Уитни, любимая. Том 2 13 страница

Но Клейтон тут же поймал себя на том, что подобные мысли абсурдны для жениха в брачную ночь, тем более что жених он сам. Он широко улыбнулся и потряс головой, пораженный тем, до чего могут довести человека переживания, связанные со свадьбой…

К несчастью, Клейтон все еще улыбался, когда Уитни желала сэру Эдварду доброй ночи, и сей джентльмен, приняв веселость Клейтона за похотливую ухмылку, почувствовал себя обязанным сурово нахмуриться. Клейтон оцепенел от столь незаслуженного, хотя и молчаливого упрека и коротко бросил:

— Увидимся за завтраком, — хотя ранее собирался тепло распрощаться с лордом Джилбертом.

Новобрачные в молчании пересекли длинный холл, направляясь к западному крылу. С каждым шагом напряжение все больше овладевало Уитни, и, когда они добрались до лестницы, она уже еле волочила ноги. Клейтон, однако, мучился собственными проблемами: куда отвести Уитни? В его или в ее покои? По всему дому сновали слуги, и он не хотел, чтобы среди них пошли сплетни относительно того, что муж и жена в первую же ночь спали в разных постелях.

Он только решил отвести Уитни в ее спальню, как на лестнице показались два лакея, и Клейтон, чувствуя себя вором в собственном доме, поспешно изменил направление, открыл дверь своих комнат и уже направился в спальню, прежде чем сообразил, что Уитни, словно парализованная ужасом, застыла на пороге, оглядывая знакомую комнату, где он так безжалостно срывал с нее одежду.

— Пойдем, дорогая, — сказал Клейтон, поспешно оглядываясь и почти насильно увлекая Уитни за собой. — Тебе нечего бояться: здесь нет ни одного безумца, который намеревается силой взять тебя.

Уитни тряхнула головой, словно пытаясь отрешиться от неотвязных воспоминаний, и переступила порог. Облегченно вздохнув, Клейтон закрыл дверь и повел Уитни к длинному дивану с зеленой обивкой, стоявшему под прямым углом к камину, напротив кресла, в котором он сидел в ту зловещую ночь. Он уже хотел сесть рядом, но при одном взгляде на чарующее лицо передумал и решил устроиться в кресле.

Сегодня им не стоит спать каждому в своей комнате, решил он, иначе слуги не преминут заметить, что обе постели разостланы. Придется Уитни лечь в его постель, а он проведет ночь на диване.

Клейтон взглянул на жену. Она упорно смотрела в огонь, боясь повернуть голову и увидеть огромную кровать. До Клейтона только сейчас дошло, что она, должно быть, гадает, почему он привел ее в свою спальню, если действительно решил сдержать обещание.

— Тебе придется спать здесь, малышка, иначе слуги начнут судачить. Я лягу на диване.

Уитни впервые за все это время рассеянно улыбнулась, словно думая о чем-то ином.

— Хочешь поговорить? — после нескольких мгновений неловкого молчания предложил Клейтон.

— Да, — с готовностью согласилась она.

— О чем, дорогая?

— Э-э-э… о чем угодно.

Клейтон ломал голову, пытаясь придумать какую-нибудь интересующую обоих тему, но мысли путались от волнения, вызванного ее присутствием.

— Погода сегодня была просто чудесной, — наконец изрек он и мог бы поклясться, что Уитни едва удерживается от смеха… или это только игра отблесков огня на ее лице? — По крайней мере дождя не было, — добавил он, чувствуя себя последним идиотом. — Впрочем, даже если бы и шел, какая разница? Все равно этот день был самым лучшим, самым прекрасным в моей жизни.

Боже! Хоть бы она не смотрела на него своими чудесными, сияющими изумрудным светом глазами! Не сегодня!

В двери их покоев тихо постучали.

— Кто, черт возьми…

— Наверное, Кларисса, — спохватилась Уитни, поднимаясь и отыскивая взглядом смежную дверь, ведущую в ее спальню.

Клейтон встал на пороге и раздраженно уставился На камердинера.

