Всегда говори «всегда» – 2 10 страница

– Вот черт! Сперли, значит!

– А родные у вас есть?

– Есть. Конечно, е… – Надя замолчала на полуслове.

Кто у нее родные – Ольга и Барышев, что ли? Димка, которому она не нужна?

Как ни крути, а родня у нее только одна – дядя Толя и тетя Зина. Но они теперь о Наде и слышать не захотят.

– Нет никого. Здесь нет. Они все… в другом городе.

– Понятно. Страховки нет, родных нет, выписывать вас нельзя. Не знаю, поговорю с главным, мы вас подержим какое-то время, а там посмотрим. У нас не служба социальной защиты, у нас больница на хозрасчете!

Доктор встал, а медсестра, тряхнув ниткой со стразами, пренебрежительно посмотрела на Надю – еще бомжей нам тут не хватало.

– Постойте! – Надя резко приподнялась, и затылок отозвался тупой болью. – У вас чем писать есть? Дайте, я вам телефон запишу!

Врач ушел, а Нина выудила из своего халата клочок бумаги и карандаш.

Надя записала номер телефона агентства. Сил совсем не осталось…

– Вот. Туда позвоните. Это работа моя.

Нина брезгливо взяла бумажку, молча ушла. Надя без сил откинулась на подушку.

«Ну, привет, – мысленно сказала она своему Димке-маленькому. – Как хорошо, что ты со мной и с тобой ничего не случилось. Значит, я выжила ради тебя».

Надя откинула одеяло, погладила живот и… засмеялась.

* * *

Утром Даша приехала в «Солнечный ветер» с новым мобильником для Грозовского. Коробка с телефоном грела сердце и душу – теперь Кудряшова пусть хоть зазвонится, если вздумает выяснять отношения. Оставался, правда, еще домашний телефон, но Дима уходил из дома рано утром, а возвращался почти ночью. Впрочем, эту проблему тоже следовало срочно решить, но Дарья пока не знала как…

На ресепшн никого не было, и звонил телефон.

«Бардак», – подумала Даша, подняв трубку.

Женский голос сказал, что звонят из больницы, и поинтересовался, работает ли в «Солнечном ветре» Кудряшова Надежда.

Большей удачи и представить было нельзя.

– Впервые слышу эту фамилию, – заверила Дарья. – Такая никогда у нас не работала. До свидания.

Едва она положила трубку, прибежала Катя, дежурившая у телефона.

– И охранника нет, надо же! – всполошилась она. – Я морду бегала поправить, тушь в глаз попала. А кто звонил?

– Да никто. Ошиблись, – улыбнулась Дарья. – У тебя один глаз больше другого. Наспех с мордой не работают. Морда уважения требует и кропотливости.

Катя выхватила из сумки зеркальце, а Дарья пошла к Грозовскому, довольная собой и обстоятельствами.

Если все так складывается, значит, Богу угодно то, что она делает…

Грозовский сидел за столом небритый, с красными глазами и курил, судя по переполненной пепельнице, сотую сигарету.

– Держи, – Даша положила перед ним коробку с мобильником. – По-моему, приличный. Только… старый номер заблокировали.

– Черт! Почему?! – Дима затушил сигарету прямо о стол и отбросил в мусорную корзину.

– Не знаю, у них там в конторе свои навороты. Сказали, раз вы точно не знаете, потеряли телефон или у вас его украли, мы вам номер восстановить не можем.

– Что за хрень?! – хрипло спросил Дима.

Без злости спросил. У него даже возмущаться сил не осталось, не то что соображать.

«Сейчас главное – себя правильно повести», – решила Дарья.

– Дима! Спроси что-нибудь полегче. Езжай сам.

Она присела на край стола – колени почти перед его носом…

Дима посмотрел сквозь Дарью, сквозь эти колени, пожал плечами и сунул новый мобильник в карман.

– Ладно, спасибо.

Значит, разбираться не будет…

Еще день-два, и Грозовский перегорит. А потом Даша приведет его в чувство.

