтересовался:

— Поужинаешь с нами?

Войдя вслед за матерью в гостиную, Лев увидел, что стол уже накрыт на троих.

— Вы ждете кого-то в гости?

— Да, Раису.

— Мою жену?

— Она должна прийти на ужин. Когда ты постучал в дверь, мы решили, что это она.

Анна поставила на стол четвертый прибор, пояснив:

— Она заходит к нам почти каждую неделю. Не хочет, чтобы ты знал, как одиноко ей ужинать в обществе радиоприемника. Мы к ней очень привязались.

Лев и впрямь никогда не возвращался домой к семи вечера. Правило долгого рабочего дня ввел Сталин, страдавший бессонницей, которому хватало четырех часов сна. Лев слыхал о том, что никто из членов Политбюро не мог уйти домой, пока в кабинете Сталина не гас свет, что обычно бывало лишь после полуночи. И хотя эти стандарты не распространялись на Лубянку, от них ожидали такого же самопожертвования. Немногие офицеры работали меньше десяти часов в день, пусть даже какую-то часть этого времени они вообще ничего не делали.

В прихожей раздался стук. Степан открыл дверь и впустил Раису. Так же, как и его родители, она очень удивилась, увидев Льва. Степан пояснил:

— Он работал неподалеку. Так что в кои-то веки мы сможем поужинать всей семьей.

Раиса расстегнула жакет, который Степан принял у нее. Она шагнула вперед, подошла ко Льву вплотную и оглядела его с головы до ног.

— Чья это одежда?

Лев мельком взглянул на свою рубашку и брюки — одежду, принадлежавшую расстрелянным мужчинам.

— Я одолжил ее — на работе.

Раиса подалась к нему и шепнула Льву на ухо.

— Рубашка воняет.

Лев направился в ванную. У дверей он оглянулся, глядя, как Раиса помогает его родителям накрыть на стол.

Лев вырос в квартире, где не было горячей воды. Когда он был маленьким, его родители жили вместе с дядей отца и его семьей. У них было всего две комнаты, по одной на каждое семейство. В квартире не было ни ванной, ни туалета, и жильцам приходилось пользоваться удобствами во дворе, а горячая вода там отсутствовала. По утрам в уборную выстраивалась длинная очередь, а зимой на головы им падал снег, пока они ждали. Отдельная ванная с горячей водой считалась невообразимой роскошью, несбыточной мечтой. Лев снял рубашку и вымылся по пояс. Закончив, он приоткрыл дверь и попросил у отца свежую сорочку. Хотя отец постарел и ссутулился — сборочный конвейер оставил на нем свое неизгладимое клеймо, как он оставлял свой след на снарядах, которые собирал, — стáтью он почти не уступал сыну, оставаясь таким же жилистым и широкоплечим. Так что рубашка отца пришлась Льву почти впору.

Переодевшись, Лев сел за стол. Пока в духовке поспевали голубцы, они приступили к закускам, соленым огурцам с грибами. На тарелку мать положила по прозрачному ломтику телячьего языка, приготовленного с душицей и залитого застывшим желатином, который полагалось есть с хреном. Угощение было исключительно щедрым. Глядя в свою тарелку, Лев не мог не думать о том, сколько же оно стоит. Чья смерть оплатила им душицу? И не был ли куплен вот этот кусочек языка гибелью Анатолия Бродского? Чувствуя, как его начинает подташнивать, он заметил:

— Теперь я понимаю, почему ты приходишь сюда каждую неделю.

Раиса улыбнулась.

— Да, они меня балуют. Я говорю им, что меня вполне устроит и каша, но…

В разговор вмешался Степан:

— Это всего лишь повод, чтобы побаловать самих себя.

Изо всех сил стараясь ничем не выдать своего волнения, Лев небрежно поинтересовался у жены:

— Ты пришла сюда прямо с работы?

— Да.

Это была ложь. Сначала она куда-то заходила с Иваном. Но, прежде чем Лев смог продолжить расспросы, Раиса поправилась:

— Нет, не так. Обычно я прихожу сюда сразу же после работы. Но сегодня у меня была назначена встреча, вот почему я немного задержалась.

— Встреча?

— Прием у врача.

Раиса улыбнулась.

— Я собиралась сказать тебе об этом, когда мы останемся одни, но, поскольку ты первый заговорил…

— Сказать мне о чем?

Анна встала.