— Добрый вечер, ваша светлость, — приветствовал тот, по привычке входя в комнату.

Черт возьми! Клейтон совершенно забыл о горничной и камердинере! По крайней мере в его возбужденном состоянии было бы лучше, если бы они вообще спали сегодня в одежде!

Мысленно проклиная всех слуг на свете, Клейтон проводил Уитни до смежной двери, а сам повернулся и устремился в кабинет, примыкающий к спальне, уже забыв о присутствии лакея.

Глядя на ряды полок с книгами, он пытался выбрать что-нибудь почитать. Господи Боже, читать! В брачную ночь! После восьми недель едва сдерживаемой страсти, страсти взаимной, она все еще насмерть перепугана! И какое безумие овладело им, когда он давал это обещание?

Как только Клейтон потянулся к книге, Армстронг, ступая почти неслышно, появился в кабинете.

— Могу я помочь вам, ваша светлость? — спросил он.

Смущенно отдернув руку от полки, Клейтон набросился на несчастного слугу.

— Если вы понадобитесь, я позвоню, — коротко бросил он, пытаясь скрыть раздражение. Теперь слуги начнут говорить, что в брачную ночь он нервничал, как мальчишка, рычал и кидался на невинных людей. — Это все, Армстронг. Доброй ночи, — добавил Клейтон и, лично проводив потрясенного камердинера до двери, вытолкнул его в коридор и запер дверь, а сам вернулся в кабинет и расстегнул две пуговки на сорочке.

Только после этого он вынул пробку из хрустального графина и плеснул в бокал бренди. Взяв с полки книгу, Клейтон устроился в кресле, вытянул ноги, пригубил бренди и попытался сосредоточиться на новом романе. Но прочитав один и тот же абзац четыре раза, он все же сдался и захлопнул книгу. Да, не стоит отрицать, что он очень злится на себя, но стоит ли так нервничать всего лишь из-за еще одной ночи воздержания? В конце концов, прошло достаточно времени с тех пор, как он в последний раз был с женщиной, так что какое значение имеет еще одна ночь? И все-таки он никак не мог взять себя в руки, может, это из-за того, что брачная ночь в его сознании неизбежно ассоциировалась со страстными объятиями и плотской любовью, и все потому, что так заведено предками.

Учитывая, что всю сознательную жизнь он никогда не обращал внимания на традиционный порядок вещей и условности, Клейтон просто не понимал, почему сейчас все воспринимал иначе? Вероятно, дело в том, что обольстительное тело его жены — как ему нравилось это слово! — теперь принадлежит ему по праву супруга и, кроме того, находится так соблазнительно близко от его собственного изголодавшегося тела.

Он дал Уитни вдвое больше времени на раздевание, чем необходимо, прежде чем подняться и войти в спальню. Ее там не было. Смежная дверь была распахнута, и он вошел через гардеробную в ее спальню, но и там Уитни тоже не было. Сердце Клейтона тревожно забилось, хотя он пытался убедить себя, что она не может, не станет убегать от него. Уитни, несомненно, верит его обещанию!

Клейтон почти бегом вернулся в спальню и облегченно вздохнул, увидев, что Уитни стоит у возвышения и неотрывно смотрит на гигантскую кровать. При свете свечей он видел полное страха и недоверия лицо: по-видимому, воспоминания опять терзают ее!

Он подошел поближе, так что длинная тень легла на противоположную стену.

Уитни взглянула на него, и Клейтон заметил, что она тщетно старается скрыть ужас за очаровательной улыбкой.

— Скажите, кто вы на самом деле? — заговорщически спросила она, как тогда, на маскараде у Арманов.

— Герцог, — признался он, поддержав ее игру. — И еще твой муж. А ты кто?

— Герцогиня! — воскликнула Уитни со смесью радости и недоверия.

— И еще моя жена?