Нина зашла в палату и с торжествующим видом встряхнула красными волосами.

– Ну, что? Дозвонилась? – спросила Надя.

– Дозвонилась.

– А с кем разговаривала?

– Не знаю.

– Ладно. Что сказали-то?

– Сказали, что такая у них не работает и никогда не работала.

– Какая… такая?

– А вот это уж лучше у тебя спросить.

Стразы на нитке возмущенно блеснули, Нина пошла к двери.

– Глупости! – в отчаянии крикнула Надежда. – Я там почти два года работаю!

– Ну, значит, тебя там знать не хотят, – не оборачиваясь, буркнула медсестра.

Значит, ее просто вычеркнули из жизни.

Надя отвернулась к стене.

– Может, погадать тебе, бедолага? – спросила соседка – бабка, без конца раскладывающая пасьянсы.

Надя промолчала. Эта серая больничная стена вдруг стала ее прошлым, настоящим и будущим.

Какое, к черту, еще гадание…

Возле метро Дима купил картину. Котята, рыжий и черный, с красными бантами на шее, сидели в мужском ботинке и своими умильными мордами говорили Грозовскому – все будет хорошо. Надя вернется. И запищит от восторга, увидев рядом с прежними своими котятами новых. Грозовский даже имена им дал – Барсик и Мурзик.

Дома он включил на всю громкость песню о неземной любви. Ему в казавшихся глупыми раньше словах послышалось обещание – Надя скоро вернется.

Хотей перекочевал из прихожей в гостиную, его брюхо блестело от бесконечных потираний. Конечно, желание было только одно – чтобы Надя вернулась…

Грозовский выпил за то, чтобы Надя вернулась, покурил, чтобы Надя вернулась, в вазу поставил цветы, чтобы Надя вернулась, поорал от отчаяния, чтобы Надя вернулась, убрался в квартире, виртуозно пожарил яичницу, побрился, переоделся и надушился, но… и в этот вечер она не пришла.

– Сволочь, – сказал Дима Хотею. – Шарлатан. Если завтра она не придет, я тебя убью.

Чтобы окончательно не чокнуться, он завернулся в ее халат, лег на пол и провалился в зыбкий сон.

Ему приснились тетя Зина и дядя Толя.

– Довел девку, зараза, – проворчала тетка, лузгая семечки.

– Поматросил и бросил, – грозно добавил дядька. – Теперь куда ей с довеском? Только за Трофимыча с Лодыженской МТС!

Позади них возникла Надежда в полосатом свитере, но с фатой на голове. На руках она качала ребенка. Рядом стоял Трофимыч с лицом и брюхом Хотея.

– На-а-дя! – заорал Грозовский. – На-дя!

Но это была уже не Надя, а Дарья. В руках у нее был не ребенок, а огромный мобильник.

– Из песни слов не выкинешь, Димочка, – улыбнулась Дарья. – Скоро наша свадьба. А это наш сын.

И мобильник зашелся детским криком.

Ольга почти каждый день ездила в госпиталь. Митяй уже заметно окреп, а главное, в его глазах засветилось желание жить. Наверное, нужно было начинать приучать Митяя к мысли, что она не сможет приезжать так часто, но Ольга видела его горящие глаза и думала – рано, еще рано, завтра скажу…

И вот настал подходящий момент.

Утром позвонила Люда и, захлебываясь от радости, сообщила, что Митяй начал ходить. Она так горячо благодарила Ольгу за внимание, заботу и… деньги на лекарства, что та невольно подумала, с чего бы Люде так переживать за Митяя. Не иначе как он для медсестры не обычный больной.

– Я не приеду сегодня, Люда, – не в силах сдержать улыбку, сказала Ольга. – У меня Миша заболел.

– Ой! – испугалась та. – Серьезное что-то?

– Обычная простуда. Вы Митяю привет передавайте. Пусть не скучает.

– Передам. Только на следующей неделе обязательно приезжайте, Оля. Он после ваших свиданий летать готов, не то что ходить!

«Что же он, дурачок, не видит: ему от другой летать надо», – с горечью подумала Ольга.