— Хотите, чтобы мы ушли?

Лев жестом попросил мать вновь сесть за стол.

— Пожалуйста. У нас нет никаких секретов. Мы — одна семья.

— Я беременна.

20 февраля

Льву не спалось. Он лежал без сна, глядя в потолок и прислушиваясь к ровному дыханию жены, которая прижалась к нему не из какого-то чувства близости, а просто неловко повернувшись во сне. Она всегда спала очень чутко и беспокойно. Достаточная ли это причина, чтобы отречься от нее? Он знал, что да. Он даже знал, как это следует изложить в рапорте: «Не может спокойно отдохнуть и расслабиться, ей снятся кошмары: мою жену явно мучает какая-то тайна…»

Он мог переложить ответственность за проведение расследования на плечи другого оперативника. Он мог внушить себе, что предвзято относится к следствию. Он находился слишком близко к объекту слежки. Но любое расследование подобного рода могло прийти лишь к одному-единственному выводу. Дело было уже заведено. И никто не посмеет возразить против презумпции вины.

Лев встал с постели и подошел к окну в гостиной, из которого открывался вид не на город, а на многоквартирный дом напротив. Перед ним была стена с окнами, и лишь в трех из них еще горел свет, всего в трех из целой тысячи или около того, и он подумал, какие же заботы не дают спать тамошним жильцам. Он вдруг ощутил странное чувство родства с этими тремя прямоугольниками желтого света. Шел четвертый час утра, час арестов — самое лучшее время, чтобы схватить человека, вырвав его из объятий сна. Люди чувствовали себя уязвимыми, сбитыми с толку и растерянными. Неосторожные замечания, вырвавшиеся у них в тот момент, когда оперативники вламывались в их дома, часто использовались против подозреваемых во время допросов. Не так-то легко сохранять благоразумие, когда вашу жену волокут по полу за волосы. Сколько раз Лев выбивал двери ударом каблука? Сколько раз он смотрел, как супругов стаскивают с постели, светя фонариком в глаза и заглядывая под сбившиеся ночные рубашки и пижамы? Сколько раз он слышал, как смеялись оперативники при виде гениталий? Скольких людей он лично стащил с постели? Сколько квартир он перевернул вверх дном? А что сталось с детьми, которых он удерживал на месте, когда их родителей уводили прочь? Он не мог вспомнить. Он постарался забыть их имена и лица. И слабая память пришла ему на помощь. Неужели он сам взрастил ее? Быть может, он принимал амфетамин совсем не для того, чтобы повысить работоспособность, а для того, чтобы лишиться воспоминаний об этой самой работе?

Среди оперативников большой популярностью пользовался анекдот, который они могли рассказывать безнаказанно. Лежат в постели муж и жена, и вдруг их будит резкий стук в дверь. Боясь худшего, они встают и целуют друг друга на прощание:

Я люблю тебя, муж мой.

Я люблю тебя, жена.

Попрощавшись, они открывают входную дверь. А на пороге стоит насмерть перепуганный сосед, коридор за его спиной полон дыма, а потолок уже лижут языки пламени. Муж и жена улыбаются и благодарят Бога: это всего лишь пожар. Лев слышал несколько вариантов этого анекдота. Вместо пожара были вооруженные грабители или врач с дурными новостями. Раньше он весело смеялся, уверенный в том, что с ним такого никогда не случится.

Его жена беременна. Менял ли что-либо этот факт? Он мог изменить отношение его начальства к Раисе. Она никогда им не нравилась, поскольку никак не могла родить Льву ребенка. В нынешние времена этого ожидали и даже требовали от супружеских пар — у них обязательно должны быть дети. После миллионов, павших на войне, дети превратились в общественную обязанность. Почему Раиса никак не могла забеременеть? Этот вопрос подтачивал их брак. Единственный ответ заключался в том, что с ней было что-то не так. В последнее время эта проблема обрела еще большую остроту: его все чаще спрашивали об этом. Раиса регулярно ходила на прием к врачу на консультации. Их сексуальные отношения были исполнены прагматизма, их подстегивало оказываемое на них давление со стороны. Ирония судьбы не осталась Львом незамеченной — как только начальство добилось своего и Раиса забеременела, оно пожелало видеть ее мертвой. Быть может, ему стоит доложить о том, что она ждет ребенка? Но он отказался от этой мысли. Предатель оставался предателем, и для него не существовало смягчающих обстоятельств.