Уитни кивнула и радостно рассмеялась. На мгновение Клейтон представил прежнюю дерзкую богиню с пурпурными и желтыми цветами, вплетенными в волосы. И вот теперь он видел ее стоящей у постели и неожиданно вдруг понял, что вовсе не важно, овладеет он ею сегодня или нет. Самый драгоценный дар — это она сама, и главное, что Уитни принадлежит теперь ему. Он добился этого, она действительно его жена!

Восторг и торжество охватили его, вскипели в жилах пенящимся шампанским.

— Моя покорная жена? — поддразнил Клейтон, подчеркивая слово «покорная».

Уитни снова кивнула, и в ее глазах засверкали веселые искорки.

— Тогда подойди сюда, моя покорная жена, — хрипло сказал он.

Уитни испуганно дернулась, но послушно направилась к нему своей плавной, грациозной походкой. Именно сейчас Клейтон увидел, что на ней надето, и едва не застонал. Ее пеньюар из тонкого белого кружева почти не скрывал ни упругих грудей, ни длинных ног, ни тонких рук, а при виде нежной плоти, обнаженной вырезом корсажа, его снова пронзило жгучее, смешанное с прежним сожалением желание.

Уитни остановилась в нескольких шагах от мужа, охваченная ужасом и смятением, словно хотела приблизиться, но не могла заставить себя.

— Насчет… насчет твоего обещания — пробормотала она нерешительно. — Помнишь?

Помнит ли он свое обещание?

— Помню, малышка, — спокойно кивнул Клейтон и, шагнув к ней, нежно обнял, пытаясь не обращать внимания на то, что почти обнаженные груди прижимаются к тонкой ткани его сорочки. Он хотел поцеловать Уитни, но боялся — слишком сильно она дрожала. Поэтому он просто держал ее в объятиях, медленно гладя длинные блестящие волосы.

— Когда я была маленькой, — почти всхлипнула она, — часто, лежа по ночам, воображала, что в шкафах скрываются… всякие… создания…

Она внезапно замолчала, и Клейтон ободряюще улыбнулся.

— В моих шкафах лежали игрушечные солдатики. А в твоих? — тихо спросил он.

— Чудовища! — прошептала Уитни. — Огромные, уродливые, с острыми когтями и ужасными глазами навыкате. — И прерывисто вздохнув, добавила:

— В этой комнате тоже полно чудовищ… отвратительных воспоминаний… прячущихся в темных углах… и под… под кроватью…

Раскаяние стальными тисками сжало сердце Клейтона.

— Знаю, любимая, знаю. Но тебе нечего бояться. Сегодня я ничего не попрошу у тебя. И сдержу слово.

Уитни чуть откинулась назад, чтобы получше рассмотреть его лицо. В этот момент она казалась такой прелестной и беззащитной, что Клейтон в тысячный раз казнил себя за то, что совсем недавно, потеряв рассудок, так жестоко ранил ее. Уитни попыталась сказать что-то и не смогла. Вместо этого она просто прижалась щекой к его груди и обхватила руками за талию.

Прошло несколько минут, прежде чем она справилась со страхом и пробормотала:

— По ночам я лежала без сна, боясь тех, что сидели в шкафу. И когда больше не могла вынести неизвестности, бросалась через всю комнату, распахивала дверцы и заглядывала внутрь.

Клейтон улыбнулся про себя. Как это похоже на нее — ненавидеть любое промедление, собственную трусость и смело бросаться навстречу опасности, презрев мрак и мифических чудовищ.

Она снова заговорила так тихо, что Клейтону пришлось напрячь слух.

— Шкафы всегда оказывались пустыми. Никаких чудовищ… ничего страшного… — И упрямо наклонив голову, призналась:

— Клейтон, я не желаю проводить нашу брачную ночь одна в твоей постели, боясь того, что таится в тени.

Рука Клейтона замерла было в воздухе, но он тут же заставил себя продолжать мерно, успокаивающе гладить Уитни по голове, давая ей время передумать.

— Ты уверена? — негромко спросил он наконец.

Уитни молча кивнула.

Клейтон, нагнувшись, подхватил ее на руки и понес к большой кровати, где сам же и внушил ей когда-то, каким унизительно мерзким может стать акт физической любви, обещая себе, что на этот раз каждый его жест, каждое движение будут такими деликатными, что вытеснят из ее памяти ужасные воспоминания.