Нина Евгеньевна собиралась с Петей на утреннюю прогулку. Сборы, как всегда, были долгие и основательные, хотя гуляли они во дворе дома.

– Может быть, все-таки в одеяльце завернуть? Прохладно на улице. – Няня тревожно глянула в окно, за которым ярко светило солнце.

– Плюс двадцать два, Нина Евгеньевна! – засмеялась Ольга.

– Плюс-то плюс, а вот Мишенька простудился. Нет, я все-таки одеяльце прихвачу.

Переубеждать няню было бесполезным делом, поэтому, пока та ходила за одеяльцем, Ольга, напевая, качала Петьку.

– Вот так! – удовлетворенно сказала Нина Евгеньевна, закутав Петю в плотный кокон. – А то Сергей Леонидович из поездки вернется, а весь дом в лежку. Куда это годится!

– Никуда не годится, – согласилась Ольга, помогая ей выкатить из дома коляску.

Когда она вернулась, Мишка с перевязанным горлом сидел перед телевизором и, переключая каналы, пытался отыскать что-нибудь «про войну».

– Мишка! А ну-ка марш в постель! Ты что?! И Петьку заразишь, и вставать тебе еще доктор не разрешил! Ну-ка, давай быстренько!

– Ну, мам! У меня уже нет температуры, – заканючил Миша.

– И замечательно! Скоро совсем здоровый будешь. А сейчас иди в постель. Давай, сыночек, иди, я скоро к тебе приду.

Мишка понуро поплелся в детскую, но не успела Ольга заняться своими эскизами, как он снова вернулся.

– Мам, мне скучно.

– Мишка! – Ольга хотела его пристыдить – такой большой парень, а без мамы прожить не может! – но вздохнула и отложила эскизы. – Ладно, пошли, я тебе почитаю.

В детской Мишка вручил ей «Приключения Тома Сойера».

– Это папина любимая книжка, он мне сам сказал. Мы с ним вот досюдова дочитали…

– Не «досюдова», а до этого места. Или до сих пор. Понял?

– Ага.

Ольга привычно устроилась в кресле с ногами, Миша пристроился рядом, уместившись на мягком подлокотнике.

– Ну, скажи правильно.

– Мы с папой дочитали до этого места.

– Умница. – Ольга притянула сына к себе и поцеловала в затылок.

– А ты теперь читай отсюдова, – Миша пальцем указал строчку в книжке.

Зазвонил телефон.

Не буду отвечать, решила Ольга. Когда еще вот так уютно устроишься с сыном в кресле и почитаешь вслух «Тома Сойера».

Но Мишка, спрыгнув с подлокотника, принес ей трубку.

– Мам, это, кажется, Анна Ивановна, учительница Машкина.

У Ольги екнуло сердце. Анна Ивановна звонила ей на мобильный только однажды – когда Маша упала на перемене и рассекла губу.

– Да, Анна Ивановна. Что-то случилось? Что значит – Маша не вернулась с перемены?!!

Сроки, как всегда, горели, а у прораба находилась тысяча причин, по которым уложиться в них было немыслимо.

Все как в Москве, только за тысячи километров от нее.

И даже Песков, который умел в пух и прах разбивать аргументы прорабов, сейчас только уточнил:

– Значит, в сроки мы не укладываемся?

Прораб почесал под каской затылок, но ответить ничего не успел. У Барышева зазвонил мобильный.

– Прошу прощения. Жена. – Сергей отошел в сторонку. – Да, Оль.

– Сережа! Сережа! – Барышев сначала даже не узнал голос Ольги. Кричала какая-то незнакомая женщина – хрипло, надрывно, дико. – Машка пропала! Машка пропала! Из школы звонили! Сказали, что она в класс не вернулась с перемены… Они уже в милицию заявили! Нет ее нигде! Нету!!! Сережа!

– Оля, я вылетаю первым же рейсом! Слышишь?! – закричал Барышев. – Сама ничего не предпринимай! Все может быть очень серьезным! Я сейчас же еду в аэропорт!