Лев принял душ. Вода была ледяной. Он оделся и приготовил на завтрак овсянку. Но аппетита у него не было, и он лишь смотрел, как каша застывает в кастрюльке. На кухню вошла Раиса и присела к столу, протирая заспанные глаза. Лев встал. Они не обменялись ни словом, пока он разогревал кашу. Он поставил кастрюльку перед ней. Она по-прежнему не открывала рта. Лев сделал ей некрепкий чай, налил его в стакан и поставил рядом с банкой варенья.

— Я постараюсь прийти домой пораньше.

— Не нужно менять из-за меня свой распорядок.

— Все равно я постараюсь.

— Лев, не нужно этого делать.

Лев закрыл за собой дверь. Светало. Он видел, как в сотне метров внизу люди ждут трамвай на остановке. Вызвав лифт, он нажал кнопку верхнего этажа. На последнем этаже он вышел из кабины и зашагал по коридору к служебной двери с надписью: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Замок был сломан много лет назад. Дверь открывалась на лестничную площадку, откуда ступеньки вели на крышу. Он уже бывал здесь раньше, сразу после того, как они переехали в этот дом. С западной стороны открывался вид на город. На восток тянулись последние пригороды, растворяясь в засыпанных снегом полях. Четыре года назад, стоя на этом самом месте и любуясь окрестностями, он считал себя счастливейшим человеком на свете. Он был героем — газетная вырезка с фотографией подтверждала это. У него были прекрасная работа и жена-красавица. Он свято верил в свою страну. Скучал ли он по этому ощущению — безусловной, непоколебимой вере? Да, скучал.

Лев спустился на лифте на четырнадцатый этаж и вернулся в свою квартиру. Раиса уже ушла на работу. В раковине на кухне осталась грязная кастрюлька из-под каши. Он снял китель и сапоги и потер руки, готовясь к тщательному обыску.

Лев сам участвовал и руководил многочисленными обысками домов, квартир и служебных кабинетов. Оперативники МГБ слыли настоящими мастерами своего дела. На Лубянке ходили легенды об исключительной тщательности, которую демонстрировали офицеры, стараясь доказать свою приверженность делу партии и правительства. Драгоценные изделия разбивали вдребезги, портреты и прочие произведения искусства безжалостно вырезали из рам, из книг вырывали переплеты и целые страницы, а иногда и целые стены разбирали по кирпичику. Хотя он был у себя дома и речь шла о его собственных вещах, Лев приступил к делу с тем же самым тщанием. Он сорвал с постелей белье и одеяла, перевернул подушки и матрасы и тщательно прощупал каждый сантиметр их поверхности, подобно слепцу, читающему Библию, напечатанную азбукой Брайля. Документы можно так ловко зашить в матрас, что простой осмотр ничего не даст, и только тщательное прощупывание позволяет обнаружить скрытые от глаз тайники. Ничего не найдя, Лев перешел к книжным полкам. Он пролистал каждую книгу, чтобы убедиться, что между страницами ничего не вложено. Он наткнулся на сто рублей, сумму, равную своей недельной зарплате, и долго смотрел на деньги, стараясь сообразить, что бы это значило, пока не вспомнил, что книга — его, купюры — тоже. Он нашел собственную тайную заначку. А вот другой оперативник запросто мог решить, что деньги — прямое доказательство того, что их владелец спекулянт. Лев положил деньги на место. Затем он перешел к ящикам комода. Выдвинув один из них, он взглянул на аккуратно сложенные вещи Раисы и принялся по одной вынимать их, тщательно ощупывая и встряхивая, прежде чем небрежно отбросить на пол. Опустошив все ящики, он осмотрел низ и заднюю стенку каждого. Ничего не найдя, он развернулся и обвел комнату внимательным взглядом. Настала очередь стен — он водил пальцами по обоям, пытаясь нащупать очертания тайника или сейфа. Лев не пощадил и газетную фотографию в рамочке, на которой был снят он сам рядом с горящим немецким танком. Было странно вспоминать те годы, когда он ходил в обнимку со смертью, как самое счастливое время в его жизни. Он разломал рамочку, и газетная вырезка, кружась, упала на пол. Он опустился на колени. Доски пола были надежно прикручены шурупами. Взяв на кухне отвертку, он оторвал их все до единой. Под ними ничего не было, кроме пыли и труб.

Дата добавления: 2015-06-04