Поставив Уитни на возвышение, Клейтон трясущимися руками развязал ленты пеньюара и осторожно распахнул белые кружева.

Плечи, словно выточенные из слоновой кости, и нежные полушария грудей, увенчанные розовыми маковками, казалось, просвечивают насквозь в пламени камина.

— Боже, как ты прекрасна, — выдохнул Клейтон и почувствовал, как она содрогнулась, когда его ладони скользнули по ее рукам, и тонкий пеньюар сполз на пол, Он прильнул к ее губам в долгом сладостном поцелуе и, одним движением откинув тяжелые покрывала, уложил Уитни на прохладные простыни.

Уитни закрыла глаза и отвернула голову, но Клейтон заметил, как румянец медленно ползет вверх от стройных ног до корней волос, пятная белоснежную кожу. Видя ее смущение, Клейтон поспешно потушил свечи, горевшие на ночном столике, и, поскольку боялся оставить Уитни наедине с воспоминаниями, разделся прямо у постели, лег рядом и нежно привлек Уитни к себе. Она мгновенно замерла, превратившись в некое подобие статуи. Клейтон осторожно провел рукой по ее обнаженной спине, и Уитни буквально одеревенела. Он отнял руку и откинулся на подушки, положив ее голову себе на грудь.

Уитни часто и прерывисто дышала, а ведь он старался даже не касаться ее. Иисусе, как он ненавидел себя за то, что сделал с ней той ночью! Она была напряжена, как натянутая струна, и если Клейтон не поможет ей расслабиться, то обязательно причинит боль, как бы ни старался быть нежным и бережным.

Он прикрыл ее и себя простыней, чтобы она не слишком стеснялась собственной наготы.

— Я хочу сначала поговорить с тобой, — объяснил он.

На лице Уитни отразилось такое облегчение, что Клейтон невольно хмыкнул: Уитни выглядела так, словно в последнюю минуту избавилась от грозившей ей казни на гильотине.

— Милая, постарайся, если можешь, выкинуть из головы все, что случилось тогда. Я хотел бы также, чтобы ты забыла все, услышанное ранее о том, что происходит между мужем и женой в постели, и просто выслушала меня.

— Хорошо, — шепнула она.

— Выражения такого рода, как «покорилась ему» или «взял ее», никогда не должны употребляться, если речь идет о подобных отношениях. Однако я понимаю, что именно ты об этом думаешь. Первое предполагает долг, выполняемый с явной неохотой. Второе — просто насилие. Я не собираюсь «брать» тебя, и ты не будешь мне повиноваться. И не почувствуешь никакой боли. — И, нежно улыбнувшись, пояснил:

— Нет в тебе никакого уродства. Ты — само совершенство.

Он нежно обвел пальцем контуры ее лица.

— То, что должно неизбежно случиться между нами — это соединение, слияние душ и тел, рожденное моим желанием быть как можно ближе к тебе, стать частью тебя. Малышка, поверь, находясь в тебе, я не беру, а даю. Отдаю свое тело тебе, как раньше отдал любовь и мое кольцо в знак нерушимого союза. Отдаю семя своей собственной жизни и оставляю его в глубинах твоего тела, чтобы ты хранила его и берегла — символ моей любви и потребности всегда видеть тебя рядом.

В мерцающем оранжевом свете пламени камина Клейтон заметил, как Уитни поколебалась и чуть приблизила лицо в ожидании поцелуя. Очень медленно, боясь торопить события, Клейтон наклонился и начал целовать жену, долго, томительно, с мучительной нежностью, и она после нескольких мгновений напряженного пассивного ожидания приложила ладошку к его щеке и ответила на поцелуй с застенчивой, трепетной любовью, которую испытывала в этот момент.

