Поэтическая композиция и законы симметрии 3 страница

Тем не менее, группы II-III и IV-V вполне отчетливы. Строфы II-III объединены поэтическим восторгом безумца, одушевленного природой (“темный лес”, море), воображением, полнотой свободы - от людей и даже Бога (“пустые небеса”), сознанием своей физической (“как вихорь...”) и творческой силы (“Я пел бы...”). Обе строфы выдержаны в высоком ключе романтического слога. Строфы IV-V им противоположны: они говорят о том, что произойдет с безумцем в условиях общества: не природа, а тюрьма; не свобода, а цепь; не сила, а бессилие. Высокий слог уступает место прозаическому, опускающемуся до вульгарной речи (“Как раз тебя запрут...”, “дурака”, “визг”). Заключительная строфа, V, хоть и принадлежит ко второй группе, содержит оба противоположных стиля: романтический (“Не голос яркий соловья, Не шум глухой дубров”) и грубо-прозаический (“крик товарищей”, “брань смотрителей”, “визг”).

В стихотворении немало программных оппозиций разного типа: свобода - рабство, сила - бессилие, восторг - тоска, творчество - немота, и даже красота - уродство; последнее относится к звукам: ср. III и V. В целом же все они сводятся к одной главной: природа - общество. Ведь с точки зрения социальных условностей то, что естественно в мире природы, представляется преступным нарушением нормы.

Понятно, что Пушкин имеет в виду не столько клинического сумасшедшего, сколько поэта, живущего в мире своего воображения, которое обывателю кажется формой безумия. Стихотворение “Не дай мне Бог...” может быть (разумеется, вульгарно и очень обедненно) сведено к следующей формуле: поэту безумец бесконечно ближе обывателя. Поэта и безумца объединяет многое, они понимают друг друга. Сфера общественных условностей, царство обывателя враждебно им обоим.

[Рисунок отсутствует]

Синтаксически: I связана с IV.

Образно-тематически: II с IV, III с V.

В стихотворении, как видим, противопоставлены человек в природе и человек в обществе. Оно отрицает общество во имя природы.

“Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...” (1834)

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит, -
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить... И глядь - как раз - умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля -
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
1834

Восьмистишие александрийского стиха “Пора, мой друг, пора...” (1834) противопоставляет Время и Пространство: (1 - 4) и (5 - 8). Время движется, приближая смерть неподвижному человеку; Пространство, само по себе неподвижное, может принести спасение от Времени человеку, способному на движение.

Движение и неподвижность отмечены внутри обоих четверостиший соотношением стиха и синтаксиса. В первой половине стихотворения (А) неподвижность обоих персонажей закреплена в уравновешенности полустиший:

Пора, мой друг, пора! / Покоя сердце просит...

стремительность же Времени дана в резкости enjambement:

...и каждый час уносит

Частичку бытия...

Во второй половине (В) сходное (хотя и ослабленное) построение; движение поэта в поисках спасительного Пространства выражено переносом из 7 в 8.

Оба четверостишия контрастны: в первом - мы, во втором - я. Первое обращено к другу (жене), второе - монолог, лишенный признаков обращенности.

Первое содержит оттенок устной разговорности, переходящей в трагический юмор; разговорность сказывается например, в том, что призыв остается недоговоренным: “Пора, мой друг, пора...!” - к, чему говорящий зовет друга? “Пора” - принять решение? Обрести покой? Перестать попусту тратить жизнь на пустяки? Уехать? Да, все это вместе, и в то же время ничего не сказано: речь между близкими людьми предполагает понимание с полуслова; между близкими можно (и нужно) о страшном говорить почти шутливо:

“... И глядь - как раз - умрем.”

Второе четырехстишие начинается с торжественной сентенции и продолжается развернутой фразой, содержащей еще более торжественные: анафору-повтор “давно”, архаический оборот “усталый раб”, перифразу “В обитель дальную трудов и чистых нег”, внутри которой “чистых нег” оказывается еще одной высокой перифразой; итак, устная разговорность и подчеркнуто литературная, традиционно-поэтическая торжественность. Вероятно, противопоставление обоих “строфоидов” обусловлено тем, что в первом идет речь о судьбе частного человека (поэтому их двое - муж и жена), во втором - о судьбе поэта или, во всяком случае, творца, стремящегося в “обитель дальную... трудов”. Вторая часть содержит оборот “усталый раб”, представляющий собой, вероятно цитату из Горация - это окончательно определяет образ “я” стихотворения как поэта, гонимого современниками.