Неужели тот, кто под него копает, решился на похищение ребенка?..

Барышев одним прыжком оказался возле прораба, охранника и Пескова, затряс кого-то из них за плечи.

– Когда ближайший рейс на Москву?!

– Через три часа, Сергей Леонидович, – ответил кто-то.

– Ты слышишь, я уже ночью буду дома! – заорал он в трубку, теперь не узнавая собственный голос. – Под утро, Оля!

А потом они мчались по вечернему городу – хорошо, что здесь, за тысячи километров от Москвы, не было пробок, а впрочем, если б и были, глава администрации города ввиду чрезвычайности обстоятельств пожертвовал свою мигалку, и они пролетали на красный свет, обходили заторы по встречке, нарушали все мыслимые правила.

Сергей позвонил начальнику службы безопасности «Стройкома» и распорядился:

– Немедленно отправь людей в мой дом! Да, сейчас же! Ты понял? Немедленно!

Начальник пообещал, что обеспечит охрану семьи, но Сергей понимал – этого ничтожно мало, когда не знаешь врага в лицо, не знаешь, откуда ждать очередного удара, и абсолютно не понимаешь, что этому врагу надо.

Деньги? Твои позиции в бизнесе? Твоя жизнь или жизнь родных и близких? Или все сразу…

Он что-то недосмотрел, недодумал, не предугадал.

Он виноват в том, что Машка не вернулась с перемены и Ольга еле жива от отчаяния.

– Игорь! – Сергей посмотрел на Пескова, сидевшего рядом. – Что бы ты сделал, если бы твою дочь похитили?

Песков сжал его руку чуть повыше локтя.

– Все будет нормально, Сергей. Поверь мне…

А потом они ждали московский рейс, и тут уже ничто не могло помочь – ни мэр, ни мигалка, ни мастерство водителя. Рейс задержали на час…

Песков уговорил Барышева зайти в буфет и заказать по двести граммов коньяка.

– Все будет хорошо, – твердил первый зам. – Поверь мне, Сереж…

– Мам, а мам… – Мишка потянул Ольгу за рукав, когда она обессиленно уронила телефонную трубку на рычаг.

– Что, Миш, что? – Ольга старалась говорить спокойно, хотя истерика то и дело прорывалась судорожными всхлипами.

– Машка, наверное, к бабушке поехала… – Мишка виновато потупил взгляд.

– Что? – Ольга присела, схватила сына за плечи и встряхнула легонько. – К какой бабушке?! Как поехала?

Раз Мишка так смотрит в пол, значит, сделал что-то запретное, значит, он что-то знал и не говорил Ольге…

– Бабушка давно обещала нас к себе в гости отвезти… Ну вот… Наверное, меня не взяла, потому что я болею… А Машку взяла.

– Мишка! Ты что?! Вы что?! – Ольга снова легонько встряхнула Мишку. – Вы с бабушкой виделись?!

– Ага. Она к нам в школу приходила… – Мишка посмотрел на нее так испуганно, что Ольга не удержалась, обняла его, зацеловала лицо.

– Мишка! Глупенький, почему же ты мне сразу ничего не рассказал?

– Я теперь рассказал. Только мне нельзя было тебе про это говорить… Бабушка не велела.

Отчаяние уступило место холодному гневу. Теперь Ольга знала, что делать.

Через десять минут она на машине мчалась в аэропорт. У Сергея телефон был беспробудно занят, но ничего – Нина Евгеньевна ему все объяснит.

Песков думал, что Барышев выпьет раза три по сто пятьдесят и расслабится, но Сергей к коньяку не притронулся, а рейс задержали еще на полчаса.

Это было невыносимо.

Невыносимо терпеть барышевский тяжелый, тревожный взгляд и поддерживать разговор, не понимая – намекает Сергей на его виновность, прощупывает на причастность или просто как с другом делится своими подозрениями.

– Это все не просто так, поверь мне, – в упор глядя на Игоря, сказал Барышев. – Похоже, что сбываются мои самые худшие предположения.