Ее мягкие губы раскрылись при первом же настойчивом прикосновении его языка, а руки обвились вокруг его шеи. Она приняла его язык и дала ему свой. Он терзал ее, мучил, предлагая себя медленными глубокими толчками языка, и тут же мгновенно выходил из влажных глубин, и это повторялось снова и снова, пока Уитни в беспамятстве не прильнула к нему, страстно отдаваясь безумно-чувственным поцелуям.

Клейтон тихо гладил ее волосы. Рука скользнула по стройной шее до груди, большой палец обводил розовые бугорки, гордо поднявшиеся под его ласками. Уитни вздрагивала от блаженства, все теснее прижимаясь к его мускулистому телу, пока не почувствовала всю силу его желания и не отпрянула, словно от ожога. Клейтон понял, что перепугал жену, и, преодолевая сопротивление, прижал ее бедра к своим.

— Нет, — тихо сказал он, когда Уитни попыталась отстраниться от его напряженной мужской плоти. — Я никому на свете не позволю причинить тебе боль.

Длинные ресницы взметнулись вверх, и в огромных глазах отразилось сомнение и такой безмолвный упрек, что Клейтон едва не улыбнулся.

— Положи мне руку на грудь. Только на грудь, — повторил он, видя, что Уитни подняла руку и тут же нерешительно опустила.

Не успела она притронуться к теплой коже, как его мышцы конвульсивно дернулись.

— Посмотри, как отвечает мое тело на твое малейшее прикосновение. Та его часть, которой ты так боишься, всего лишь откликается на твою близость, пытается проникнуть в тебя.

Он снова прижал ее к себе, но Уитни по-прежнему оставалась скованной и напряженной.

— Ты все еще опасаешься, что я могу сделать тебе больно? Но ведь я обещал.

Уитни конвульсивно сглотнула и помотала головой, не отрывая ее от подушки. Если Клейтон заверил; что это не больно, она не должна сомневаться.

Она запуталась пальцами в темной поросли волос на груди и почувствовала, как сильнее забилось его сердце, как перекатываются мускулы под загорелой кожей? когда Уитни передвинула руку чуть ниже.

Пламя желания пожаром бушевало в крови Клейтона.

— О дорогая, — то ли засмеялся, то ли застонал он, — гордись тем, что ты делаешь со мной. Меня наполняет стыдом сознание того, как легко ты можешь заставить мое тело напрягаться при твоем малейшем прикосновении, даже против воли. И еще больше унижает необходимость признаться тебе в этом. Но я так или иначе ничего не могу скрыть от тебя, потому что если ты гордишься тем, какую силу имеешь надо мной, то я тоже смогу отыскать в этом радость и счастье. Но если подобное пугает тебя и заставляет стыдиться, значит, наша любовь рождена стыдом и унижением.

Уитни длинно прерывисто вздохнула и, стиснув его шею, прижалась к нему всем телом. Трепеща в объятиях Клейтона, она поцеловала его в лоб, глаза, рот, скользнула языком по губам, и Клейтон снова застонал. Стиснув руки, он положил ее на спину и наклонился, целуя и опьяняя своими ласками. Уитни не знала, испытывает ли гордость, но странное чувство лишало ее рассудка, кружило голову, наполняя истомой.

— Я хочу тебя, — прошептал он в ее полураскрытые губы. — Так хочу, что сгораю в муках желания. — И, подняв голову, дрожащими руками сжал ее лицо.

— Я никогда не обижу тебя, малышка, — пообещал он хриплым от нежности и любви голосом.

Ответ Уитни заставил его горло судорожно сжаться.

— Знаю, — прошептала она. — Но это и не важно, можешь делать мне больно хоть каждую ночь при условии, что всегда будешь повторять все сказанное сегодня… будто ты хочешь стать частью меня.

Клейтон, не в силах совладать с собой, приник к ее губам в пламенном поцелуе, сжимая груди, теребя соски. Тихий стон вырвался из горла Уитни, когда его рот начал прокладывать на ее коже огненную дорожку.

Каждое легкое движение ее пробудившегося под его нежной «атакой» тела действовало на него как возбуждающее зелье. Он не мог представить, что на свете существует подобная страсть, не мог поверить собственному безумному голоду, не находившему утоления.