В первой части мы - жертвы, обреченные на гибель от Времени. Во второй я спасается от Времени в Пространстве. Дело в том, что человек против Времени бессилен, в борьбе с ним он проявить активность не может. Зато он способен на активность в Пространстве.

Любопытно отметить и звуковую несхожесть обеих частей. Первая опирается на звуки - pa, -ру, -pa, -ро, -ра, -рё (По ра, мой д ру г, по ра... п ро сит... как р аз ум рём). Вторая - на звуки, входящие в слова счастья и чистых, которые открывают и оканчивают “строфоид”. Звуковая доминанта первой части связана со словом умрем, второй - со словом счастье (а также, возможно, с частный).

I. Время летит, мы неподвижны; мы пассивные, обреченные жертвы Времени.

II. Пространство неподвижно, движусь я. Моя активность - залог спасения в Пространстве от Времени.

“Пир Петра Первого” (1835)

Над Невою резво вьются

Флаги пестрые судов;

Звучно с лодок раздаются

Песни дружные гребцов;

В царском доме пир веселый;

Речь гостей хмельна, шумна;

И Нева пальбой тяжелой

Далеко потрясена.

Что пирует царь великий

В Питербурге-городке?

Отчего пальба и клики

И эскадра на реке?

Озарен ли честью новой

Русский штык иль русский флаг?

Побежден ли швед суровый?

Мира ль просит грозный враг?

Иль в отъятый край у шведа

Прибыл Брантов утлый бот,

И пошел навстречу деда

Всей семьей наш юный флот,

И воинственные внуки

Стали в строй пред стариком,

И раздался в честь Науки

Песен хор и пушек гром?

Годовщину ли Полтавы

Торжествует государь,

День, как жизнь своей державы

Спас от Карла русский царь?

Родила ль Екатерина?

Именинница ль она,

Чудотворца-исполина
Чернобровая жена?

Нет! Он с подданным мирится;

Виноватому вину

Отпуская, веселится;

Кружку пенит с ним одну:

И в чело его целует,

Светел сердцем и лицом;

И прощенье торжествует,

Как победу над врагом.

Оттого-то шум и клики

В Питербурге-городке,

И пальба и гром музыки

И эскадра на реке;

Оттого-то в час веселый

Чаша царская полна

И Нева пальбой тяжелой

Далеко потрясена.

“Пир Петра Первого” (1835) - стихотворение в духе народной лирической песни-баллады. Об этом говорят и ритм, и строфика (Х4 AbAbCdCd), и специфические повторы, и кольцевая композиция; наконец, о том же свидетельствует и народно-сказочная лексика (В Питербурге-городке.... Чудотворца-исполина Чернобровая жена) и даже вопросно-ответная форма. За десять лет до того Пушкин написал песню “Зимний вечер” - тем же размером и строфикой, со сходными повторами и вопросами, с кольцеобразной композицией. Существенна общая для обеих пьес строфа: восемь строк, рифмующих перекрестно по схеме: АbАb. За пять лет до “Пира...” создано стихотворение “Бесы”, тоже близкое к народной балладе - с теми же формальными признаками. Итак: 1825, 1830, 1835.

“Зимний вечер” - народно-лирическая песня, построенная с характерной для таких пьес симметричностью, всемерно укрепленной многообразными повторами: слов, стихов, рифменных окончаний, звуков, строф (или, в нашем случае, полустроф). В стихотворении 4 строфы. Первая - вступление, экспозиция: снежная буря; четвертая повторяет вступление, соединяя его с началом строфы III, и является подчеркнуто финальной. Вторая и третья строфы - обращение к старушке-няне, причем вторая содержит вопросы (“Что же ты...? Или...? Или...?”), третья - призывы к действию (“Выпьем... Выпьем... Спой мне песню... Спой мне песню...”). Песенно-симметрическая композиция очевидна:

Распределение рифменных окончаний подкрепляет эту схему:

AbAbCdCd EfEfGhGh EiEiKlKl AbAbEiEi

Созданная десятилетие спустя песня “Пир Петра Первого” противоположна “Зимнему вечеру” по тональности: пьеса 1825 года отличается унынием, стихотворение 1835-го - триумфальной веселостью (что, кстати сказать, лишний раз наглядно свидетельствует о сравнительной нейтральности стихотворной формы как таковой - ведь мы в обоих случаях имеем дело с восьмистрочной строфой четырехстопного хорея, дающей лишь общий характер фольклорности, но отнюдь не эмоциональный тон).