– Сергей, по-моему, ты преувеличиваешь…

Но Барышев не слышал его.

– Кто-то крепко за меня взялся. Крепко и всерьез…

Проверяет, прощупывает или как с другом делится? Черт, руки тряслись и потели, только бы он ничего не заметил…

Песков выпил три раза по сто пятьдесят и заказал еще двести. Коньяк согревал, не давал совсем расклеиться и запаниковать окончательно.

– Сергей, не торопись с выводами. Это просто нелепо! Ты что, сериалов насмотрелся про олигархов?

– Нет, нет! Все выстраивается в одну цепочку. И грязная статейка в газете, и сейчас вот ребенок, и пропавшие со счетов деньги…

Точно подозревает… У Пескова кровь отлила от лица, он почувствовал, что бледнеет, несмотря на дополнительные двести граммов коньяка. А ведь он к пропавшей девчонке отношения не имеет! Из-за какой-то малолетней дурочки может провалиться дело всей его жизни. Сердце заколотилось в висках. Песков спрятал руки в карманы и до боли сжал кулаки.

– По крайней мере, загадка исчезнувших денег в самое ближайшее время будет решена, – продолжал Барышев. – Я подключил компетентные органы.

– Разумный ход, очень разумный.

Песков едва сдержался, чтобы не сорваться с места и не убежать. А чего ждать? Тюрьмы? Хищение, мошенничество, заказ на убийство, а теперь еще и похищение человека… Но ведь он невиновен. Он не должен отвечать за девочку-дурочку, которая вовремя не вернулась домой. Игорь схватил Барышева за рукав.

– А насчет дочери ты не сомневайся, это не то, что ты думаешь!

Барышев удивленно посмотрел на побелевшие пальцы, сжимавшие ткань его пиджака, на побледневшие щеки Пескова, в его горячечные глаза.

– Скорее всего, она сегодня же найдется… Сбежала из школы… в зоопарк, например! – Песков даже потряс его для убедительности. – Это не то, что ты думаешь, можешь быть уверен! Во всяком случае, никто из твоих мифических недоброжелателей на ребенка не покушался. Сто процентов!

Он не заметил, как напился, как перегнул палку, выдал сам себя с головой…

Барышев смотрел на него с холодным недоумением.

Объявили регистрацию на московский рейс.

– То есть я так думаю… – пробормотал Песков.

Но Барышев его уже не услышал. Он стремительно шел к стойке регистрации, и все расступались перед его напором.

У стойки он оказался первым…

Ольга прилетела в Октябрьск под утро.

Рассвет едва занимался, и холодный ветер пронизывал ее насквозь. Только в аэропорту она заметила, что выскочила из дома в домашних шлепках и тонком спортивном костюме. Но это не имело значения.

Ничего не имело значения, кроме того, что Машка должна быть с ней.

Таксисты наотрез отказывались ехать за триста километров от райцентра.

Переходя от машины к машине, Ольга в отчаянии прибавляла к сумме не тысячи – десятки тысяч рублей, – но, кажется, ее принимали за сумасшедшую – в домашних шлепках и без верхней одежды на холодном ветру.

Наконец один пожилой таксист согласился.

– Деньги только покажите сначала, дамочка, – недоверчиво попросил он.

Ольга вытащила из сумки деньги – ворох долларов вперемешку с рублями, – сунула их таксисту и села на заднее сиденье, забившись в угол, чтобы хоть как-то скрыть рвущиеся наружу ярость и нетерпение.

– Скорее, – тихо попросила она таксиста, вздумавшего пересчитывать купюры.

– Домчу, как на ракете! – отрапортовал таксист и, спрятав деньги в бардачок, рванул с места так, что завизжали колеса.