Ее руки зарылись в его темных волосах, провели по плечам и спине, но, когда он положил ладонь на мягкий треугольник между бедрами, Уитни, не в состоянии преодолеть инстинктивного ужаса, мгновенно сжалась.

— Не нужно, дорогая, — пробормотал он, горячо целуя ее, и одновременно осторожно, но неумолимо раздвинул ее ноги, раскрыл створки сомкнутой раковины и продолжал играть с крошечным бугорком, подвергая Уитни сладостной пытке, пока пальцы его не оросились драгоценной влагой.

Однако когда Клейтон приподнялся над ней, Уитни словно мгновенно вырвали из чувственного водоворота, уносившего ее к сладостному забытью. Она в безумном страхе ощутила, как Клейтон раздвигает ее ноги, как поднимает бедра, готовясь войти в нее, и едва успела проглотить крик ужаса, когда он вошел в ее шелковисто-влажную плоть. Несмотря на все обещания, ее тело инстинктивно сжалось в ожидании боли… но боли не было, только ощущение жара и мощного упругого прикосновения, а потом и необычной наполненности. Забыв обо всем, Уитни открылась ему и тут же ахнула от исступленного наслаждения, когда он скользнул в манящие глубины.

Она прижала мужа к себе, охваченная неутолимым желанием ощущать его внутри вечно, мечтая лишь об одном — раствориться в этом горячем и мускулистом теле. Ей показалось, что на этом все кончается, и Уитни едва не зарыдала от желания продолжать их слияние. И когда Клейтон начал двигаться, все страхи окончательно покинули Уитни. Крошечный пылающий комочек внизу живота неожиданно начал разворачиваться и расти, распространяться огненным потоком, медленно набирая силу, пока каждый нерв в ее теле не затрепетал от напряжения. Уитни начала выгибаться навстречу неторопливым, глубоко проникающим толчкам.

— Пожалуйста, — молила она шепотом, сама не зная, чего просит.

Зато знал Клейтон. И хотел так сильно, что собственное необузданное желание казалось чем-то второстепенным.

— Скоро, дорогая, — пообещал он, убыстряя ритм движений.

Вулкан, угрожавший извергнуться пылающей лавой, наконец взорвался с силой, вырвавшей у нее сдавленный крик, который Клейтон едва успел заглушить губами. Уитни забилась в конвульсиях экстаза, и только тогда Клейтон, впившись в припухшие губы сладостным поцелуем, судорожно излился в ее теплую плоть.

Боясь, что придавит ее своим телом, Клейтон, не выпуская Уитни из объятий и все еще оставаясь в ней, наконец смог испытать полноту счастья, мир и покой, каких никогда не знал до сих пор.

Он почти ожидал, что Уитни заснет, положив голову ему на плечо, но через несколько минут она встрепенулась и сияющими глазами посмотрела на мужа. Клейтон отвел с ее щеки непокорный локон.

— Ты счастлива, любимая? Уитни улыбнулась лучезарной улыбкой женщины, сознающей, что любит и любима.

— Да, — шепнула она.

Он поцеловал ее в лоб, и Уитни прижалась к мужу, и он снова нежно ласкал прекрасные округлости ее спины и бедер, ожидая, пока она погрузится в дрему. Но Уитни, казалось, ничуть не больше склонна была заснуть, чем он сам.

— О чем ты думаешь? — спросил наконец Клейтон.

Уитни подняла испуганные глаза. И тут же уткнулась лицом ему в грудь.

— Ни о чем… — неуверенно прошептала она. Приподняв подбородок жены, Клейтон вынудил ее взглянуть ему в глаза. Он, естественно, не мог знать, что у нее в голове, однако после того, как удалось сломать последнюю преграду между ними, вовсе не хотел создавать новые.

— О чем? — повторил он нежно, но настойчиво. Уитни, изнемогая от смеха и стыда, прикусила губу.

— Знаешь, если бы.. тогда все было, как сейчас, вместо того чтобы стараться поскорее удрать, я осталась бы и потребовала, чтобы ты повел себя как джентльмен и немедленно женился!