Достаточно сопоставить два четверостишия со сходными рифмами:

Наша ветхая лачужка Родила ль Екатерина,

И печальна, и темна. Именинница ль она,

Что же ты, моя старушка, Чудотворца-исполина

Приумолкла у окна?.. Чернобровая жена?..

(1825) (1835)

Приведем в качестве курьеза еще и начало “Бесов”, содержащее те же мужские рифмы (-на) и, несмотря на формальную близость к приведенным строфам, обладающее тоже совершенно иной интонацией:

Мчатся тучи, вьются тучи,

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Стихотворение “Пир Петра Первого” сходно с “Зимним вечером” и общими композиционными принципами: первая строфа - экспозиция, вступление; последняя - заключительная, соединяющая часть строф II и I (там были соединены части строф I и III). Между ними расположены вопросы и ответ. Стихотворение симметрично в смысле соотношения начальной и конечной строф:

Финальная строфа соединяет в себе чуть перефразированное начало строфы II и конец строфы I; комбинация подобного рода - характерный для Пушкина (да и вообще для классической поэзии) прием финальности. Срединные же четыре строфы составляют не группы 2+2 (как обычно бывает), а 3+1: три строфы содержат вопросы, и одна, V, - ответ. Диспропорция объясняется неожиданностью ответа; затянутость создает напряжение ожидания. Для царского торжества немало поводов, которые все - законны и естественны: военная победа на суше или на море, праздник только что созданного русского флота, годовщина Полтавской победы, рождение наследника, именины императрицы... Оказывается, пир посвящен событию небывалому: царь Петр “с подданным мирится” “И прощенье торжествует, Как победу над врагом”. Строфа, дающая этот удивительный по неожиданности ответ, выделена композиционным расположением - вне симметрии (3+1), а также высокостью слога (“И в чело его целует, Светел сердцем и лицом...”) и тематическим, а также синтаксическим единством: в предыдущих строфах по несколько тем и предложений, здесь - одна тема, одна фраза. Строфа отделяется от других и подробностью; достаточно сравнить быстроту предыдущего (Родила ль Екатерина?..) с медленностью и пристальной детальностью строфы V.

В “Пире Петра Первого” наблюдается композиционный сдвиг - нарушение симметрии, имеющее целью экспрессивное выделение одного из элементов (строфы V). Такое выделение может быть осуществлено лишь на фоне симметрического замысла.

“Пир Петра Первого” был опубликован без подписи на первых страницах первого номера журнала “Современник” - к десятилетию казни декабристов и отправления на каторгу остальных. Пушкин открыто давал совет императору - не от своего имени, но от имени русской нации: песня “Пир Петра Первого” стилизована под народную балладу, то есть произнесена народом (в этом смысл анонимной публикации). Петр Первый был чудотворцем-исполином, потому он и мог встать выше мелкой мстительности - “ Виноватому вину. Отпуская, веселится ”. Либо Николай I последует его примеру и проявит свой масштаб, либо не обратит внимания на этот урок, и тем докажет свое ничтожество; в обоих случаях Пушкин выходил победителем из этого своеобразного поединка, навязанного царю поэтом. Симметрическое построение “Пира Петра Первого” было одним из непременных условий народно-песенного жанра.

Эткинд Е. Симметрические композиции у Пушкина. Paris: Institute d’études slaves, 1988, 86 с.

с. 7-14, 32-34, 37-41, 42-45, 46-48, 49-51, 55-58, 63-65, 66-68, 69-70, 73-76

http://mlis.ru/science/text/analiz/etkind/

Дата добавления: 2015-06-25