Ольга сжала кулаки до боли в суставах. Нужно подождать еще совсем немного – часа два с половиной, три – в зависимости от мастерства водителя и состояния этой колымаги…

Чтобы убить как-то время и успокоить бешено колотящееся сердце, Ольга начала считать проносящиеся за окном деревья… Три, шесть, девять, двенадцать, три, шесть, девять…

В общем, все это походило на вооруженное нападение, но Ольге было плевать на противоправность своих действий. Она ударом ноги открыла калитку, выбив ветхую вертушку, придерживающую ее. Собака даже не пикнула, увидев влетевшую во двор Ольгу, – собаки понимают отсутствие страха и скрытую ярость.

Ольга заколотила в дверь. Открыла Светлана Петровна, хотела что-то сказать, но Ольга оттолкнула ее – сильно, та едва не упала, – прошла в комнату и разбудила дочь.

Маша все поняла без слов, стала одеваться сама с виноватым видом. Ольга молча помогала ей.

Свекор возник в дверях, наблюдал и тоже молчал. Его оттолкнула Светлана Петровна. Она ворвалась в комнату и стала трясти перед носом Ольги газетой.

– Вот! Вот! Читай! Все права у меня! Слышишь! Статья шестьдесят семь, пункт три. В случае отказа… – Светлана Петровна отнесла газету подальше от глаз и торжественно прочитала: – Применяются меры, предусмотренные процессуальным законодательством! Вот! Поняла, гадина? Посадят тебя! Вернешься на нары, там-то тебе привычней! Ишь ты, вздумала бабке родной внуков не давать! Я тебя по судам затаскаю!

Ольга молча застегнула на Маше курточку, волосы быстро заплела в косу.

– А ты чего молчишь?! – набросилась Светлана Петровна на мужа. – Сына эта тварь извела, через нее у него вся жизнь поломанная, а теперь еще и детей от бабки с дедом отлучает!

Свекор молчал. Мать Стаса замахнулась на Ольгу, хотела ударить, но осеклась, поймав ее взгляд. Ольга взяла Машу за руку, повела к двери.

Пусть кто-нибудь попробует встать на ее пути…

– Не пущу! – раскинув руки, свекровь преградила ей дорогу, но тут же отошла, увидев выражение Ольгиного лица.

– Ну, куда, куда дите тащишь?! – заголосила Светлана Петровна. – Она же спит на ходу!

Ольга посадила Машу рядом с собой в такси, снова сунула водителю несусветную сумму и приказала:

– В аэропорт.

Свекровь, выбежав на улицу и воздев руки к небу, заголосила:

– Тебя, шалаву, весь город знает, весь город в свидетели пойдет! Люди добрые! Поглядите! Ведь убила, гадина! Уби-и-ла!

Но все это не имело никакого значения.

* * *

Бабку с картами утром сменила другая соседка – бесцветная, толстая, угрюмая тетка. Она молчала и все время жевала – булки, колбасу, бананы, печенье.

Надю устраивало, что соседка молчит. Они даже не познакомились. И старались не смотреть друг на друга. Зачем?

Тетка явно нашла утешение в еде, а Наде меньше всего хотелось искать утешения в разговорах с посторонними.

Вчера она решила, что теперь не имеет права на глупую гордость. Ребенку нужен отец. Пусть плейбой, пусть ловелас, но отец.

Надя пошла на пост и спросила дежурную медсестру:

– Слушай, позвонить можно?

– Не положено, – отрезала Нина.

– Да ладно тебе! Небось не смылится телефон. – Надя отвоевала бы этот звонок, даже если бы пришлось медсестру как-нибудь обезвредить, связать или оглушить. Нина поняла это, поэтому больше возражать не стала.

– Слушай, а чего ты тут в землю вросла? – фыркнула Надя. – Что, боишься, я твои градусники украду?

Нина поспешно ушла, почти убежала, решив непременно сказать доктору, что эту буйнопомешанную бомжиху нужно срочно отправить в другую больницу. В психиатрическую.

…А Димкин телефон, словно заколдованный, твердил Наде, что «Абонент находится вне зоны действия сети».

Домашний тоже не отвечал.

Надя поняла, что это значит. Плейбой, красавец, умница и душка Грозовский не хочет ее ни видеть, ни слышать.

Он сменил телефоны, что тут непонятного?