В этот момент она выглядела такой неотразимо прекрасной, что Клейтон разрывался между желанием расхохотаться и осыпать ее поцелуями. Какое счастье держать ее в своих объятиях, разговаривать с ней в темноте, ощущая прикосновение тонких обнаженных рук!

Клейтон не знал, как выразить свою радость, и, уж конечно, совершенно не думал ни о каком сне. Взглянув на жену и обнаружив, что она по-прежнему бодрствует, он наконец решился спросить:

— Тебе хочется спать?

— Нисколько. Я совсем не устала.

— Прекрасно, и я тоже, — улыбнулся Клейтон. — В таком случае, может, зажжешь свечи на ночном столике?

— Любое ваше желание — закон для меня, — пропела его «послушная» жена и, приподнявшись на локте, поцеловала мужа в губы, но перед тем, как зажечь свечи, старательно натянула простыню.

Клейтон не смог сдержать смеха, видя, как она пытается прикрыть полные груди, которые он только что ласкал. Взбив подушки, он уселся поудобнее, наслаждаясь видом ее обнаженного тела. Уитни зажгла свечи, повернулась и, заметив его взгляд, смущенно тряхнула головой, так что длинные пряди рассыпались по груди и спине темным покрывалом.

— Мадам, — заверил ее Клейтон с дерзкой улыбкой, — вы прекрасны в дезабилье^[2]… если простыня может считаться этим видом одежды.

— Вряд ли, — задумчиво отозвалась Уитни. — Во Франции и даже здесь вошло в моду принимать джентльменов в дезабилье, но я уверена, что подобные наряды гораздо скромнее и прикрывают куда больше.

Но тут же, словно спохватившись, подумала, что Клейтону, несомненно, куда больше известно об этой моде, и от этой мысли ей почему-то стало грустно.

Все знали, что у Клейтона всегда были любовницы, и казалось естественным, что многие женатые мужчины часто имеют содержанок. Но неужели то, что произошло между ними, он может испытывать В объятиях другой? Уитни почувствовала, что задыхается, однако, собравшись с духом, сделала то, что в обществе посчитали бы непростительным промахом.

— Клейтон… — нерешительно начала она, — мне будет очень сложно притвориться… что ничего не замечаю… нет… покорно смиряюсь с…

— С чем смиряешься? — шепнул Клейтон, прикасаясь губами к ее виску.

— С любовницей! — выпалила Уитни. Клейтон резко вскинул голову, недоуменно уставился на жену, но тут же разразился смехом. Однако, понимая, что она искренне расстроена, постарался успокоиться и принять торжественный вид, подобающий признанию, которое собирался сделать. Глядя в ее полные слез глаза, он тихо и серьезно поклялся:

— У меня не будет любовниц.

— Спасибо, — прошептала Уитни. — Боюсь, я этого не вынесу.

— Я тоже так думаю, — согласился он, пытаясь казаться невозмутимым.

Клейтон вдруг вспомнил о бархатном футляре, спрятанном в ночном столике.

— У меня для тебя подарок, — неохотно выпуская Уитни из своих объятий, сказал он.

Уитни вспомнила, что тоже приготовила подарок для мужа, и, забыв о наготе, поспешно вскочила.

— Я попросила Клариссу положить его в мою спальню, — объяснила она и бросилась к смежной двери.

Клейтон не мог оторвать от нее глаз, наслаждаясь изяществом движений и совершенством линий. Но тут Уитни, спохватившись, что не одета, поспешно подобрала с пола кружевной пеньюар и накинула на себя.

Клейтон вынул из футляра ожерелье из квадратных изумрудов, обрамленных бриллиантами, и такие же браслет и серьги.

— Достойные герцогини, — прошептал он, целуя ее.

Уитни, смеясь, вручила мужу свой подарок.

— Достойный герцога, — прошептала она и села рядом с ним, подобрав ноги.

Клейтон открыл крышку шкатулки и, откинув голову, разразился громким смехом при виде лорнета в золотой оправе прекрасной работы.