Надя швырнула трубку на аппарат и побрела в палату.

Она одна. Она никому не нужна. А вместе с ней не нужен и ее ребенок.

Мимо шла девушка с парнем. Девушка вдруг остановила Надежду и сунула ей в руки пакет с апельсинами.

– Возьмите! Возьмите, пожалуйста!

Надя бы не взяла, но вдруг подумала: Димке-маленькому как без апельсинов? Он же тут вместе с ней на больничных кашах сидит!

– Спасибо, – улыбнулась Надежда, прижав апельсины к груди. – Большое спасибо.

И, не успев зайти в палату, услышала, как девушка сказала парню:

– Представляешь, совсем одинокая, никто к ней не ходит. И беременная…

Надя прижалась спиной к стене.

«Совсем одинокая» – это про нее? «Никто к ней не ходит» – тоже про нее?

Захотелось закричать, закатить истерику. Но… Димке-маленькому это совсем ни к чему.

Надя зашла в палату, глянула на соседку, жующую бутерброд, и почистила сразу три апельсина.

«Кушай, маленький, – погладила она себя по животу. – Я для тебя у этой… сегодня еще колбасу украду!»

Барышев приехал ближе к полудню, когда Ольга заваривала на кухне чай.

Нина Евгеньевна ушла гулять с Петькой, Мишка смотрел телевизор, а Маша спала в детской.

– Все нормально, Сережа! – бросилась к нему Ольга, обняла и поцеловала в запавшую щеку, сухие губы. – Все хорошо. У тебя телефон почему-то не отвечал. Машу свекровь к себе увезла.

Сергей выдохнул облегченно, сел – нет, как подломленный упал в кресло, и Ольга и Мишка засуетились вокруг него.

– Сереж, ты омлет будешь или что-нибудь посерьезней?

– Пап, тебе на работу сегодня нельзя идти, хочешь, я тебя заражу?! И ты кашлять будешь, чихать и никуда не пойдешь!

А вечером в спальне Ольга рыдала у него на груди.

– Ведь ей не дети нужны, Сережа! Она просто меня ненавидит! Она ж меня на порог не пускала… тогда… Я как нищая у нее под окнами стояла, чтобы детей хоть одним глазком… Одним глазком! Гадости про меня им говорила!

– Тихо, тихо! – Сергей гладил ее по голове, по плечам, целовал волосы и заплаканные глаза. – Все позади! Ты у меня сильная, бесстрашная! Больше это не повторится. В доме охрана, в школе – тоже. Никто не сможет даже близко к детям подойти. Я обещаю.

– Сережа! – Ольга отстранилась, посмотрела ему в глаза. – Она ведь и в самом деле нас по судам затаскает! Она же не даст нам спокойно жить!

– Наймем адвокатов. – Сергей снова прижал ее к себе, стал гладить и целовать. – Самых лучших! Все уладим, не бойся. Ты только плакать перестань. Успокойся…

Сергей щекой прижался к Ольгиному плечу. Хоть все и обошлось, он все равно чувствовал себя виноватым – потому что его самолет опоздал, потому что Ольге пришлось самой лететь к черту на кулички и одной воевать со свекровью.

– Но она их бабушка, Сережа. – Ольга встала и прошлась по комнате, не в силах скрывать свое беспокойство. – Она имеет на них права. Ох, Сережа! Нам придется все время с ней судиться.

Ольга вышла из спальни. Он догадался – опять пойдет в детскую, она теперь каждые пятнадцать минут туда ходит, проверяет…

…Он застал ее поправляющей одеяло, возле Машки.

– Мам, – сквозь сон пробормотала дочь, – а бабушка мне шоколадные конфеты давала, но я только одну всего и съела, мне же нельзя… У меня ар… алр… арелгия.

– Умница, доченька, умница. Спи…

После всего, что Сергей пережил сегодня ночью, он твердо понял – никто ни на шаг больше не приблизится к его семье: ни бывшая свекровь Ольги, ни его враги, которых он еще не знает в лицо. Он разнесет все к чертовой матери, нарушит закон, убьет, если потребуется, чтобы только Ольга вот так не плакала, не боялась и каждые пятнадцать минут не бегала в детскую проверять, не случилось ли что с детьми.

– Оль, – он обнял ее и прижал к себе, – это наши дети, и никто, слышишь, никто у нас их не отнимет.

Она поверила, уткнулась ему в грудь и без слез, с улыбкой сказала:

– Я знаю, Сереж.

А под утро Ольга проснулась от приглушенного грохота – что-то упало в коридоре.

Стараясь не разбудить Сергея, она накинула халат, выбежала из спальни. На кухне стояла бледная Нина Евгеньевна, одной рукой державшаяся за стену, другой – за сердце. У ее ног валялась опрокинутая напольная ваза.

– Что, Нина Евгеньевна? Что с вами? – Ольга бросилась к няне, подхватила ее под мышки, довела – почти донесла – до дивана в гостиной и уложила, подсунув подушку под голову.

– Сердце, – еле слышно прошептала Нина Евгеньевна. – Так прихватило, что, думала, помру… Извините, напугала я вас. Хотела корвалол на кухне в аптечке найти…

Ольга вызвала «Скорую», принесла корвалол – тридцать капель, разведенных в воде, – и, заботливо придерживая голову няни, дала ей выпить.

Когда приехал врач, щеки у Нины Евгеньевны порозовели и она смогла сесть.

– Приступ стенокардии, – констатировал доктор, поставив укол. – Нервничали в последнее время?

Нина Евгеньевна, вопросительно и тревожно взглянув на Ольгу, ответила:

– Н-нет…

– Очень нервничала, – твердо сказала Ольга, почувствовав угрызения совести, оттого что няне пришлось пережить в последние дни – частые Ольгины отъезды, похищение Маши, до предела взвинченного Барышева, суровых охранников, снующих по дому…

– Еще будете нервничать, это плохо закончится, – отрезал врач. – Собирайтесь, поедем в больницу.

– Нет, нет, что вы, – возмущенно замахала руками Нина Евгеньевна. – Я уже прекрасно себя чувствую.

– Ну, как хотите, – пожал доктор плечами, собрал свой чемоданчик и, уходя, сказал на прощание Нине Евгеньевне: – Помните, вам необходим полный покой.

Няня с грустью посмотрела на Ольгу, и они поняли друг друга без слов.

– Наверное, это даже к лучшему, Оленька. – Нина Евгеньевна взяла ее за руку и легонько сжала. – Вам нужна молодая няня, современная…

– Я все понимаю, – кивнула та, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – А вы… как же вы?

– А я к старшей дочери в Новосибирск поеду. Она давно меня зовет. Внуков буду там нянчить, – улыбнулась Нина Евгеньевна. – Что ж, и мой черед пришел на пенсию уходить.

Они обнялись и проплакали, пока часы не пробили семь утра и наверху не зазвенели детские голоса.

– Я сегодня куплю вам билет, – утерев слезы, сказала Ольга. – И еще…

Поднявшись, она достала из шкатулки деньги и протянула Нине Евгеньевне.

– Вот, это ваша зарплата.

– Тут что-то очень много, – взяв деньги, неуверенно сказала няня.

– Это мало, Нина Евгеньевна. Вы столько для нас сделали… Я вас никогда не забуду…

Няня уехала на следующий день. Ольга сама отвезла ее в аэропорт, донесла до стойки регистрации небольшой кожаный чемоданчик и крепко обняла на прощание Нину Евгеньевну.

А когда обессиленно села в машину, вдруг почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы.

Предстоял сущий кошмар – искать новую няню.

* * *

Воровать колбасу не пришлось. Ее вместе с йогуртами, бананами и апельсинами принес молодой улыбчивый парень в милицейской форме. У парня были соломенные волосы, голубые глаза и… веснушки, совсем как у Надежды.

Он заглянул в палату и, поправив сползавший с плеч белый халат, широко улыбнулся.

Дата добавления: 2015-06-25