— Непременная принадлежность членов королевской семьи, — напомнила Уитни тем же тоном, что на маскараде у Арманов, а потом достала маленькую бархатную коробочку и, неожиданно став серьезной, смущенно протянула ее мужу.

Клейтон пристально посмотрел на Уитни, прежде чем открыть крышку, стараясь понять причину ее смущения. Но так и не поняв, нажал на пружинку, вынул тяжелое золотое кольцо с великолепным рубином и поднес его поближе к свету, чтобы хорошенько разглядеть. Кроваво-красный камень таинственно сверкал, отражая крошечные огоньки. Клейтон в порыве сентиментальности уже готов был попросить жену, чтобы она сама надела кольцо ему на палец, но в этот момент заметил на внутренней стороне какую-то надпись. Затейливыми буквами на гладком золоте было выведено всего два слова:

«Моему господину»

Слово «моему» было подчеркнуто, и Клейтон, глубоко вздохнув, не в силах выразить переполнявшие его чувства, привлек Уитни к себе.

— Боже, как я люблю тебя, — хрипло прошептал он, осыпая ее поцелуями.

Наконец Клейтон поднял голову, но Уитни не отстранилась, легкими прикосновениями пальцев лаская его висок. Он откинулся назад, и Уитни оказалась сверху. Розовые упругие холмики прижались к его груди, и Клейтон с особой остротой осознал, что его тело пробуждается с устрашающей силой. Он сгорал от желания вновь сделать ее своей, но при этом боялся испугать неукротимостью страсти. Наконец Клейтон шевельнулся, и Уитни чуть приподнялась, опершись на руки, искушая его видом прелестных грудок, напоминающих спелые плоды.

— Я слишком тяжелая? — тихо спросила она.

— Нет, но, может, тебе следует немного поспать, любимая? — с сожалением предложил Клейтон.

— Мне не хочется, — запротестовала жена. Лежа на нем, обнаженная, с рассыпавшимися по его груди и плечам волосами, она напоминала богиню.

— Ты уверена, что совсем не устала? — рассеянно переспросил он, проводя костяшками пальцев по гладкой щеке и в который раз поражаясь ослепительной красоте жены. — Что же ты в таком случае хочешь?

Вместо ответа Уитни залилась краской и.поспешно уткнулась в его плечо.

— Думаю, ты совершенно права, и стоит этим заняться, — хрипловато рассмеялся он.

Глава 34

Неделю спустя новобрачные уехали в свадебное путешествие во Францию, где провели месяц. Вернувшись в Лондон, супруги, однако, вопреки всеобщим ожиданиям поселились не в городском доме на Аппер-Брук-стрит, а предпочли покой и уединение Клеймора. Однако они регулярно появлялись на балах и в опере, иногда возвращаясь в Клеймор уже на рассвете.

В высшем свете считалось немодным, почти неприличным, чтобы муж и жена большую часть времени проводили в обществе друг друга, герцог и герцогиня Клеймор стали законодателями собственной моды: они почти не расставались, и все признавали, что они чудесная пара. Оба красивые, элегантные, они буквально светились от счастья.

Казалось, новобрачных связывает не только глубокое чувство, но что-то гораздо большее.

Недаром высший свет замечал с общим вздохом изумления и зависти, что подобный брак крайне необычен по современным стандартам. Некоторые, наиболее откровенные, даже заходили настолько далеко, что забывали о правилах этикета и осмеливались высказывать вслух, что герцог и герцогиня, как это ни странно, влюблены друг в друга.

Сам Клейтон не испытывал ни малейших сомнений относительно своих чувств к жене. Он любил Уитни со всей страстью. Ему было недостаточно взглядов, прикосновений и ласк, чтобы утолить постоянный голод. По ночам он ощущал, как жгучее желание лишь усиливается после того, как он забывался в безумном наслаждении, а Уитни, в свою очередь, всякий раз прижималась к мужу так, словно хотела слиться с ним навсегда.

Дата добавления: 2015-06-04